Онлайн чтение книги Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад
Книга вторая

1

На другое утро дьявол Левиафан, окруженный пышностью и великолепием, подобающими знатному вельможе, путешествующему инкогнито, появился в сопровождении большой свиты перед гостиницей, где жил Фауст. Дьявол сошел с богато убранного коня и спросил у хозяина, не здесь ли остановился великий Фауст. Хозяин ответил низким поклоном и пригласил гостя пройти в дом. Дьявол подошел к Фаусту и в присутствии хозяина сказал, что слава, великий ум и удивительное изобретение заставили его изменить направление своего путешествия, чтобы познакомиться со столь замечательным человеком, которого люди по глупости своей не в состоянии оценить. Он, мол, пришел, чтобы предложить Фаусту быть его спутником в большом путешествии по Европе. При Этом он заявил, что согласен на любые условия, ибо, каковы бы они ни были, они не будут слишком дорогой ценой за возможность быть в обществе Фауста.

Фауст сразу же вошел в свою роль и ответил ему в тон, а хозяин поспешил оповестить весь дом об этом удивительном событии. Слух быстро распространился по городу. Стражи доложили бургомистру о прибытии знатного чужеземца, весь благородный и премудрый магистрат всполошился. Все его члены, будто гонимые сатаной, кинулись в ратушу и, позабыв о всех важных государственных делах, Занялись обсуждением этой удивительной новости. Старший сенатор магистрата, почтенный патриций, славившийся своим умением толковать сомнительные явления на политическом горизонте и обладавший благодаря этому огромным авторитетом среди своих коллег, опустил жирный, в складках, подбородок, нахмурил низкий лоб, озабоченно прищурил узенькие глазки и произнес:

— Этот знатный чужеземец не кто иной, как тайный посол его императорского величества (ужасные слова для правителей вольного города), направленный в Германию, чтобы изучить положение, взаимоотношения, распри и союзы князей и вольных городов, дабы императорский двор знал, как ему вести себя на предстоящем открытии сейма и как добиться скорейшего осуществления своих намерений. Так как император давно уже зорко следит за нашей республикой^{31}, то мы должны постараться убедить посла в нашей пламенной преданности высокочтимому императорскому дому и отпустить знатного гостя не иначе как искренним другом нашего города. Мы должны взять пример с мудрого сената Венеции, не упускающего случая оказать самые большие почести и проявить самые дружеские чувства по отношению к тем, кого он собирается надуть.

Остальные члены магистрата, зависевшие от старшего сенатора, уверяли, что он говорил не хуже, чем сам венецианский дож.

И только бургомистр, который был тайным врагом старшего сенатора (последний, подобно всякому истинному патрицию, питал такую же ненависть к демократической форме правления, какую абсолютный монарх испытывает к республике, и повторял по любому поводу: «Вот что получается, когда государственными деятелями становятся лавочники!»), немедленно швырнул ему под ноги кость:

— Почтенные слушатели! По моему мнению, все, что говорит наш мудрый старший сенатор, справедливо, достойно и прекрасно. Его совет, несомненно, привел бы нас к цели. Я так же уверен в этом, как и в том, что купечество более способствует процветанию и обогащению государства, чем богатое, но ленивое дворянство. Но есть одно обстоятельство, которое грозит все погубить. Я, конечно, не столь дальновиден, как наш почтенный старший сенатор, предчувствующий малейший поворот в политике империи, но все же в свое время и я, случайно или, быть может, благодаря своей прозорливости, мог бы предотвратить грозящую нам теперь беду, если бы вам угодно было меня послушаться. Все вы, вероятно, помните, как на каждом заседании я уговаривал вас не обращаться так высокомерно с этим Фаустом и купить у него латинскую библию за ту небольшую сумму, которую он просил. Даже моя жена, самая обыкновенная женщина, считала это полезным, ибо, хотя латинская библия нам совершенно не нужна и мы ее не понимаем, все же удивительное изобретение, плодом которого она явилась, и красиво разрисованные прописные буквы снискали бы ей достойное место в числе прочих достопримечательностей и редкостей нашего города, привлекающих к нам путешественников и иностранцев. Кроме того, богатому и свободному государству подобает поощрять искусства! Но я знаю, о чем вы думали; ревность и зависть говорили вашими устами; вы не хотели допустить, чтобы имя мое стало бессмертным. У вас начинались колики при одной мысли, что потомки прочтут когда-нибудь в летописях: « Sub consulatu [5]Во время правления (лат.). бургомистра такого-то у Фауста из Майнца за двести золотых гульденов приобретена латинская библия». Придется вам теперь расхлебывать кашу, которую вы сами заварили. Недаром пословица говорит: «Что посеешь, то и пожнешь». Фауст дьявольски зол на нас, и, как мне вчера вечером показалось, он — человек коварный и мстительный. А ведь императорский посол ради него приехал в наш город, остановился в той же гостинице и называет его великим человеком — его, к которому мы отнеслись как к последнему жалкому сапожнику. Воображаю, что он теперь наговорил послу. Он распишет весь магистрат в полном блеске, и все наши поклоны и гримасы приведут лишь к тому, что в глазах города мы окажемся набитыми дураками. Кто завез телегу в болото, тот пусть и вытаскивает ее. А я, как Пилат^{32}, умываю руки и не считаю себя повинным в гибели и ослеплении Израиля.

Наступило глубокое молчание. Весть о кровавой битве при Каннах^{33}, грозившей Риму гибелью, не вызвала «такого смятения у римских сенаторов, как эти слова — у благородных сынов города. Бургомистр уже торжествовал победу, думая, что окончательно уничтожил своего противника, как вдруг тот, собрав всю свою политическую мудрость и геройскую силу, поспешил на помощь гибнущему государству и, громко крикнув: « Ad majora! »[6]К делу! (лат.). внес следующее предложение:

«Сейчас же отправить в гостиницу депутацию с приветствием знатному гостю и, чтобы завоевать расположение Фауста, вручить ему четыреста золотых гульденов за его библию».

Бургомистр стал издеваться над тем, что теперь они готовы заплатить четыреста гульденов за вещь, которую еще вчера можно было иметь, пожалуй, за сто, но его насмешки не возымели никакого действия. Интересы отечества были дороже. « Salus populi suprema lех! »[7]Благо народное — высший закон! (лат.). — воскликнул старший сенатор и с разрешения магистрата поручил бургомистру приготовить на казенный счет достойное угощение для обоих путешественников.

Это обстоятельство несколько утешило бургомистра, понесшего поражение в битве со старым патрицием, так как он очень любил показывать роскошь и великолепие своего дома, а слова на казенный счет окончательно развеселили почтенного мужа.

2

Младшие члены магистрата в сопровождении одного из четырех синдиков^{34} отправились в путь, а бургомистр послал домой распоряжение готовить пир. В этот момент, когда дьяволу Левиафану и Фаусту доложили о прибытии депутации, они были погружены в глубокомысленную беседу. Депутатов пригласили войти. Они почтительнейше приветствовали знатного гостя от имени магистрата и весьма тонко сумели намекнуть ему, что им известны и его высокий сан и его важная миссия. В самых изысканных выражениях они уверяли дьявола в своей преданности царствующему дому. Повернувшись к Фаусту, дьявол состроил насмешливую гримасу, потом взял его под руку и заверил ораторов, что в этот город его привело не что иное, как только намерение отнять у них великого человека, которого они, в чем он не сомневается, сумели оценить по достоинству. Депутаты несколько смутились, однако скоро собрались с мыслями и продолжали свою речь. Они, заявили депутаты, счастливы, что могут сразу же предъявить доказательство глубокого почтения, которое магистрат питает к этому великому человеку. Им, мол, дано лестное поручение — вручить Фаусту четыреста золотых гульденов за его латинскую библию; они покорнейше просят его принять деньги и передать им это ценнейшее сокровище. Кроме того, сказали они, магистрат почел бы за честь внести имя Фауста в список своих сограждан, чтобы тем самым открыть ему блестящий путь к славе и почестям.

Это последнее предложение депутаты внесли от себя; они проявили таким образом собственную политическую мудрость и доказали, что, как искусные парламентеры, они умеют использовать непредвиденные обстоятельства.

Фауст вспыхнул и крикнул, топнув ногой:

— Подлые лжецы! Мало я унижался перед всеми вами, начиная от заносчивого патриция и кончая сапожником и лавочником, на которых вы надеваете сенаторские воротники, как узду на осла? Вы заставляли меня стоять у дверей и не желали удостоить взглядом. А теперь, когда вы услыхали, что этот знатный господин считает меня тем, кого вы во мне не признали, вы являетесь ко мне, льстите и пресмыкаетесь. Смотрите: здесь столько золота, что вы охотно продали бы за него всю Священную Римскую империю, если бы только сумели найти дурака, который захотел бы купить Это огромное растерзанное тело, лишенное головы и разума.

Дьявола чрезвычайно обрадовали негодование Фауста и смущение молодых сенаторов. Но они, никогда не читавшие истории Рима, не обладали достаточной гордостью, чтобы тотчас же вытащить из складок своих сенаторских мантий объявление войны^{35} Фаусту; наоборот, они так бодро и весело пригласили его на пир к бургомистру, как будто вовсе ничего не произошло. Это было еще одним доказательством их дипломатического таланта. Ведь если бы они ответили на оскорбление, то тем самым признали бы, что оно заслужено, а пропустив его мимо ушей, они лишили его силы и придали ему характер несправедливого упрека. Только гении, рожденные и воспитанные в имперской республике, способны так хорошо разбираться в обстоятельствах момента и действовать сообразно с этими обстоятельствами.

При слове бургомистр Фауст навострил уши, а дьявол многозначительно на него покосился. Фауст вынул библию из сундука, в котором она хранилась, и, передавая ее представителям магистрата, любезно сказал, что он видит, ка и достойно они умеют себя вести, хотя их и приходится к Этому принуждать. Поэтому, сказал Фауст, он приносит свою библию в дар городу. Пусть они усердно ее читают, а слова, которые он подчеркнул и написал на полях по-немецки, следует показать всему магистрату, и пусть магистрат в память о Фаусте прикажет начертать эти слова золотыми буквами на стене зала заседаний.

Парламентеры вернулись в ратушу сияющие, подобно послам, которым удалось заключить выгодный мир после неудачной войны и которые уже предвкушают почести, ожидающие их по возвращении на родину. Их встретили очень радостно. Члены магистрата открыли библию на указанной Фаустом странице и прочли:

«И се безумцы сидели в совете, и глупцы препирались на суде».

Почтенным мужам пришлось проглотить эту горькую пилюлю, так как мнимая тень императорской власти в образе дьявола зажимала им рты. Они утешались тем, что сэкономили четыреста гульденов, и поздравляли друг друга с благополучным исходом тонкого дела. Депутатам была публично выражена благодарность, и можно пожалеть лишь о том, что имена их не сохранились для потомства. А когда речь зашла о сундуках с деньгами, которые они видели у Фауста, то выяснилось, что блеск золота, подобно молнии, проник в их души, и каждый втихомолку стал размышлять о том, как бы завоевать дружбу Фауста. Старший сенатор кричал, что Фауста нужно провозгласить почетным гражданином, дать ему место и голос в магистрате. Политика-де требует, чтобы нарушались обычай и закон, ибо это связано с благополучием отечества и пр. и пр.

Тем временем Фауст и дьявол совершали прогулку по городу. Люди, которых они встречали, казались им пошлыми и глупыми, все они были скроены по одному и тому же надоевшему образцу, У всех были такие незначительные, ничего не выражающие физиономии, какие можно найти разве что у деревянных дам и кавалеров, которых искусно вырезают нюрнбергские мастера для рождественской ярмарки.

Только две страсти можно было прочесть на их лицах: любопытство и корыстолюбие, столь свойственные ограниченному духу торгашества, которому недоступны возвышенные стремления. Зевая, дьявол сказал Фаусту:

— У жителя вольного города над всеми чувствами преобладает трусость, и трусливо нисходит он в ад. Умному человеку здесь нечего делать. Как только ты получишь от жены бургомистра все, чего желаешь, мы уедем отсюда.

3

Когда пробил час, назначенный для пира, Фауст и дьявол сели на богато убранных коней и в сопровождении большой свиты поскакали к дому бургомистра. За ними потянулась бесчисленная толпа любопытной черни. Фауст и дьявол вошли в зал. Весь магистрат был уже в сборе. Все присутствующие низко, до земли поклонились почетным гостям. Бургомистр произнес приветственную речь и представил им членов магистрата и жен наиболее знатных из них. Эти дамы вырядились в такие роскошные наряды, что их нелепые фигуры казались еще более грубыми и неуклюжими, чем были в действительности. Как стадо гусынь, они тупо смотрели перед собой и млели от восторга при виде богатой одежды Левиафана. Одна только бургомистерша, родившаяся в Лейпциге^{36}, напоминала среди них ореаду^{37}. Она видела не только стройную сильную фигуру Фауста и его умное лицо, но от нее не ускользнул и взгляд, который он метнул в ее сторону. Она вспыхнула, услышав его приветствие, и ответила на его слова смущенным взглядом, который наполнил сердце Фауста сладким блаженством. Члены магистрата напрягали все свои умственные способности, чтобы сказать гостям какую-нибудь любезность. Скоро все сели за роскошно убранный стол, уставленный всевозможными яствами и винами. После ужина дьявол удалился вместе с бургомистром в отдельный кабинет — обстоятельство, которое польстило самолюбию главы города, тогда как других, особенно старшего сенатора, оно поразило как удар кинжала в сердце.

Бургомистр, разгоряченный вином, опьяненный честью, которую оказал ему мнимый императорский посол, стоял, склонившись в поклоне и вытаращив глаза. Он ждал, пока именитый гость к нему обратится. Дьявол доверительно заговорил о том, как глубоко он польщен оказанным ему приемом и как ему хотелось бы достойным образом отблагодарить своего любезного хозяина, и добавил, что везет с собою немалое количество дворянских дипломов, скрепленных подписью императора и предназначенных для награды достойных людей. Он, мол, охотно вручил бы бургомистру первый из них, если бы…

Радость, восторг и удивление овладели душой бургомистра. Он стоял перед дьяволом, широко раскрыв рот, и наконец, заикаясь, пролепетал:

— Если бы? Что? Как? О!

А дьявол стал тихо шептать ему на ухо, что его друг Фауст безумно влюблен в очаровательную супругу бургомистра, что ради Фауста он готов на все и что если госпожа бургомистерша согласится на несколько минут уединиться с Фаустом — а в шуме веселого пира легко сделать это незаметно, — то Фауст передаст ей диплом.

Сказав это, дьявол оставил бургомистра и направился к Фаусту. Вполне уверенный в успехе своего плана, он рассказал Фаусту о разговоре с бургомистром и подал ему диплом. Фауст стал сомневаться в удаче, но дьявол только рассмеялся в ответ.

Окаменевший бургомистр остался в кабинете. Ужасное условие, поставленное дьяволом, затмило сияние нежданного счастья, и он был уже готов отказаться, как вдруг в его душе снова проснулась гордость.

— Ого! — говорила она. — Таким легким способом стать дворянином, сравняться с заносчивыми врагами, играть первую скрипку в магистрате, вознестись над его членами в качестве человека, заслуги которого отмечены его императорским величеством!

Другое чувство тихо шептало:

— У! Пойти самому на то, чтобы стать рогоносцем! Какой позор!

— Но ведь никто не узнает, — возражал рассудок. — И что в этом особенного? Я получаю подлинную выгоду, а плачу за нее тем, что давно потеряло для меня прелесть. Опасны только разговоры, но ведь все останется в тайне между мной и моей женой. А если его императорскому величеству станет известно, что я отказался от такой чести… В сущности, разве дворянство может обойтись мне дешевле? А старшему сенатору будет просто крышка! И чего только не будут говорить граждане, когда увидят, что его императорское величество так высоко меня ценит. Я смогу захватить всю власть в магистрате и расправиться со всеми, кто оскорблял меня. А ну, бургомистр, не будь дураком! У фортуны волосы только на лбу, сзади она лысая. Хватай ее скорей! Человек ведь именно то, что о нем думают другие. Кто может прочесть на лице дворянина, каким путем он добыл свой диплом? Но жена, чего доброго, еще вздумает сопротивляться? Знаю я это саксонское жеманство…

В эту минуту вошла она сама, чтобы спросить, о чем говорил с ним этот знатный господин. Он посмотрел на нее лукаво и несколько смущенно:

— Что бы ты сказала, Мышка, если б я сегодня же сделал тебя дворянкой?

О н а: Душа моя, ведь тогда все жены членов магистрата, не имеющие дворянского диплома, лопнули бы от зависти, а жена старшего сенатора закашлялась бы от злобы так, что тут же бы и задохнулась.

О н: Да, конечно, а ее гордому мужу пришлось бы смириться передо мной. Но, знаешь, Мышка, ведь это зависит от тебя. Ты сама можешь и себя и меня сделать дворянами.

О н а: Душа моя, с каких пор жены делают своих мужей дворянами?

О н: Дитя мое, кто знает, сколько раз уже это бывало! Видишь ли… Только ты не пугайся… Ты очаровала этого проклятого Фауста…

Бургомистерша покраснела, а он продолжал:

— Ради него посол хочет дать мне дворянство, и Фауст передаст тебе диплом наедине. Ты меня понимаешь? Ну, что ты на это скажешь?

О н а: Тише, тише, мой друг. Я боюсь, что императорский посол предложит это условие кому-нибудь из членов магистрата, и тогда мы упустим случай.

О н: Ты права, Мышка. Тогда поспешим, чтобы никто нас не опередил.

Общество между тем разбрелось по саду. Бургомистр отыскал Фауста и шепнул ему на ухо, что его жена сочтет за честь принять дворянский диплом из рук такого почетного гостя. Он попросил Фауста оказать ему любезность и незаметно подняться в ее комнату по потайной лестнице, которую бургомистр сам Фаусту укажет. При этом он высказал уверенность, что со стороны Фауста это просто причуда, и заверил его, что он вполне полагается на человека, проявившего столь высокое чувство чести и долга.

Он провел Фауста к лестнице. Тот поднялся наверх я оказался в спальне, где нашел бургомистершу в лриятном для него смущении. Он утолил свою страсть и возвел бургомистра в рыцари Священной Римской империи. Ей же казалось, что она не сумела в достаточной мере выразить ему свою благодарность, и когда все было кончено, наивно спросила, потребуются ли и впредь такие формальности.

Потом она тайно передала мужу диплом, и супруги сговорились подать его за ужином к столу в закрытой золоченой чаше, чтобы неожиданность сделала этот удар еще более сокрушительным. Дьявол, которому бургомистр сообщил свой план, нашел его великолепным. Фауст при этом шепнул дьяволу на ухо:

— Приказываю тебе сыграть какую-нибудь дьявольскую шутку и с этим мерзавцем, который продал свою жену за жалкую бумажку, и со всем высокочтимым магистратом, чтобы сразу отомстить всем этим баранам, так подло водившим меня за нос.

4

Гости сидели за ужином, весело наполняя бокалы вином. Вдруг дьявол велел открыть блюдо, так долго терзавшее любопытство собравшихся. Он взял диплом и передал его бургомистру, сказав при этом:

— Милостивый государь! Его величество государь император, мой повелитель, соблаговолил сим дипломом возвести вас, за верность вашу и заслуги, в рыцари Священной Римской империи. Призываю вас, в благодарность за это и памятуя свой долг, никогда не ослаблять преданности вашей высокому императорскому дому и провозглашаю первый тост за ваше здоровье, благородный рыцарь!

Эти слова как громом поразили присутствующих. Пьяные отрезвели, трезвые опьянели. Когда женщины произносили слова поздравления, их посиневшие губы дрожали от злости. На старшего сенатора напал столбняк; он сидел на стуле, не двигая ни одним мускулом, а жена его задыхалась от удушливого сухого кашля. Но остальных страх заставил корчить веселые физиономии, и под громкие крики: «виват!» все принялись пить за здоровье нового дворянина. Вдруг во время этого страшного шума зал наполнился легким туманом. На столе со звоном запрыгали бокалы. Жареные гуси, утки, куры, поросята, телята, овцы, быки загоготали, закрякали, закудахтали, захрюкали, заблеяли, заревели и стали летать по комнате и бегать по столу. Синим пламенем вылетало из бутылок вино. Дворянский диплом загорелся в трепещущих руках бургомистра и превратился в пепел. Все общество преобразилось, точно оно собралось на веселый масленичный маскарад.

Все присутствующие мужчины и женщины украсились забавными масками капризного царства насмешливой и своенравной фантазии. Так, например, на плечах бургомистра красовалась голова оленя; каждый говорил, кудахтал, блеял, ржал или мычал в соответствии с той маской, которую на него надели. Это был совершенно дикий концерт, и Фауст признал, что подобная выдумка делает честь остроумию дьявола.

Один только старший сенатор, украшенный маской Панталоне^{38}, сидел совершенно неподвижно, а жена его, превращенная в индюшку, задыхалась от кашля. Достаточно налюбовавшись маскарадом, Фауст подал знак дьяволу, и они вылетели в окно, причем Левиафан не преминул насытить воздух в комнате обычным для преисподней смрадом.

Понемногу чары покинули заколдованных гостей. Когда же на следующий день мудрые члены магистрата вошли в зал заседаний, то увидели, что на память о Фаусте им осталось лишь приведенное выше библейское изречение, пылавшее огненными буквами на стене. Его поневоле пришлось закрыть железными ставнями. Отныне только вновь избранных членов магистрата посвящали в эту государственную тайну, предварительно взяв с них клятвенное обещание молчать. Однако обо всем этом история, или, что в Германии тоже самое, летопись, умалчивает. Можно ли ей после этого верить?

В результате всех событий бургомистр все-таки остался в выигрыше, так как старого сенатора разбил паралич и он больше не посещал заседаний.

К сведению читателя. В тот момент, когда город примкнул к Реформации, дьявол уничтожил эту огненную надпись, и теперь ют нее не осталось даже следа. Вышеприведенная речь сатаны объясняет нам, почему он так поступил. Мы делаем это примечание ради любопытных путешественников, чтобы они, оказавшись в данном городе, расспрашивали обо всех достопримечательностях, но только не об этой.

Дьявол Левиафан и Фауст пронеслись над городской стеной. Когда они оказались уже в открытом поле, дьявол послал одного из своих бесов в гостиницу, велел расплатиться с хозяином и забрать вещи Фауста. Затем он спросил Фауста, доволен ли тот первым образчиком его искусства.

Ф а у с т: Вот как! Дьявол жаждет похвал? Так, так! Впрочем, не стану скрывать, что шутка твоя мне понравилась. Однако должен признаться: раньше я никогда бы не поверил, что этот ретивый мерзавец способен продать свою жену за жалкую бумажку, за этот символ суеты сует.

Д ь я в о л: Поживи со мной, Фауст, и ты быстро убедишься, что суета — это первое божество, которому вы поклоняетесь и которое вы разукрасили множеством пестрых лоскутов, чтобы скрыть его наготу. Видно, что до сих пор ты имел дело только с книгами и занимался переливанием из пустого в порожнее. Таким путем людские сердца не познаются. Но погоди, пелена уже начала спадать с твоих глаз. Больше нам нечего делать у тебя на родине. Монашество, схоластика, дворянские распри, торговля подданными, сдирание шкуры с крестьян — вот из чего составлена вся наша жизнь. Я поведу тебя в мир, где великим страстям дана большая свобода и где во имя великих целей приводятся в действие великие силы.

Ф а у с т: А я заставлю тебя поверить в нравственное достоинство человека еще прежде, чем мы покинем мое отечество, если эту страну вообще можно назвать отечеством. Неподалеку отсюда живет государь, которого вся Германия чтит как образец добродетели и справедливости. Отправимся к нему и посмотрим сами.

— Согласен, — сказал дьявол. — Такой исключительный человек может заинтересовать даже меня.

Когда бес явился с вещами Фауста, он сразу же был послан вперед, чтобы отыскать для них в Майнце постоялый двор. Фауст, руководствуясь тайными соображениями (дьявол угадал их едва ли не раньше, чем они зародились), хотел заночевать по пути на Гомбургской возвышенности у одного отшельника, об особой святости которого повсюду шла молва. В полночь они достигли его жилища и постучались. Отшельник открыл им, и Фауст, переодетый в роскошные одежды дьявола, попросил прощения за то, что они осмелились нарушить покой святого человека. Он объяснил, что заблудился на охоте и растерял всю свою свиту, кроме слуги, который был при нем. Вздохнув и потупя взор, отшельник ответил:

— Смертный, живущий только для неба, не ведает опасного покоя. Вы мне не помешали и, если хотите отдохнуть до восхода солнца, располагайтесь в моем жилище как сумеете. Вода, хлеб и соломенная подстилка — вот и все, что я могу вам предложить.

Ф а у с т: Святой отец, у нас есть все, что нам нужно. Я прошу лишь глоток свежей воды, чтобы напиться.

Отшельник взял кувшин и пошел к источнику.

Ф а у с т: Я верю, что в душе его такой же покой, как и на челе. Он счастлив, ибо ему неведомо то, что связало меня с тобой. Вера и надежда заменяют ему все, ради чего я погубил свою душу. Так по крайней мере мне кажется.

Д ь я в о л: Вот именно кажется. А если я докажу тебе, что, в сравнении с его сердцем, твое — чище золота?

Ф а у с т: Дьявол!

Д ь я в о л: Фауст, ты был беден, непризнан и всеми отвергнут. Люди преследовали тебя и презирали твои огромные дарования. Для того чтобы избавиться от их презрения, ты, как сильный человек, поставил на карту свое собственное «я». Однако ты не захотел положить конец своей беде ценою жизни другого человека, как сделает этот святой, если я соблазню его.

Ф а у с т: Узнаю коварство дьявола. Стоит мне только позволить тебе пустить в ход твое искусство, как ты смутишь ум этого праведника и заставишь его совершить дела, чуждые его сердцу.

Д ь я в о л: Разве ваша добродетель и благочестие столь хрупки, что к ним нельзя прикоснуться, не разбив их? Разве вы не гордитесь своей свободной волей и не приписываете свои поступки собственному сердцу? Все вы святые, пока рядом нет соблазна. Нет, Фауст, я ничего не прибавлю от себя, я только кину ему приманку и тем испытаю его сердце. Зачем дьяволу влезать к вам в душу, когда для вас важнее всего ощущения?

Ф а у с т: А если твой опыт не удастся? Не думаешь ли ты, что я оставлю тебя безнаказанным?

Д ь я в о л: Тогда ты можешь целый день хвастаться передо мной человеческой добродетелью. Ну, посмотрим, удастся ли мне соблазнить его.

В келье появился стол, уставленный искрометными винами и тонкими яствами.

Вошел отшельник. Он молча поставил перед Фаустом воду и отошел в угол, не обращая внимания на богатый стол.

Ф а у с т: Святой отец, стол уже накрыт. Не стесняйтесь, берите все, что вам угодно. Вы можете есть с нами, не боясь лишиться своей славы святого. Я вижу по вашим глазам, что вам хочется разделить с нами трапезу. Осушите бокал в честь святого заступника вашего. Кто он?

О т ш е л ь н и к: Святой Георгий Каппадокийский^{39}. Не тот, кто убил дракона…

Ф а у с т: В его честь!

Д ь я в о л: Вот как, святой отец! Георгий Каппадокийский! Да, это был человек! Если вы последуете его примеру, вы пойдете далеко. Я хорошо знаю его историю и охотно расскажу вам ее в назидание. Георгий Каппадокийский был сыном очень бедных людей. Он родился в жалкой хижине в Киликии^{40}. Еще юношей он понял свое призвание и при помощи лести, подлости и сводничества проложил себе путь в дома знатных и богатых вельмож. За оказанные услуги Эти люди сделали его поставщиком армии греческого императора. Но он воровал так бесстыдно, что вскоре ему пришлось бежать, чтобы не оказаться на виселице. Потом он примкнул к секте ариан^{41} и, как человек смышленый, быстро разобрался в кромешном хаосе богословия и метафизики. В это время император Константин^{42}, приверженец арианского учения, согнал верного католика святого Афанасия^{43} с епископского престола в Александрии, и постановлением арианского синода на это место был назначен Каппадокиец. Теперь ваш Георгий попал в свою сферу. Он блаженствовал и мог дать полную волю своим страстям. Но его несправедливости и творимые им жестокости довели паству до полного отчаяния: люди возмутились, убили Каппадокийца и, взвалив тело на верблюда, с триумфом возили его по улицам Александрии, после чего арианец был объявлен мучеником, а теперь стал вашим святым заступником.

О т ш е л ь н и к: Легенда ничего об этом не говорит.

Ф а у с т: А я этому верю, брат мой. Чтобы быть правдивой, легенда должна быть написана дьяволом.

Отшельник перекрестился.

Ф а у с т: Вы считаете, что пить и есть грешно?

О т ш е л ь н и к: Не грешно, но это соблазн, ведущий к греху.

Д ь я в о л: Стало быть, вы слабы и находитесь пе в ладах с небесами. Ведь только борьба с искушением ведет к торжеству святости.

О т ш е л ь н и к: Вы правы, но ведь не все люди святые.

Ф а у с т: Вы счастливы, святой отец?

О т ш е л ь н и к: Покой дает мне счастье, а чистая совесть — блаженство.

Д ь я в о л: Покой полон греховных соблазнов не меньше, чем еда и питье. Откуда вы берете пропитание?

О т ш е л ь н и к: Крестьяне приносят мне то немногое, что необходимо для жизни.

Ф а у с т: А что вы даете им взамен?

О т ш е л ь н и к: Я молюсь за них.

Ф а у с т: И вы полагаете, что это приносит им пользу?

О т ш е л ь н и к: Я на это надеюсь, а они верят.

Д ь я в о л: Святой отец, вы мошенник.

О т ш е л ь н и к: Терпеть оскорбления грешного мира — необходимое испытание для праведника.

Д ь я в о л: Почему вы опускаете глаза? Почему краснеете? Представьте себе, что я обладаю умением читать по лицу человека все, что происходит в его душе.

О т ш е л ь н и к: Тем хуже для вас. В человеческом обществе вы редко будете чувствовать себя хорошо.

Д ь я в о л: Ах, вот как, вы и это знаете?

Он взглянул на Фауста.

О т ш е л ь н и к: Грешен мир, в котором мы живем, и он давно бы погиб, если бы люди тысячами не удалялись в пустыню и не посвящали свою жизнь молитве, чтобы тем отвратить мщение разгневанного неба от главного грешника.

Ф а у с т: Брат мой, вы очень высоко цените свои молитвы, а между тем, поверьте мне, молиться всегда гораздо легче, чем трудиться.

Д ь я в о л: Послушайте, складка у вашего рта обличает вас в лицемерии, а ваш потупленный взор свидетельствует о том, что вы не смеете смотреть на людей из опасения, что глаза выдадут ваши помыслы.

Отшельник поднял взор к небу, смиренно сложил руки и тихо прочел молитву.

— Вот ответ праведника насмешнику, — промолвил он.

Ф а у с т: Довольно! Идите к нам, святой отец, и поужинайте с нами.

Отшельник был непоколебим. Фауст с усмешкой взглянул на дьявола, но тот ответил ему еще более насмешливым взглядом. Вдруг распахнулась дверь, и в келью, задыхаясь, вбежала молодая странница. Несколько оправившись от страха и смущения, она рассказала, что ее преследовал какой-то неизвестный рыцарь, от которого ей, к счастью, удалось ускользнуть. Она решила спастись здесь, у благочестивого отшельника. Девушку приняли очень любезно. Это была цветущая красавица, вызывавшая столь сладострастные мечты, что при виде ее даже святому Антонию нелегко было бы одержать победу над плотью. Она скромно села рядом с дьяволом и приняла участие в ужине. Но скоро дьявол стал позволять себе по отношению к ней вольности, которые сначала только смущали отшельника, а под конец привели его в полную растерянность. Когда же дьявол приоткрыл на мгновение ее высокую, ослепительно белую, бурно вздымающуюся грудь, на которую волнами падали ее черные волосы, отшельник почувствовал, что и его грудь запылала огнем сладострастия, и он почти забыл о том, что нужно бороться. Сконфуженная странница гневно вырвалась из рук дьявола и бросилась под защиту отшельника, который, конечно, не мог ей в этом отказать.

Дьявол и Фауст притворились пьяными и сонными. Однако, прежде чем улечься спать, дьявол намеренно, на глазах отшельника, сунул под солому тяжелый кошелек с золотом, а драгоценные перстни, свои и Фауста, спрятал в шкатулку, которую Фауст взял к себе. Положив мечи и кинжалы на стол, они бросились на солому и захрапели.

Странница тихо подошла к столу и нежной, белой как снег рукою налила бокал шипящего вина. Она коснулась своими прелестными свежими устами его краев, а затем поднесла вино отшельнику. Он стоял ошеломленный и, сам не зная, что делает, осушил бокал, за ним другой и третий, жадно закусывая вино лакомствами, которые волшебница одно за другим клала ему прямо в рот. Потом странница взяла его за руку, вывела из хижины и со слезами стала молить о прощении за то, что невольно оскорбила его святые глаза. При этом она казалась печальной и безутешной. Она горячо сжимала его руки и наконец опустилась перед ним на колени. В этот миг ее одежда вновь распахнулась, и серебряная луна озарила сияющую белизну ее груди, а тихий ветер колыхал рассыпавшиеся черные локоны. Насильственно подавленная природа так властно пробудилась в душе отшельника, что он не помня себя припал к этой ослепительной груди.

Странница незаметно вела его от одной ступени наслаждения к другой, и когда он думал, что уже близок последний миг, она вдруг прошептала ему на ухо, что будет навеки ему принадлежать, если он отомстит этим наглецам и овладеет их сокровищами; тогда она и отшельник смогут счастливо и беззаботно жить до конца своих дней.

Отшельник несколько опомнился и с трепетом спросил, что она хочет этим сказать и чего требует от него.

Среди диких поцелуев и страстных вздохов она еще тише шептала ему на ухо, прижимая грудь к его сильно бьющемуся сердцу:

— Кинжалы их лежат на столе. Ты убьешь одного, я — другого. Потом ты наденешь их платье и возьмешь золото. Мы подожжем келью и сбежим во Францию.

Страшная мысль об убийстве привела ум отшельника в ужас, а сладострастие неистовствовало в его теле. Он колебался и не мог ни на что решиться. Он любовался прелестями волшебницы, чувствовал ее власть над собой и думал при этом, что, не подвергая себя опасности, может овладеть и красавицей и сокровищами. Все прежние чувства умолкли в нем: он забыл и небо и свой обет. Странница втолкнула его обратно в келью. Он схватил один кинжал, она — другой. Отшельник уже хотел ударить Фауста, но тут дьявол разразился адским хохотом, и Фауст увидел в руке стоявшего на коленях святого мужа занесенный кинжал.

Ф а у с т: Проклятый! Ты носишь маску благочестия, а сам хочешь убить своих гостей!

Отшельник в ужасе упал на землю. Странница, которая была исчадием ада, предстала перед ним в своем подлинном, ужасном облике и исчезла.

Фауст велел дьяволу сжечь келью вместе с ее лицемерным обитателем. Ликуя, дьявол повиновался, и хижина сгорела дотла. На другое утро крестьяне горько оплакивали смерть праведника. Они собрали его кости и стали поклоняться им как мощам святого.

6

Наутро Фауст и дьявол прибыли в Майнц и остановились перед домом Фауста. Молодая жена Фауста с радостным криком бросилась в объятия мужа. Она ласкала и целовала его и вдруг горько разрыдалась. Дети с шумом окружили отца, обнимали его колени и жадно обыскивали карманы. Седовласый отец Фауста нетвердой походкой вышел к сыну и печально подал ему руку. Фауст был тронут. Он прослезился и с гневом взглянул на дьявола. Потом Фауст спросил жену, о чем она плачет, и женщина ответила, рыдая:

— Взгляни, Фауст, на своих голодных детей. Посмотри, как они ищут хлеба у тебя в карманах. Кто может видеть это без слез? Они давно уже ничего не ели. Мы были так несчастны. Все твои друзья нас покинули, и теперь, когда я вижу тебя, мне кажется, что я увидела лик ангела. Но мы с твоим отцом больше страдали за тебя, чем за себя. У нас были такие страшные сны и видения: когда мои глаза, уставшие от слез, смыкались, я видела тебя насильственно отторгнутым от нас, и все кругом было так мрачно и страшно.

Ф а у с т: Сон твой, дорогая, отчасти сбывается. Взгляни на этого рыцаря. Он хочет наградить твоего мужа за заслуги, которых не признало наше жестокое отечество. Я связал себя обещанием сопровождать его в далекое и длительное путешествие.

О т е ц: Сын мой, оставайся на родине и честно добывай свой хлеб, как велит нам священное писание.

Ф а у с т: И умри голодной смертью, всеми забытый и брошенный, как учит нас опыт!

Молодая женщина зарыдала еще горестнее, а дети кричали: «Хлеба, хлеба!» Фауст подал знак дьяволу, который позвал одного из своих слуг, и через несколько минут тот явился, неся на плечах тяжелый сундук. Фауст открыл крышку и бросил на стол туго набитый мешок с золотом. Как только он развязал его и засверкали монеты, печальные лица сразу прояснились. Затем Фауст стал вынимать из сундука роскошные наряды и драгоценные украшения и передавать их жене. Слез молодой женщины как не бывало: тщеславие быстро осушило ее глаза, как сушит солнце траву от росы, и радость разлилась по ее лицу. Дьявол улыбался, а Фауст бормотал про себя:

— О, чары золота, магия суеты! Теперь я вижу, что мой отъезд может вызвать только притворные слезы… Смотри, жена, вот плоды моего путешествия! А ведь если я останусь на родине, то нам всем вместе придется голодать. Разве это будет лучше?

Но она ничего не слышала. Стоя перед зеркалом, она примеряла красивые платья и драгоценные безделушки. Маленькие девочки в восторге прыгали вокруг матери и, подражая ей, примеряли наряды, которые она откладывала в сторону. Тем временем слуга подал роскошный завтрак, и дети бросились к столу, криками выражая свое ликование. А мать совершенно забыла про свой голод.

Отец Фауста тихо сказал сыну:

— Если все это ты добыл честным путем, сын мой, то возблагодарим бога и будем радоваться его дарам. Уже несколько ночей подряд меня мучили ужасные видения и предчувствия, но я надеюсь, что они были вызваны только нашим горем.

Эти слова старого отца глубоко запали в душу Фауста, но радость при виде детей, так жадно и весело поглощавших пищу, ласковый и благодарный взгляд, который бросал на него его любимый старший сын, сознание, что семья спасена от нищеты, недовольство прошлым и тайная жажда наслаждений успокоили его волнение. Дьявол прибавил к лежавшему на столе золоту значительную сумму от себя, подарил жене Фауста еще одно драгоценное ожерелье, оделил подарками каждого из детей и заверил всех, что вернет им Фауста богатым, здоровым и счастливым.

7

Фауст отправился с дьяволом к одному из своих друзей, которого они застали в большом горе. Он спросил друга о причине его печали, и тот рассказал, что сегодня в полдень решается в суде его дело, которое он непременно проиграет, хотя право на его стороне.

— Дорогой Фауст, — прибавил он, — мне не остается ничего иного, как только просить милостыню или броситься в Рейн там, где он глубже всего.

Ф а у с т: Почему вы так уверены, что проиграете дело, если закон за вас?

Д р у г: Да, но пятьсот золотых моего противника — против меня, и так как я не могу дать больше, то, следовательно, должен погибнуть.

Ф а у с т: Только и всего? Ведите меня к вашему судье. Со мной друг, который охотно помогает в таких делах.

Судья оказался чванным, надменным человеком, который и смотреть не хотел на бедняков. Фауст давно уже знал, что он за человек. Когда они вошли, судья досадливо прикрикнул на друга Фауста:

— Что вы пристаете ко мне? Вы же знаете, что слезами правосудие не подкупишь.

Огорченный друг Фауста покорно опустил глаза.

Ф а у с т: Господин судья, вы совершенно правы. Слезы — вода, они только щиплют глаза тем, кто их проливает. Но вы ведь знаете, что право на стороне моего друга.

С у д ь я: Уважаемый Фауст, вы мне известны как человек, расточивший все свое состояние и невоздержанный на язык. Какое дело правосудию до его слез? Право и закон — разные понятия. Право может быть на стороне вашего друга, но это еще совсем не значит, что закон будет за него.

Ф а у с т: Вы считаете, что право и закон так же не имеют между собой ничего общего, как справедливость и судья, не так ли?

С у д ь я: Уважаемый Фауст, я уже сказал вам, что считаю вас…

Ф а у с т: Может быть, мы ошибаемся друг в друге, господин судья. Однако не стоит труда мыть арапа — он ведь от этого не станет белее.

Фауст открыл дверь. Вошел дьявол.

Ф а у с т: Вот мой приятель. Он предъявит вам документ, который, возможно, придаст делу моего друга иной оборот.

Увидев богато одетого дьявола, судья тотчас сделал любезное лицо и попросил обоих сесть.

Ф а у с т: Мы можем говорить и стоя.

Он обратился к дьяволу:

— Покажите-ка документ, который мы нашли.

Дьявол отсчитал пятьсот золотых и остановился.

С у д ь я: Документ недурен, господа. Но противник давно уже представил такой же.

Ф а у с т: Значит, нашим мотивам необходимо придать больший вес.

Дьявол отсчитал тысячу и опять остановился.

С у д ь я: Да, действительно, это обстоятельство я совершенно упустил из виду. Против таких аргументов не приходится спорить.

Он схватил золото и запер его в шкаф.

Ф а у с т: Надеюсь, право и закон находятся теперь в полном согласии?

С у д ь я: Любезный Фауст, вы владеете искусством примирять самых непримиримых противников.

Фауст, которого подлость судьи возмущала не меньше, чем его грубость, уходя, шепнул дьяволу:

— Покарай этого мерзавца за попранную справедливость.

После этого он расстался со своим другом и, не дав ему времени поблагодарить себя, отправился в сопровождении дьявола дальше, чтобы расплатиться со своими кредиторами. Он посетил всех своих старых друзей, всем давал полными пригоршнями, даже тем из них, кто оставил его в беде, и был счастлив, что без всякой меры и предела может дать волю своему великодушию и своей щедрости. Дьявол наблюдал за Фаустом, бездумно швырявшим направо и налево свои дары, и радовался последствиям этой неуместной щедрости, так как взор его проникал далеко в будущее.

8

Они вернулись в гостиницу. Фауст снова вспомнил свою жену и стал угрюм и зол. Он не мог простить ей того, что, увидев золото и наряды, она сразу же перестала горевать об его отъезде. (До тех пор Фауст думал, что он ей дороже всех сокровищ мира и что ради него она готова от них отказаться.) Такое поведение столь близкого человека произвело на Фауста очень тяжелое впечатление. Так строго судит и такие заключения делает лишь тот, кого осуждает его собственная совесть, как и было в этот момент с Фаустом. Дьявол сразу же понял, что угнетает Фауста, и охотно предоставил его этим мрачным мыслям, чтобы окончательно порвалась та слабая связь, которая еще соединяла Фауста с земным миром. Он радовался, предвидя муки, ожидавшие Фауста в будущем, когда время взрастит все ужасы, которые этот отважный безумец готовился повсюду творить, сам не ведая того, что делает.

Они пообедали в гостинице в обществе нескольких аббатов и профессоров, которые, к великому удовольствию дьявола, скоро ожесточенно заспорили о монахине Кларе. Это событие все еще продолжало вызывать бурные споры, в каждом доме Майнца бушевала злоба враждебных партий, и спорщики так неистовствовали за столом, говорили такие нелепости, что Фауст совершенно забыл свое дурное настроение. Когда же один из докторов богословия высказал предположение, что дьявол довел свою шутку до крайнего предела и внушенный сон не прошел для Клары без последствий, Левиафан разразился громовым хохотом, а мозг Фауста пронзило сладострастное желание. Он подумал, что мог бы таким (путем жестоко отомстить архиепископу, не оценившему его изобретение. Кроме того, он надеялся тем самым так запутать богословскую и политическую распрю, волновавшую город, что никакие человеческие силы уже не смогли бы разобраться в этом хаосе. Ему не приходило в голову, что вместо этого он положит распре конец. После обеда Фауст велел дьяволу устроить так, чтобы, переодевшись доминиканцем, он мог в эту же ночь возлечь с монахиней Кларой. Дьявол ответил, что это сущий пустяк и что если Фауст пожелает, то сама настоятельница проведет его в келью монахини. Фауст высмеял дьявола, ибо он знал настоятельницу как богобоязненную, строгую и благонравную женщину.

Д ь я в о л: Фауст, твоя жена подняла ужасный крик, когда ты объявил ей о своем путешествии. Но когда ее глаза увидели блеск золота и красоту нарядов, суетное сердце ее насмеялось над горем. Я говорю тебе, что настоятельница сама поведет тебя в келью Клары, и для этого я не стану прибегать ни к каким сверхъестественным силам. Ты сам увидишь, как эта старая ведьма попадется на удочку. Пойдем нанесем ей визит в образе двух благочестивых монахинь. Я достаточно хорошо знаю монастырские порядки и образ мыслей монахов и монахинь Германии, чтобы сыграть эту роль. Я буду изображать настоятельницу черных сестер, а ты — ее подругу, сестру Агату.

В эту минуту, сияя от радости, явился друг Фауста, чтобы сообщить ему о благополучном исходе своей тяжбы. Он хотел поблагодарить Фауста и дьявола, но Фауст сказал:

— Мне не нужно благодарности. Не забывайте мою семью, когда меня здесь не будет.

Доверчивость его вызвала улыбку на лице дьявола. А Фауст шепнул ему на ухо:

— Пора, вспомни о судье!

9

После обеда судье захотелось показать жене тысячу золотых, полученных от дьявола. Он быстро выдвинул ящик шкафа и в ужасе отпрянул. Золотые монеты превратились в крыс и мышей, которые бросились вон из ящика и яростно накинулись на судью, стараясь вцепиться ему в лицо и руки. Судья, с детства питавший отвращение к этим животным, выбежал из комнаты, но они помчались за ним по пятам. Он выскочил из дома и бросился бежать по улицам, но животные продолжали его преследовать. Он выбежал в поле — они не отставали. Они гнали перепуганного судью до каменной таможенной башни, стоявшей на острове посреди Рейна. Судья надеялся, что здесь кончится преследование, но крысы и мыши, созданные нечистой силой, в отличие от обыкновенных, не боялись воды… Они переплыли реку, набросились на судью и съели его заживо. С тех пор эта башня зовется Мышиной башней ^{44}.

Жена судьи с перепугу рассказала своим знакомым эту историю превращения денег, которыми соблазнился ее муж, и с тех пор во всем майнцском архиепископстве не было случая, чтобы судья или адвокат дали себя подкупить. Дьявол, очевидно, об этом не подумал, иначе он нашел бы для судьи другое наказание.

10

Дьявол и Фауст, изменившие свой облик и переодетые монахинями, стояли в галерее женского монастыря. Привратница опрометью бросилась к настоятельнице, чтобы сообщить о прибытии знатных гостей. Настоятельница встретила их весьма обычными для монастыря лицемерными приветствиями, на которые дьявол ответил в том же тоне. Подали сладкое печенье и тонкие вина, и начался разговор о монастырских делах, о суете мирской, пока дьявол не упомянул со вздохом об истории Клары. Клара, которая в силу своих родственных связей была баловнем всего монастыря, стояла рядом с настоятельницей и улыбалась под своим покрывалом. Фауст заметил ее улыбку, впился глазами в девушку и еще больше обрадовался предстоящему приключению, так как ему показалось, что он ни разу в жизни еще не видел, чтобы монашеская одежда скрывала более прелестную шалунью. Тогда дьявол заговорил более серьезным тоном и дал настоятельнице понять, что должен сообщить ей нечто весьма важное.

Н а с т о я т е л ь н и ц а (обращаясь к Кларе) : Козочка, вы можете идти к сестрам в сад и там резвиться. А я, в честь нашей знатной гостьи, пошлю вам печенья и сладкого вина, чтобы и для вас этот счастливый день стал настоящим праздником.

Клара убежала. Чтобы еще больше разжечь любопытство настоятельницы, дьявол притворился смущенным и нерешительным. Наконец он стал выражаться яснее.

Д ь я в о л: Ах, милая сестра, как мне жаль вас! Правда, я не сомневаюсь, что весь город, вся страна уверены в вашей святости, в вашем благочестии и строгости, — это должно служить вам немалым утешением. Вы — живой пример истинной Христовой невесты, но — увы! — мир погряз во грехе, и лукавый нередко вселяет злые мысли и в умы детей мира сего, чтобы погубить тех, кого он не выносит. Он недоволен, проклятый сатана, что вы пасете своих овечек в чистоте и невинности. Повторяю, я от души жалею вас, а еще более бедных овечек, порученных вам. Что будет с ними, когда они останутся без вас!

Н а с т о я т е л ь н и ц а: Дорогая сестра, не беспокойтесь обо мне. Хоть я и стара, но все же — благодарение богу! — я бодра и здорова, а кое-какие ничтожные недомогания, являющиеся — увы! — следствием воздержания, строгого образа жизни и покаяния, скорее поддерживают мою бренную жизнь, чем угрожают ей. По крайней мере так всегда говорит мне наш монастырский врач, когда я ему жалуюсь.

Д ь я в о л (многозначительно посмотрев на нее) : Неужели у вас нет ни малейшего предчувствия того, что вам угрожает? У вас не было ни одного вещего сновидения? Неужели в монастыре за последнее время ничего не случилось такого, что заставило бы вас подумать о будущем? Обычно ведь благочестивые души через различные знамения получают предупреждение о том, что их ждет.

Н а с т о я т е л ь н и ц а: Вы меня так пугаете, что я вся дрожу. Дайте подумать… Да, да, вспоминаю… Я сплю очень беспокойно. Мне часто снятся кладбища и мертвецы. А несколько дней тому назад… О, конечно, это было знамением! Несколько дней назад, дорогая сестра, я гуляла с собачкой, которая спит здесь у меня на коленях. Это очень милое, благонравное животное. Я была совершенно одна, монахини сидели под липами и рассказывали друг дружке сказки. Вдруг огромный пес садовника набросился на Pietas [8]Благочестие (лат.). — так зовут эту собачку, мой духовник дал ей это прелестное и «толь удачное имя, — и громадное, отвратительное чудовище вздумало на моих девственных глазах предаться дьявольской утехе с этим маленьким, чистым, тихим созданием. Я дрожала всем телом, крестилась бесконечное множество раз, но ничего не помогло. Наконец я стала бить посохом, изо всех сил колотила проклятого зверя, осквернявшего монастырь. Я била до тех пор, пока посох, подаренный мне покойным архиепископом в день моего посвящения в настоятельницы, не сломался пополам. Может быть, в этом нужно видеть знамение?

Дьявол и Фауст притворились испуганными:

— Ах, худшего знамения и быть не может.

Д ь я в о л: Теперь все ясно и понятно. Разве я вам не говорила, сестра Агата?

Фауст смиренно поклонился.

Н а с т о я т е л ь н и ц а: Говорите же. Я вся дрожу, я задыхаюсь…

Д ь я в о л: Успокойтесь, дорогая сестра, еще возможно спасение. Может быть, я сумею вам помочь. Не забывайте, что то был посох, подаренный вам архиепископом при вашем посвящении в настоятельницы. Слушайте меня внимательно. Вы ведь знаете моего брата каноника. Он сообщил мне ужасную весть, поэтому я и пришла к вам. Правда, он взял с меня обещание, что я вам ничего не скажу, но я знаю, лучше совершить меньший грех, если он может предотвратить больший, и тем разрушить козни дьявола.

Н а с т о я т е л ь н и ц а: Вы правы, и сами казуисты нас Этому учат, как уверяет мой духовник.

Д ь я в о л: Так знайте же, архиепископ заставил капитул подчиниться и принять его предложение. Через несколько месяцев вас лишат сана настоятельницы, и ваше место займет Клара, племянница архиепископа.

— Царица небесная! — закричала настоятельница, всплеснула руками и упала в обморок. При ее возгласе дьявол скорчил кислую мину, а Фауст стал, смеясь, растирать ей морщинистые виски. Придя в себя, настоятельница принялась, заливаясь слезами, посылать проклятия всему греховному миру.

Д ь я в о л: Не отчаивайтесь, дорогая сестра. Несчастье, которое еще не свершилось, всегда можно предотвратить.

Н а с т о я т е л ь н и ц а: Что же вы посоветуете мне, несчастной? Смилуйся, о праведное небо! Что будет со мной, что будет с монахинями!

Д ь я в о л: Я уже говорил вам, что часто бывает лучше совершить меньший грех, если им можно предотвратить больший. И вы сами, ссылаясь на казуистов, согласились со мной. Вы сказали даже, что таким путем можно противодействовать козням сатаны и его приспешников. Но, дорогая сестра, для того, чтобы достичь цели, не подвергая себя и свою душу опасности, и для того, чтобы при этом главный грех пал на другого, нужно действовать умно и смело.

Н а с т о я т е л ь н и ц а: Ах, милая сестра, что же мне делать?

Д ь я в о л: У себя в монастыре я тоже однажды оказалась в подобном положении. Сестра Агата была свидетельницей; она все видела и помогала мне, так что вам нечего ее бояться.

Фауст опять почтительно поклонился.

Д ь я в о л: Одна из моих монахинь, которая благодаря своему греховному уму и еще более греховной красоте нашла себе высокопоставленных покровителей, должна была при их помощи занять мое место. Ах, теперь вы знаете, что значит оказаться вдруг в повиновении, когда столько лет имеешь в руках неограниченную власть! В присутствии сестры Агаты я обратилась за советом к одному из моих родственников; он превосходно разбирался в вопросах совести и греха и совершенно точно знал, что достойно осуждения и что нет. Этот умный человек дал мне совет, который спас меня и за который я до сих пор еще благословляю его прах. Вначале, правда, его совет показался мне греховным, но он убедил меня, доказав ссылками на казуистов, что постом и благочестием можно легко искупить дурной поступок, достойный осуждения.

Н а с т о я т е л ь н и ц а: Совет! Совет!

Д ь я в о л: Мне стыдно произнести его вслух.

Н а с т о я т е л ь н и ц а: Так скажите мне его на ухо. То, что без вреда для своей души могла сделать игуменья черных сестер, то может сделать и игуменья белых.

Д ь я в о л (тихо, ей на ухо) : Он посоветовал дать людям повод думать, что опасная для меня монахиня впала в плотский грех, или даже допустить, чтобы она совершила его на самом деле.

Н а с т о я т е л ь н и ц а (крестясь) : Святая Урсула! Это же дьявольский грех, ведущий прямо в ад.

Д ь я в о л: Для того, кто его совершает, дорогая сестра! Но этого я вам вовсе не советую. Однако подумайте» что сталось бы с вами, если бы вас можно было осудить за все тайные грехи ваших монахинь?

Н а с т о я т е л ь н и ц а: Но — ради всех святых! — как могли вы сохранить в тайне такое опасное дело?

Д ь я в о л: О, мое положение было гораздо более трудным, чем ваше, ибо вам может помочь слух о сновидении, распространившийся по всему городу. Если вы впустите в келью Клары мужчину в одежде доминиканца и потом обнаружатся последствия совершенного греха, разве весь мир не скажет, что это — проделка заклятого врага человеческого? Пусть дурная слава падет на сатану, а вы останетесь на своем месте, облеченная властью, угодной небу. Я даю вам этот совет для вашего же блага, из дружбы к вам, а теперь вы можете поступать как вам угодно.

Настоятельница сидела ошеломленная и в смятении тихо молилась, перебирая четки.

— Плотский грех должен спасти. Ave Maria![9]Приветствую тебя, Мария! (лат.). Это внушение сатаны… Святая Урсула, просвети меня! (При этом она взглянула на изображение святой.) Это будет великим позором для монастыря… Ave Maria… Винить будут дьявола… Но ведь и я могу быть осуждена навеки! Pater noster![10]Отче наш! (лат.). Так неужто же мне стать теперь служанкой в монастыре и на старости лет давать другим мучить себя, после того как я сама так долго мучила монахинь?.. Или нужно отделаться от нее? Эта грешная тварь и так уже возмутила против нас весь город. Хм… И я не смогу больше бранить монашек?.. А как они отомстят мне!.. Ave Maria… Нет, я хочу умереть игуменьей на благо монастырю, чего бы это ни стоило…

Дьявол, все время поддакивая ей, подливал масла в огонь, и план действий был тут же составлен. Уходя, он сказал Фаусту:

— Видишь, я ведь ничего не сделал. Я только спросил Эту старую ведьму, что она предпочитает: рискнуть спасением своей души или отказаться от власти над бедными монашками, которая все равно недолговечна.

Как ни нравилась Фаусту эта проделка, все же он был очень недоволен, что дьявол всегда оказывался прав. В тот час, когда все монахини были у мессы, настоятельница сама провела Фауста, переодетого доминиканцем, в келью Клары. Вернувшись из церкви, Клара помолилась святой Урсуле и легла спать. Ее воображение, уже получившее известное направление, часто повторяло однажды виденный сон. Она снова лежала в таком же упоении в тот момент, когда Фауст прокрался к ней, чтобы осуществить ее мечту. Клара все приняла за сон, насладилась им и вкусила грех сладострастия во всей его полноте. Настоятельница тем временем у себя в келье предавалась самоистязанию и для спасения своей души дала обет лишний раз в неделю поститься. Ночное свидание разом положило конец майнцской распре, но для бедной Клары его последствия были ужасны.

Фауст простился со своей семьей. На этот раз слез было пролито не много, только старый отец печально читал сыну душеспасительные наставления.

11

Когда Фауст и дьявол переезжали мост через Рейн и Фауст, вспоминая ночную сцену, высмеивал настоятельницу, он увидел вдали тонущего человека, который из последних сил боролся со смертью. Фауст велел дьяволу немедленно спасти этого человека. Многозначительно посмотрев на Фауста, дьявол ответил:

— Фауст, подумай, чего ты требуешь. Ведь это юноша, и, может быть, и для тебя и для него будет лучше, если жизнь его окончится теперь.

Ф а у с т: Дьявол, готовый творить одно только зло, неужели ты хочешь заставить меня противиться голосу природы? Иди и спаси его!

Д ь я в о л: Ты, вероятно, не умеешь плавать. Хорошо! Но знай, все последствия падут на твою голову. Настанет день, когда ты пожалеешь об этом.

Он пошел к реке и спас юношу. Фауст утешал себя тем, что хорошим поступком искупил ночной грех, а дьявол смеялся над этим сомнительным утешением.