Онлайн чтение книги Физиология брака
Размышление II. Брачная статистика

Вот уже два десятка лет, как власти стараются определить, сколько гектаров французской земли занято лесами, сколько — лугами и виноградниками, сколько оставлено под паром. Ученые мужи пошли дальше: они пожелали узнать число животных той или иной породы. Больше того, они подсчитали кубометры дров, килограммы говядины, литры вина, число яблок и яиц, истребляемые парижанами. Но ни честь тех мужчин, что уже вступили в брак, ни интересы тех, кто только готовится это сделать, ни мораль и совершенствование человеческих установлений еще не побудили ни одного статистика заняться подсчетом числа населяющих Францию порядочных женщин. Как! Французское министерство сможет при необходимости сообщить, каким количеством солдат и шпионов, чиновников и школьников оно располагает, но спросите его о порядочных женщинах... и что же? Если французскому королю явится шальная мысль искать августейшую супругу среди своих подданных, министры не сумеют даже указать ему общее число белых овечек, из которых он мог бы ее выбрать; придется учреждать какой-нибудь конкурс добродетели, а это просто смешно.

Неужели не только нравственности, но и политике нам следует учиться у древних? Из истории известно, что Артаксеркс, пожелав взять жену из числа дочерей Персии, выбрал Эсфирь, самую добродетельную и самую прекрасную. Следовательно, его министры знали способ снимать сливки с подданных. К несчастью, Библия, столь ясно толкующая обо всех вопросах супружеской жизни, не дает нам никаких наставлений касательно выбора жены.

Попробуем восполнить пробелы, оставленные государственными чиновниками, и произвести перепись женского населения Франции. Мы обращаемся ко всем, кто печется об общественной нравственности, и просим их быть нашими судьями. Мы постараемся выказать в подсчетах довольно великодушия, а в рассуждениях — довольно точности, дабы все читатели согласились с результатами наших исследований.

Считается, что во Франции примерно тридцать миллионов жителей.

Иные естествоиспытатели полагают, что женщин на свете больше, чем мужчин, однако поскольку многие статистики придерживаются иного мнения, положим, что женщин во Франции пятнадцать миллионов.

Прежде всего исключим из названного числа примерно девять миллионов созданий, которые, на первый взгляд, очень похожи на женщин, но которых по здравом размышлении придется сбросить со счетов.

Объяснимся.

Естествоиспытатели называют человеком лишь один-единственный вид Двуруких, который описан Дюмерилем в его «Аналитической зоологии»[43]« Аналитическая зоология , или Естественный метод классификации животных» Андре Мари Констана Дюмериля (1774—1860) вышла в 1806 г.; Жан Батист Бори-Сен-Венсан (правильно: Бори де Сен-Венсан) (1780—1846) редактировал «Классический словарь естественной истории», в восьмом томе которого, вышедшем в 1825 г., была помещена статья «Человек», послужившая источником Бальзаку., на странице 16, и к которому Бори-Сен-Венсан счел нужным, полноты ради, прибавить Орангутанга.

Если зоологи видят в нас не более чем млекопитающее, у которого имеются тридцать два позвонка, подъязычная кость и больше извилин в полушариях мозга, чем у любого другого существа; если для них все различия между людьми объясняются воздействием климата, породившим пятнадцать видов этой особи, научные названия которых я не считаю нужным перечислять, то творец физиологии вправе сам определять виды и подвиды в соответствии с умственными способностями и некоторыми особенностями нравственного и имущественного положения испытуемых.

Так вот, девять миллионов существ, о которых мы говорим, на первый взгляд совершенно схожи с человеком, как его описывают зоологи: у них есть подъязычная кость, клювовидный и плечевой отростки лопатки, а также скуловая дуга, поэтому господа зоологи имеют полное право причислить их к разряду Двуруких, но вот увидеть в них женщин — на это автор физиологии не согласится ни за что на свете.

Для нас и для тех, кому предназначена эта книга, женщина — редкая разновидность человеческого рода, физиологические свойства которой мы вам сейчас назовем.

Женщина в нашем понимании — плод особых стараний мужчин, не пожалевших на усовершенствование ее породы ни золота, ни нравственного тепла цивилизации. Первый отличительный признак женщины — белизна, нежность и шелковистость кожи. Женщина чрезвычайно чистоплотна. Пальцам ее подобает касаться лишь предметов мягких, пушистых, благоуханных. Подобно горностаю, она способна умереть от горя, если кто-то запятнает ее белые одежды. Она обожает расчесывать свои кудри и опрыскивать их духами, аромат которых пьянит и дурманит, холить свои розовые ноготки и придавать им миндалевидную форму, как можно чаще совершать омовения, погружая свое хрупкое тело в воду. Ночью она может покоиться лишь на мягчайших пуховиках, днем — лишь на диванах, набитых конским волосом, причем излюбленное ее положение — горизонтальное. Голос у нее трогательный и нежный, движения исполнены изящества. Разговаривает она с изумительной непринужденностью. Она не занимается никаким тяжелым трудом и тем не менее, несмотря на внешнюю слабость, на удивление легко сносит иное бремя. Она боится солнца и защищает себя от его лучей с помощью самых хитроумных приспособлений. Ходить для нее — тяжелый труд; ест ли она что-нибудь? это загадка; отправляет ли какие-нибудь иные потребности? это тайна. Бесконечно любопытная, она легко покоряется всякому, кто сумеет скрыть от нее самый мелкий пустяк, ибо ум ее нуждается в поисках неведомого. Ее религия — любовь; она помышляет лишь о том, как понравиться своему возлюбленному. Быть любимой — цель всех ее поступков, возбуждать желание — цель всех ее жестов. Поэтому она вечно ищет способов блеснуть; она может существовать лишь в атмосфере изящества и элегантности; для нее юная индианка прядет невесомый пух тибетских коз, для нее Тарар[44] Тарар — город на юго-востоке Франции, центр текстильной промышленности. ткет воздушные покрывала, для нее брюссельские мастерицы плетут чистейшие и тончайшие кружева, визапурские[45] Визапур — город в Индии, центр добычи алмазов. искатели драгоценностей похищают из недр земли сверкающие каменья, а севрские умельцы золотят белый фарфор. Днем и ночью она придумывает себе новые украшения, с утра до вечера крахмалит платья и кутается в шали. Незнакомцам, чьи почести ей льстят, чьи желания ее чаруют, пусть даже незнакомцы эти ей глубоко безразличны, она является во всем блеске своей красоты и свежести. Часы, не занятые попечениями о собственной внешности и утехами сладострастия, она посвящает пению мелодичнейших арий: для нее композиторы Франции и Италии сочинили пленительнейшие из концертов, а неаполитанские музыканты запечатлели в музыке струн свою гармоническую душу. Говоря короче, эта женщина — царица мира и рабыня желания. Она опасается замужества, ибо оно может испортить талию, но соглашается на него, ибо оно сулит счастье. Детей она рожает по чистой случайности и, когда они вырастают, прячет их от света.

Разве перечисленные нами свойства, выбранные наугад из тысячи других, присущи тем созданиям, чьи руки черны, как у обезьян, а дубленые щеки напоминают пергаменты старинного парижского парламента; тем, чье лицо выжжено солнцем, а шея морщиниста, как у индюка; тем, кто носит лохмотья, чей голос хрипл, ум ничтожен, запах невыносим; тем, кто мечтает лишь о куске хлеба, кто проводит дни, горбатя спину, мотыжа, бороня, вороша сено, подбирая колоски, убирая хлеб, замешивая тесто, трепля пеньку; тем, кто живет в норах, едва прикрытых соломой, вперемешку со скотом, детьми и мужчинами; тем, наконец, кому не важно, откуда берутся дети? Единственное призвание этих существ — нарожать как можно больше сыновей и дочерей, обреченных влачить жизнь в нищете; что же до любви, то она для них если и не труд, подобный полевым работам, то всегда — предмет торга.

Увы! если на свете есть лавочницы, проводящие дни между свечкой и сахарной головкой, фермерши, которые доят коров, страдалицы, которые трудятся на фабриках или, словно вьючные животные, бредут по дорогам с корзинами за спиной, мотыгами и лотками на плече, если, к несчастью, есть на свете целая толпа пошлых созданий, для которых жизнь души, блага образования, восхитительные сердечные бури — недостижимый рай, то сочинитель физиологии не может не отнести их всех к разряду орангутангов, пусть даже природа даровала им плечевой отросток лопатки и тридцать два позвонка! Мы пишем эту книгу лишь для людей праздных, для тех, у кого есть время и желание любить, для богачей, приобретших в свою собственность пылкие страсти, для мечтателей, монопольно владеющих химерами. Да будет проклято все, что не животворится мыслью! Крикнем «рака[46] Рака — от арамейского «пустой человек»; см.: Матф., 5, 22.!» и даже ракалия, всем, кто не горяч, не юн, не красив и не страстен. Таким образом мы выскажем вслух тайные чувства филантропов, умеющих читать и ездящих в карете. Разумеется, сборщик налогов, чиновник, законодатель и священник видят в наших девяти миллионах отверженных женского пола налогоплательщиц, подданных и паству, однако человек чувствительный, философ из будуара, хоть и не прочь отведать крупитчатую булочку, испеченную этими созданиями, не включит их, как мы уже сказали, в разряд Женщин. Женщинами такой философ почитает лишь те существа, что способны внушить любовь; достойными внимания — лишь те существа, которым особое воспитание сообщило священную власть — власть мысли и в которых праздная жизнь изострила воображение; наконец, подлинно живыми — лишь те существа, чья душа алчет в любви наслаждений не только физических, но и духовных.

Заметим, однако, что девять миллионов парий женского пола то и дело производят на свет крестьяночек, которые, по странной случайности, вырастают прекрасны, как ангелы; красотки эти поселяются в Париже и других больших городах, где иные из них в конце концов превращаются в светских дам; впрочем, на две-три тысячи этих избранниц приходятся сотни тысяч других, чей удел — быть служанками либо предаваться мерзостному разврату. Все же мы включим деревенских маркиз де Помпадур в число женской половины общества.

Наш первый подсчет исходит из данных статистики, согласно которым Францию населяют восемнадцать миллионов бедняков, десять миллионов людей обеспеченных и два миллиона богачей.

Итак, во Франции найдется всего шесть миллионов женщин, на которых мужчины, умеющие чувствовать, обращают, обращали и будут обращать внимание.

Взглянем на эту элиту общества глазами философа. Мы вправе с большой долей вероятности предположить, что супруги, прожившие бок о бок два десятка лет, могут спать спокойно, не опасаясь, что их семейный покой нарушат преступная страсть и постыдное обвинение в прелюбодеянии. Поэтому из шести миллионов женщин следует вычесть примерно два миллиона дам, которые в высшей степени любезны, ибо успели к сорока годам узнать, что такое свет, но не способны взволновать ничье сердце и, следовательно, не подлежат нашему рассмотрению. Поскольку, несмотря на всю свою любезность, эти дамы имеют несчастье не привлекать ничьего внимания, ими овладевает скука; они посвящают себя религии, кошечкам и собачкам и не оскорбляют своими прихотями никого, кроме Господа.

Согласно подсчетам Бюро долгот[47] Бюро долгот , образованное декретом от 7 мессидора III года (25 июня 1795 г.), с 1797 г. выпускало Ежегодники, где публиковались данные из области астрономии, метеорологии и статистики, а также информация о новейших научных открытиях., мы обязаны вычесть из общего числа женщин два миллиона чертовски хорошеньких маленьких девочек; постигая азы жизни, они в невинности своей играют с мальчишками, не подозревая, что юные «суплуги»[48] ...юные «суплуги»... — Подражание детскому произношению, восходящее, по-видимому, к роману Ж.-Ж. Руссо «Юлия, или Новая Элоиза» (1761; ч. V, письмо XIV)., вызывающие сегодня их смех, завтра заставят их проливать слезы.

В результате всех предыдущих вычетов мы получаем цифру в два миллиона; какой рассудительный читатель не согласится, что на это число женщин приходится никак не меньше сотни тысяч бедняжек, обремененных горбом, некрасивых, чахоточных, рахитичных, больных, слепых, хромых, небогатых, хотя и превосходно воспитанных, и по всем этим причинам остающихся в девицах, а вследствие этого ничем не оскорбляющих священные законы брака?

А разве станет кто-нибудь спорить с нами, если мы скажем, что еще сто тысяч девиц поступают в общину святой Камиллы[49] ...святой Камиллы... — на самом деле речь идет о религиозном ордене Святого Камилла, основанном во второй половине XVI века итальянским священником Камилом де Леллисом (1550—1614) для помощи больным; во Франции община сестер Святого Камилла возникла при Империи., делаются монахинями, сестрами милосердия, гувернантками, компаньонками и проч.? К этому священному воинству мы приплюсуем тех юных особ, что уже слишком великовозрастны, чтобы играть с мальчишками, но еще слишком молоды для того, чтобы украсить головки флёрдоранжем.

Наконец, теперь, когда в горниле нашем осталось полтора миллиона женщин, мы вычтем из этого числа еще пятьсот тысяч; столько, по нашему мнению, живет во Франции дочерей Ваала[50] Дочери Ваала — куртизанки (поклонники хананейского бога Ваала, или Баала, представлены в Ветхом завете как нечестивцы и развратники)., услаждающих досуг людей не слишком разборчивых. Больше того, не боясь, что содержанки, модистки, продавщицы, галантерейщицы, актрисы, певицы, танцовщицы, фигурантки, служанки-госпожи, горничные и проч. развратятся от подобного соседства, мы зачислим их всех в тот же разряд. Большинство этих особ возбуждают весьма пылкие страсти, но находят неприличным извещать нотариуса, мэра, священника и светских насмешников о дне и часе, когда они отдаются любовнику. Способ действия этих созданий, справедливо осуждаемый любознательным обществом, имеет то преимущество, что избавляет их от каких бы то ни было обязательств перед мужчинами, господином мэром и правосудием. Эти женщины не нарушают никаких публично принесенных клятв, а значит, не подлежат рассмотрению в нашем труде, посвященном исключительно законному браку.

Наш последний разряд может показаться кому-то слишком куцым, в отличие от предшествующих, которые иные любители могут счесть чересчур раздутыми. Если кто-то так страстно любит богатую вдовушку, что желает непременно включить ее в оставшийся миллион, пусть вычеркнет ее из списка сестер милосердия, танцовщиц и горбуний. Вдобавок, определяя число женщин, принадлежащих к последней категории, мы приняли в расчет, что ряды их, как уже было сказано, пополняет немало крестьянок. Точно так же обстоит дело с работницами и мелкими торговками: женщины, рожденные в этих двух сословиях, суть плод усилий, которые совершают девять миллионов Двуруких созданий женского пола, дабы подняться до высших слоев цивилизации. Мы были обязаны действовать с исключительной добросовестностью, иначе многие сочли бы наше Размышление о брачной статистике просто шуткой.

Мы подумывали о том, чтобы устроить небольшой запасник тысяч на сто особей и поместить туда женщин, оказавшихся в промежуточном положении, например вдов, но в конце концов решили не мелочиться.

Доказать верность наших расчетов не составляет труда; достаточно одного-единственного рассуждения.

Жизнь женщины разделяется на три совершенно различных периода: первый начинается с колыбели и кончается, когда девушка вступает в брачный возраст, второй отдан браку, третий настает, когда женщина достигает критического возраста и Природа довольно грубо напоминает ей о том, что пора страстей миновала. Эти три сферы существования, будучи примерно равной протяженности, позволяют нам разделить исходное число женщин на три равные части. Ученые могут считать как им заблагорассудится, мы же полагаем, что из шести миллионов женщин треть придется на девочек от одного года до восемнадцати лет, треть — на женщин не моложе восемнадцати лет и не старше сорока и треть — на старух. Причуды же общественного состояния разделили два миллиона женщин в возрасте, пригодном для замужества, на три категории, а именно — тех, которые по причинам, названным выше, остаются в девицах, тех, чья добродетель мало тревожит мужей, и, наконец, на тех супруг, которых насчитывается примерно миллион и которыми нам как раз и предстоит заняться.

Таким образом, из наших довольно точных исчислений вытекает, что стадо белых овечек, предмет вожделений всех волков, насчитывает во Франции от силы миллион.

Просеем этот миллион, и без того являющийся плодом тщательного отбора, сквозь еще одно сито.

Чтобы вернее оценить, сколько мужей могут доверять своей жене, допустим на минуту, что весь миллион дам грешит адюльтером.

Нам тотчас придется сделать исключение прежде всего для юных особ, вышедших замуж совсем недавно, — логично предположить, что хотя бы какое-то недолгое время они не станут нарушать клятву верности; положим, что таких у нас найдется пятьдесят тысяч.

Еще пятьдесят тысяч придутся на больных. Называя столь скромную цифру, мы сильно льстим несовершенной человеческой природе.

Иные обстоятельства, говорят, разрушают власть мужчины над женским сердцем; женщинам случается дурно выглядеть, пребывать в печали, ждать ребенка: исключим из общего числа еще пятьдесят тысяч.

Мысль об измене не поражает сердце женщины мгновенно, как пистолетный выстрел. Даже если некто пленяет ее с первого взгляда, в течение какого-то времени она всегда борется сама с собой, чем несколько уменьшает общее число супружеских неверностей. Ограничив плод этих внутренних борений всего пятьюдесятью тысячами верных жен, мы рискуем оскорбить целомудрие французской нации, от природы столь воинственной и столь склонной к борьбе, однако мы вправе предположить, что иные больные женщины принимают любовников вперемешку с успокоительными микстурами, а иные дамы в положении рассеивают меланхолию иных холостяков. Таким образом, мы не оскорбим целомудрие тех, кто сражается за свою добродетель.

По уже названной причине мы не осмеливаемся поверить, будто женщина, брошенная любовником, отыскивает ему замену hic et nunc[51]Здесь и теперь ( лат. )., однако этот разряд, естественно, менее многочислен, нежели предыдущий, и, по нашему убеждению, состав его не превышает двадцати пяти тысяч дам.

Итак, теперь, когда после всех вычетов у нас осталось восемьсот тысяч женщин[52] ...осталось восемьсот тысяч женщин... — На самом деле из бальзаковских подсчетов следует, что их осталось семьсот семьдесят пять тысяч., нам предстоит определить, многие ли из них покушаются на святость брака.

Кому бы не хотелось пребывать в уверенности, что эти дамы добродетельны все до единой? Разве не представляют они собою цвет страны? Разве не восхищают, не пленяют, не поражают все они красотой и юностью, разве не воплощаются в них жизнь и любовь? Вера в их добродетель — своего рода общественная религия, ибо они составляют украшение светских гостиных и славу Франции.

Следовательно, наша задача — выяснить, сколько в полученном миллионе[53] ...в полученном миллионе... — Точнее, в семьсот семидесяти пяти тысячах (см. предыдущее примечание). порядочных женщин и сколько — женщин добродетельных?

Две эти категории и способы их определения достойны отдельных глав, которые послужат приложением к главе, прочитанной вами только что.