Онлайн чтение книги Краем глаза From the Corner of His Eye
Глава 11

Пепельно-серый цвет растворялся в густеющем сумраке, тени становились все более темными, и ни единый звук не нарушал тишины, в которой пребывали Каин Младший и мужчина с родимым пятном на лице.

Чем бы закончилось это затянувшееся ожидание, так и осталось невыясненным, потому что дверь открылась, и в палату, в полосе света, упавшей из коридора, вошел врач в белоснежном халате. Лицо его осталось в тени, как и у лодочника из кошмара Младшего.

– Боюсь, вам не положено здесь находиться, – проговорил врач очень тихо.

– Я его не тревожил, – ответил посетитель тоже чуть ли не шепотом.

– Я в этом не сомневаюсь. Но моему пациенту требуется абсолютный покой и отдых.

– Как и мне, – последовал ответ, очень удививший Младшего. Но ему оставалось только гадать, какой подтекст вкладывал в эти слова человек с родимым пятном на лице.

Мужчины тем временем познакомились. Врача звали Джим Паркхерст. Его отличали мягкие, дружелюбные манеры, успокаивающий голос, которые, похоже, способствовали выздоровлению пациентов ничуть не меньше назначенных лекарств.

Человек с родимым пятном на лице представился как детектив Томас Ванадий. В отличие от врача, он не воспользовался привычным, устоявшимся уменьшительным именем, а голос звучал сухо и бесстрастно, не выражая никаких эмоций.

У Младшего возникло ощущение, что если кто и звал этого человека именем Том, так это его мать. Малая часть его знакомых обращалась к нему: «Детектив», большинство: «Ванадий».

– Что случилось с мистером Каином? – спросил Ванадий.

– Необычайно сильный случай гематемезиза.

– Кровавой рвоты. Один из фельдшеров употребил этот термин. Но в чем причина?

– Видите ли, кровь не была темной и кислотной, то есть не выплеснулась из желудка. Она была алой и щелочной. Ее источник мог находиться в пищеводе, но скорее всего это фарингеальная кровь.

– Из его горла.

Горло у Младшего болело, его то ли драли когтями, то ли насадили на кактус.

– Совершенно верно. Вероятно, один или несколько маленьких сосудиков лопнули под напором эмезиза.

– Эмезиза?

– Рвоты. Мне сказали, что рвота была невероятно сильной.

– Блевотина перла из него, как вода – из пожарного гидранта, – подтвердил Ванадий.

– Какое образное сравнение.

– Наверное, я – единственный, которому не придется оплачивать счет химчистки, – добавил детектив.

Они по-прежнему говорили тихо, ни один не приближался к кровати.

Младшего радовала представившаяся возможность подслушать разговор. И не только потому, что он надеялся узнать, каковы и на чем основываются подозрения Ванадия. Его также разбирало любопытство… и тревога: что все-таки стало причиной происшествия, приведшего его на больничную койку?

– Кровотечение серьезное? – осведомился Ванадий.

– Нет. Оно прекратилось. Главное для нас – предотвратить новые приступы эмезиза, которые могут спровоцировать новое кровотечение. Он получает противорвотные препараты и физиологический раствор, компенсирующий обезвоживание организма, они вводятся внутривенно, и мы положили мешки со льдом ему на живот, чтобы исключить судороги мышц нижней части живота и уменьшить воспаление.

Мешки со льдом. Не труп Наоми. Всего лишь лед .

Младший чуть не рассмеялся. Ох уж эта его страсть все усложнять и драматизировать. Оживший мертвяк не пришел, чтобы разобраться с ним: на его животе лежали всего лишь резиновые мешки со льдом.

– Итак, рвота вызвала кровотечение, – кивнул Ванадий. – Но что вызвало рвоту?

– Мы, разумеется, проведем необходимые исследования, но лишь после того, как его состояние будет оставаться стабильным в течение хотя бы двенадцати часов. Лично я не думаю, что мы найдем физическую причину. Скорее всего ответ надо искать в области психологии: острый нервный эмезиз, вызванный сильной тревогой, потрясением от потери жены, видом ее тела.

Абсолютно верно. Шок. Ужасная, ничем не восполнимая потеря. Младший вновь почувствовал боль утраты и даже испугался, что выдаст себя покатившимися из глаз слезами, хотя позывов на рвоту больше не было.

Он многое узнал о себе в этот знаменательный день… и то, что он невероятно импульсивен, о чем он раньше не подозревал, и то, что готов пойти на болезненные краткосрочные жертвы, чтобы получить значительный выигрыш в долгосрочной перспективе, и то, что он смелый и решительный… но главный урок заключался в другом: он куда более восприимчивый к чужим страданиям, чем казалось ему самому, и вот эта восприимчивость, сама по себе замечательная черта характера, в определенных ситуациях могла доставить ему немало неприятных минут.

– По долгу службы мне приходилось видеть многих людей, которые только что потеряли своих близких, – заметил Ванадий. – Никто из них не блевал, как Везувий.

– Не могу сказать, что это обычная реакция, – признал врач. – Но и к разряду редких отнести ее нельзя.

– Мог он что-нибудь принять, чтобы вызвать рвоту?

– Зачем ему это понадобилось? – В голосе доктора Паркхерста слышалось искреннее недоумение.

– Чтобы имитировать острый нервный эмезиз.

По-прежнему притворяясь спящим, Младший порадовался, осознав, что детектив сам помахал перед собой красной морковкой и сам же радостно бросился за ней.

Ванадий продолжил характерным для него бесстрастным тоном:

– Человек бросает один взгляд на тело жены, начинает потеть сильнее, чем пес при случке, потом блюет, словно сошедший с дистанции участник пивного чемпионата, и, наконец, у него начинает идти кровь горлом… Такая реакция не характерна для обычного убийцы.

– Убийцы? Вроде бы мне сказали, что ограждение прогнило.

– Прогнило. Но, возможно, это не единственная причина. Однако мы знаем, к каким уловкам прибегают эти парни, как пытаются провести нас. Большинство из этих уловок очевидны, на них не поймается и стажер, так что женоубийцы чистосердечным признанием могли бы сэкономить нам массу времени. Но здесь мы столкнулись с новым подходом. Так и хочется пожалеть бедняжку.

– Разве управление шерифа уже не пришло к выводу, что смерть наступила в результате несчастного случая? – спросил Паркхерст.

– Они хорошие люди, хорошие копы, все до единого, – ответил Ванадий. – И если жалости у них поболе, чем у меня, то это скорее достоинство, чем недостаток. Что мог принять мистер Каин, чтобы вызвать рвоту?

« Для этого достаточно подольше послушать тебя », – подумал Младший.

– Но, если управление шерифа думает, что это несчастный случай… – запротестовал Паркхерст.

– Вы знаете, как мы работаем в этом штате, доктор. Не тратим время и силы на то, чтобы определить юрисдикцию. Мы сотрудничаем. Шериф может принять решение не тратить свои более чем ограниченные ресурсы на это расследование, и никто не будет его винить. Он может назвать происшедшее несчастным случаем и закрыть дело. Но он не станет возражать, если мы, на уровне штата, захотим немножко покопаться в этом дерьме.

Вот тут Младшего начало разбирать зло. Как любой добропорядочный гражданин, он не имел ничего против, наоборот, с радостью согласился бы сотрудничать со здравомыслящим полицейским, который проводил бы расследование в полном соответствии с имеющимися у него инструкциями. Но этот Томас Ванадий, несмотря на монотонный голос и невыразительную внешность, производил впечатление фанатика. Любой здравомыслящий человек согласился бы, что линия между законным полицейским расследованием и вторжением в личную жизнь человека без всякого на то права – не толще волоса.

– Вроде бы есть некое снадобье, именуемое эпикак, не так ли? – спросил Ванадий у Джима Паркхерста.

– Да. Высушенный корень растения, произрастающего в Бразилии. Называется оно эпикакуана. Очень эффективно вызывает рвоту. Активным ингредиентом является сильнодействующий белый алкалоид эметин.

– И продается это средство без рецепта?

– Да. В виде сиропа. Его необходимо иметь в домашней аптечке. На случай, если ребенок проглотит какой-нибудь яд и возникнет необходимость срочно очистить ему желудок.

– В прошлом ноябре я бы с удовольствием воспользовался этим средством.

– Вас отравили?

– Нас всех отравили, доктор. – Неторопливый, размеренный голос детектива Ванадия вызывал у Младшего злость. – Мы же выбирали президента, помните? И во время предвыборной кампании эпикак не раз и не два пришелся бы очень кстати. А что еще может помочь как следует блевануть?

– Ну… апоморфин гидрохлорид.

– Добыть сложнее, чем эпикак.

– Да. Хлорид натрия тоже сработает. Обыкновенная поваренная соль. Если сделать концентрированный раствор, вывернет наизнанку.

– Ее труднее определить, чем эпикак или апоморфин гидрохлорид.

– Определить? – переспросил Паркхерст.

– В блевотине.

– Вы хотите сказать, в рвотных продуктах?

– Извините, я забыл, что нахожусь в приличном месте. Да, я хотел сказать, в рвотных продуктах.

– Ну, лаборатория сумеет определить ненормально высокое содержание соли, однако в суде эти результаты ничего не дадут. Он может сказать, что наелся соленой рыбы.

– Едва ли он воспользовался соленой водой. Ее надо выпить много, и аккурат перед тем, как его вывернуло, но вокруг находились копы, которые по понятной причине не спускали с него глаз. Эпикак выпускается в капсулах?

– Полагаю, что любой может наполнить пустую желатиновую капсулу сиропом, – ответил Паркхерст. – Но…

– Почему нет, есть же у нас любители самокруток. Значит, он мог держать несколько капсул в ладони, незаметно проглотить их без воды и дожидаться, пока желатин растворится в желудке и подействует эпикак.

Вот тут по тону дружелюбного врача почувствовалось, что маловероятная гипотеза детектива и его вопросы начинают ему надоедать.

– Я очень сомневаюсь, что доза эпикака может вызвать столь интенсивную реакцию, как в нашем случае… и уж конечно, упаси бог, не фарингеальное кровотечение. Эпикак – безопасное лекарственное средство, иначе оно не отпускалось бы без рецепта.

– Если он принял тройную или четверную дозу…

– Не имеет никакого значения, – возразил Паркхерст. – Много эпикака или мало – реакция будет одинаковой. О передозировке речи быть не может, потому что эпикак вызывает рвоту, и при этом избыток эпикака исторгается из желудка вместе со всем остальным.

– Тогда, сколько бы ни было эпикака, мало или много, он обнаружится в его блевотине. Извините меня… в рвотных продуктах.

– Если вы рассчитываете, что больница предоставит вам образец его выделений…

– Выделений?

– Рвотных продуктов.

– Меня очень легко запутать, доктор. От обилия терминов голова у меня идет кругом. Нельзя ли нам ограничиться блевотиной?

– Фельдшеры сразу моют тазик для рвотных продуктов, если приходится его использовать. Грязные полотенца и простыни уже наверняка выстираны.

– Ничего страшного. Образцы я собрал.

– Собрали?

– Как вещественное доказательство.

Младший обиделся. Более того, ужасно разозлился. Это же безобразие. Содержимое его желудка, до которого никому не должно быть дела, собирают в пластиковый пакетик, без его разрешения, более того, без его ведома . Что за этим последует? Его накачают морфином и во сне возьмут на анализ кал? Сбор блевотины, безусловно, является нарушением конституции Соединенных Штатов, вступает в прямое противоречие с правом любого гражданина не давать показания против себя. Это же пощечина правосудию, попрание высшего закона страны.

Он, разумеется, не принимал ни эпикака, ни другого рвотного, так что никаких улик против него им не найти. Но он все равно злился, из принципа.

Возможно, доктора Паркхерста тоже возмутило это самоуправство детектива, от которого на милю несло фашизмом и фанатизмом, потому что голос его резко изменился.

– Мне нужно осмотреть нескольких больных. Надеюсь, что к вечернему обходу мистер Каин придет в себя, но я хочу, чтобы до завтра вы его не беспокоили.

Ванадий никак не отреагировал на просьбу врача.

– Еще один вопрос, доктор. Если это острый нервный эмезиз, как вы предполагаете, не может ли быть для него другой причины, помимо душевной боли, вызванной скоропостижной смертью жены?

– Не могу представить себе более очевидной причины.

– Вина, – ответил детектив. – Если он ее убил, не может ли всесокрушающее чувство вины точно так же, как душевная боль, вызвать острый нервный эмезиз?

– Не могу этого утверждать. Я не психиатр и не психолог.

– Мне достаточно вашей догадки, доктор.

– Я – врач, а не прокурор. И не привык кого-либо обвинять, особенно моих пациентов.

– Очень прошу, удовлетворите мое любопытство. Первый и последний раз. Если причиной может быть душевная боль, то почему не вина?

Доктор Паркхерст долго обдумывал вопрос, хотя ему сразу следовало послать детектива ко всем чертям.

– Ну… да, полагаю, такое возможно.

« Слабохарактерный, забывший про этику, говняный костоправ », – с горечью подумал Младший.

– Пожалуй, я подожду, пока мистер Каин придет в себя, – сказал Ванадий. – Делать мне все равно больше нечего.

В голосе Паркхерста вдруг появились властные нотки, заговорил он тоном властителя вселенной, которому его, должно быть, научили на специальном курсе медицинского института. Да только вспомнил он об этих навыках слишком поздно.

– Мой пациент очень слаб. Его нельзя волновать, детектив. Я действительно не хочу, чтобы ваши допросы начались раньше завтрашнего дня.

– Конечно, конечно. Я не собираюсь его допрашивать. Я просто… понаблюдаю.

Исходя из звуков, Младший понял, что детектив вновь устроился в кресле.

Младшему оставалось только надеяться, что Паркхерст грудью встанет на защиту прав своего пациента. Но его надежды не оправдались.

После долгой паузы он услышал голос врача:

– Вы можете зажечь настольную лампу.

– Мне и так хорошо.

– Ее свет не потревожит пациента.

– Мне нравится темнота.

– Это очень необычно.

– Пожалуй, – согласился Ванадий.

Окончательно признав свое поражение, Паркхерст покинул палату. Тяжелая дверь вздохнула, мягко закрывшись, отрезав скрип каучуковых подошв, шуршание накрахмаленных халатов и прочие шумы, создаваемые медицинскими сестрами, торопливо пробегающими по коридору.

Сын миссис Каин почувствовал себя совсем маленьким, слабым, всеми забытым, чудовищно одиноким. Детектив находился в палате, но его присутствие только усиливало ощущение изоляции.

Ему недоставало Наоми. Она всегда знала, что нужно сказать или сделать, несколькими словами или прикосновением улучшала его настроение, когда он вдруг впадал в минор.