Онлайн чтение книги Гастроль в Вентспилсе
День второй

Что говорить, кровать могла быть и помягче, но главное — подлинней. Ночью Яункалну каким-то образом удалась просунуть ноги сквозь металлические прутья; теперь же он спросонок никак не мог выпростать их обратно. Утреннее солнце играло на никелированных шишках и, казалось, подшучивало над неловким пленником. Так вот почему ему снилось, будто он брошен в тюрьму буржуазной Латвии и прикован к холодной как лед стене! А возможно, это кошмарное видение было навеяно рассказом хозяйки о полной лишений жизни героев фильма?

«Ты ж только подумай — они любят друг друга с детства, а автор придумывает все новые и новые загвоздки и не дает им пожить вместе. Она учительница, он — рыбак и все бунтует. В сороковом году играют свадьбу, а она сразу уезжает со своими школьниками в Крым, в пионерский лагерь. Ей бы не о чужих детях подумать, а о том, как поскорее своим обзавестись... В годы оккупации он, понятное дело, стал подпольщиком и на своей моторке спасал других подпольщиков... Война кончилась, надо бы жить да радоваться под бочком у красивой женушки и дом беречь. А он? Обратно покоя не знает, встанет в четыре утра и бегом в гавань — ему, видите ли, германские мины из моря надо выуживать. И кончается все тем, чем и должно кончиться: вытаскивает он свой последний улов и взрывается. Так рвануло, что и в гроб класть было нечего. Которые его хоронили — побросали венки в море, и качаются они себе спокойно на волнах... Я тебе скажу, на это кино можно будет ходить только в галошах — в зале будет слёз по щиколотку... Я тебе оставлю поесть в духовке, кофей, конечно, сам разогреешь, не маленький. За мной чуть свет машину пришлют, будем снимать в музее, где бывшая купчиха устроилась сторожихой. Придется тебе тут действовать самому. Если на почту я вовремя не поспею — начинай операцию без меня. Но в той лавчонке меня дождись обязательно, рано или поздно я вырвусь из лап этого Крейцманиса...»

Тедис сидел в надраенной кухне тетушки Зандбург и с тревогой взирал на приготовленную ему еду. Хватило бы насытиться всем троим обитателям их комнаты в студенческом общежитии, но если он один съест зажаренный на сковороде «крестьянский завтрак», дюжину копчушек, круг колбасы, хотя бы один ломтик деревенского сыра с тмином и запьет это пахтой, то из дому ему будет не выбраться. Вчера он про себя назвал старушку скупердяйкой, потому что она так и не накрыла стол — уговор есть уговор. Жаль, что Том, который ластится у ног и просится на руки, тоже не едок. Щенок еще испортит себе желудок, тогда Яункалну вообще от дома откажут!

Да, переходить на другую квартиру Тедису отнюдь не хотелось. Он столько лет провел в интернате и в общежитии, что теперь воспринимал деспотическую заботу тетушки Зандбург, как небесную благодать. И чего только этот Кашис вечно недоволен своей тещей?..

На почте Яункалн буквально опешил. Там его поджидала целая компания подростков. Словно на экскурсию собрались! Янка даже прихватил с собой маленькую сестренку, которую по субботам и воскресеньям отдавали на его попечение.

— Не волнуйтесь, — поспешил отвести возможные упреки Мексиканец Джо. — Это проверенные товарищи, молчать будут как могила.

— Они ни за что не верили, что мы будем участвовать в работе милиции, — пояснил Герберт Третий.

— Мы только проводим вас до магазина, а потом будем сидеть в уголке, — успокоил Рудис.

— А фальшивый приемник у вас в этой сумке? — спросила Кобра.

— Команда, за мной! — лихо приказал Яункалн и тут же осекся: он был готов надавать себе пощечин за это деланно-фамильярное обращение. Неужели ему так и не удастся найти правильный тон в отношениях с ребятами?

Комиссионный магазин находился в угловом доме на центральной улице города. Половину помещения занимал отдел, где продавали обувь, одежду и трикотажные изделия: мужские рубахи и галстуки, дамские блузки, кофточки, тончайшие заграничные колготки, платки с пейзажами экзотических городов и крикливой рекламой производителей косметики, бюстгальтеры и корсеты «грация», способные придать изящество даже дюжим рыбачкам, если они только смогут жить не дыша.

На другой стороне шла торговля атрибутами, характерными для нашей эпохи научно-технической революции. Это было царство мужчин, а если туда и забредала изредка представительница прекрасного пола, то лишь для того, чтобы посмотреть нейлоновые парики, непонятно каким образом затесавшиеся среди спиннингов и мотоциклетных шлемов.

Радиосектор удивлял богатым ассортиментом. Рядом с «ВЭФами» различных выпусков взгляд покупателей ласкали японские «Сони», «Суперсоник», «Сикура», западногерманские «Телефункен» и «Блаупункт», английский «Маркони», американский «Интернэшнл», голландский «Филипс» и другие радиоприемники. Среди телевизоров преобладали советские марки, зато выбор магнитофонов и диктофонов в первую очередь обеспечивался продукцией всемирно известных заводов ФРГ «Ухер» и «Грюндиг». Многие аппараты продавались прямо в заводской упаковке, с инструкциями и гарантийными талонами. Могло сложиться впечатление, будто магазин получает свой товар непосредственно от изготовителей.

Яункалн неторопливо обводил взглядом заставленные техникой полки. Надо же было акклиматизироваться в этом насыщенном электроникой мирке. Надо было также переключиться и на то, что теперь ему предстоит плыть в широком, организованном потоке сбыта, а не брести по мелководью «случайных вещей». Многие — и теперь это, кажется, не вызывало сомнения — сюда приносили не только надоевшие им вещи, но покупали их за границей или в валютных магазинах лишь для того, чтобы перепродать с немалой выгодой. Главным двигателем этой торговли было отнюдь не безденежье, а страсть к наживе.

Нельзя сказать, что в магазине было полно покупателей, тем не менее у прилавка толпились люди и, вывихивая себе шеи, щурясь от ярких бликов света, силились разглядеть, сколько стоит приглянувшаяся им вещь. Продавщица же была им не помощник — ее гораздо больше интересовали ее собственные ноготки, которые она ровняла поставленной на комиссию маникюрной пилочкой. Из того же самого набора были позаимствованы и ножнички, которыми приводила в порядок свои руки девица, обслуживающая сектор часов и украшений. Стоя в профиль к покупателям, она преспокойно обсуждала с продавщицей радиоотдела перспективы на субботний вечер; обе перечисляли своих потенциальных кавалеров по именам и фамилиям, не стесняясь, говорили и об их кошельках и преимуществах общественного положения или недостатках. Вопросы покупателей они рассматривали как досадную помеху и отвечали не всякий раз. Однако они умели определить стоящего покупателя и ласково улыбнуться ему.

Яункална с его свитой продавщица, как видно, не причислила к денежной публике и уж подавно не видела в нем дельца, готового платить услугой за услугу или хотя бы подарить плитку шоколада или флакончик духов.

А потому Тедису пришлось дважды повторить свою просьбу:

— Будьте добры, покажите мне эту «Сикуру»! — И наконец он был вынужден истерически воскликнуть: — Да выключите вы этот стереоящик, если не слышите, что вам говорят!

Грубость нимало не подействовала на продавщицу: она считала ее неизбежным обстоятельством своей работы и даже не требовала от заведующего бесплатного молока за вредность условий труда. Неохотно отвернувшись от подружки, она лениво прошлась по направлению к Яункалну и приняла картинную позу, опершись на полку.

Тедис сразу стал вежливей.

— Симпатичная девушка, а такая сердитая... Я хотел бы посмотреть вон ту «Сикуру» за полторы сотни.

Продавщица даже не пошевелилась.

— Вы же все равно не купите. Там что-то испорчено, короткие волны не работают. Все только крутят ручки, крутят, а потом назад отдают.

— Почему же не снимаете с продажи?

Продавщица апатично пожала плечами.

— Есть не просит... Может, придет какой-нибудь мастер, который любит покопаться и починить. А так приемничек неплохой, вчера сюда налетела целая банда рижан и расхватала все «Сикуры», кроме этой.

— У меня как раз с собой такой специалист, — Тедис кивнул на Мексиканца Джо. — И если бы у вас нашлась отвертка...

— Если как следует подумать, то она и без коротких волн этих денег стоит. — Продавщица спохватилась, что как-никак ее первейший долг — продать товар. — Два динамика, шестнадцать транзисторов, вольтметр...

Тедис не слушал. Его внимание было приковано к рукам Мексиканца Джо. Тот вывинтил четыре винта и снял заднюю крышку корпуса. Даже не надо было смотреть на заводскую эмблему и надпись «Мэйд ин Джэпэн», чтобы понять, что на этот раз они имеют дело не с «Дзинтаром». Достаточно было того, что детали скомпонованы по-другому. Яункалн не брался судить, который из приемников лучше, чья схема удачней, он был криминалист, а не радиотехник. И все же нельзя было сразу же ставить крышку на место, надо было создать впечатление, будто они искали причину неполадки. Выждав сколько полагается, он, наконец, сказал:

— Благодарю вас!

— Я же знала, что не возьмете, — не без ехидства заметила продавщица. — Только зря человека затрудняете.

— По правде говоря, мы только хотели посмотреть, нельзя ли поменять, — не совсем к месту пояснил Тедис. — Позавчера ребята купили такую «Сикуру», может, помните, и у них произошла беда. Я вам сейчас покажу.

Яункалн поставил спортивную сумку на прилавок и принялся расстегивать пряжки, украдкой наблюдая за продавщицей. Она не выказывала ни малейшего интереса. Зато Герберт Третий был до того возбужден, что едва не выпустил приемник из трясущихся рук. Он по-прежнему не мог себе простить, что в тот раз не додумался проверить приемник также и изнутри. Когда они покупали, в магазине было еще штук шесть таких же «Сикур», а он простофиля, схватил первую попавшуюся, поймал несколько станций и побежал к кассе, чтобы поскорее избавиться от денег. Вон Яункалн сейчас нисколечко не торопился — так ловко строит из себя деревенского рохлю, что продавщице ни в жизнь не догадаться ни о чем. Герберт Третий посмотрел на Кобру и Мексиканца Джо и понял, что они тоже в восторге от тонкости тактического маневра Яункална.

В действительности же Тедис хотел лишь выиграть время. Его вдруг охватила неуверенность — правильно ли он начал операцию? Не раскрыл ли он карты раньше времени? Однако пути назад не было — нельзя же обмануть надежды ребят, чьи симпатии, кажется, удалось завоевать.

— Видите какое невезенье! — Он развернул расколотый корпус, еще державшийся на двух винтах.

Продавщица развела руками и высокомерно улыбнулась.

— А кто вас заставлял играть им в волейбол? Слишком дорогое удовольствие. Дешевле было купить мячик.

Яункалн покраснел до корней своих льняных волос. Голубые глаза потемнели от смущения.

— Дело не в японском корпусе, с ним все в порядке, вернее, — было в порядке. Хотелось бы знать ваше мнение о том, что внутри. Прочитайте, если умеете, что тут написано. «Дзинтар»! Быть может, вы объясните, почему рижское изделие продаете под японской маркой?.

Яункалн сам понимал, что обвинительная речь слишком длинна, этим он позволяет продавщице собраться с мыслями и обдумать ответ. Кстати, она была из тех девушек, что за словом в карман не полезут. Упершись руками в прилавок, она сделала глубокий вдох и перешла в контратаку:

— А почему вы об этом спрашиваете у меня? Не я же принесла в сумке эту коробку, вы сами ее притащили. Где-то взяли искалеченный «Дзинтар» и теперь шантажируете!..

— Вы не станете отрицать, что позавчера продали этим ребятам «Сикуру». Герберт, покажи бирку...

Продавщица с презрением отмахнулась.

— Не требуется... Где тут сказано, что это тот самый ящик? Почему я должна верить вашему шкету?

— А кто вам позволил в нарушение правил торговля продать несовершеннолетнему такую дорогую вещь? Вдруг он украл деньги у родителей?

Выстрел, произведенный Яункалном без прицела, в мишень все-таки попал. Продавщица стала помягче.

— Послушайте, гражданин, у нас тут не фирменный магазин, а комиссионный. Какой товар приносят, я такой и продаю. И силой никого покупать не заставляю. Нравится — плати и забирай товар, не хочешь — ставь на место, привет и до свидания. Этот молодой человек все проверил в моем присутствии, да еще до этого полчаса крутился перед прилавком. Ловил и Монте-Карло, и Лондон, и «Голос Америки», и мало ли что еще. Приемник работал как часы. Мне никто не платит за то, чтобы я еще развинчивала товар. Я не инженер с высшим образованием... Слишком много от меня хотите за семьдесят пять рублей в месяц!

Яункалн очень внимательно прислушивался к голосу продавщицы, но так и не уловил в нем ни одной фальшивой ноты. Разве что долго копившуюся досаду на то, что ей — такой юной, красивой и обаятельной — приходится с утра до вечера томиться в пыльном помещении, в то время когда другие могут загорать на пляже, строить свою личную жизнь. Да еще надо выслушивать всякие идиотские, беспочвенные упреки!

— Поймите меня правильно, у нас нет никаких претензий к вам лично. Мы пришли узнать, кто принес этот приемник на продажу, чтобы сходить к человеку и поговорить.

— Так надо было и сказать с самого начала, а не кулаками размахивать... Покажите мне бирку!

— По ней ничего нельзя понять. Даже если допустить, что первая буква «р».

— Ступайте к директору, пусть посмотрит в книге. Завтра с утра, сегодня у него выходной... — Голос продавщицы приобрел теперь бархатистость. — Знаете, вы лучше обратитесь к приемщику. В конце концов это он должен отвечать за принятый на комиссию товар. Минуточку...

Она приоткрыла скрытую портьерой дверь и просунула голову в соседнее помещение.

— Там сейчас полно. Посидите или выйдите на солнышко, я вас позову, когда Мендерис освободится.

На улице они чуть не столкнулись с Ренатой Зандбург, в этот момент вылезавшей из микроавтобуса с петухом Рижской киностудии на боку и надписью «Последний улов» над лобовым стеклом. Лицо у нее еще было покрыто смуглым тоном, над верхней губой чернела тень старческих усиков, под расстегнутым летним пальто виднелся простенький халат из темного сатина: накануне, когда тетушка Зандбург играла роль богатой домовладелицы, подошли ее собственные платья, теперь же в эпизоде уборщицы пришлось надеть костюм студии.

— Вижу, вижу, полная неудача! — кричала она. — Ничего, не вешайте нос, сегодня я вас больше не покину.

Выслушав рассказ о разговоре с продавщицей, тетушка Зандбург принялась успокаивать Яункална:

— Ничего, еще ничто не потеряно. Если только эта гусыня не предупредит приемщика, мы его возьмем в такой оборот, что он сам себя выдаст и нам же будет руки целовать. Эмиль Мендерис... Не с такими героями я справлялась! Я ведь знаю, где у него больная мозоль. Если по-хорошему разговаривать не станет, натравлю Викторию, и от него мокрое место останется... Дети, марш в уголок, ждите нас там!

Взяв Яункална под руку, тетушка Зандбург принялась прохаживаться с ним мимо витрин магазина. Заметив отражение своей согбенной спины, Тедис едва удержался от смеха — вот также в английских кинофильмах выглядят мучимые подагрой претенденты на наследство, когда сопровождают к столу своих родовитых тетушек. Хорошо, что его почти никто не знает в этом городе... Рената Зандбург все говорила и говорила:

— Так всегда бывает, если жены чересчур самоуверенные. Дома Эмиль пикнуть не смеет, ему покурить даже на кухне не разрешается, надо в сад выходить ради пары затяжек. Вообще-то он тихий пьяница и картежник, а при случае и бабник. Что сделала бы я на месте Виктории? Муж как-никак, надо жить вместе. В субботу купили бы пол-литра, перекинулись бы с ним в подкидного, иногда на танцульку выводила бы. А Виктория считает, что можно удержать от всего одними запретами. Ей даже в голову не приходит, что послушный муженек может ходить окольными путями, что в чужую постель можно забраться и среди бела дня, в рабочее время срезаться в карты, тяпнуть коньячку и к вечеру снова быть трезвым, как стеклышко. Полгорода трунит над ней, а Виктория ничего не замечает, как лошадь с шорами на глазах...

Появление продавщицы спасло Яункална от дальнейших подробностей семейной и внебрачной жизни приемщика товаров.

Эмиль Мендерис был мужчиной неопределенного возраста и с трудно запоминающейся внешностью. «Очень удобный облик для преступника, — решил Яункалн. — Такой может незаметно юркнуть в толпу и, никем не замеченный, раствориться в ней». Однако он тут же понял, что против своей воли успел подпасть под влияние досужей болтовни тетушки Зандбург. Нет, Мендерис вовсе не походил на столь часто встречающихся в кинокартинах типичных провинциальных гуляк. Ни усов у него, ни пронзительного взгляда совратителя. С тем же успехом его можно было представить сидящим у банковского окошка и налагающим резолюции на бланки денежных переводов, как и у стола санитарной инспекции на рынке, где ставят печать на привезенных колхозниками кур и индюков. Гладкие, темные волосы, невыразительные глаза, нос с небольшой горбинкой, бледные губы. Личность, обращенная внутрь себя, не оседающая в памяти случайных знакомых. Трудно вообразить такого человека охваченным тайной страстью, скажем, к алкоголю или азартным играм.

Яункалн достал из кармана служебное удостоверение и предъявил приемщику.

— Инспектор уголовного розыска Яункалн. Гражданку Зандбург вы, очевидно, знаете... Мы хотели бы кое-что у вас выяснить.

— Ревизия? — в голосе Мендериса послышалось скорее неудовольствие, нежели испуг.

— Нет, что вы... Мне только нужны сведения о предмете, проданном через ваш магазин.

— Разыскиваете скупщиков краденого?

— Почему вам на ум сразу приходит самое плохое? Пришел для дружеского разговора.

— Чего же тогда суете мне под нос милицейское удостоверение? Хотите запугать?

— Визитных карточек у меня нет. И чтобы потом вы не говорили, что не знаете, с кем имеете дело.

Мера терпения тетушки Зандбург была исчерпана. Если она сию же минуту не вмешается, эти два петуха того гляди сцепятся раньше времени. Усевшись на стул для посетителей, она положила на стол приемщика бирку от «Сикуры».

— Посмотрите, Эмиль, кто пытался сбыть этого фальшивого зайца? Мои мальчишки за сто пятьдесят рублей купили японскую «Сикуру», а когда я проверила, оказалось, это наш обычный «Дзинтар», только обряженный в заграничный чехол.

— Не может быть! — вскочил со стула Мендерис.

— Меня еще никто не уличал во лжи! — тетушка Зандбург бросила пронзительный взгляд на приемщика вещей. — И знаете, почему? Потому что я всегда говорю правду! Мне нечего скрывать. Если не верите, спросите у своей Виктории. — Теперь она уже откровенно угрожала.

Упоминание имени жены мгновенно вышибло боевой дух из Мендериса. Осталась лишь подчеркнутая угодливость.

— Посмотрим, посмотрим, — листая толстую папку с бумагами, пробормотал он. — Если вещь сдана на комиссию, и не прошло три дня, как ее купили, — беда не велика... У нас не то что в Риге, здесь торговый цикл маловат, поэтому скупка и продажа случайных вещей объединена с комиссионной торговлей, все вместе продается в одном магазине... Так я и думал! Ваш Румбиниек давно получил свои деньги и теперь, наверно, умотал за тридевять морей. Извольте! В позапрошлый понедельник ему выплачены сто тридцать пять рублей. Подпись, дата, все, как в церковной книге.

— А нельзя ли узнать, кто он такой? Откуда?

— А это уже не по правилам... но поскольку мадам Зандбург дружит с моей супругой...

Да, серия и номер паспорта были записаны, равно как место и дата выдачи. Артур Янович Румбиниек прописан и проживает в Вентспилсе.

— А остальные «Сикуры»? — расспрашивал Яункалн. — За них тоже деньги сразу заплачены? Нельзя ли это выяснить?

Мендерис начал было протестовать, ссылаться на занятость, но достаточно было тетушке Зандбург разок кашлянуть, как он тут же, вздохнув, покорился судьбе.

Похоже было, что результат проверки удивляет и самого приемщика. Он копался в записях, при этом сникая и как-то чернея прямо на глазах.

— Если поглядеть на дело в общем и целом, — нетвердым голосом заговорил, наконец, Мендерис, — то в самом деле странно получается. За последние три месяца «Сикуры» сдавали только два человека — Ева Микельсоне и вот этот Артур Румбиниек.

— И всякий раз по понедельникам, — добавил Яункалн, заглядывая к нему через плечо в документы.

— В этом ничего особенно удивительного нет. На похмелье... — перебила его тетушка Зандбург.

— Можно объяснить и по-другому, — серьезно возразил Мендерис. — Вы вошли через служебный ход и не видели, какая ко мне очередь. Я один; когда приносят нашу продукцию, я могу посмотреть цену в прейскуранте, но часто приходится гадать на кофейной гуще, верить на честное слово. Много заплатишь — страдает оборот, и потом приходится переоценивать, мало — клиента обидишь, и он отвезет товар в Ригу. Все требует времени. Иногда людям приходится подолгу ждать, поэтому многие приходят сюда в свой выходной день, очевидно у этих двоих он в понедельник.

— Гениально, — воскликнула тетушка Зандбург. — Шаг вперед. Это поможет нам разыскать тех, кто торгует «Сикурами».

— К чему такая сложность? — напомнил Яункалн. — У нас же есть их фамилии и адреса.

— Склероз, — разочарованно призналась тетушка Зандбург.

— Товарищ Мендерис, — снова обратился к приемщику Яункалн. — А вы никогда не задавались вопросом, что они за люди, почему так часто продают японские приемники и именно этой фирмы?

— Очевидно, это им выгодно. Вы те знаете специфики нашего города. Здесь бывает много моряков — наших, не иностранных. Придут в Вентспилс на несколько дней и хотят по-настоящему почувствовать, что они в родной стране; одним словом, отпраздновать возвращение... Разве мы можем принимать от них вещи на комиссию и заставлять ждать, покуда найдется на них покупатель? Ведь, возможно, это судно никогда больше не ошвартуется в нашем порту. Вот почему мы отчисляем еще три процента и сразу выплачиваем деньги... Извините, я, наверно, слишком подробно рассказываю.

— Как раз наоборот! Каждая мелочь может пригодиться.

— Что касается Микельсоне и Румбиниека... Все мы малость инертны. Признаюсь, мне было даже выгодно, что они всегда несли одно и то же — цена известна, люди — тоже, никаких жалоб не поступало. Вы первые, и потому дозвольте мне выразить уверенность,что это трагическое недоразумение... Кто они такие? Извините, но мы не отдел кадров, не расспрашиваем ни о роде занятий, ни о семейном положений, ни о национальности, ни о возрасте. Мы торговое предприятие, дающее большой доход государству. — С каждой фразой сознание собственной значительности росло в Мендерисе как на дрожжах, — Но это не означает, что в нашей работе нет места для психологии. Полагаю, что оба они близкие родственники моряков. Она — жена, сестра или дочь, он — отец или близкий друг. Местные моряки сами приходят редко. В свое время они снабжали жителей итальянскими плащами, потом бельгийскими настенными ковриками и искусственным кружевом, затем перешли на парики, теперь, очевидно, настало время «Сикур». Может быть, на Канарских островах или на Гибралтаре они нашли местечко, где покупают их без пошлины, за полцены.

Яункалн слушал с неослабевающим интересом. Он, конечно, и раньше знал, что почти все моряки привозят кое-что для продажи, что эти доходы запланированы в семейном бюджете. Но теперь перед ним раскрывался совершенно чуждый мир со своими законами, мотивами поведения, представлениями о чести и этике.

Мендерис уже во второй раз, близоруко щурясь, сличал показания своих наручных часов со стенными.

— Последний вопрос. Вы можете хотя бы приблизительно описать этих людей?

Мендерис закрыл глаза, словно вызывал их образ перед, своим мысленным взором.

— Ничем особым они не выделяются. Артур Румбиниек — мужчина пенсионного возраста, среднего роста, очков не носит, с полными щеками и прямым носом. Цвет волос, извините, не скажу, потому как он никогда не снимал шляпу. Вот это и было в нем самое приметное. А Ева Микельсоне? Довольна молодая, стройная, хорошо одевается. Более подробно ничего сказать не могу.

— Большое вам спасибо! — Яункалн встал.

— Постойте, так что же будем делать с вашим приемником?.. Может, оставите, завтра мы вместе с директором напишем акт, попросим в управлении торговли разрешения возместить убыток...

— Благодарю, обязательно зайду. Но на этот раз речь не только о деньгах

Мендерис вновь помрачнел.

— Понимаю.

«Наверно, все же я дал маху с этим магазином, — по пути в детскую комнату домоуправления упрекал себя Яункалн. — Все можно было разнюхать куда более тонко, скажем, устроить в магазине очередную ревизию. А теперь зря только просигналили преступникам... Впрочем... у меня нет никаких оснований считать Мендериса соучастником аферы. Может, у него и в самом деле не возникало никаких подозрений? Но точно так же неправильно было бы исключить вероятность этой версии. Поэтому нельзя терять время. Сегодня же надо сходить, к Артуру Румбиниеку, заодно наведаться и к Микельсоне, надо послушать, что скажут они, пока Мендерис не успел их предупредить. Точно! Надо дать задание Мексиканцу Джо и Герберту Третьему подежурить на углу и последить за приемщиком, если он выйдет из магазина».

Но в детской комнате домоуправления не оказалось ни Мексиканца Джо, ни Герберта. Задание пришлось поручить Янке и его сестричке.

* * *

— Сколько можно разговаривать?! — нервничал Мексиканец Джо и уже в четвертый раз высовывался из окна. — Наверно, Жандармама опять рассказывает про своего незабвенного покойника.

— Или доказывает, что по сравнению с четырнадцатым годом теперь на каждого жителя приходится гораздо больше радиотранзисторов... Реванш? — Герберт Третий расставил фишки новуса.

— Последнюю партию.

Мексиканец Джо нагнулся, держа кий двумя пальцами, долго целился... И промазал.

— Что с тобой? Ты сегодня как в воду опущенный! — заметил Герберт и загнал в лузу две красных фишки. Остальные шесть остались в выгодной позиции — точно на ударе. — Предлагаю ничью. — Он улыбнулся и начал забивать все подряд.

Проиграв «всухую», Мексиканец Джо равнодушно бросил кий на диван.

— Поехали! Ты на велосипеде?

— Ты сегодня никак не успокоишься. Хочется же узнать, как там у них все прошло.

— Успеется. Договорился с Чипом взять у него два свертка и до двенадцати свезти на почту.

— Нашел из-за чего волноваться. Пошли мелюзгу.

— Лучше самим, что-то мне этот бизнес кажется мутноватым. Разве он за чистое дело пообещал бы двадцать пять? Всего два раза сгонять...

— Наверно, не очень надеется, что долг отдадим.

— Все равно. Незачем младенцев сюда впутывать.

У двери Чипа им пришлось долго звонить. Лишь хриплый кашель указывал на то, что в квартире кто-то есть. Наконец хозяин открыл. Пурпурный халат еще сильней подчеркивал болезненную бледность лица и лихорадочный блеск темных глаз. Впустив мальчишек в коридор, Чип выразительным жестом позвал их за собой и, словно подкошенный, повалился на широкую тахту, занимавшую без малого половину комнаты. Спустя довольно долгое время, отдышавшись, он полушепотом заговорил:

— Настал мой закат... На этом чертовом колесе, наверно, схватил воспаление легких, нет сил даже сделать хороший грог.

— Может, я сделаю, — сжалился над больным Герберт.

— Исходные материалы в баре. А себе налейте что-нибудь повкуснее.

Коллекция напитков была ослепительная, если даже учесть, что декоративное зеркало удваивало количество бутылок. На почетном месте, среди заграничных виски, джинов, коньяков и советских экспортных водок, стояла длинная бутылка — черный ямайский ром. Этикетка гласила о том, что зелье изготовлено по особому заказу английской королевы для нужд военных моряков.

— Давай прямо так! — Чипу вдруг расхотелось ждать, пока вскипит вода.

Выпил, и его передернуло. На лбу тотчас проступил пот, на щеках — нездоровый румянец.

— Все. В понедельник поплетусь к доктору. Пускай оформляет вторую группу, авось пожарники обойдутся без меня. Уйду на пенсию, все загоню и — прощай, любимый город...

— Не забудь предупредить заблаговременно, — сказал Мексиканец Джо и с завистью окинул взглядом сувениры, привезенные со всех концов земного шара и делавшие комнату-музей образцом безвкусицы.

— Если желаешь получить наследство, первым делом тебе придется обчистить сберкассу. — Глоток алкоголя пробудил в Чипе легкомысленный оптимизм. — А чем плохо тут летом? Другие приезжают, как на курорт, а мне велят эвакуироваться в теплые края... Видите вон те свертки в углу? Берите верхние и везите к почте. Там вас будет ждать один старый хрыч.

— А как мы его узнаем? — Герберт приготовился запомнить сложный текст пароля.

— Вас узнает он. Может, спросит, от Чипа ли... За двумя оставшимися пачками придете завтра утром, в это же время.

Вся операция протекала быстро и без всякой таинственности — будто они привезли не контрабанду, а сдавали в прачечную узлы с грязным бельем. Знакомый Чипа встретил ребят на улице, взял у Мексиканца Джо пачки, засунул их в коляску мотоцикла и предупредил:

— Завтра буду чуть пораньше.

Нажал на стартер и укатил.

Когда друзья вернулись в детскую комнату домоуправления, тетушка Зандбург как раз заканчивала свое сообщение:

— Деньги-то мы назад получим, этого добиться нам удалось. Но, посудите сами, это ли главное? Мы обязаны обезвредить преступников, обжуливающих советских граждан.

— Ну, а если это все-таки случайность, недоразумение, как считает приемщик? — возразил Яункалн.

— Что значит — недоразумение? — вскипела тетушка Зандбург. — Наш «Дзинтар» сам залез в японскую шкуру, по-вашему, так?

Какое-то время все подавленно молчали, затем Яункалн заговорил опять; он хотел рассмотреть все варианты.

— А для чего так глупо рисковать? В этом случае у лжи слишком короткие ноги — достаточно снять крышку, чтобы мошенничество выплыло на свет божий. Я склоняюсь к другому варианту. Человек, собравший этот приемник ради собственного удовольствия, даже не подозревал, что другой, скажем, кто-либо из членов семьи, понесет его продавать в свою очередь не зная, что попадется при первой же замене батарей.

— Ну, не скажите! Чтобы сменить батарейки, незачем отвинчивать всю крышку, для этого сзади есть специальное окошко. А там ничего не написано, — сказал Мексиканец Джо.

— И все же это самоубийство, — настаивал на своем Яункалн.

— Сегодня утром я разобрал нашу «Спидолу». Название стоит только на задней крышке, а на шасси нету, — рассказывал Герберт Третий.

— Ладно, быть по сему, следствие продолжается, — объявил свое решение Яункалн. — Ты, Герберт, сходи в радиомагазин и изучи, как они, эти «Дзинтары», выглядят. Снаружи и внутри... Жаль, что мы не добрались до других «Сикур» и не можем сравнить.

— Нет ничего проще! — тетушка Зандбург ненавидела рассуждения, как зубную боль, зато всегда была готова решать практические проблемы. — У нас на съемках их было аж две штуки — у директора картины и у этой чванливой рижанки, которая выклянчила себе главную роль. Выпиши мне ордер на обыск. Я узнаю все, даже заклепки пересчитаю, если надо.

— Если кто и может обойтись без официального разрешения, так это вы, — польстил старушке Яункалн. — Люди перед вами сердце свое откроют, не то что какой-то радиоприемник. Скажите им, что вы хотите приобрести такой же, и вам надо взглянуть, какие там батарейки.

— Ничего, я сама придумаю что-нибудь более правдоподобное. Но это займет у меня не меньше часа, у тебя ведь нету служебной машины...

Подталкивая перед собой Герберта Кагайниса, тетушка Зандбург отправилась выполнять оперативное задание. На плечи давил груз ответственности, и ступени скрипели громче обычного. Когда вновь стало тихо, заговорила Кобра, ни на миг не отводившая от Яункална мечтательного взгляда.

— У нас, как в кино про войну. Как будто мы в штабе, во все стороны мчатся вестовые, разведчики доносят о маневрах противника, скоро начнется решающий бой. Я тоже хочу получить задание, товарищ начальник!

— Будешь за ранеными ухаживать, как и полагается женскому полу, — съехидничал Рудис.

— Поди-ка сядь, поможешь думать. — Яункалну стало жаль девочку. — Знаете, что меня смущает? То что приемники приносили в магазин исключительно но понедельникам... и пусть мне зубы не заговаривают баснями про занятость этих людей. Если Румбиниек пенсионер, то ему совершенно все равно, когда сидеть в очереди. Собака зарыта где-то в другом месте.

— А может, по понедельникам в порт приходит какое-нибудь определенное судно, — несмело предположил Славик.

— Не в бровь, а в глаз! Надо узнать, есть ли суда, которые приходят регулярно!

— Это нам раз плюнуть, — похвастался Мексиканец Джо. — Славик, Владик, а ну-ка позвоните фатеру в контору!

— Лучше не звонить. И пока помалкивайте о нашей затее. Скажите, что милиция просила узнать, есть ли такое судно, и куда оно ходит.

Лишь теперь, когда вдруг стало нечего делать, Яункалн почувствовал, что голоден. Странное дело: утром можно съесть хоть два завтрака, а к обеду живот все равно урчит, как будильник. Он достал деньги и дал Райте.

— Пока обстрел не начался, ты могла бы нам раздобыть провизии. Голодный солдат — не вояка.

Зря он надеялся, что теперь сможет спокойно обмозговать все имеющиеся данные, слово за словом вспомнить, что было сказано продавщицей и приемщиком. Рядом топтался Рудис и делал все, чтобы привлечь внимание инспектора.

— Что там у тебя, Рудис? — сжалился наконец Яункалн над парнишкой.

— В пинг не сгоняем разок? Если не умеете, я поучу.

В школьные годы Тедис участвовал даже в первенстве города по настольному теннису, но с тех пор ракетки в руках не держал. Сейчас буквально руки чесались попробовать.

Уже за разминкой Рудис понял, что противник ему попался серьезный, и напрягся, как заведенная пружина. Тедис же пришел к выводу, что хоть и не совсем разучился, но уже не игрок. Неуверенность сковывала движения, вынуждала всякий раз на десятую долю секунды запаздывать. Настоящей реакции не было. Стиль игры Рудиса тоже затруднял, его крученые мячи меняли направление самым непредвиденным образом.

— Сыграем на интерес, — предложил Рудис. — Если выиграю я, вы меня берете к старику Румбиниеку, договорились? Даю пять очков форы!

— Обойдемся без форы!

Тедис никак не мог приноровиться к подачам партнера. Как ни старался, но отбитый шарик всякий раз взлетал высоко над сеткой, и Рудису оставалось лишь вгонять его в любой угол стола. Надо было перехватить инициативу, гасить с подачи, но Тедис не чувствовал в себе уверенности, боялся пойти на риск. С самого начала сета Тедис был загнан в глубокую оборону. Он старался изо всех сил, отразил несколько «гасов» подряд, в прыжке достал несколько обманных мячей, иногда заставлял попотеть и партнера. Однако победа Рудиса не вызывала сомнения. От полного разгрома Яункална спас только приход Янки.

— Мендерис не вылезал из своего чулана. Даже обеденный перерыв просидел там.

— Что ж, прекрасно. Спасибо тебе!

Братья Морозовы вписали добытые сведения в аккуратно разграфленную таблицу. Оказалось, что почти все танкеры ходят, можно сказать, как по рельсам: от порта налива до порта слива, выкачивают нефть и — за новым грузом. Разница была лишь в том, что некоторые отправлялись на Кубу, оттуда в какой-либо из средиземноморских портов и лишь потом домой. В таком далеком рейсе, конечно, нельзя было точно определить день и час прихода. Зато европейским линиям была свойственна точность часового механизма, особенно в летнее время, когда штормит редко.

Тем не менее, ни одно судно по понедельникам не швартовалось и не снималось с якоря. Зато каждую субботу в Вентспилс приходил большой танкер «Булдури», а вечером в воскресенье брал курс на Гамбург с двадцатью тысячами тонн нефти.

Одновременно с Яункалном это заметил также и Янка. И теперь он торжествующе воскликнул:

— Вот, кто возит «Сикуры», точно вам говорю! По воскресеньям комиссионка барахло не принимает, а в понедельник матросики уже тю-тю! Они оставляют товар другим, а через неделю приходят за своими тугриками.

Столь же конкретным было и донесение Герберта Третьего. Наболтав продавцам что-то туманное насчет какого-то пари, он провел целую серию экспериментов — проверил семь «Дзинтаров» и ни в одном не обнаружил на шасси названия страны и завода изготовителя. Только шестизначные цифры. Не довольствуясь таким результатом, он копнул глубже и на некоторых деталях обнаружил буквы, обозначающие серии, но как на зло это были буквы, по начертанию совпадающие с русским и латинским алфавитом — «А», «В», «К», «Р». Продавец, видя, как старается парень, тоже заинтересовался и принес со склада два экспортных «Дзинтара» с другими диапазонами коротких волн. В одном они обнаружили то, что Герберт так долго искал:

Затем подошел директор и сказал, что эти из самой первой партии, от которой осталось лишь несколько забракованных экземпляров. Теперь фирму и «Знак качества» ставят только на корпусе.

Трудно сказать, дошел ли до ребят смысл этого открытия. Яункалну же стало ясно, что границы дела угрожают изрядно расшириться. Чем дальше, тем казалось менее вероятным, что случилось недоразумение: скорей всего Рената Зандбург невзначай наткнулась на тонко разработанную и с размахом проводимую жульническую махинацию. Ей, как слепой курице зернышко, подвернулось, быть может, единственное слабое звено в цепи — та мелкая небрежность, которая подводит даже самых изощренных преступников.

Надо бы радоваться, но Тедису Яункалну было не по себе. Он далеко не был уверен, что ему удастся распутать этот клубок без помощи опытных товарищей. Разумно ли было кидаться в бой в одиночку? Но какой смысл сейчас докладывать дежурному по милиции? Все равно раньше понедельника никто ничего не начнет, ведь это не убийство, не разбой, когда надо бросаться по горячим следам. Но также важно и не терять времени понапрасну. Надо верить в свои силы; добровольные помощники не должны заметить, что их предводитель мнется в нерешительности. Надо учиться у старухи Зандбург, не признающей никаких сомнений и препятствий. Интересно, какие новости она принесет сегодня...

Информация тетушки Зандбург хорошо вписывалась в общую картину. Оба владельца «Сикур» горячо рекомендовали приобрести японский транзистор — работает отлично. Янсон даже предложил показать как тщательно, чисто по-японски он сделан. Противную актрису пришлось полчаса уламывать, но потом и она сдалась. Ни в одном, ни в другом радиоприемнике Зандбург даже с помощью лупы не могла углядеть надпись «Дзинтар».

* * *

Артур Румбиниек жил неподалеку в четырехэтажном каменном доме довоенной постройки. Квартиры в нем были трех- и четырехкомнатные — бывшие господские апартаменты; во дворе же стоял флигель с убогими однокомнатными жилищами для трудового люда, с ходом через кухню и удобствами на лестничной галерее.

— Зайду поболтаю с дворничихой, на собраниях в домоуправлении всегда сидим рядом, — сказала тетушка Зандбург и вошла в парадное.

Яункалну с Рудисом дверь открыл сухощавый, довольно высокий мужчина. Протирая очки, он вопросительно глядел на пришельцев.

— Товарищ Румбиниек дома? — спросил Яункалн.

— Стоит перед вами.

— Не может быть!

Ничего другого Яункалн сказать не смог — больно уж внешность этого человека не соответствовала описанию Мендериса. Разве что плешь на затылке могла быть деталью портрета владельца «Сикуры», если только она являлась поводом не обнажать головы.

— С кем имею честь? — хозяин квартиры по-прежнему загораживал собой проход в кухню.

— Мы пришли поговорить по поводу радиоприемника, который позавчера купили в комиссионном магазине. Это ведь вы продали свою «Сикуру»? — и Яункалн уже хотел было раскрыть сумку.

Мужчина не проявил ни малейших признаков беспокойства.

— Впервые слышу. Я не торгую ни приемниками, ни электроприборами, даже электробритвы не держу, бреюсь по старинке.

— Но, по-моему, на ярлыке стоит подпись Румбиниека.

— Наверно, вы ошиблись. Меня часто путают с какими-то Румбиниеками, которые живут испокон веку в Курземе. А я по происхождению рижанин.

— А как же адрес, паспортные данные? Как вы объясните совпадение?

— Ах паспорт... На лице Румбиниека промелькнуло некое подобие улыбки. — Это только лишний раз подтверждает, что нельзя доверять бумажкам. Свой старый паспорт я прошлой осенью потерял, вернее сказать, у меня его украли, но мне посоветовали написать в заявлении, что, мол, потерял, — тогда не заведут канительное уголовное дело. Можете спросить в милиции, если только сами вы не оттуда... Теперь мою личность удостоверяет новый паспорт.

— Не расскажите ли, как это произошло?

— Очень просто — прилепили карточку, поставили печать... Ах, вы насчет старого паспорта? Гостил в Риге у друзей, пошел во Дворец спорта на хоккей, играло наше «Динамо» с юношеской сборной Союза, сейчас скажу, когда это было... восьмого октября, в понедельник, болел за наших во всю! А дома обнаружил — бумажник с деньгами и всеми документами увел какой-то карманник. Я даже не почувствовал. Так что вы со своими претензиями обращайтесь к тому гражданину. Заодно скажите, чтобы вернул мне тридцать восемь рублей. Половина пенсии на дороге не валяется.

Дверь закрылась.

— Звучит правдоподобно, верно? — спросил Яункалн, желая сравнить свое впечатление с выводами Рудиса. — С настоящим паспортом и адресом риск слишком велик. А кто станет в комиссионном магазине сличать фотографию! Я и сам однажды, еще в школе, предъявил документы брата... Да, этого старика обработали чистенько...

— Ничего удивительного. Он такой рассеянный, что даже дни путает, — сказал Рудис. — Восьмого октября хоккей не состоялся, я это точно помню. Весь свой день рождения просидел у телевизора и не дождался. Из-за тумана юношеская сборная прилетела на день позже, но и на другой день не показывали, потому что была передача из Оперы.

А Яункалн еще сетовал на то, что вынужден работать без квалифицированной помощи...

Второй помощник тоже не заставил себя долго ждать...

— И болтливы же все-таки эти бабы! — с досадой начала тетушка Зандбург. — С утра польет тротуар, а потом только и дела, что язык чесать цельный день... Этот Румбиниек живет здесь пятый год. Как вышел на пенсию, так поменял рижскую квартиру и переехал сюда, считает, что здесь жизнь дешевле. Перед войной у него в Риге была какая-то своя мастерская. Он и нынче соседям чинит за трояк — кому швейную машину, кому кофеварку электрическую. Но по большей части все гуляет, иногда целыми неделями домой не является.

Яункалн сосредоточенно слушал, старался подвергнуть анализу каждое слово, точнейше взвесить, рассмотреть, не бросает ли какой-нибудь мелкий фактик тень на потенциального афериста Румбиниека. Прямо в понедельник надо обязательно проверить путаницу с хоккеем и попытаться изучить поподробней биографию старого мастерового, круг его здешних знакомых, хотя как-то не верилось, что среди них могут оказаться роковые женщины и запутавшиеся в долгах моряки. Но каким иным способом можно заполучить японские «Сикуры» или, по крайней мере, корпуса от них? Нет, интуиция подсказывала, что хитроумный план махинации зародился и был выношен в куда более изощренном мозге, вряд ли такое мог измыслить работяга на пенсии, который не в состоянии даже запомнить дату хоккейного матча.

— Следующая остановка — Ева Микельсоне! — лихо объявил Яункалн и дал Рудису адрес. — Если далеко, поедем на автобусе. За мой счет.

Улица, указанная в паспорте Микельсоне, находилась на другом конце города. Яункалн с удовольствием остановил бы такси, потому что с непривычки устал от матча в настольный теннис. Однако он понимал, что при своей теперешней зарплате не может себе позволить такое мотовство.

Автобус доставил их почти до цели пути — небольшого домика на тихой улочке в Парвенте. Хозяин поливал в саду клумбы и все сведения сообщал через забор.

— Опоздали, молодой человек, наша барышня себе в интерклубе муженька приглядела. — Владелец уютного домика всячески старался быть остроумным. — На рождество сыграла свадьбу с таким бравым штурманом, что любо-дорого смотреть. Может, вы на смотрины первенца, но нельзя же так — с пустыми руками. Срезать вам тюльпанов?

— Тогда надо бы заодно и адрес, — тетушке Зандбург такой разговор пришелся весьма по вкусу.

— Золотые слова! — И, повернувшись к окну, хозяин позвал: — Айна, скажи, каким курсом идти к Еве, в ее новый порт приписки.

— Чего ты орешь, как судовой ревун в тумане! — в окне появилась белокурая женская голова. — Штукатурка с потолка сыплется... Вы уж простите, мой на берегу всегда под парами...

— Сама сорок лет состояла благоверной капитана, — сочувственно сказала тетушка Зандбург. — На пятак выпьет, а потом шумит на целый...

— Вы обещали сказать адрес, — напомнил Яункалн.

— В том-то и беда, что не знаю адреса. Могу только рассказать дорогу. Новые дома пароходства знаете? Второй с того конца, не там, где булочная, а в следующем, надо подняться на самый верх и направо, нет, все-таки налево, там на двери табличка — «Лукстыня». Это ее свекровь, впрочем, Евочка теперь ведь тоже Лукстыня.

* * *

Еву Лукстынь вполне можно было назвать красавицей. Совершенно непонятно, как получилось, что Мендерис не обратил внимание на классические черты ее лица... Яункалн с нескрываемым восхищением смотрел на жгуче черные волосы Евы, удивительной синевы глаза, чуть вздернутый носик и приветливую улыбку алых губ.

За три года работы инструктором в клубе моряков Ева привыкла к обращенным на нее восторженным взглядам: ежевечерне ей приходилось выслушивать множество комплиментов на самых разных языках и, по крайней мере, одно предложение руки и сердца.

Очевидно, Яункалн почувствовал неловкость от затянувшегося молчания, потому что вдруг достал из кармана красное удостоверение и коротко пояснил:

— Из милиции!

— Неужели нашелся мой старый паспорт?

Теперь можно было преспокойно попросить извинения и откланяться, тем более, что Яункалн нечто подобное предполагал, ведь наивно было бы думать, что он тут обнаружит нелегальную мастерскую по переделке радиоприемников; мужа, который доставляет японские корпуса, и жену, реализующую готовую продукцию... Но Ева Лукстыня продолжала с тем же оживлением:

— Вы не представляете, какие у меня были неприятности! Пропали комсомольский билет и служебное удостоверение, без которого нельзя пройти на территорию порта и посещать иностранные суда. Даже свадьбу пришлось отложить, потому что в загсе отказались регистрировать нас без паспорта.

— Где же вы его посеяли?

— Если б я знала, давно бы сходила и нашла!

— А что же ты, невестушка, гостей в дом не зовешь?

В коридор вышла вполне еще привлекательная женщина лет пятидесяти, голова в бигуди была у нее повязана прозрачной нейлоновой косынкой. Все остальные предметы одежды на ней тоже были иностранного происхождения, включая золотистые домашние туфли с вызывающе задранным носком.

— Чайник вскипел, предложи гостям чашечку кофе и чего-нибудь покрепче.

Яункалн хотел было отказаться, но тетушка Зандбург опередила его:

— Рюмочку сладкого — с удовольствием!

— Господи, да это же мадам Зандбург! Как я рада вас видеть! — воскликнула свекровь Евы. — Где то время, когда мы с вами заседали в дамском комитете порта! Помните, я всегда спешила укладывать моего крошку Эгона спать. А теперь он плавает штурманом, скоро в капитаны выйдет... Входите, дорогая, поможете мне собрать на стол.

В обстановке гостиной немногое говорило о том, что работа хозяев квартиры связана с морем, — это были вымпел клуба на журнальном столике, модель парусника в стеклянном футляре и фотопортрет стройного морского офицера — очевидно, Эгона Лукстыня — в рамке на стене. Перехватив оценивающий взгляд Яункална, Ева сказала:

— Пока что нам не до роскоши — сперва надо просто устроиться по-человечески. Так что запрещаю мужу зря сорить деньгами. Сейчас копим валюту на стереорадиолу. На этом ни пластинки послушать, ни на ленту записать.

Лишь сейчас Яункалн увидел на подоконнике «Сикуру». Он покосился на Рудиса и понял, что парнишка заметил транзистор еще раньше.

— Наверно, тоже не очень дешевое удовольствие... Здесь купили?

— Что вы! В Гамбурге эти приемники продают за полцены — без пошлины. На нашем торговом флоте они теперь в большой моде. Даже в вентспилсской комиссионке их полным-полно, хотела продать, но не взяли на комиссию.

Яункалн силился понять, ради чего Ева все это ему рассказывает — от болтливости, для поддержания разговора или с расчетом отвести возможные обвинения. Так и не придя к окончательному выводу, он все-таки не удержался от вопроса:

— Моя просьба, быть может, покажется вам весьма странной, но все же попытайтесь вспомнить. Приемщик отказал вам до того, как вы предъявили паспорт, или после?

Ева мучительно напрягала память, даже прикусила нижнюю губу.

— Право, не помню, это было полгода тому назад. Теперь даже не уверена, был ли это Мендерис, скорей всего, я сперва переговорила с продавщицей насчет конъюнктуры... Вы в самом деле все еще ищете мой паспорт?

— Мне очень важно знать, при каких обстоятельствах вы его потеряли.

Ева смутилась и в нерешительности молчала. Наконец поборола чувство неловкости и сказала Рудису:

— Мальчик, возьми приемник и пройди на кухню, попробуй найти хорошую музыку...

Она села напротив Яункална и вполголоса стала рассказывать...

— Это было...

В этот момент в комнату вошли тетушка Зандбург и свекровь с кофейником и молочником на подносе.

— Это было так давно, — повторила Ева уже совсем другим тоном. — Очевидно, я забыла его на скамейке в поезде.

— Шабаш, дети! — громко сказала тетушка Зандбург, по-видимому, еще на кухне принявшая рюмочку ликера. — Шерлок Холмс отдыхал, пиликая на скрипке. А мы будем пить кофе.