Онлайн чтение книги Глубокий рейд. Записки танкиста
6. Село Поповка

Положение осложнялось. Нападать на Поповку было еще рано. Из-за желания спасти Овчаренко хотелось действовать сразу, сейчас же. Но здравый смысл подсказывал, что лучше всего атаковать в первом часу ночи, когда гитлеровцы изрядно подвыпьют и будут поэтому менее осторожными. Подумав, взвесив все «за» и «против», так и решили сделать.

Хотя я и был уверен, что Овчаренко ни под какими пытками не выдаст место расположения группы, все же осторожность и чувство ответственности за жизни многих людей взяли верх, и я решил перейти на четыре километра южнее, к селу Малычихе, что к тому же сокращало путь до Поповки.

Быстро убрали палатки, сложили брезенты и, выехав на просеку, под углом, срезающим большой кусок леса, тронулись на новое место.

Лесом машины шли медленно. Глухо урчали моторы, свистел налетавший порывами ветер. Темнело. Мерное, плавное покачивание машин незаметно убаюкивало, и голова склонялась то на предохранительный щиток пушки, то на налобник прицела. И только по временам, когда сильно встряхивало, приятная дремота отлетала, снова возвращая людей к суровой действительности.

В полукилометре от леса виднелась деревушка Малычиха. Она стояла на отшибе, в стороне от большой дороги. Две ее небольшие улицы состояли из мазанок с камышовыми крышами. Их со всех сторон обступили молодые яблоньки и ветвистые вишни. Немцев в деревне не было.

В четырех километрах отсюда, за горбатым бугром, раскинулось большое село Попонка. Там в фашистском застенке томился избитый и искалеченный Сеня Овчаренко.

Танки заняли оборону. Было еще только шесть часов вечера. Утомительно долго тянулось время. Я разрешил людям спать по очереди и сам уснул, разделив дежурство с Климашиным. Разбудил он меня в десятом часу. На улице было очень темно. После сна мелкая дрожь трясла все тело. Я вылез из танка, чтобы немного размяться. Спать на боеукладке, скорчившись в три погибели, где единственной подстилкой служили наваленные ворохом снаряды, было не так уж приятно.

Я обошел танки. На броне, укутавшись с головою в длинные тулупы, спали автоматчики. Подойдя к самоходке Лопатина, заглянул в машину и увидел его, склонившегося над картой района, освещенной мутноватым светом башенных плафонов. Рядом с ним на корточках примостился Петров. Они что-то вполголоса обсуждали, тыча в карту красными от мороза пальцами.

— О чем рассуждаете, стратеги?

— Да вот тут интересное дело, товарищ старший лейтенант, — отодвигаясь от люка, через который я забирался в машину, сказал Лопатин.

— Вот смотри. В пяти километрах от Поповки проходит хорошая дорога на Самгородок. Если оттуда махнуть на Калиновку, то мы выскочим на железную дорогу Житомир — Жмеринка. Дорогу можно основательно разворотить. Из Калиновки можно километров на десять-пятнадцать протралить Житомирское шоссе. На этом пути улов будет богатый. А дальше можно ударить да Янков. Как думаешь, не плохо?

— Совсем не плохо, Лопатин. Приблизительно этот самый маршрут нам и командованием намечен. Правда, от Самгородка мы пойдем не на Калиновку, а юго-западнее, к Ширязовке. Этот путь лежит по житомирскому шоссе и, как ты говоришь, мы его хорошенько протралим. Затем, свернув с шоссе влево, стукнем по Янкову — конечной цели нашего рейда.

Так как часть командиров была уже в сборе, то позвали остальных, обсудили предстоящую операцию нападения на Поповку.

После изучения некоторых деталей пришли к такому решению: машины Кобцева проскочат в центр села, где размещен немецкий штаб и гестапо. Танки Решетова должны выйти на Заречную улицу и уничтожить зенитные батареи и бензохранилище. На уничтожение танков, стоящих возле школы, в саду, я посылал Лопатина с самоходками. Взводу Петрова предстояло уничтожить на Семякинской улице автомашины с пушками. Кудряшов шел к центру села с Кобдевым. Мне с одним танком из взвода Решетова, войдя в село следом за Кобцевым, предстояло уничтожать стоявшие возле домов машины и живую силу противника.

Каждая из намеченных групп должна была выйти в назначенный ей пункт и, не доезжая села, ждать сигнала общей атаки — белой ракеты. Этот сигнал должен был дать Кобцев, дойдя до центра села.

Саперам предстояло до атаки танков перерезать провода при входе и выходе в населенный пункт. С места решено было сниматься ровно в двенадцать ночи. Я находил это самым подходящим временем для нападения.

В одиннадцать часов шесть саперов пешком отправились к Поповке. Трое из них шло к одному концу деревни, а трое к другому. Обнаружив линию связи, саперы должны были ждать подхода танков, после чего, перерезав провода, присоединиться к десантникам.

С приглушенными моторами, на малом ходу, двинулись мы к Поповке. Проехали Малычиху, тихую, пустынную, казалось, совсем покинутую жителями, и вышли на бугор. Внизу, в глубокой впадине, раскинулась Поповка. Здесь отряд наш разделился. Часть машин пошла на казатинскую дорогу, к бензохранилищам, другая — на погребищенскую, а самоходки Лопатина двинулись прямо по полю на Подгорную улицу села, к школе.

К часу ночи взвод Кобцева на большой скорости ворвался в село. Щелкнули одиночные выстрелы. Через несколько минут в центре села взвилась белая ракета, и почти одновременно на всех улицах загрохотали выстрелы танковых пушек, застрочили десятки пулеметов и автоматов. На Заречной взметнулся к небу огромный огненный столб, а затем и второй. Два продолжительно ревущих глухих взрыва дали понять, что Решетов уничтожил бензохранилище. Его машины, ворвавшись на Заречную, смяли гусеницами расставленные возле сада зенитки, расчеты которых в это время горланили песни в соседних домах.

Пьяные гитлеровцы стали появляться из домов, в панике беспорядочно стреляя во все стороны, убивая и раня своих же солдат. Длинные очереди наших пулеметов и непрекращающийся треск автоматов десантников наводили на них ужас. По улице, навстречу танкам, бежала толпа обезумевших от страха офицеров, большинство которых были без шапок, шинелей, а некоторые даже без френчей. Но вот вся эта толпа, словно наткнувшись на какую-то невидимую стену, на миг остановилась и сперва мак-то сразу вся осела, а потом рухнула на дорогу. Танки и самоходка в упор выпустили несколько шрапнельных снарядов. Тысячи разлетевшихся во все стороны осколков свалили на снег до тридцати фашистов. Машины понеслись дальше, с ходу стреляя по живой силе противника.

Самоходки Лопатина быстро проскочили расстояние до школы, где стояли немецкие танки. Почти вплотную подойдя к вражеским машинам, Лопатин без особого труда сжег три танка. Сунувшиеся было к ним экипажи были в упор расстреляны автоматчиками.

Разделавшись с танками врага, самоходки пошли по Подгорной к центру села, уничтожая по пути автомашины, истребляя убегающих в огороды и в поле фашистов.

Петров со взводом ворвался в село с другой стороны. Был он человеком горячим, но все же, когда нужно, умел себя сдерживать. Мне нравилось исключительное упорство, живой ум и быстрая сообразительность этого офицера.

Под стать командиру был и крепко спаянный экипаж. Водитель всегда мог сесть за рацию и не хуже стрелка-радиста держать связь или вместо башнера быстро и ловко работать у орудия и пулемета. Башнер и радист могли поменяться местами и уверенно делать то, что было необходимо в данную минуту. Даже со стороны не сумели бы вы заметить, что машину, например, ведет не специалист водитель, а у орудия стоит радист. Мы с Кудряшовым всеми мерами стремились так же подготовить другие экипажи нашей роты.

Сейчас взвод Петрова наскочил на огромные автомашины — «маны» с прицепленными к ним пушками. Они стояли на обочине дороги, почти у самого выхода из села, вытянувшись в длинную цепочку. Танк Петрова появился из-за поворота на большой скорости, не успел свернуть в сторону и врезался в головную машину. «Ман», став на дыбы, перевернулся и рухнул боком в снег. Вслед за тем под гусеницами танка раздался хруст ломаемого металла. Петров пошел таранить и остальные машины. Откатываясь назад, упираясь друг в друга, машины врага создали затор. Отойдя в сторону, танки в упор стреляли по автомашинам и прицепленным к ним пушкам. Вспыхнуло горючее в баках, начали рваться в кузовах машин ящики со снарядами.

Но вот в центре села взводу Кобцева пришлось тяжелее всех. Он встретил здесь упорное сопротивление фашистов. Эсэсовцы, охранявшие штаб, укрываясь в домах, начали поливать свинцовым дождем наших автоматчиков, сидевших на машинах. Десантники были вынуждены спешиться. С чердаков в танки полетели гранаты. Пушки и пулеметы, не смолкая ни на минуту, вели огонь по чердакам, окнам и подворотням, где засели эсэсовцы.

Я и Аксютин с двумя машинами вошли в Поповку по винницкой дороге. Из пулеметов и пушек мы били по мечущимся фашистам, по автомашинам, стоявшим возле домов и сараев. Проехав еще метров двести, я увидел четыре легковых автомобиля. Они выскочили из проулка и мчались сейчас навстречу танкам. Шофер передней машины хотел было свернуть в сторону, но увяз в глубоком снегу на обочине дороги. Вторая машина, проскочив еще немного вперед, резко затормозила и обратным ходом стала сдавать назад. Третья автомашина врезалась в нее и разворотила ей весь кузов. Четвертой удалось развернуться, но пущенный нами вдогонку снаряд поднял ее на воздух. Вслед за машинами показался отставший бронетранспортер, до отказа наполненный эсэсовцами. Два осколочных и один шрапнельный снаряды сделали свое дело. В легковых автомобилях ехало два генерала и восемь офицеров. У убитых забрали документы, имевшиеся при них бумаги и карты. Набирая скорость, наш танк помчался к центру села, где разгорался настоящий бой.

На церковной площади горело несколько домов, чуть поодаль от которых, с безжизненно опущенным хоботом орудия, пылала наша самоходка. Со всех сторон неслись зеленые трассы пуль, и трудно сначала было разобраться, где гитлеровцы и где свои.

Танки Кобцева вели огонь по ближайшим домам. С церковной колокольни по площади бил вражеский пулемет. Я развернул башню и выстрелил. Яркой звездочкой блеснуло пламя разорвавшегося снаряда, угодившего в цель. Пулемет захлебнулся и умолк.

Со стороны Заречной показались танки Решетова. Скоро подошли две самоходки Лопатина и взвод Петрова. Автоматчики спешились и под командой Найденова окружили весь этот участок, забрасывая гранатами засевших в домах гитлеровцев.

Особенно яростно отбивались фашисты в угловом доме, неподалеку от штаба. Группа наших автоматчиков хотела взять этот дом приступом, но под сильным огнем откатилась назад и только из-за углов соседних домов открыла стрельбу по гитлеровцам, засевшим в доме. Часть автоматчиков стала обходить дом с флангов. Наступающим справа нужно было перебежать улицу, простреливаемую сейчас со всех сторон.

Автоматчики сосредоточились за бревенчатым забором. Впереди них, в стеганой телогрейке, туго перетянутой широким офицерским ремнем, выглядывал из-за забора Найденов. Вот он повернулся лицом к своим солдатам и, подняв вверх руку с зажатым в ней пистолетом, что-то крикнув, бросился вперед на середину улицы. Вслед за ним, пригнувшись, побежали десантники. Из дома заметили этот обходный маневр группы автоматчиков и еще яростнее, еще злее, с каким-то остервенением начали бить по наступающим. На самой середине улицы Найденов упал в снег. Рядом с ним легло еще человек пять автоматчиков. Другие отскочили назад, за спасительную бревенчатую стену.

Лежавший на дороге Найденов вдруг зашевелился и, осторожно, прижав голову к самой земле, пополз вперед. Вслед за ним полз автоматчик. Когда до стены дома оставалось уже несколько метров, Найденов снова вскочил и напрямик бросился к угловой изгороди. Сбоку от него бежал высокий, широкоплечий автоматчик. В два прыжка он обогнал лейтенанта, выскочил вперед и, загородив его, помчался к дому. Это был Свиридов. На дороге остались неподвижными три автоматчика.

Найденов и Свиридов обогнули угол дома и были уже у изгороди. С крыши осажденного здания полетела граната. Мелькнувшая на миг вспышка разрыва осветила свесившегося через забор лейтенанта. Он быстро скользнул вниз. Вслед за Найденовым перемахнул через забор и Свиридов. На бегу стреляя по дому, заспешили к своему командиру отставшие было автоматчики. В доме грохнуло раз, второй. Длинно, без перерыва, затрещали автоматы, и вдруг все смолкло.

Вытирая рукавом пот со лба, из калитки вышел Свиридов. По-хозяйски покачав столб забора, как будто желая убедиться в его прочности, он осмотрелся вокруг и, нахлобучив шапку, вернулся в отбитый дом.

На улице, начинавшейся тем домом, который заняли Найденов и его солдаты, уже действовали автоматчики, ехавшие десантом на танках Кобцева. Соскочив с машин, они стали прочесывать дома близ площади. Отовсюду выскакивали фашисты и, отстреливаясь, разбегались в разных направлениях.

Неподалеку от церкви, куда просочилась уже одна группа десантников, возле здания сельского клуба, над лежащим на снегу раненым автоматчиком склонился доктор Никитин. Он опустился возле него на колени, разрезал ножом рукав полушубка и начал перевязывать рану. Из проулка выбежал фашист. Пятясь вдоль изгороди, он выпускал из своего автомата очередь за очередью, потом повернулся и побежал прямо на Никитина. Доктор схватил нож, которым за две минуты до этого разрезал рукав полушубка у раненого автоматчика, и прыгнул на фашиста. Нож пробил ватник, но застрял в ремнях портупеи. Фашист выронил автомат, растерянно и удивленно оглянулся назад и вскрикнул. Маленький доктор, отлетев, сжался, как стальная пружина, и, рванувшись вперед, снова бросился на фашиста, ударив его своей круглой, как шар, головой под массивный, отвисший от страха подбородок. Фашист ахнул и, взмахнув в воздухе руками, навзничь упал в снег. Доктор навалился на него сверху. Завязалась борьба. Раненый фашист быстро слабел, но все же преимущество в силе было на его стороне. Скоро доктор уже оказался внизу, а фашист, сопя и отдуваясь, тянулся рукой к его горлу.

В это время появился Чечирко. Обе руки его были заняты: как маленьких ребятишек нес он двух раненых автоматчиков, а шапка его все время сползала на глаза. Он чертыхался, крутил головой, но помочь себе не мог. Увидев дерущихся, Чечирко остановился. Сначала он никак не мог понять, что, собственно, здесь происходит, но потом, узнав в том человеке, который лежал снизу, своего начальника, аккуратно положил на дорогу раненых, поправил шапку и тяжело побежал на помощь Никитину. Санитар схватил фашиста за шиворот и рванул его на себя. Его громовой бас далеко разнесся по селу:

— Кого ты бьешь, погань паршивая!.. — кричал возмущенный Чечирко. — Ты меня попробуй ударить, анафема проклятая!

Гитлеровец будто понял, о чем говорит санитар, и, вырвавшись из рук Чечирки, сильно ударил его по скуле. Не столько от боли, сколько от беспримерного нахальства фашиста Чечирко рассвирепел, Он схватил его за грудь и опустил ему на голову свой тяжелый кулак. Гитлеровец обмяк и кулем свалился в снег.

Зажимая пальцами нос, из которого струйками бежала кровь, Никитин опустился возле поверженного врага, ощупывая у него пульс. Затем встал, заложил в нос вату и, сплюнув на снег, сгусток крови, сказал:

— Готов. Отвоевался. Вот что значит, Чечирко, твой смертельный удар!

— А как он — вас разукрасил, доктор, — рассматривая своего начальника, сочувственно проговорил санитар. — Разделал вас, как повар котлетку.

Никитин поморщился и буркнул сквозь зубы:

— Попробуй справься вот с таким верзилой, как ты. А он немногим тебя меньше.

— Так чего же вы меня не кликнули, товарищ доктор? Я вот туточки, за углом, раненых бинтовал, — с огорчением ответил Чечирко.

— Откуда я знал, что ты здесь?

— Да как же иначе? Я за вами следовал, да услышал, что раненый там закричал…

— Ладно, Чечирко, хорошо, что так обошлось. Вытащи лучше пластырь да залепи мне прорехи.

Скоро Чечирко вместе с доктором тащили уже трех раненых автоматчиков к центру села. Бой затихал, только кое-где слышались короткие автоматные очереди десантников. Здание сельсовета горело. Лейтенант Найденов, взяв с собой шестёрых саперов, бросился в пылающий дом. Из выбитых окон на улицу полетели портфели, планшеты и папки с бумагами. Находившиеся на улице тут же подбирали их и оттаскивали подальше от огня.

Иван Федорович Кудряшов, еще во время боя взяв с собой трех (автоматчиков и Ваню Рыбалченко, побежал к амбару, где находился Овчаренко и другие заключенные. Дверь была заперта. Большой висячий замок тут же сбили, и наши люди вошли в темное, холодное помещение.

— Есть кто-нибудь живой? — крикнул в темноту Кудряшов.

— Братцы, свои! — послышался в ответ радостный слабый голос.

К открытой настежь двери из глубины амбара стали выходить избитые, полузамученные узники. Все они походили на живые скелеты. Но по духу это были мужественные советские люди. Твердыми и непреклонными оставались они до последней минуты. Ни угрозами и ни посулами, ни пытками и истязаниями не удалось врагам сломить их, склонить к измене.

Действуя в фашистском тылу, они не давали врагу покоя ни днем ни ночью, истребляли гитлеровцев, мстили им беспощадно, презирая опасность, смерть. Овчаренко был среди них. Он лежал без сознания с проломанным черепом. Брошенный гестаповцами в таком состоянии после второго допроса, Овчаренко ни разу не пришел в себя. Узники рассказали, что первое время он ругался, скрежетал зубами, но потом стих и только время от времени слабо стонал. Люди поведали о том, как пытали и мучили фашистские изверги нашего друга гвардии сержанта Семена Овчаренко.

Еще до допроса Овчаренко был жестоко избит полицейскими и его в полусознательном состоянии втолкнули в этот сарай. Когда сержант пришел в себя, никто его не расспрашивал, кто он, откуда. Все старались, каждый по силе возможности, помочь избитому, еле живому товарищу. Овчаренко попросил пить. Ему дали.

— Кто вы? — тихо спросил он, пристально всматриваясь в изможденные, заросшие бородами лица.

Заключенные партизаны и подпольщики переглядывались и молчали. Они опасались, как бы гестаповцы не подсунули провокатора. «А может быть, он и не провокатор, — думали некоторые из них. — Может быть, парню нужна поддержка, хорошее, теплое слово участия?»

— Здорово они, сволочи, тебя разделали? — ласково спросил Семена один из партизан.

— Кажется, все внутри отбили, — облизывая языком засохшие губы, проговорил Овчаренко. — Жжет у (меня все там. Дайте еще водички.

Утолив жажду, сержант, тяжело вздохнув, сказал:

— Если кто из вас останется живой, прошу сообщить моей матери, что сын ее Семен Овчаренко помер правильной смертью, как положено советскому солдату. Адрес запомните: под Жмеринкой, в деревне Коростыли есть колхоз Червонный Луч. Там живет Настасья Поликарповна Овчаренко. Пусть она не убивается, что потеряла последнего сына, пусть примет к себе сироту и воспитает его, как воспитывала нас. — Потом едва слышно он добавил: — Братку мой Петрусь и батько в сорок втором убиты.

— Добре, хлопче. Наказ твой будет исполнен, — торжественно и твердо сказал пожилой заключенный.

— Еще, товарищи, — сказал Овчаренко, — доведется если вам когда встретиться с Иваном Федоровичем Кудряшовым, так передайте ему, что Семен Овчаренко умер как партийный.

Хрустнул снег на крыльце под тяжелыми сапогами, щелкнул открываемый замок. В амбар вошли два гестаповца. Они Схватили Овчаренко за руки и потащили к двери.

— Прощайте, товарищи! — крикнул Семен. — Останетесь живы, — бейте их, гадов! Скоро вы все будете на воле!

Это были последние слова, которые слышали заключенные от Семена. Через несколько часов гестаповцы снова бросили Овчаренко в амбар, но в нем уже едва теплилась жизнь. Смыв кровь с лица Овчаренко и уложив его, заключенные с тревогой прислушивались к слабому биению сердца умирающего человека. Таким и увидел его вошедший в амбар Кудряшов с группой автоматчиков.

Посланный Кудряшовым десантник привел доктора. Осторожно подняв Овчаренко на руки, товарищи отнесли его в дом. Осмотрев рану на голове, Никитин хмуро сказал:

— Не знаю, каким чудом он еще жив. Ни одной кости целой нет, все перебиты.

Он осторожно взял руку сержанта и стал внимательно слушать его пульс. Все стояли молча, еще с какой-то надеждой глядя на доктора. А он, не выпуская руки Овчаренко, резко обернулся и коротко приказал:

— Камфару!

Варламов быстро вынул ампулу, наполнил шприц и подал доктору. Никитин впрыснул камфару, долго слушал пульс, потом вяло, машинально сунул шприц в карман и сел на услужливо пододвинутый ему стул. Он обхватил голову руками, и было видно, как тихо у него вздрагивают плечи.

— Что, Никитин? — шепотом спросил у него Кудряшов.

Не меняя позы и не поднимая головы, доктор дрогнувшим голосом ответил:

— Скончался.

Кудряшов снял шапку и подошел к Овчаренко. Осунувшееся лицо покойного было сурово и строго. Стоявшие посреди избы автоматчики и вошедшие сюда освобожденные из амбара люди молча обнажили головы.

— Прощай, дорогой друг, товарищ по оружию. Ты был верный и храбрый солдат. Советский народ будет вечно хранить светлую память о вас, отдавших свои молодые жизни за свободу и независимость Родины, — сказал Кудряшов. Встав на колено, он поцеловал Овчаренко в высокий чистый лоб. Вслед за ним подошли и стали прощаться со своим товарищем-любимцем, весельчаком Овчаренко и все его друзья — танкисты и десантники.

В результате нападения на Поповку наша группа уничтожила сорок шесть грузовых автомашин, пять легковых, два бронетранспортера, три танка, четырнадцать полевых орудий и девять зенитных. Кроме того, мы взорвали и сожгли два крупных бензохранилища, разгромили штаб дивизии, взяв много ценных документов и карт. В бою нами были убиты два гитлеровских генерала и истреблено до ста пятидесяти солдат и офицеров. Наша группа потеряла в этом бою одну самоходку, пятнадцать человек убитыми и тридцать пять человек получили ранения, причем шестеро из них — тяжелые.

Всех тяжело раненых по рекомендации Прокопенко разместили у местных жителей. Доктор снабдил население бинтами, лекарствами и разъяснил, как нужно ухаживать за больными. Легко раненые остались в строю.

На площади села было собрано все трофейное оружие. Часть его роздали жителям, а остальное забрали с собой, решив зарыть его где-нибудь в ближайшем лесу.

Покончив со всем этим, мы, не задерживаясь в Поповке, тронулись на Самгородок. В четвертом часу утра заметно стих ветер и пурга прекратилась. Сквозь разрывы туч, застилавших небо, тускло мерцали звезды. Отъехав от села на два километра, я остановил колонну. Документы, взятые в разгромленном штабе, сложили в два мешка. Найденов выделил четырех автоматчиков, которые немедленно должны были отправиться в путь и доставить их в штаб соединения. С ними мы отправили и Ваню Рыбалченко.