Онлайн чтение книги Годы в огне
ГЛАВА 5. ТЕНИ СОЙМАНОВСКОЙ ДОЛИНЫ

Покачиваясь на смирной лошадке, Лоза частенько и с удовольствием вспоминала дни учения у Яна Вилисовича.

Однажды старик пригласил ее к себе в контрразведку, кивнул на стул, сказал без всяких вступлений:

— Слыхали о Соймановской[13] Соймановская  — в другом написании — Соймоновская. Названа в честь геолога В. Ю. Сойманова. долине?

— Нет.

— Рабочий край. Заводы, рудники, шахты. — Помолчал. — Кстати, каких мест вы уроженец?

Узнав, что Санечка родилась на берегу Байкала, в рыбачьем поселке, где в ту пору отбывали ссылку ее родители, удовлетворенно покачал головой.

Расправил на столе карту, очертил тыльной стороной карандаша участок между Кыштымом и Карабашом, пояснил:

— Места, куда вы пойдете, — похожи на Прибайкалье. Это зона действия Уральского (Карабашского) отряда партизан. Вам придется иметь с ним дело, следовательно, знать его.

Водя карандашом по карте, говорил:

— Связь с нами — через Златоуст. Но возможны разрывы в цепи. Тогда — или вы в Карабаш, или карабашцы — к вам. Там же, у партизан, скроетесь, если попадете на проследку к Гримилову-Новицкому.

— Кто такой?

— Начальник контрразведывательного отделения Западной армии Колчака, Не исключено, что в отряде вам придется заниматься тем же, чем занимаются боевики. Одним словом, постарайтесь, насколько позволят обстоятельства, приглядеться к партизанам. Времени в обрез: наша армия в ближайшие дни, как это ясно, пойдет на восток.

Лоза кивнула головой.

— Что есть об отряде? Состав? Базы? Противник?

Старик с уважением посмотрел на разумную не по годам девчушку, достал из стола папку, протянул Лозе.

— Помозольте глаза. Пригодится.

Санечка поднялась со стула.

— Могу идти?

— Нет. Придется читать тут: много секретов. Не торопитесь. От того и дело зависит, а может статься, и вся жизнь.

Подумал, добавил:

— Все, что следует, запомните. Писать ничего не надо.

Двое суток, медленно листая страницы, изучала Лоза содержимое папки: донесения тайных информаторов, докладные партизан, бумаги колчаковской контрразведки, захваченные в боях, вырезки из газет, служебную и даже частную переписку.

У горного округа была долгая история бедствий и мучений. Рабочих края грабили свои заводчики и концессионеры-иностранцы, кулаки и попы, полиция, приказчики, торговцы. Вспыхивали бунты, стачки, забастовки.

В марте семнадцатого года наконец-то докатилось до южных окраин Урала известие громадной радости: в Питере свалили царя.

И Кыштым, и Карабаш, и вся Соймановская долина бурлили митингами, полыхали огнями знамен, гремели лозунгами.

Двадцать пятого октября 1917 года Урал получил телеграмму о победе большевиков в Петрограде, и Советы взяли власть в Кыштымском горном округе.

Однако радость была недолгой: двадцать седьмого мая 1918 года над заводами тревожно завыли гудки — Челябинск сообщил весть о мятеже чехов.

В тот же день контрреволюция потекла на север, к Екатеринбургу, рассчитывая на лавры и поживу.

Горный округ ответил чехо-предательскому перевороту огнем и взрывами. Белые затоптались на станции Аргаяш, ибо красные разобрали путь. Бурлили рабочие митинги в Кыштыме и Карабаше, в деревнях Рождественской волости, всюду шла спешная запись добровольцев.

Но малые пролетарские отряды сильно уступали врагу. Десятого июня белочехи вошли в Кыштым; на следующий день пал Карабаш. Разбитые красные части, огрызаясь, уходили на Верхний Уфалей.

Остатки одного из этих отрядов — Рождественского — откатились в Златоуст, к штабу Златоуст-Челябинского фронта.

Комиссар фронта Иван Малышев вскоре вызвал к себе начальника отряда Степана Пичугова, и они обсудили положение. Было решено: в треугольнике Челябинск — Златоуст — Екатеринбург создать подвижную группу разведки. В нее на первых порах вошли тринадцать человек. Они и положили начало партизанскому движению в Кыштымском горном округе.

В сосновом лесу, в десяти верстах от села Рождественского, мелькали по ночам черные тени. Здесь была база Степана Пичугова, отсюда он и его люди уходили в Кыштым и Карабаш, в Рождественское и на рудники Соймановской долины. Сведения о врагах, а также о настроении своих людей, переправлялись в штабы Златоустовского и Екатеринбургского направлений.

Молва о лесных бойцах шла по долине, и слухи утверждали, что их видимо-невидимо.

Белые срочно сформировали отряд карателей, и он двинулся в глубь тайги. Однако учительница Екатерина Истокская предупредила о том партизан. Пичугов не стал ждать удара и ночью сам напал на кордон, где ночевал враг. Затем увел горстку партизан в Уфалей, к своим.

Но регулярные войска врага были сильнее, и красные отряды истекали кровью. Пали Златоуст и Екатеринбург. К концу июля белые захватили почти весь Урал. На коренной рабочий край опустилась черная ночь.

* * *

Уже пятнадцатого июня 1918 года близ Сак-Элгинского выселка, у Богородского пруда, собралось рабочее подполье Карабаша. Большевики, не тратя лишних слов, предложили создать мелкие партизанские группы и уйти в глушные места. Прямо с собрания большинство коммунистов отправилось в горные чащи, на Мурашиный и Чернореченский кордоны, что возле Андреевского и Рождественского поселков.

Двадцать первого июля в селе Губернском, в сарае рабочего Егора Сорокина, подпольщики округа поклялись добыть победу или сложить головы в бою.

Позже Петр Акимович Никитин, глава отряда, сообщал шифровкой в Челябинский Центр: «…решили заверить друг перед другом своей жизнью и начать работать против контрреволюции, которая снова хочет поработить трудовые массы. Сметать с лица земли самых вредных элементов!»

Собрание в Губернском оформило Карабашскую партийную организацию в подполье. Ее секретарем избрали Михаила Потаповича Никитина.

Подпольщики вели пропаганду в цехах и шахтах, в избах и в лесу.

В июле по горному округу прокатилась белая мобилизация. Новобранцев из Рождественского направили в Екатеринбург. Молодые люди, распропагандированные подпольем, похитили из шкафа призывного пункта чистые бланки, а один из рождественцев, Николай Абдалов, ухитрился поставить на них печати воинского начальника.

Все новобранцы вернулись домой с бумагами, которые свидетельствовали, что призывников освободили от службы «по чистой». «Демобилизованный» Феклистов передал оставшиеся бланки подпольщикам.

Позднее челябинская газета «Власть Народа» опубликовала приказ командующего Сибирской армией:

В октябре 1918 года партизаны вновь собрались в Губернском. Пришло время начинать массовую борьбу в тылу врага, и коммунисты постановили объединить малые, разрозненные группы в один отряд.

Но не было достаточного опыта, не хватало оружия. Тогда решили послать в Центр вожаков подполья. Через месяц в Челябинск отправились Петр Акимович Никитин, Петр Дмитриевич Костерин и Федор Беспалов («Березин»). Челябинский подпольщик Иван Моисеевич Прокудин свел карабашцев со своими людьми в Центре.

Челябинский комитет срочно собрался на квартире для явок, туда же привели приезжих.

Для долгих речей не нашлось времени. Партизан снабдили инструкциями об организации тайной работы, оповестили о положении на фронте, вручили нелегальную литературу. Было решено направить в горный округ двух фронтовиков — наладить военное дело. Тут же выделили людей для сбора оружия, в котором у карабашцев была крайняя нужда. На первых порах подарили им пять винтовок, два нагана и три бомбы.

Партизаны, в свою очередь, передали Челябинску пятьдесят бланков с печатями и подписями белого начальства. Это были удостоверения личности, добытые волостным старостой села Рождественского Николаем Сорокиным. Староста был свой человек.

Карабашцы вернулись в Губернское с инструкторами Центра. Тотчас все подполье явилось в село. После совещания специальные люди отправились в леса, в села и на кордоны — искать места для баз отряда.

Главную базу решили строить в районе Мурашиного кордона, между Красным Камнем и Желтыми Песками. Казалось, у нее был немалый изъян — рядом, в десяти с небольшим верстах, находился Карабаш. Однако все сочли, что изъян можно обернуть выгодой: близость города давала свои преимущества, а горы, лес и озеро все-таки укрывали партизан.

Вторую базу соорудили в каменных карьерах возле села Кузнецкого, в пятнадцати верстах от Кыштыма. Третью — в восьми верстах от Карабаша, подле реки Миасс, у Баицкого кордона.

В декабре карабашцы вновь выехали в Челябинск. Центр выслушал мнение Софьи Кривой, Дмитрия Кудрявцева, Ивана Прокудина, Петра Никитина и других. Последний рассказал с подробностями, как ненавидит Урал черную власть Колчака. Многие кыштымцы и карабашцы, горняки и беднота Соймановской долины уклонились от мобилизации или бежали из белой армии и теперь скрываются в лесах. Петр Акимович перечислил силы, которыми располагает подполье: без малого шестьдесят пять душ, готовых к беспощадному бою.

Глава военно-революционного штаба Дмитрий Кудрявцев спросил Никитина:

— Можно ли прямо теперь, зимой, устроить партизан на базах и приступить к диверсиям?

Никитин ответил без колебаний:

— Народ у нас, как известно, коренной, мороз не помеха, а снег… что ж — снег… казачье в тайгу не полезет.

Вернувшись в лес, партизаны собрали на Мурашином кордоне своих людей и доложили о решении Челябинского Центра начинать массовую активную борьбу. Речи были недлинные, постановили назначить две группы организаторов: одной поручалась вербовка людей в отряд, другой — подбор на местах агентов-информаторов.

Командиром отряда, по рекомендации Центра, избрали Петра Акимовича Никитина. Это был надежный, твердый человек. Прожив на свете двадцать семь лет, он чуть не половину из них проработал в шахтах Соймановской долины. В апреле 1917 года Петр вступил в партию большевиков и был избран депутатом Карабашского Совета.

В начале нового, девятнадцатого года в отряде было уже семьдесят пять человек, и боевики приступили к диверсиям. Они рвали телеграфные и телефонные провода, спиливали столбы связи на линии Кыштым — Карабаш — Миасс.

Посылаемые в лес каратели никого не находили.

В конце января карабашцев пригласили в Челябинск. Центр ставил задачу: многократно увеличить отряд, прежде всего, за счет разведчиков-информаторов, — их количество надлежало довести до ста человек.

Помня свое обещание, челябинцы выделили отряду из своих скудных запасов семнадцать винтовок, пять наганов и немного патронов. Остальное оружие партизаны должны были захватить у одиночных солдат, полицейских, небольших охранных частей, в обозах врага.

Центр посоветовал товарищам усилить конспирацию, ввести клички, перепроверить явочные квартиры. Базу следовало перенести подальше в лес и горы.

Отряду также вручили пять тысяч рублей, но предупредили: потом придется добывать деньги самим, экспроприируя их у местных буржуев, торговцев и кулаков.

Уже к апрелю девятнадцатого года подполье насчитывало более четырехсот человек. Пятую часть составляли большевики.

Партизанский отряд и его связники делились на тринадцать групп, и каждую из них возглавлял коммунист.

Как только год повернул на весну, штаб приказал рыть блиндажи. Жилье для партизан вскоре было готово, и сюда, на Мурашиный кордон и Баик, отправилось более ста боевиков. Вокруг этой зоны построили шесть «почтовых ящиков». Это были неглубокие потайные ямы для приема оружия, продовольствия и агентурных донесений.

Надежная и немалая сеть информаторов собирала день и ночь факты о войсках врага, передвижениях карателей, передавала в отряд гласные и секретные приказы белых.

С неоценимой пользой и отвагой выполняли эту тяжкую работу женщины горного округа. Мужество и хладнокровие отличали супругу коммуниста Ивана Пичугова Феклу Филипповну. Мать троих детей, старшему из которых было восемь лет, а младшему лишь год, она, не колеблясь, отдала свою квартиру для конспиративных встреч. В ее жилье не раз собирались и укрывались подпольщики и люди, за которыми охотилась контрразведка Колчака.

Фекла Филипповна нередко приходила в Рождественское и на Смирновский рудник. Именно в те дни в «почтовых ящиках» появлялись сведения о дислокации белых частей, а также о приспешниках врага.

По заданию подпольщиков Пичугова покупала в селах хлеб и дважды в неделю относила его за многие версты партизанам. Не всегда эти частые ходки оставались незамеченными, и женщину то и дело хватали контрразведчики. Ее били плетью и шомполами, но ничего не могли выбить, кроме проклятий и стонов.

Сурово и удачливо исполняла свое подпольное дело Филанцета Терентьевна Глазкова. Ее мужа, депутата Карабашского Совета, зверски зарубили и бросили в шахту враги. Что же они могли ждать в ответ от его молодой вдовы?

Филанцета Терентьевна, которой помогала сестра покойного мужа Анна Николаевна Букина, укрывала в тайнике дома земляков, бежавших из белой армии, и местных подпольщиков. Как только появлялась возможность, красных бойцов переправляли в отряд.

Однажды вечером к Глазковой заскочила по соседству самогонщица Таисия Ерохина[14]Фамилия изменена..

Вдова, ненавидевшая вертихвостку, встретила ее молчанием и тяжелым взглядом. Но Ерохина сделала вид, что не заметила ненависти. А услышав чьи-то шаги в соседней комнате, спросила напрямки:

— Кого прячешь, соседка?

— Никого. Ребенок там. И уходи. Некогда мне язык трепать.

В ту пору в тайнике дома скрывалось двенадцать человек. Как только стемнело, женщины немедля увели подпольщиков в отряд.

Едва Филанцета и Анна успели вернуться в дом, дверь затряслась от ударов.

Никого не найдя в комнатах и подполе, казаки увели с собой женщин. Трое суток над ними измывались, но родственницы молчали. Каратели вынуждены были выпустить арестованных.

Той же монетой, что и Глазкова, платила белым вдова заместителя председателя Карабашского Совета Степанида Каллистратовна Тетерина. Муж ее погиб под шашками палачей и был сброшен в ту же шахту, что и Глазков. На руках у молодой женщины осталось четверо малолетних детей и старики родители. Но это не подавило железной воли Степаниды — она ходила в разведку, прятала подпольщиков, вела агитацию против Колчака.

Вместе работали на Советскую власть супруги Сергеевы. Глухой зимней ночью, когда глава семьи был в забое, дом обложила полиция, и офицер постучал в дверь. С вечера в доме прятались партизаны, приехавшие в город за хлебом.

Парни решили живыми врагу не даваться. По их сигналу Елена Павловна Сергеева открыла дверь, и белые кинулись в горницу.

В тот же миг Павел Медведев вскинул над головой бомбу, и белые в ужасе попятились назад. И тогда партизан швырнул ее под ноги застывшим от страха полицейским.

Те бросились из дома, ожидая взрыва, но все было тихо, — случается и такое.

Белые опомнились, открыли огонь. Но их минутной заминки хватило боевикам, чтоб скрыться.

Елену Павловну били и допрашивали в кыштымской тюрьме шестьдесят дней. Ее выпустили оттуда полуживую. Все эти два бесконечных месяца женщина утверждала, что не знает никаких партизан, а люди, что были в ее доме, зашли напиться. И хотя всем было ясно, что это не так, каратели в бессилии опустили руки.

Сведения особой ценности передавала подполью восемнадцатилетняя телефонистка Наталья Алферова. В свое время каратели избили ее нагайкой «просто так», для острастки.

Девушка подслушивала разговоры офицеров и железнодорожных чиновников по телефону — и все важное тотчас сообщала руководителям партийного подполья и партизанам.

Горняки и металлурги воевали с врагом целыми семьями. Прочно были связаны с отрядом супруги Василий Егорович и Мария Андреевна Никитины. Василий Егорович был мастером на Рассыпухинских печах, севернее Карабаша, и оттого мог в любое время уехать в город и вернуться на производство «по делам службы».

В дом Никитиных стекались сведения, собранные разведчиками. Отсюда они переправлялись в отряд. Из этого же дома шли в лес продовольствие и медикаменты.

Вполне лояльными людьми считали колчаковцы председателя Потребительского общества Карабаша Петра Костерина, волостного старосту Николая Сорокина, члена волостной управы Ивана Мусляева. Однако видимая жизнь этих людей была лишь ширма, за которой укрывались беспощадные враги Колчака.

Петр Дмитриевич Костерин частенько прямо из пекарни отвозил хлеб и муку партизанам. Получив директиву горкома, он установил связь с Мусляевым и устроил, с его помощью, сторожем в волостную управу большевика Егора Ершова.

Мусляев был богат, но честный человек, ненавидел Колчака. Вскоре хозяин передал Ершову подводу продуктов своего производства, и тот доставил ее в отряд.

Волостной староста Николай Сорокин сообщал партийному подполью и партизанам приказы белых властей, сведения о готовящихся облавах и обысках, снабжал подпольщиков бланками документов, не однажды способствовал освобождению арестованных товарищей.

Следили за каждым шагом врага разведчики Федор Иванович Морозов, Иван Дмитриевич Архипов, Филипп Николаевич Глухов.

Конечно, в работе такого размаха трудно избежать потерь. В январе и феврале 1919 года за решетку попали многие подпольщики Кыштыма, Карабаша и окружающих сел. Но все арестованные, несмотря на побои, держали язык за зубами, и отряд продолжал действовать без заминок.

В феврале красным был нанесен удар в спину. Поздно вечером секретарь партийного подполья Карабаша Михаил Потапович Никитин возвращался с совещания в Губернском. Его заметил сын кулака, белоказак Гаврила Фирсов. Окликнув Никитина, Фирсов завел с ним разговор и, убедившись, что это «главный большевик города», полоснул Михаила Потаповича ножом.

Колчаковцы привезли труп Никитина к пожарной каланче и скинули на землю. Они надеялись, что подпольщики попытаются выкрасть тело своего вожака и угодят в ловушку: кругом прятались каратели.

Однако Фекла Филипповна Пичугова, узнав о том из совершенно надежных источников, успела вовремя предупредить своих.

Через десять суток, потеряв надежду и терпение, каратели свезли останки убитого большевика в овраг Белая Глина и бросили его там.

Семья похоронила павшего героя в скованной морозом земле.

Узнав о гибели Никитина, подпольщики и партизаны поклялись заплатить неприятелю сторицей.

Да, конечно же, — пришлый враг плохо знал Урал, начиная войну. Когда бы не так — и Колчак, и Гайда, и Нокс, и Жанен должны были там, в майском вечере мятежа и переворота, увидеть эти десять минут ненависти и клятвы.

Потом партизаны выбрали нового руководителя. Им стал политкаторжанин и боевик Петр Дмитриевич Костерин.

Разведчики еще до совещания доложили подполью все, что следовало, об убийце Никитина, а также о надругательстве над телом товарища.

Теперь Костерин предложил решение, и его утвердили всеми голосами. Боевики объявляли беспощадный «красный террор». Уничтожению подлежали предатели, провокаторы, палачи. К смерти приговорили прежде всего младшего Фирсова и провокатора Соколова.

Однако Фирсов, почувствовав слежку и зная, чем она грозит, бесследно исчез из Карабаша. Партизаны послали своих людей в Кыштым, Екатеринбург, Челябинск, Златоуст. Приказ требовал: «Найти во что бы то ни стало!» Его не сумели выполнить.

Казнить Соколова поручили Константину Булычеву, Петру Никитину и Дмитрию Бортникову. Приговор надлежало осуществить без выстрелов, в тишине, — так приказал командир.

Руководитель разведывательной группы Булычев подстерег Соколова на улице в вечерних сумерках. Прикрытый своими, боевик ударил врага тяжелой дубиной по голове, и провокатор умер без звука.

Но случилась тяжкая промашка, которую сложно было упредить. Кровь убитого попала на тулуп боевика, и партизана схватила белая контрразведка. Булычев на допросах скрипел зубами, грыз себе губы, но молчал. Его не только пытали, но трижды «выводили на расстрел», и все же ничего не добились. Капитан Ганжа был вынужден освободить арестанта. В тот же день молодой человек перебрался в отряд.

Попала в застенок тогда и Фекла Филипповна Пичугова, на которую указал старший Фирсов. Ее били многие дни и ночи, выпытывали — кто казнил Соколова? Она твердила: «Не знаю», — и ее тоже пришлось отпустить.

Росли ряды партизан, все плотней становились их связи с честными людьми Соймановской долины. Враги понимали это, а кто не понимал — чувствовал шкурой, как волк, которого настигает облава.

В апреле 1919 года в лесу получили инструкцию, которую разработала 3-я Сибирская подпольная конференция большевиков. Директива требовала от партизан захватывать склады оружия и снаряжения, казенные и частные деньги врага; взрывать рельсы, мосты, шахты; разрушать станции и телеграф; захватывать или уничтожать продовольствие; готовить крестьян к активной борьбе, нападать на отдельные отряды белых.

Наступала пора решающих схваток в тылу Колчака.

* * *

Надо было прежде всего сломать коммуникации противника, вывести из строя рокаду[15] Рокада  — дорога, идущая параллельно линии фронта., затруднить связь фронта и тыла.

В первых числах апреля группа Михаила Сорокина ушла на Самаро-Златоустовскую железную дорогу, и тотчас прервалось движение поездов на участке Златоуст — Миасс: подпольщики взорвали и разобрали путь, спилили столбы связи и вырезали провода.

В те же дни отправилась на Пермско-Челябинскую линию группа Федора Беспалова, и белое командование вынуждено было направить воинские части на перегоны между Кыштымом и Уфалеем. Солдаты день и ночь чинили покореженный путь.

Партизаны могли бы сделать много больше, но остро не хватало оружия. Выполняя инструкции Центра, боевики нападали на склады, разоружали полицию и солдат. Однако это были крохи в сравнении с нуждой.

Еще в марте челябинцы обрушились на интендантский склад города, захватили оружие и боеприпасы. Но Соймановской долине они смогли выделить всего двадцать четыре винтовки, пять наганов, немного патронов и пироксилиновых шашек.

Были не только удачи. В том же апреле на явку отряда в Карабаш пришел челябинский железнодорожник Петухов. Подпольщик принес черную весть: провокатор Образцов выдал врагу весь Центр, и колчаковская охранка схватила шестьдесят шесть человек. Вождям челябинского подполья Софье Кривой, Дмитрию Кудрявцеву, Вениамину Гершбергу, Залману Лобкову, Алексею Григорьеву и многим другим, без всякого сомнения, грозила мучительная смерть.

В Карабашском отряде царил необъявленный траур. Порвались налаженные связи, многократно возросла опасность провала, надо было подготовиться к приему людей, которых мог еще выдать Образцов.

Пришлось немедля менять пароли, готовить новые явочные квартиры, усилить охрану лагеря, день и ночь наблюдать за «почтовыми ящиками». В лесу почти круглые сутки рыли новые блиндажи, сооружали командный и наблюдательный пункты, а также добавочные тайники.

Вскоре посланцы отряда отправились в Челябинск: надо было наладить связи с уцелевшим подпольем.

Десятого апреля, поздно вечером, одиннадцать челябинцев и карабашцев собрались в подвале дома Моисея Прокудина, отца Ивана. Прежде всего решили тотчас переправить на базы Соймановской долины всех подпольщиков Южноуралья, которых знал Образцов. Люди эти пока спасались в подвалах и на чердаках, но оставаться в городе все равно было опасно. Затем обсудили план диверсий и пропаганды.

Призывая к мщению, боевики понимали, что сами обязаны подать пример. Такой случай вскоре представился. Челябинск сообщил Карабашу: с пятнадцатого по двадцать пятое мая в Уфу отправляются семь поездов с войсками. Центр распорядился вывести из строя железную дорогу.

Снова группы Михаила Сорокина и Федора Беспалова рвали рельсы и мосты, городили завалы, не давая эшелонам двигаться к фронту.

В пору, когда над горами гремели майские грозы, красные начали свой железный марш на восток. Большевики взяли Бугуруслан, Белебей, Бугульму; рабоче-крестьянские дивизии шли на Уфу.

Руководители челябинского подполья решили провести в Карабаше съезд коммунистов окрестных городов, выработать общий план борьбы.

Девять дней, с первого июня, работала партийная конференция. Карабашских боевиков представляли Петр Никитин, Петр Костерин и Константин Булычев. Кроме них присутствовали начальники служб штаба, командиры групп и вожаки отрядной агентуры.

Было решено всеми силами срывать эвакуацию заводов и шахт, уничтожать врага, и везде, где можно, собственными силами восстанавливать Советскую власть.

Конференция обязала партизан связаться со штабом 5-й красной армии и выполнять его приказы. Утвердили руководство отряда. Его командиром стал Федор Кузьмич Зайков, унтер-офицер старой армии, бежавший из колчаковской тюрьмы. Комиссаром назначили Петра Акимовича Никитина, начальником контрразведки Ивана Моисеевича Прокудина. За экспроприации отвечал Николай Сорокин, за боевое снабжение — Петр Пичугов.

* * *

Лоза дочитала последнюю страницу папки, завязала тесемки и несколько секунд сидела без движения.

— Они плохо знали, с кем связались, — вслух произнесла она. — Урал не простит вам крови, господа!

Передавая бумаги Яну Вилисовичу, сказала убежденно:

— Я все запомнил, что следует. Все, что может понадобиться в работе.

— Что же вы запомнили, молодой человек?

Ответ последовал после короткой паузы:

— Мне было приятно читать, Ян Вилисович.

— Вот как! Почему же? — удивился чекист.

— В отряде люди, с которыми можно делать дела.

— Да… да… это верно. Что же еще извлекли вы из записей?

— Явки. Клички командиров. Базы. Этого хватит для начала. Когда идти?

— А как? Вы подумали?

— Да. Тайгою. Через Юрму. Напрямик. Так — по карте.

— Пожалуй. Однако и старики, случается, плутают на тех тропах, какие ведут в Карабаш.

— Возможно. И что же из этого следует?

— Пойдете с проводником.

— Хорошо. Когда?

— Мы ждем людей из отряда. Они явятся в Златоуст с агентурной сводкой. Вы встретите их там, узнаете, все ли благополучно, и с одним из них, Булычевым, направитесь в Карабаш.

— Но Златоуст еще у врага.

— Да. Однако мы возьмем его в ближайшее время. Вам придется участвовать в этой операции.

Девушка оживилась.

— Я должен попасть в одну из дивизий?

— Да. Вы отправитесь в рейд с полками Генриха Эйхе. В штаб 26-й дивизии доберетесь со старым уральским охотником. Верхом. Ведь вы, кажется, неплохо сидите в седле?

Контрразведчик помолчал.

— Постарайтесь запомнить путь из Златоуста в Карабаш. Это не последняя ваша ходка по горам.

Похрустел пальцами, неприметно вздохнул.

— «Легенду» мы вам сочинили вполне надежную. Однако берегите себя.

Санечка исподлобья взглянула на чекиста.

— Что просить? Как все, так и я.

— Я всех прошу.

— Остерегусь.

Ян Вилисович покопался в столе, достал бланк, набросал на нем несколько фраз, расписался и протянул Лозе.

— Партизаны выйдут в район 1-й бригады 35-й стрелковой дивизии. Предупредите комбрига Бурова, что ждете связных из Карабаша и Троицка.

— Из Троицка?

— Да. Там будут и троичане. Однако они останутся, а Булычев вернется в отряд. Из Соймановской долины вы обязаны тотчас уехать в Челябинск.

— Выходит, я буду лишь гостем отряда?

— Не совсем так. Мы дадим вам для него планшет с бумагами большой секретности: инструкции, задачи, сроки. Кроме того, в сумке — деньги. При явной опасности планшет придется уничтожить.

— Как?

— Внутрь заложена граната без запала. В минуту крайней угрозы вы вставите взрыватель, сорвете кольцо предохранительной чеки и кинете, вместе с планшетом, в неприятеля. Наши товарищи поучат вас, как это делать.

Старик вернулся к уже высказанной мысли:

— Из Карабаша в Челябинск — как можно скорее. Времени в обрез. Наша армия в ближайшие дни пойдет вперед. В отряде живите тихо, как тень. В бои не ходите. Вас постараются немедля отправить по назначению.

— Буду жить тихо. Хотя, в этом случае, трудно понять, зачем я изучала партизанскую папку.

— Ее сведения понадобятся вам на обратном пути. И то в крайнем случае.

— В каком?

— Если придется спасаться от контрразведки. У партизан.

Чекист встал, немного походил по комнате, попросил:

— Запомните все, как следует, и не ошибитесь.

— Хорошо, Ян Вилисович, не ошибусь.