ГЛАВА 27. ПЫЛАЮЩИЙ ИЮЛЬ

Онлайн чтение книги Годы в огне
ГЛАВА 27. ПЫЛАЮЩИЙ ИЮЛЬ

Июль девятнадцатого года был несносно горяч. А может, это лишь так казалось оттого, что на фронте день и ночь били пушки, сжигая тыщи пудов взрывчатки, неумолчно молотили землю копыта коней, в прах перетирали ее кованые колеса обозов.

Тухачевский открыл окно в кабине на верхнем этаже штаба и досадливо поморщился: в проем плыл запах сухой пыли, привядших деревьев и дыма обывательских очагов, делавших свое извечное дело. Даже ночь не убавляла духоты, и Уфа, прилепившая свои дома к горе, казалась грудой углей, под пеплом которой малиново тлеет огонь.

Командарм отпил из стакана глоток теплого чая и вздохнул: теперь бы кружку ледяной колодезной воды, от которой приятно деревенеют зубы.

Взгляд Тухачевского упал на серый листок бумаги, час назад доставленный из аппаратной. Это была телеграмма, посланная сегодня, двадцать седьмого июля, в двенадцать часов тридцать минут с передовых позиций.

Павлов и Грюнштейн сообщали:

«В результате двухдневного боя на линии Круглое — станица Долгодеревенская — Косаргинский — станция Косарги противник сосредоточенными крупными силами сбил правый фланг 35-й дивизии на стыке с левофланговыми частями 27-й дивизии в районе станции Косарги и создал угрозу глубокого обхода левого фланга 27-й дивизии и тыла соседей, 26-й дивизии. Правофланговые части 35-й дивизии отступили, не в состоянии задержать наступающего противника. Левофланговые части 27-й дивизии вынуждены были с боем отойти на линию станция Есаульская — Мидиак. Для восстановления утраченного положения снимаются полки с правого фланга дивизии, а потому вторично прошу дотянуть левый фланг 26-й дивизии до Туганкуль включительно, обратив внимание на серьезность создавшегося положения в связи с прорывом фронта».

Дивизии, блистательно прошедшие путь чуть не от Волги до Челябинска, уже привыкли к заслуженным и непременным победам, и командарм нечасто получал телеграммы, подобные этой. Михаил Николаевич еще раз прочитал депешу и грустно усмехнулся: «…вторично прошу дотянуть…»! Нечем «дотягивать», товарищи!

Командарм и его штаб предвидели трудности, которые выпали на долю наступающей армии. Для такого предположения не требовались чрезвычайные усилия ума. Разведка вовремя сообщила о концентрации войск Колчака, обложивших город дугой. Теперь белые контратаковали с севера, востока и юга, и было бы наивно полагать, что это — не операция окружения.

Генерал Войцеховский прорвался на стыке 27-й и 35-й красных дивизий, а сильная конно-пехотная группа Косьмина вышла, правда, с большими потерями, в предместья Челябинска.

Кроме того, все виды разведки сообщали, что к району боев Омск подтянул свежие казачьи части и значительные силы пехоты. К Долгодеревенской форсированным маршем идут 12-я и 13-я Сибирские дивизии, конница и артиллерия. Ожидается, что противник будет иметь здесь двойное превосходство над красными. Колчаковцы полностью вооружены и экипированы англичанами.

И все же Тухачевский был почти спокоен. В конечном счете, удачу сражения решает не один перевес штыков. Войска адмирала до сих пор беспорядочно отступали, и неуверенность, страх, даже паника до предела изнурили их. Но, казалось, белый наштаверх не знает или забыл все это. Генерал Лебедев надеется отбросить 5-ю армию на юг и, закрыв горные проходы, прижать ее к Уралу. А там сибиряки, особенно казачьи части, разгуляются вовсю.

Однако — и это тоже знал Михаил Николаевич — в план Лебедева плохо верили не только многие генералы, но и сам белый главковерх. Адмирал полагал: проект начальника штаба громоздок, ненадежен, 5-я армия выстоит под Челябинском — и тогда… Тогда — бегство до Тобола, ибо между Миассом и Тоболом нет больше стоящих рубежей, где можно, помолясь богу, стать в оборону.

Именно потому задача собственных войск была предельно ясна командарму-5. Надо удержаться под Челябинском, обломать неприятелю зубы и, опрокинув, добить.

Все эти дни и ночи Тухачевский, его штаб, командиры дивизий, бригад, полков перегруппировывали силы. Не давая белым прорваться в Челябинск, мочаля их в оборонительных боях, командарм создавал на главном направлении решающий перевес сил.

Сейчас на 27-й дивизии лежит основная тяжесть сражения, и от нее зависит судьба армии.

Павлову в эти часы, понятно, нелегко. Прорыв белых ставит начдива-27 в критическое положение. Александр Васильевич вынужден ослабить свой правый фланг, перекидывая полки на левый, оголенный беспорядочным отходом соседа.

Выдержит или нет 27-я массированный удар Войцеховского? Должна выдержать. И не только потому, что еще до тревожной телеграммы начдива Тухачевский принял меры для перегруппировки сил и нанесения контрудара. Но еще и потому, что рабочий Челябинск, ненавидящий Колчака, коммунисты города, только что вышедшие из подполья, всеми силами поддержат свою армию и скорее погибнут в бою, чем позволят адмиралу снова сесть себе на шею.

В дверь постучали. Вошел Альберт Круминьш, молча протянул телеграмму, вопросительно помолчал.

Тухачевский взглянул на бланк и кивнул адъютанту.

— Идите.

Это была тоже депеша Грюнштейна и Павлова, но адресовали они ее теперь начальнику 35-й дивизии. Тухачевскому предназначалась копия документа.

Краскомы сообщали о бедственном положении, в котором оказались фронтовые части в связи с обходом правого фланга 35-й. Начальник и комиссар 27-й дивизии просили 35-ю принять все меры к удержанию во что бы то ни стало линии станция Косарги — Ладырево, дабы дать возможность Павлову, сохраняя за собой Челябинск, всеми силами навалиться на фланг и тылы противника.

Просьба была своевременна и разумна. Тухачевский кивнул головой, будто утверждал доводы пожилых, опытных военачальников. Комиссар 27-й, ставший недавно членом Реввоенсовета 5-й армии, Грюнштейн прошел тяжкую школу политической каторги, глубинно разбирался в людях, умел дельно и быстро действовать в сложной обстановке боев. Внешне угловатый, он был скор в движениях, а говорил, напротив, медленно, с паузами.

Начальник 27-й дивизии Александр Васильевич Павлов, бородатый и коренастый, косая сажень в плечах, выглядел типичным деревенским силачом. Он, и в самом деле, был сын земли, агроном, до самозабвения любящий поле и природу. Поручик 38-го Сибирского полка, Павлов встретил революцию как солдат своего класса и порядочный человек. Сын бедного полоцкого земледельца, героя турецкой кампании, он оказался чрезвычайно одаренным военачальником. Тухачевский убежден: это выдающийся работник, твердый и смелый, обладающий блестящим оперативным мышлением. Павлов не любит шума, скоропалительных решений, его соединение обычно выполняет задачи быстро и точно.

Командарм стал вспоминать полки 27-й дивизии. Тухачевский никогда не видел в них безликие номерные части. Каждый полк, это Михаил Николаевич знал убежденно, имел свой характер, лицо, особенности. Боевые славные части. Но даже из них командарм-5 выделяет 242-й Волжский полк. Командует им Степан Сергеевич Вострецов, человек железной воли, умница и храбрец. Вострецов совсем недавно принял полк, заменив товарища, погибшего в бою, и уже успел составить себе славное имя. Судя по докладу Павлова, именно этим полком собирается начдив прикрыть стык своих частей с 35-й дивизией.

Тухачевский спустился на первый этаж, в аппаратную. Посмотрел ленты последних депеш, собрался было посоветоваться о делах армии с комфронта, но вспомнил, что Фрунзе сейчас, должно быть, в Москве, быстрыми шагами поднялся к себе.

В открытое окно, слава богу, уже веяло прохладой раннего утра. Солнце еще не всплыло над горизонтом, однако жидкая синева наступающего дня разливалась в воздухе.

Позади была бессонная ночь, но Михаила Николаевича спасали молодость и здоровье, и ему казалось, что он не ощущает усталости.

Сын дворянина малого достатка и смоленской крестьянки, Тухачевский вырос в атмосфере благородства, и труда, и товарищеского уважения к крестьянству. При всем том он с самого детства твердо мечтал о военной карьере. Возможно, это объяснялось наследственностью: дед и прадед Миши были офицеры. Правда, отец будущего командарма относился к мундирам, пушкам, строевому шагу и прочим аксессуарам воинской службы и войны в лучшем случае равнодушно.

Михаил, избрав военный путь, не пожелал уступить отцу, возражавшему против ратной карьеры сына. Более того, сын постарался убедить Николая Николаевича, что намечена единственная правильная дорога.

В девятнадцать лет Тухачевский окончил 1-й Московский кадетский корпус и в августе того же года поступил в Александровское военное училище Москвы.

И в корпусе, и в училище он добился блестящих успехов, но не только это снискало ему глубокое уважение окружающих. Он был справедлив, никогда не обижал слабых, не чванился успехами.

Корпус Тухачевский окончил первым учеником выпуска, и фамилия его была написана золотом на мраморной доске у парадного входа.

В училище ему прочили блестящую карьеру, хотя ходили слухи, что он — наследственный безбожник, презирает самодержавие и мечтает о народовластии.

У Тухачевского, действительно, был легко различимый талант бойца и военачальника. Он жадно учил науки не для табеля, не для вида, не для карьеры. Юноша надеялся прожить жизнь в строю и на поле брани во имя Отечества, которое доживет до свободы.

Еще мальчишкой он уговорил отца поехать к Толстому, и Тухачевские, не пожалев времени на долгую дорогу, отправились к Льву Николаевичу. Миша бродил по Ясной Поляне, и ему казалось: он дышит воздухом сказочного царства добра и порядка. «Дерево бедных», дубы в Чепыже, Афонина роща, Комната под сводами — все было озарено светом, исходившим от бородатого мифического старца, управлявшего своей страной с немного грустной усмешкой.

На прощание Толстой покатал Мишу в бричке, и это была несказанная радость и память на всю жизнь.

Потом мальчик увлеченно рассказывал матери об этой поездке. Мавра Петровна гладила его по волосам, заглядывала в глаза сына и покачивала согласно головой: «Да, Мишенька, он очень хороший человек, Толстой». И ее глаза излучали тепло.

Он запомнил эти глаза, уже растерянные и полные скорби, на станции, исхлестанной криками, песнями, плачем, в день, когда уезжал на фронт. Мама старалась не плакать, и лишь руки дрожали у нее от горя. К той поре она уже схоронила мужа, потеряла дочь, сгоревшую от болезни, и вот теперь отправляла в пекло войны сына — свою опору и радость.

Можно себе представить, что творилось в ее сердце, когда она прочла в «Русском слове» сообщение с поля брани: «Подпоручик Тухачевский и поручик Веселаго взорвали мост в тылу у неприятеля, судьба героев неизвестна». Однако Миша нашелся, но вскоре другая газета сообщила уже о гибели младшего офицера 7-й роты лейб-гвардии Семеновского полка Тухачевского. Эти ужасные сведения вскоре подтвердились приказом № 34 по Мишенькиному полку, в котором перечислялись убитые офицеры.

Потом Мавре Петровне написали из батальона и сообщили подробности.

Это случилось девятнадцатого февраля 1915 года, через три дня после фронтовых именин Михаила Николаевича, — ему исполнилось двадцать два года. Рота Тухачевского дралась до последней возможности, была почти полностью уничтожена, и ее остатки — несколько человек — попали в плен. Тело Тухачевского на поле брани не нашли.

И Мавра Петровна всеми силами старалась убедить себя, что Миша — господи, помоги мне! — жив и в плену.

Подпоручик, и в самом деле, попал в плен.

Его неволя длилась два с половиной года, два с половиной черных года, подумать только! Он слышал: в плену томятся два миллиона русских пленных, четырнадцать тысяч офицеров.

Михаил Николаевич не раз уходил из-под стражи. Четыре побега из плена и четыре неудачи не только не обескуражили его, но и дали опыт, который, надо полагать, позволит ему бежать вновь и узнать успех.

И он ушел в пятый раз, с огромными трудностями и риском выбравшись из опостылевшего форта крепости. Путь Тухачевского лежал к германо-швейцарской границе. Затем беглец пересек Францию, попал в Англию и оттуда морем уплыл на родину.

Михаил Николаевич прорвался в Россию в октябре 1917 года, и Родина и революция стали ему двойной радостью и надеждой. Он жадно вникал в статьи Ленина. Тухачевский искал в Москве, куда он приехал после Питера, старых товарищей по корпусу и училищу, особенно тех из них, кто стал под красное знамя.

Давний друг семьи, большевик и член ВЦИКа Николай Николаевич Кулябко рекомендовал Тухачевского в партию большевиков.

Уже через месяц дельный, немногословный офицер работал в военном отделе Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета — партия с огромным напряжением строила новую армию. Начальник Тухачевского Авель Енукидзе поверил в искренность и талант гвардейского офицера.

В апреле 1918 года Михаил Николаевич стал коммунистом и вскоре — военкомом Московского района обороны. И это опять была радость, ибо в двадцать пять своих лет он работал под началом вождей Революции, рядом с ними. Ленин, Свердлов, Дзержинский были ему живой образец и пример. Он видел и слышал Ленина, мечтал, что когда-нибудь удастся поговорить с ним.

Потом его послали на Восточный фронт, перебросили на Южный и снова вернули на Восточный, — тогда, в апреле 1919 года, на востоке решалась судьба Красной России.

Четвертого апреля 1919 года Михаил Николаевич принял 5-ю армию Востфронта, прекрасную своим революционным духом, но обескровленную и измученную до предела. Это были питерцы, москвичи, минчане, уральцы; русские, украинцы, белорусы, евреи, латыши, литовцы, эстонцы, татары, башкиры, чуваши, чехи, поляки, китайцы — кажется, весь мир послал сюда своих детей сражаться за справедливость.

На плечи молодого командира упало множество забот, и каждая из них была главная — война не имеет мелочей: отсутствие сапог и овса может погубить отлично задуманную операцию. Тухачевский сколачивал армию, хлопотал о вооружении и питании, изучал театр военных действий, занимался тактикой и обозами, приводил в порядок и ремонтировал конский состав. Все это требовало недюжинного ума, силы духа, крайнего физического напряжения и, конечно, таланта.

* * *

Все последние дни командарм провел в дивизиях, он много советовался со всеми, кто имел отношение к руководству войсками, и план удара по Колчаку был ему достаточно ясен.

Придвинул к себе широкие и длинные полосы бумаги — Тухачевский любил писать на таких листах — и медленно обмакнул перо в чернила.

Обычно Михаил Николаевич пользовался красными чернилами, но сейчас на конце пера постоянно оказывались сгустки, похожие на свернувшуюся кровь: жара быстро выпаривала из чернильницы влагу.

Отложив ручку, Тухачевский взял цветной карандаш и стал неторопливо писать приказ на атаку ударной группы.

«Вне очереди. Секретно.

Начдивам 26, 27, 35, 5, 24.

Копии: Командарму-3, Комвосту и Главкому.

Уфа, 28-го июля, 12 часов

Первое. Противник, получив сильные подкрепления, перешел в наступление на фронте 35-й дивизии и оттеснил 1-ю бригаду последней в район Селяево — Аргаяш — Булатово. Одновременно противник ведет ожесточенные атаки против 27-й дивизии на фронте Круглое — станция Есаульская и в стыке между 27-й и 35-й дивизиями.

Второе. На фронте 24-й и 26-й дивизий без существенных перемен.

27-я дивизия занимает линию Туганкуль — Круглое — станция Есаульская — Мидиак; 35-я дивизия — на линии Селяево — Аргаяш — Булатово — река Зюзелга — Таскина. 5-я дивизия правофланговым полком занимает район Сары (Сарино).

Третье. Войскам армии приказываю решительно атаковать и разбить прорвавшегося противника, для чего:

а) 26-я дивизия удлиняет свой левый фланг до деревни Круглое включительно и атакует противника левофланговыми частями в направлении Пинигино, приняв все меры обеспечения Челябинского направления. С получением сего передать один полк и одну батарею в распоряжение начдива-27.

б) 27-я дивизия всеми силами одновременно атакует противника на участке Казанцево — Мидиак в общем направлении — озеро Узункуль и не позднее двадцать девятого июля занимает последние. Атаку произвести сосредоточенно и с крайней решительностью.

в) 35-я дивизия переходит в решительное наступление всеми силами обеих бригад в общем направлении — озеро Коргаево, имея заслон для связи с 5-й дивизией.

г) 5-й дивизии выставить активный заслон в восточном направлении; ударной группой силою не менее четырех полков решительно атаковать противника в направлении Иркабаево — озеро Канды — Исаево и к вечеру двадцать девятого июля во что бы то ни стало отбросить противника к югу от реки Теча.

Четвертое. Для этой операции разграничительными линиями назначаются…»

В кабинет быстрыми шагами вошел начальник оперативного отдела, молча положил на стол только что полученные сводки и, убедившись, что у командующего нет вопросов, так же молча вышел. Тухачевский, установив разграничительные линии дивизии, продолжал писать:

Пятое. Атаку вести сосредоточенными силами, с крайней решительностью — и во что бы то ни стало выполнить задачу не позднее назначенных сроков…»

Затем, обязав начдивов донести о получении приказа и отданных ими распоряжениях, Михаил Николаевич подписал документ. Пробежав еще раз строки глазами, вызвал адъютанта и велел ему отнести приказ члену Военного совета Ивану Никитовичу Смирнову и начальнику штаба Якову Клементьевичу Ивасеву (Ивасиову), лишь вчера, двадцать седьмого июля, заменившему Павла Ивановича Ермолина. С ними основные положения приказа были согласованы, и Тухачевский не опасался разногласий.

Закрыв окно — было уже жарко — командарм набросал телеграмму командующему Восточным фронтом, копия — командующему 3-й армией. Сообщая Фрунзе о прорыве армейской обороны, Тухачевский просил оказать содействие, двинув части соседней, 3-й армии в глубокий обход правого фланга белых.

Фрунзе и Тухачевский были душевно близки, смотрели похоже на основы стратегии и тактики, и Михаил Николаевич был уверен: командующий фронтом немедля исполнит просьбу, если к тому есть хоть малейшая возможность.

Тухачевский с нежностью вспомнил о близком приезде мамы и сестер, однако вздохнул: его как-то навестила Соня (он тогда только что принял 5-ю армию), и Михаил Николаевич, к крайнему своему огорчению, не сумел уделить сестре столько времени, сколько хотелось. У него в запасе был всего лишь час, и они торопливо вспоминали мать, отца, свой дом в Дорогобужском уезде, переполненный музыкой, сказками, шумом рубанков и молотков.

Соня пыталась расспросить брата, как поживает и что делает подруга их детских лет Юлечка Соколова. После гибели мужа, перешедшего к красным и убитого из-за угла монархистом, она внезапно появилась на родине и навестила Тухачевских. Узнав, как найти Михаила Николаевича, молодая женщина без промедления отправилась в 1-ю армию Восточного фронта.

Михаил сообщил, что Соколова устроена на службу, что ныне она в длительном отъезде, но распространяться на эту тему не стал.

— Ты, наверное, знаешь, — пыталась продолжить разговор Соня, — она целых два года находилась на позициях и блистательно исполняла долг сестры милосердия. И у нее два военных ордена!

— Я об этом знаю, Сонечка, — мягко остановил ее брат, — расскажи мне, пожалуйста, как вы питаетесь, не голодно ли вам?

…Тухачевский взглянул на часы и покачал головой. Он слишком увлекся воспоминаниями, это непозволительная роскошь в такие дни, как нынешний.

До позднего вечера командарм всеми способами, бывшими в его распоряжении, поддерживал связь с фронтом, сосредоточив почти все внимание на 27-й и 26-й дивизиях. Павлов и начдив-26 Генрих Эйхе докладывали командарму в сдержанном тоне, но Тухачевский отчетливо понимал, как тяжело и жарко теперь на линиях боя. На всех участках днем и ночью шли жестокие схватки. Станицы, выгодные высотки и окопы неоднократно переходили из рук в руки. Долгодеревенская, Есаульская, Першино, Чурилово, Мидиак, район озера Круглого клубились в огне и дыму сражений, и трудно было сказать — то ли тучи висят в синем раскаленном небе, то ли густо усеяно оно дымом пожаров и разрывов шрапнели. Из дивизий докладывали: орудия то и дело приходится поливать водой, — они бьют без пауз и не успевают остывать.

Командарм-5 не сомневался, что Колчак рассчитывает главным образом на силы своей северной группировки. Белые войска на юг и восток от Челябинска не рвались в бой. Они, возможно, ожидали, когда Войцеховский сломит сопротивление красных на севере, чтобы доконать потом 5-ю армию.

Павлов принял нелегкое решение: оставить для обороны Челябинска с востока всего один полк, а семь остальных и рабочие батальоны повернуть на север и северо-запад для ликвидации прорыва и перехода в решительный штурм. Маневр предполагал не только переброску стрелков на линию Мидиак — Першино, но и перебазирование туда же артиллерии и конного полка дивизии. Ударную группу должен был возглавить Константин Августович Нейман.

Тухачевский вполне понимал риск этого решения. Если Колчаку удастся разгадать план Павлова, белые немедля кинутся к оголенному участку на востоке. Что ж — война всегда опасность и, может быть, не столько противоборство оружия, сколько схватка умов. Тухачевский, как и Фрунзе, противник унылой тактики отжимания врага. Обходы и охваты, сосредоточение основных сил армии на решающем направлении всегда увлекали командарма. Люди красных дивизий рвались в бой и были готовы на самые тяжкие испытания.

Неделю назад Грюнштейн переслал Тухачевскому резолюцию красноармейцев 27-й дивизии. Бойцы клялись, что лишь смерть может прервать их железный марш на восток.

В один час сорок пять минут Михаил Николаевич послал по телеграфу записки Павлову и Эйхе. Командарм требовал:

«Положение на фронте армии таково, что необходимо самое самоотверженное напряжение, чтобы удержать за собой инициативу и разгромить противника. Эта тяжелая задача — вырвать свою волю из-под давления противника — основной своей тяжестью падает на начдива-27. Начдив-26 обязан сделать все от него зависящее, чтобы обеспечить решающую атаку 27-й дивизии. Еще раз указываю, что мой последний приказ должен быть проведен твердо и неуклонно в жизнь — и это обеспечит нам победу. Рассчитываю вполне на успех 27-й дивизии.

Командарм Тухачевский ».

Утром Михаил Николаевич вызвал к прямому проводу Челябинск.

Павлов доложил:

— Полки выведены на линию Мидиак — Першино — Щербаки. Артиллерия в кулаке. Через час начнем.

— Благодарю, Александр Васильевич, — отозвался Тухачевский, — Передайте Константину Августовичу: штаб и я верим вам и желаем успеха. До встречи.

Ударная группа Неймана начала штурм белых позиций в установленный срок. Белые или не сумели разгадать маневр 27-й дивизии, или разобрались слишком поздно. Войска Каппеля, казаки Волкова и Косьмина еще безуспешно пытались пробиться на юго-востоке, когда Нейман всеми силами восьми полков ударил по Войцеховскому. Уже через сутки, тридцатого июля, ни у кого не осталось сомнений: на фронте явно обозначился перелом в пользу красных дивизий.

Нет, это была не окончательная победа, но теперь она становилась реальной возможностью, и от 5-й армии требовались последние усилия воли и духа.

Командарм послал срочную телеграмму Павлову. Он закончил ее словами, которые уже сказал начдиву по прямому проводу:

«Таким образом, успех на фронте вашей дивизии выльется в полный разгром противника, а потому удвойте энергию и разбейте его!»

Размышляя о делах армии, Тухачевский вдруг понял, что не высидит в штабе, что ему совершенно необходимо побывать на линиях боя, самому убедиться в надежности войск, разобраться на месте в деталях.

Он знал, что штаб станет возражать против поездки, — фронт крайне напряжен и обстановка меняется ежечасно, но полагал: сумеет вернуться в Уфу через сутки. Да ведь и то сказать: в штабе подобрались работники, на которых можно положиться.

Тухачевский позвонил, и в кабинет почти тотчас вошел Круминьш.

— Поезжайте теперь же в авиаотряд, Альберт, — распорядился Михаил Николаевич, — пусть Астахов приготовится для полета в Челябинск. Вернетесь, предупредите Ивана Кудрявцева, чтоб не отлучался от автомобиля. Поедем на аэродром.

— Слушаюсь.

Проводив адъютанта, Михаил Николаевич прибрал на столе, запер бумаги в сейф и спустился на первый этаж, в комнату начальника штаба.

Ивасев, узнав, что командарм решил лететь в Челябинск, пожал плечами.

— Рискованно. Колчак почти окружил город, и вы можете угодить в мышеловку.

— Помилуйте, Яков Климентьевич, — возразил Тухачевский. — Двадцативерстный коридор — совсем немало, чтоб там проскочил всего лишь один самолет.

Начальник штаба вздохнул.

— Вас все равно не удержишь. Отправляйтесь. Но я ставлю одно непременное условие: завтра вы вернетесь в Уфу.

— Да, конечно. Я и сам рассчитываю на одни сутки.

Командарм дружелюбно взглянул на собеседника.

— Я привезу вам самые свежие сведения о наших людях.

— Вы не взводный и даже не начдив, Михаил Николаевич. Никому не придет в голову упрекать командарма за то, что он находится в штабе.

— Понимаю. И все же полечу. Не то совесть заест.

— Ну, бог с вами. Летите. И поберегитесь, прошу вас.

* * *

Начальник 27-й дивизии почти не спал. В свободные от боя минуты он выступал на городских митингах, призывая Челябинск под ружье.

Как-то, вернувшись с собрания в свой штаб, Павлов увидел у стола молодого человека в гимнастерке, перепоясанной ремнем, и в черных плисовых галифе.

Весело улыбнувшись, начальник дивизии бросил ладонь к козырьку фуражки.

— Здравствуйте, Александр Васильевич, — ответно улыбнулся командарм, шагая навстречу Павлову и поблескивая голубыми глазами. — Извините, не предупредил о приезде. Внезапный, знаете ли, вояж.

Он сел у стола, подождал, когда начдив сделает то же, и заметил, кивнув в окно:

— У вас тут, я гляжу, горячо.

— Весьма, — подтвердил собеседник. — Вертимся, как грешники в пекле. Мало патронов. Конницы не хватает. Но, полагаю, выкрутимся.

— Что ж, не впервой… — согласился Тухачевский. — Да и мы вам поможем.

Грузный Павлов снял с бритой головы фуражку, вытер пот платком.

Командарм молчал несколько секунд, собираясь с мыслями, наконец придвинул свой стул к стулу начдива.

— Нам надо обо всем договориться, Александр Васильевич, чтоб никакая неожиданность не испортила дела.

Он заглянул в глаза Павлова, будто хотел удостовериться, что Александр Васильевич действительно и до конца понимает его.

— Мы уже условились с вами заранее, что не станем обольщаться легкой победой в Челябинске. Мы знаем: Колчак впустил нас сюда с умыслом — адмирал надеется задушить нашу армию в «челябинском мешке». Город и в самом деле обложен войсками Каппеля, Войцеховского, Волкова, Косьмина. И они попытаются затянуть горловину мешка.

Тухачевский побарабанил пальцами по столу, и внезапно белозубая улыбка осветила его лицо.

— Однако Колчак кое в чем ошибся. Мы заняли город на неделю раньше, чем нам его собирались отдать. И главное: карты адмирала спутало восстание рабочих Челябы и Копей. Мы, разумеется, использовали этот взрыв для нашей победы, и он окажет нам услугу еще не раз.

— Да, конечно. Но будет, как вы понимаете, нелегко. И я прошу вас не однажды проверить оборону, боезапас, вооружить добровольцев. Особое внимание последним. Мы обескровлены боями, и вся надежда на рабочих.

— Ясно, Михаил Николаевич. Желаете посмотреть оборону?

— Да. Начнем с рабочего отряда, а потом — в штабриг, к Нейману.

— Добро, — поднялся Павлов. — Добровольцами командует Степан Вараксин, дельный парень и не трус. Вы с охраной?

Тухачевский, занятый своими мыслями, чуть пожал плечами.

— Нас охраняет наша армия. Если она сдаст позиции — ни мне, ни вам не уцелеть.

— Понимаю. Поедем на машине?

— Нет, на конях вернее. Велите седлать.

— Слушаюсь.

* * *

Подъезжая к позициям на северном обводе города, Тухачевский с обостренным вниманием приглядывался к устройству обороны челябинцев.

Отряд был укрыт в окопы полного профиля, фланги охранялись пулеметами, впереди темнели ячейки наблюдателей.

Командарм с благодарностью подумал о пролетариях, прежде всего — о самых молодых, которые, без сомнения, раньше не нюхали пороха. Он сказал Павлову:

— Мы с вами военные люди, Александр Васильевич. Нам положено знать войну… Мужество рабочих — это понятно. Но разве не достойна удивления воинская искусность слесарей и шахтеров. Откуда она?

— От желания победить, — рассмеялся Павлов, поглаживая усы и бороду.

Командарм прошел вместе с Вараксиным по траншеям, потолковал с людьми, посоветовал, как обезопасить себя от ночных атак неприятеля и как, при нужде, построить круговую оборону рот.

Вараксин Тухачевскому понравился. Слесарь с завода «Столль и К°» был невозмутим, простодушен, весь светился здоровьем и жаждой дела.

Прощаясь с Тухачевским, Вараксин тряхнул русой гривой, сказал, словно бы извиняясь за свой излишний оптимизм:

— Оно, конечно, воевать еще в новинку. Но не беспокойтесь — обвыкнем.

— А страшновато? — полюбопытствовал командарм.

— Как не страшно! — ухмыльнулся Степан. — Гремит кругом, как в преисподней. Вот и с человеком поговорить не дают.

Простившись с челябинцами, командиры отправились к Нейману.

Комбриг-1 Константин Августович Нейман и его штаб занимали дом № 26 по Екатеринбургской улице[88] Екатеринбургская улица была продолжением Уфимской. Начиналась в Заречье, за мостом через Миасс. Теперь обе улицы — Уфимская и Екатеринбургская — улица Кирова.. Телефонные провода, конные ординарцы, командиры разных степеней связывали штаб бригады с партийной организацией города и с воинскими частями.

Спешившись, командарм и начдив прошли в комнату Неймана. Комбриг, несмотря на тяжелую обстановку и многодневную усталость, был чисто выбрит и лишь покрасневшие белки глаз выдавали его крайнее утомление.

Вскоре уже, расстелив на столе карты с последней обстановкой, достав из планшетов необходимые бумаги, командиры оживленно обсуждали неотложные задачи, снова и снова выдвигая на первый план призыв рабочих под ружье. Потом ломали головы над тем, как обеспечить войска хлебом, снарядами, газетами, махоркой, чистым бельем.

Нейман кратко и разумно изложил положение частей, меры по обороне города, в результате которых ударная группа перейдет в наступление.

Простившись с Нейманом, Тухачевский и Павлов вернулись в штаб дивизии, перекусили, ознакомились с оперативными бумагами и вновь отправились на северный выступ фронта.

В полночь появились в штабе. До самого утра Павлов, его штабисты и командарм просидели над картами, сводками, донесениями, связывались с частями по проводам. С особым тщанием слушали они доклады дивизионной и агентурной разведок, вернувшихся из белых тылов.

На рассвете, сложив самые необходимые документы в планшет, Тухачевский в сопровождении Павлова отправился на Алое поле.

Тотчас в воздух поднялся двухместный самолет, и Федор Астахов[89]В описываемое время боевой летчик Федор Алексеевич Астахов командовал 23-м авиаотрядом. Через три недели, в августе 1919 года он стал начальником авиации всей 5-й армии. В конце гражданской войны — начальник Сибирской авиагруппы, вел разведку против войск Унгерна. Впоследствии — маршал авиации. В Великую Отечественную войну командовал военно-воздушными силами Юго-Западного фронта, с 1942 по 1947 год — начальник Главного управления гражданского воздушного флота. Умер в 1966 году. без круга повел его на запад. Тухачевский привалился к спинке сидения и закрыл глаза.

Он проснулся, как ему казалось, в ту же минуту: самолет заходил на посадку в Уфе.


Читать далее

КНИГА ПЕРВАЯ. ПРИГОТОВИТЬСЯ К РУКОПАШНОЙ!
ГЛАВА 1. НА ЛИНИИ ФРОНТА, В ДЮРТЮЛЯХ 13.04.13
ГЛАВА 2. ДАЕШЬ УРАЛ! 13.04.13
ГЛАВА 3. В СТАРОМ ПУЛЬМАНЕ 13.04.13
ГЛАВА 4. КРАСНАЯ УФА, ИЮНЬ 1919-го 13.04.13
ГЛАВА 5. ТЕНИ СОЙМАНОВСКОЙ ДОЛИНЫ 13.04.13
ГЛАВА 6. ПЕРЕД ПРЫЖКОМ 13.04.13
ГЛАВА 7. В ГЛУШИ ОТВЕСНЫХ СКАЛ УРАЛА 13.04.13
ГЛАВА 8. СПОР В БЕРДЯУШЕ 13.04.13
ГЛАВА 9. ПРИГОТОВИТЬСЯ К РУКОПАШНОЙ! 13.04.13
ГЛАВА 10. ТАСЬКА И КАПИТАН ГАНЖА 13.04.13
ГЛАВА 11. НАТИСК 13.04.13
ГЛАВА 12. ТАГАНАЙ — ПОДСТАВКА ЛУНЫ 13.04.13
КНИГА ВТОРАЯ. ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЕ!
ГЛАВА 13. МЯТЕЖИ И КАЗНИ 13.04.13
ГЛАВА 14. ПОЭМА ГРАББЕ 13.04.13
ГЛАВА 15. КНЯЖНА ЮЛИЯ 13.04.13
ГЛАВА 16. ФЛИГЕЛЬ В ГЛУБИНЕ ДВОРА 13.04.13
ГЛАВА 17. КОМУ ПОВЕМ ПЕЧАЛЬ МОЮ? 13.04.13
ГЛАВА 18. В ПОДВАЛАХ ДЯДИНА 13.04.13
ГЛАВА 19. КОРНИ 13.04.13
ГЛАВА 20. КУРЕНЬ УХОДИТ В РЕВОЛЮЦИЮ 13.04.13
ГЛАВА 21. «СЕРП» СООБЩАЕТ 13.04.13
ГЛАВА 22. МИХАИЛ МОКИЧЕВ — РЯДОВОЙ УРАЛА 13.04.13
ГЛАВА 23. ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ 13.04.13
ГЛАВА 24. КРАСНЫЙ УРАГАН 13.04.13
ГЛАВА 25. ВОСТРЕЦОВ АТАКУЕТ КАППЕЛЯ 13.04.13
ГЛАВА 26. СРОЧНО! СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО! 13.04.13
ГЛАВА 27. ПЫЛАЮЩИЙ ИЮЛЬ 13.04.13
ГЛАВА 28. ВСТАВАЙ, ПРОКЛЯТЬЕМ ЗАКЛЕЙМЕННЫЙ!.. 13.04.13
ГЛАВА 27. ПЫЛАЮЩИЙ ИЮЛЬ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть