ГЛАВА 21. «СЕРП» СООБЩАЕТ

Онлайн чтение книги Годы в огне
ГЛАВА 21. «СЕРП» СООБЩАЕТ

В один из редких прохладных дней второй половины июня Павлуновскому принесли очередную почту, и он, отложив все дела, стал изучать донесения.

Покончив с этим, придвинул к себе пакет, на котором не было обычной пометки «секретно», вскрыл его и удивленно пожал плечами. На листках, исписанных мелкими торопливыми буквами, значилось:

«Серп» сообщает вне задания…»

Особый отдел армии только что получил от разведчика, носящего кличку «Серп», совершенно секретные сведения о составе и планах корпуса Каппеля, собранные по крохам в штабе Ханжина. И вот теперь, всего лишь через неделю, «Серп» присылает обзор, который ему не поручали и который потребовал от него, без сомнения, массу времени и усилий.

В донесении говорилось:

«Посылаю выписки из газет Урала и Сибири. Они помогут красной пропаганде и фельетонистам советских газет. Цитаты вполне красноречивы и потому почти лишены пространных комментариев. Иные из газетных сообщений могут звучать, как «выдумка красных» и желание оклеветать белую прессу. По этой причине везде точно названы газеты, города, где они выходят, даты. Сохранены стиль, грамота и пунктуация подлинников».

Особый отдел и армейские пропагандисты, разумеется, знали о существовании газет, которые во множестве возникли на земле, захваченной неприятелем. Это были листки кадетов, эсеров, меньшевиков, черносотенцев, армий и кооперативов, земцев и городов.

И вот «Серп», внедренный в контрразведку армии Ханжина, заваленный срочными и сложными заданиями особого отдела, пунктуально выполняя их, читает сверх того десятки подшивок врага, систематизирует сведения и перебрасывает их через линию фронта. Есть чему удивиться!

Над Уфой уже сгущались вечерние сумерки, жаркий день сменялся желанной прохладой. Постучала в дверь и вошла секретарь отдела, пожилая политкаторжанка Мария Черняк: «Я могу уйти, Иван Петрович?» Он торопливо отозвался: «Да, да, Мария Иосифовна, извините».

Затем отключил телефон и придвинул обзор к себе.

«ЧТО ОНИ ПИШУТ О НАС

«Курганская свободная мысль» седьмого мая 1919 года публикует «молнию»:

«Российское телеграфное агентство сообщает следующее кошмарное известие: «Исполком Тамбовского совдепа постановил поставить в Тамбове памятник Иуде Искариотскому».

«Курганская свободная мысль» неоднократно подчеркивает на своих страницах, что пишет обо всем «с исключительной точностью». Еще седьмого декабря 1918 года она напечатала сообщение:

«УБИЙСТВО ШАЛЯПИНА

Получены достоверные сведения, что Ф. Шаляпин расстрелян большевиками за «контр-революционность»…

Точно неизвестно, за что и когда Ф. Шаляпин был приговорен к смертной казни. Друзья Шаляпина помогли ему бежать, но на границе Финляндии Ф. Шаляпин был застигнут красными, но не сдался им живым и был застрелен».

Надо полагать, чтение этой заметки доставит немало веселых минут Федору Ивановичу, который, как известно, не чуждается юмора.

Листки подальновиднее стараются печатать такое, что почти невозможно проверить. «Шадринская народная газета», именующая себя, конечно же, «независимым ежедневным общественно-демократическим органом», утверждала восьмого июля 1919 года:

«…Мы знаем, что жителей вновь занятых местностей, всех, кто способен носить оружие, в первых рядах направляют на наши войска, а за ними уже пускают коммунистов и китайцев с пулеметами.

Это все сущая правда, которую подтвердит каждый честный солдат, побывавший на фронте».

Но «темнота», как именует своих земляков шадринский «общественно-демократический орган», невзирая на божбу «честных солдат», считает в слепоте своей, что «там, где, мол, Советская власть, там живется лучше, там, мол, теперь никого не трогают, никого не зорят, и вот если была бы у вас здесь Советская власть, не отобрали бы у вас лошадей, телеги и вас бы самих не погнали на фронт бить своих же братьев».

Ах, глупые, темные сограждане шадринских редакторов! Они враги себе, ибо не понимают, что

«НАДО ВЕРИТЬ В АРМИЮ

…скоро мы будем свидетелями сокрушения последних расчетов большевизма… Население не желает больше красной власти, оно ушло вместе с нашими спокойно отходившими войсками; мужская часть его хватается за оружие, примыкая к нашей сосредоточившейся, сгущающейся армии.

И как будто час расплаты наступает. Развязка близится…»

Вот именно — «как будто», если иметь в виду, что красные через неделю займут Екатеринбург.

Самое трудное — объяснить читателю, почему красные бьют белых, без промедления продвигаясь на восток. Впрочем, наиболее изобретательные газеты знают ответ и на этот вопрос и, конечно, не скрывают его от читателей. Разумеется, лучше других разобрались в этой воинской проблеме печатные органы армий. Выходящий в Екатеринбурге, бок о бок с множеством гражданских газет, «Голос Сибирской Армии» разговаривает с солдатами и офицерами, как всегда и при любых обстоятельствах, «только честно». С первого дня своего существования. Так еще двадцать девятого марта 1919 года газета передавала самые последние

«НОВОСТИ С ФРОНТА

Взятые в боях пленные 3-го Бирского совдеповского полка показали, что в приказе по полку объявлена награда в 1000 рублей каждому красноармейцу, который захватит живым солдата Ишимского или 14-го Иртышского сибирского полка. За взятие же офицера 10 000 рублей».

«Курганская свободная мысль», о которой уже шла речь, создает на своих страницах поистине ужасную, леденящую кровь картину «красных забав»:

«Вот как описывает это один казанец, бывший очевидцем «праздника бедноты»…

Рубили, кололи, стреляли куда и по чему попало… Детей со смехом поднимали на штыки… Толпами врывались в дома, коверкали все попадающее на глаза, выбрасывали из окон верхних этажей мебель, людей, книги, кошек, собак. Внизу подхватывали и буквально разрывали на части.

Город плакал и стонал. Кровь человеческая текла по улицам ручьями… Дикари плясали какие-то вакхические, им одним понятные танцы вокруг пожарищ, пели непристойные песни, делили добычу, резали и стреляли пленников…»

Короче говоря, как сообщили в мае 1919 года «Вестник Приуралья» и прочие «народные газеты», — «Патриарх Руси, Тихон, отлучил от церкви и предал анафеме всех исповедывающих веру большевизма».

ЧТО ОНИ ПИШУТ О СЕБЕ

Пятнадцатого июля 1919 года (день назад красные заняли Екатеринбург!) «Шадринская народная газета» извещала:

«ВСТРЕЧА КОМАНДУЮЩЕГО ЮЖНОЙ СИБИРСКОЙ АРМИИ ГЕНЕРАЛА ВЕРЖБИЦКОГО

14-го июля в 12 часов дня на станцию Шадринск прибыл поезд с генералом Вержбицким… Генерал обратился к представителям города с краткой речью, в которой указал, что после 14-месячных неустанных боев он привел к нам свои войска на отдых.

Перейдя к характеристике положения дела, генерал отметил, что никогда еще, за все время борьбы с большевиками, общее положение не было так хорошо…»

Обыватели, вероятно, переглядывались, скребли затылки и усмехались про себя. Впрочем, к вранью все уже давно привыкли: беспардонно лгали все генералы, кто как мог.

Им приходилось не раз и не два делать веселую мину при скверной игре, объясняя причины отступления высшими соображениями стратегии. Газеты колчакии утверждали, что «сибиряки намерены завлечь советские войска (мадьяр, латышей, китайцев) в глушь Сибири, чтобы их там уничтожить по примеру 1812 года». Это вызывало насмешки и красных, и белых.

Дело дошло до того, что красные полки научились преследовать бегущих белых на подводах, которыми Тухачевского снабжали за небольшую плату местные крестьяне и небогатые казаки. Остряки немедля прозвали такую войну на подводах — подводной войной.

«Уральская жизнь», выходившая в Екатеринбурге, в начале июля напечатала статью «Конец красной армии». Следовательно, белым победителям воевать уже было не с кем. Тем не менее, командующий Сибирской армией генерал Гайда решил, что маслом каши не испортишь, и опубликовал в той же газете приказ № 163.

«Последние две недели показали, насколько наша молодая армия сильна: наше наступление на всем фронте идет успешно, все участники последних боев, перенося огромные лишения, как всегда, доблестно выполняют свой священный долг.

В это время злонамеренными людьми по городу распространяются слухи, сеющие недоверие к боеспособности нашей молодой, но славной Армии.

По имеющимся у меня сведениям, распространению этих слухов способствуют даже некоторые из офицеров.

Объявляю, что все, особенно носящие военную форму, способствующие распространению недоверия к Армии, будут мною рассматриваться как друзья большевиков и караться по всем строгостям законов военного времени».

Не станем придираться и задавать генералу вопросы, на которые он не сумеет ответить. На такой, например: почему его дивизии переносят «огромные лишения», если уже состоялся «Конец красной армии»?

Итак, «злонамеренные люди», в том числе и собственные офицеры, распространяют «слухи», и генерал Гайда, и генералы побольше и поменьше грозятся покарать их.

Дабы никто не думал, что военные тратят слова впустую, «демократическая областническая газета» «Наш Урал» публикует «Приказ по Сводному корпусу генерал-майора Гривина». Генерал приговорил к смерти через повешение секретаря профессионального союза металлистов Нязепетровского завода, мобилизованного солдата Николая Крушина. Крушин призывал земляков не давать Колчаку ни одного солдата и сорвать мобилизацию в белую армию.

Задержите внимание на обстоятельстве, которое, по мнению Гривина, усугубляет вину приговоренного к казни: он — деятель рабочего профсоюза.

Через несколько дней газета сообщает, что приговор приведен в исполнение, и затем предупреждает екатеринбуржцев:

«СЛУХИ

За последние дни по городу распространяются с провокационными целями слухи о больших неудачах на фронте, о выступлении большевиков в тылу и пр. Мы предостерегаем наших читателей не доверять этим слухам и сохранять полное спокойствие. Слухи распространяются, очевидно, с целью создания паники в тылу и ясно, из каких источников они исходят».

Челябинский «Вестник Приуралья» спешит поддержать екатеринбургского собрата и публикует приказ командующего Западной армией генерал-лейтенанта от артиллерии Ханжина.

Генерал утверждает, что «в тылу находятся преступные лица, которые ведут агитацию за восстановление власти большевиков», и приказывает:

«Всем гражданам сел, деревень и станиц немедленно арестовывать и доставлять Военным Властям всех бунтарей большевиков и агитаторов…»

Затем командующий требует от своих дивизий «беспощадными мерами водворить порядок»; жителей, виновных «в укрывательстве, участии в восстании или хранении военного оружия», расстреливать, а их имущество и дома — сжигать.

Бывший фельдшер австро-венгерской армии, а ныне командующий Сибирской армией Колчака Рудольф Гайда считает приказы своих русских коллег болтовней — и подает генералам надлежащий пример. Газета публикует

«ПРИКАЗ ВОЙСКАМ СИБИРСКОЙ АРМИИ

9-го мая 1919-го года                 № 283                  г. Екатеринбург

Объявляю для сведения, что 5-го мая с. г. Военно-Полевым Судом, за побег с военной службы, приговорены к смертной казни через расстреляние солдаты Отдельного Бессмертного ударного генерала Гайда полка Николай Арапов и Кирилл Федотовских.

Приговор я утвердил.

7-го мая в 10 часов утра приговор приведен в исполнение.

Командующий Сибирской армией генерал-лейтенант Гайда .
Начальник штаба Генерального Штаба генерал-майор Богословский .
Помощник Главного Военного Прокурора театра военных действий при штабе Сибирской Армии Полковник Мельников ».

К Гривину, Ханжину и Гайде присоединяется «Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего Генерального Штаба Генерал-Майор Лебедев». В его приказе № 143 сказано:

«Некоторые новобранцы, находящиеся в действующих частях, обращаются с просьбами в волостные земские управы о выдаче им удостоверений о том, что они не добровольно поступили в Армию, а призваны по мобилизации, дабы, имея такое удостоверение, избавиться от притеснений со стороны большевиков в случае пленения.

Приказываю таких удостоверений не выдавать; начальствующим лицам разъяснить, что солдаты, возбуждающие такие ходатайства, не достойны звания русского воина, честно и открыто идущего на защиту своей родины».

Как трагически не понимают друг друга генералы и рядовые Колчака! Солдаты и сами считают, что «не достойны», но стоит им убежать, как их хватают и казнят пулей или веревкой.

Нет, нельзя утверждать, что в армии адмирала совершенно отсутствуют бойцы, пунктуально выполняющие приказ. Есть прекрасные образцы исполнения служебного долга. Об одном таком примере «Наш Урал» оповестил своих читателей двадцатого февраля 1919-го года. Газета напечатала рубрику «По России», которую открывало сообщение:

«Екатеринбург, 18-го февраля. В воскресенье, 16-го февраля, часовой караула из поезда адмирала Колчака на станции Екатеринбург-1 нанес штыком проходящему в свой вагон капитану чехословацкой службы Тихому глубокую рану, от которой названный офицер в понедельник вечером в местном госпитале скончался…»

Казалось бы, город с благостной печалью склонится над свежей могилой, предварительно воздав должное четким действиям караульного. Вместо этого екатеринбуржцы, среди коих, как всем известно, множество красных, стали всячески высмеивать перестаравшегося часового, проткнувшего союзного офицера. Досталось и чужеземцу: не ходи, дурак, где не положено! Это зубоскальство весьма возмутило Гайду. Нет, он, разумеется, не потребовал суда над убийцей своего соотечественника. Генерал-лейтенант вполне знал, чей человек заколол Тихого, — и не стоило ради безвестного капитана ссориться с самим воеводой Киселевым.

Некогда, как уверяли слухи, матрос Киселев, наглый храбрец и пьяница, спас жизнь Колчаку. Став верховным правителем и главковерхом, адмирал вспомнил пройдоху и назначил его на важный пост. Придравшись к небольшой оплошности главного коменданта ставки полковника Деммерта, адмирал заменил его моряком.

Киселев быстро вошел в роль начальника войск ставки. Он обрядился в сербскую форму и заставил звать себя «воевода». Поддерживаемый Колчаком, пройдоха учредил собственную следственную комиссию, сам производил своих солдат в офицеры.

Генерал Гоппер, в прошлом также главный комендант ставки, говорил Гайде, что матрос грабил и убивал не только граждан Омска, но и своих офицеров. Очистив карманы и саквояжи «братьев по святому делу», Киселев увозил обобранных на дальний берег Оми — и стрелял или рубил их.

В сводках они значились — «провокаторы», «тайные агенты коммунистов» и прочее. Много ли стоил для «самодержца», как Киселева называли в ставке, заезжий капитан Тихий? Моряк доложил верховному, что чех шел к вагону главковерха с револьвером в руке, за что и поплатился головой.

Однако и сделать вид, что ничего не произошло, надменный Гайда не мог. Через две с лишним недели после «инцидента» генерал напечатал в «Нашем Урале» «Приказ войскам Сибирской Армии № 93». Он негодовал по поводу слухов, связанных с гибелью Тихого, и, конечно, грозил распространителям «враждебных толков» суровыми карами.

Впрочем, о чешском капитане быстро забыли: своей крови не оберешься! Крики засекаемых розгами, свист казачьих шашек, плач женщин и детей становились настолько громкими, что их слышали не только Россия, но и весь мир. И тогда верховный и генералы поменьше, морщась и негодуя, попытались заглушить вопли суесловием своих речей.

«ПРИКАЗ ВОЙСКАМ СИБИРСКОЙ АРМИИ

6-го мая 1919-го года                 № 275                 г. Екатеринбург

Официальные донесения и жалобы обиженных и пострадавших указывают, что самочинные расправы, порки, расстрелы и даже карательные экспедиции, чинимые представителями власти, к сожалению, не прекращаются…»

Вот видите — черным по белому написано — «к сожалению».

А что думают по этому поводу сами «представители власти»? Пожалуйста:

«В настоящее время, — сообщает сибирским журналистам Председатель Совета Министров Вологодский, — страна управляется эксцессами, которые не могут быть терпимы далее, так как деморализуют население и подрывают доверие к правительству. Необходимо устранить эту ненормальность и ввести жизнь в более правильные условия, так как порками и расстрелами невозможно установить прочного порядка».

Теперь-то, можно надеяться, все ясно? Правительство порет и стреляет граждан, а премьер правительства сообщает прессе, что это вредит правительству!

Двадцать шестого июня 1919 года Колчак издает приказ № 154, в котором сообщает, что в его гражданских и военных учреждениях сплошь и рядом существуют «…борьба отдельных самолюбий и мелкие честолюбивые желания выставить всячески свою работу и по возможности опорочить работу соседа и набросить на нее тень, что создает атмосферу взаимной недоброжелательности и подозрительности». Посему адмирал категорически требует «прекращения розни». Воистину —

Бывали хуже времена,

Но не было подлей!

Однажды все «демократические», «беспартийные», «литературные» и прочие газеты, как сговорившись, напечатали следующее:

«ОСВЕДОМИТЕЛЬНЫЙ ОТДЕЛ ШТАВЕРХА ОБЪЯВЛЯЕТ

конкурс на темы: Возникновение деятельности и политика Российского правительства, возглавляемого Верховным Правителем; Война против большевиков и ее цели.

За статью на каждую тему предназначены три премии в 3000, в 2000 и 1000 рублей…»

Ваш агент просмотрел почти все подшивки газет, выходящих в царстве Колчака: ни на одной странице нет ни одного отклика, свидетельствующего о желании заработать 3 000 сребреников. Деньги, как нетрудно угадать, остались в кассе осведверха.

Приходилось самим «разбойникам пера и бандитам печати» сочинять гимны начальству, науськивать читателей на красных, лобызать лампасы генералов.

Пермская газета «Освобождение России» двадцать девятого марта 1919 года уведомляла:

«СОВЕЩАНИЕ ГЕНЕРАЛА ПЕПЕЛЯЕВА С СОТРУДНИКАМИ МЕСТНОЙ ПРЕССЫ

…Давая дальнейшие указания, генерал Пепеляев выразил желание, чтобы издавалась по возможности ежедневная газета, в которой видное место должна занимать беллетристика соответствующего склада и даже стихи. Только «не про луну, да про любовь, а стишки, занятные для простого солдата», — пояснил генерал».

Здесь каждое слово достойно восклицания, и газета стремится увековечить тирады солдафона.

Недалекий Пепеляев любит покрасоваться своей засаленной одежкой и самостоятельностью своих суждений, старых, как мир.

Свертывая беседу, он внезапно заявляет, что его дивизии плохо знают Верховного, что ему, Пепеляеву, в беседах говорят: «Колчак — француз».

Лакеи печати слушают с пониманием, и через неделю та же газета объявляет:

«ИЗДАТЕЛЬСТВОМ «ОСВОБОЖДЕННАЯ РОССИЯ» ВЫПУЩЕНЫ В ПРОДАЖУ БРОШЮРЫ

1) Верховный Правитель А. В. Колчак.

2) Генерал А. Н. Пепеляев. По цене 50 копеек экземпляр.

Оптовым покупателям 20 процентов скидки».

Челябинский «Вестник Приуралья» опубликовал третьего июля 1919 года следующее официальное сообщение:

«Советской властью издан декрет об изъятии из библиотек и сожжении сочинений контрреволюционных писателей, идеологов буржуазного общества: Карамзина, Крылова, Грибоедова, Островского и Чехова…»

А теперь разрешите для сравнения вспомнить общеизвестные факты, о которых сообщала пресса всего мира.

В начале нынешнего, 1919 года американская миссия на Парижской мирной конференции отправила в Советскую Россию полковника Буллита. Вместе с ним в Петроград приехал капитан В. В. Петит. Оба американца впоследствии рассказали о том, что видели.

Вот что писал Петит:

«Мне не надо говорить, что бо́льшая часть сообщений о творящихся в России ужасах, жестокостях и безнравственности фабрикуется в Выборге, Гельсингфорсе или Стокгольме… В Петрограде господствует порядок, и, быть может, в этом отношении Петроград — единственный в мире город таких размеров без полиции. Мне лично кажется, что в Петрограде жизнь в большей безопасности, чем в Париже».

А вот что сообщает Буллит:

«Я никогда не слыхал более естественного, веселого смеха, чем, когда сообщил Ленину, Чичерину и Литвинову, что почти весь мир верит, что женщины в России «национализированы». Эта ложь представляет столь дикую фантазию, что они даже не сочли нужным опровергать ее. Никогда в России уважение к женщине не было так высоко, как теперь. Как раз, когда я прибыл в Петроград, был праздник — день женщины и матери».

И еще одно сообщение Буллита:

«Достижения народного комиссариата просвещения, руководимого Луначарским, очень значительны. Все русские классики переизданы в количестве от 3 до 5 миллионов экземпляров и продаются населению по низким ценам. По всей России открыты тысячи новых школ, как для детей, так и для взрослых».

Нетрудно заметить: ни одна газета колчакии не дает слова рабочим. Но зато какие Ювеналовы бичи свистят над их головой! И в прозе, и в стихах.

Трагедийной силы и немалого художественного мастерства достигает приказ генерал-майора Велька. Начальник Челябинского гарнизона первого мая 1919 года учит подчиненных: следите за рядовыми, что не отдают чести, так как среди них «могут быть не члены армии, а скрывающиеся под серой шинелью волки в овечьей шкуре».

И все-таки далеко позади оставляет эту прозу поэзия «Курганской свободной мысли». Задолго до генерала Велька, а именно двадцать третьего августа 1918 года, газета напечатала вот что:

«ПОЛИТИКИ

На общем собрании курганских кожевенных рабочих одиннадцатого августа постановлено: всецело стоять за восстановление „советов рабочих депутатов“

Эх вы, соль земли Курганская!

Нам никак вас не понять,

Неужели лишь германская

Палка может вас унять?..

      Собралися кожрабочие

      Про дела поговорить,

      Кто же дал им полномочия

      Нам политику творить?

Кругозор ведь ваш умеренный:

Шило, гвозди, дратва, вар,

Закаблучье и кожевенный

Разный нужный вам товар…

      Чтобы быть министров критиком —

      Надо нечто больше знать,

      И сапожникам-политикам

      Нос нельзя туда совать!..

Эх, политики бездарные,

Упаси от вас нас Бог!

Будем вам мы благодарные

За работу лишь сапог!..

      Лучше шейте-ка прилежнее

      Обувь разную вы нам…

      Дело будет понадежнее,

      Да… и выгоднее вам!..

БИЧ»

Курганская газета «Земля и труд» тогда же, шестнадцатого августа, вторит «Курганской свободной мысли»:

«АРЕСТЫ В ЧЕЛЯБИНСКЕ

Начались аресты пимокатов, заявивших себя при советской власти решительными сторонниками последней».

Порой «Бичи» переходят на прозу, и тогда рождается следующее: «Граждане, любите каппелевцев!» («Курганская свободная мысль», двадцать второго февраля 1919 года).

Та же газета зовет попутно обожать отряд атамана Анненкова, который «дал обязательство не пить спиртных напитков».

Вечно пьяная разбойная банда Анненкова, несущая на своих знаменах череп и скрещенные кости и провозгласившая лозунг «Дави всех!», грабит своих и чужих, насилует женщин. Но, по словам курганской газетки, она — всего лишь тихая артель ангелов.

Кстати, как с женщинами?

Что на фронте феминизма?

Здесь, снова опережая своих иногородних коллег, «Курганская свободная мысль» публикует опус, не лишенный остроумия:

«МАЛОДУШИЕ

Обозревая списки кандидатов в гласные, я заметил женскую фамилию. «Опечатка», — подумал я. Но читаю дальше: председательница дамского…»

Если так, то почему же одна? Неужели во всем Кургане, где дамы так славятся радушием и хозяйственностью, не нашлось еще достойной?!

Говорят, один курганский феминист составил список, в котором кандидатов в гласные было столько же, сколько и кандидаток. Кандидаты запротестовали.

«Я снимаю свою фамилию, — сказал один, — в списке слишком много знакомых дам, провожай их после заседания, как разводящий».

«Я боюсь увлечься», — признался другой.

Третий прохрипел: «И выразиться по-человечески будет нельзя».

Четвертый выразил уверенность, что трудно будет поддерживать порядок, а пятый смущенно заявил: «Меня жена не пустит!».

Какое малодушие!»

(Тринадцатое мая 1919-го года).

Екатеринбургская «Уральская жизнь» весь конец марта и начало апреля 1919-го года зазывала горожан в «Колизей», на весьма соответствующий моменту боевик —

«ЧАША ЛЮБВИ И СМЕРТИ»

В Екатеринбурге уже ощущаются удары и жар далеких сражений, а «Наш Урал», вторя собрату, изо дня в день сообщает на первой полосе:

«ХАРИТОНЬЕВСКИЙ САД И ИНТИМНЫЙ ТЕАТР СЕГОДНЯ:

1) Оперетка «Жених и попугай».

2) Комедия «Дамочка с пружинкой».

Все это однако мало помогало делу, и тогда главковерх и генералы помельче подавали вынужденные примеры меломании, посещая спектакли и концерты.

«Наш Урал» опубликовал телеграмму «Российского телеграфного агентства» (РТА) о том, что второго марта в городском театре Омска состоялся концерт для Верховного Правителя. Адмирал в течение двух часов наслаждался английской музыкой, которую выдували из труб и выколачивали из барабанов солдаты Гемпширского пехотного батальона.

Тремя месяцами раньше почтил искусство своим присутствием атаман Семенов. Сын русского промышленника и монгольской княжны, Семенов залил кровью страну между станцией Маньчжурия и озером Байкал. Кровь плескалась в его глазах, когда он приказывал казачью́ жечь, рубить и грабить всех подряд и никого не жалеть. Временами он посылал к черту Колчака, англичан, американцев, чехов, если они случались у него на дороге.

Тогда белые газеты позволяли себе лаять в адрес атамана, на что сей последний не обращал ни малейшего внимания.

Так, «Ирбитский вестник» в статье «Семеновская вотчина» в январе 1919 года писал, что образовалось «новое государство» палача-атамана, где царит режим застенка и террора, плетей, порок и издевательства.

У Семенова было две любви, главная и побочная. Он страстно, до самозабвения обожал Японию, микадо, самураев и, особенно, деньги, которые ему ссужала под будущие проценты Страна восходящего солнца. И еще он любил, малой страстью, барона Романа Федоровича Унгерна фон Штернберга, который, как и Семенов, ценил превыше всего музыку шашек и пуль.

Атаман считал себя уже главой некоего восточного государства.

Он рассылал в разные ближние страны своих эмиссаров, в том числе жену.

Сибирская «Заря» напечатала следующую статью об этом:

«Известно, что жена Семенова с большой свитой приехала в Японию и была встречена там, как «персона». Представители японской печати интервьюировали польщенную «атаманиху», и газета «Асаки» опубликовала сенсационную заметку под названием: «Мадам Семенова любит японцев». Эта мадам, между прочим, заявила, что любовь вполне взаимна, и она, Семенова, приехала на острова — «воздать почтение Японии и японцам, у которых мы в неоплатном долгу и которыми мы чрезвычайно восхищаемся».

«Заря» заключала:

«Из всего этого можно сделать только один вывод: господин Семенов любит Японию, правда, меньше, чем себя, но, несомненно, больше, чем Россию».

Заметим попутно, что вскоре Колчак и Семенов упадут друг другу в объятия, а в белых газетах появится следующее известие:

«ЗАКРЫТИЕ ГАЗЕТЫ «ЗАРЯ»

Омск, 26-го июня (РТА). Приказом наштаверха закрыта газета «Заря» без права возобновления под другим названием за помещение статьи с неправильными сведениями по военно-организационным вопросам и за вмешательство в вопросы военного командования».

Вот так: не стремись быть роялистом более, чем король!

Однако вернемся к Семенову.

Печать сообщала:

«Двадцатого декабря в театре, где шла оперетка «Пупсик», появился со своей атаманихой некоронованный владыка Читы. Его проводили в «губернаторскую ложу».

Как только потух свет, с верхнего яруса в Семенова бросили бомбу. Она не взорвалась. Бросили вторую. Взрыв потряс театральное помещение. В ту же минуту раздались два револьверных выстрела.

Осколки и пули серьезно ранили самого Семенова, офицера его свиты серба Ристича и еще двадцать человек.

Казаки тотчас оцепили театр, но обыски ничего не дали».

Вот видите, как бывает: атаман пришел приобщиться к искусству, а в него кидают бомбы и палят из револьверов. Так можно возненавидеть на весь век не только оперетку «Пупсик», но и всю Мельпомену, или как она там называется, черт ее дери!


…Павлуновский закончил чтение обзора и усмехнулся. Материал и впрямь представлял немалую ценность для советской пропаганды и красных газет. Да и не только для нынешнего дня. Минут годы — и если все эти «Голоса…» и «Вестники…» попадут на глаза будущему гражданину и читателю России, то он, без всякого сомнения, подивится глупости, ограниченности и наивности всех этих «внепартийных» и «демократических» колчаковских листков, их слепоте, их злобе к тому новому миру, который рождался в муках и в потоках клеветы.

Иван Петрович позвонил в квартиру Маши Черняк, извинился, сказал, что он рано утром уезжает на позиции, и попросил женщину напечатать обзор в трех экземплярах. Первый предназначался Москве, второй — пропагандистам фронта, и третий — армейской печати. Оригинал донесения оставался в делах особого отдела.

Это была последняя поездка Павлуновского на линию огня. В Уфе уже был получен приказ о переводе чекиста в Москву, и Иван Петрович хотел перед отъездом повидаться и проститься с боевыми товарищами.

Он еще раз извинился перед Машей Черняк и положил трубку на аппарат.

Начинался новый день войны.

* * *

Собираясь выезжать в Москву, Павлуновский передал шифровальщикам новое задание для «Серпа».

Ответ из Челябинска пришел раньше, чем ожидалось, но, тем не менее, Иван Петрович уже был в пути, и донесение разведчика передали новому начальнику особого отдела Петру Васильевичу Гузакову. Это был высокий худощавый человек, лицо которого несколько утяжеляли большие черные усы.

Гузаков медленно прочитал донесение агента и, оставив бумаги на столе, некоторое время сидел без движения.

Мысли его приняли направление, совсем не связанное с только что полученным докладом. Петр Васильевич думал о Павлуновском, который теперь уже, вероятно, принимает дела в Особом отделе ВЧК. Пост первого заместителя там ему предложил Феликс Эдмундович, и это, конечно же, вполне заслуженная честь.

В партии хорошо знали Павлуновского. Совсем юношей, в девятьсот пятом году, он вступил в РСДРП и вскоре стал признанным вожаком военной организации курских большевиков.

Тюрьма и ссылки не помешали юноше читать и учиться, и он ухитрился экстерном окончить гимназию.

В одиннадцатом году, отбыв ссылку, Павлуновский приехал в Питер и с головой ушел в дела революции, что, впрочем, опять не расстроило его планов, и он сдал экзамен за юридический факультет.

Затем молодой человек вел партийную работу на Путиловском заводе, воевал в окопах мировой войны, учился в Петергофской школе прапорщиков.

В октябре семнадцатого года он, уже опытный революционер, становится сотрудником Военно-революционного комитета и работает здесь рядом с Дзержинским, Подвойским, Петерсом.

Павлуновский отличился в боях, возглавив отряд балтийских и черноморских моряков, и вскоре был введен в первую Ставку Советского Главнокомандования.

Иван Петрович оставил по себе отменную память. Изучая в начальные дни работы наказ чекистам, принадлежащий, как говорили, перу Дзержинского, Гузаков подумал, что весь облик его предшественника идеально соответствует этому наказу[62]Позже И. П. Павлуновский выполнял обязанности первого заместителя Особого отдела ВЧК, полномочного представителя ВЧК в Сибири, члена Сиббюро ЦК РКП(б), После гражданской войны последовательно занимал посты заместителя наркома рабоче-крестьянской инспекции, члена президиума ВСНХ, заместителя наркома тяжелой промышленности. С 1930 года — член Президиума ЦКК, затем — кандидат в члены ЦК партии и член Президиума ЦИК СССР. Умер в 1940 году..

«Памятка сотруднику ЧК…» требовала:

«Быть всегда корректным, вежливым, скромным, находчивым.

Не кричать, быть мягким, но, однако, нужно знать, где проявлять твердость…

Каждый сотрудник должен помнить, что он призван строго соблюдать советский революционный порядок и не допускать нарушения его: если он сам это делает, то он никуда не годный человек и должен быть исторгнут из рядов комиссии.

Быть честным и неподкупным, потому что корыстные влечения есть измена рабоче-крестьянскому государству и вообще народу…»

Да… Трудно будет ему, Гузакову, равняться с Павлуновским…

Впрочем, Петр Васильевич скромничал, и это можно понять. А если говорить правду, за его плечами годы испытаний, вечный риск, аресты, каторга, эмиграция. Член партии с того же пятого года, что и Павлуновский, Гузаков был делегатом шестого съезда большевиков, где, вместе с Цвиллингом и Правдиным, представлял юг Урала.

Была, конечно, и разница в их жизни. Гузаков родился в Симском заводе и, значит, был уроженец горно-заводского Урала, тех самых мест, где теперь шла война.

Именно по этой причине Петр Васильевич не очень любил свой кабинет и рвался за линию фронта, туда, где заводы готовились взорвать адмиральские тылы.

Сиббюро ЦК согласилось с Гузаковым и приняло его замысел: создать спецотряд, одеть коммунистов в шинели с погонами и переправить к белым: вот когда загремят от динамита мосты «чугунки», склады и казармы врага!

Готовясь к походу в тыл неприятеля, Петр Васильевич с особым интересом вчитывался в донесения своей разведки из-за линии фронта.

Вероятно, именно потому он снова придвинул к себе доклад, присланный «Серпом».

…Внезапно в дверь постучали.

Вошла Черняк, сказала официальным тоном:

— Товарищ Гузаков, в нашем дворе построен спецотряд. Люди в форме с погонами. Они ждут вас.

— Хорошо, я иду, — поднялся со стула начальник особого отдела. — Прощайте, Маша. Не поминайте лихом, коли не вернусь. Всяко бывает.


Читать далее

КНИГА ПЕРВАЯ. ПРИГОТОВИТЬСЯ К РУКОПАШНОЙ!
ГЛАВА 1. НА ЛИНИИ ФРОНТА, В ДЮРТЮЛЯХ 13.04.13
ГЛАВА 2. ДАЕШЬ УРАЛ! 13.04.13
ГЛАВА 3. В СТАРОМ ПУЛЬМАНЕ 13.04.13
ГЛАВА 4. КРАСНАЯ УФА, ИЮНЬ 1919-го 13.04.13
ГЛАВА 5. ТЕНИ СОЙМАНОВСКОЙ ДОЛИНЫ 13.04.13
ГЛАВА 6. ПЕРЕД ПРЫЖКОМ 13.04.13
ГЛАВА 7. В ГЛУШИ ОТВЕСНЫХ СКАЛ УРАЛА 13.04.13
ГЛАВА 8. СПОР В БЕРДЯУШЕ 13.04.13
ГЛАВА 9. ПРИГОТОВИТЬСЯ К РУКОПАШНОЙ! 13.04.13
ГЛАВА 10. ТАСЬКА И КАПИТАН ГАНЖА 13.04.13
ГЛАВА 11. НАТИСК 13.04.13
ГЛАВА 12. ТАГАНАЙ — ПОДСТАВКА ЛУНЫ 13.04.13
КНИГА ВТОРАЯ. ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЕ!
ГЛАВА 13. МЯТЕЖИ И КАЗНИ 13.04.13
ГЛАВА 14. ПОЭМА ГРАББЕ 13.04.13
ГЛАВА 15. КНЯЖНА ЮЛИЯ 13.04.13
ГЛАВА 16. ФЛИГЕЛЬ В ГЛУБИНЕ ДВОРА 13.04.13
ГЛАВА 17. КОМУ ПОВЕМ ПЕЧАЛЬ МОЮ? 13.04.13
ГЛАВА 18. В ПОДВАЛАХ ДЯДИНА 13.04.13
ГЛАВА 19. КОРНИ 13.04.13
ГЛАВА 20. КУРЕНЬ УХОДИТ В РЕВОЛЮЦИЮ 13.04.13
ГЛАВА 21. «СЕРП» СООБЩАЕТ 13.04.13
ГЛАВА 22. МИХАИЛ МОКИЧЕВ — РЯДОВОЙ УРАЛА 13.04.13
ГЛАВА 23. ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ 13.04.13
ГЛАВА 24. КРАСНЫЙ УРАГАН 13.04.13
ГЛАВА 25. ВОСТРЕЦОВ АТАКУЕТ КАППЕЛЯ 13.04.13
ГЛАВА 26. СРОЧНО! СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО! 13.04.13
ГЛАВА 27. ПЫЛАЮЩИЙ ИЮЛЬ 13.04.13
ГЛАВА 28. ВСТАВАЙ, ПРОКЛЯТЬЕМ ЗАКЛЕЙМЕННЫЙ!.. 13.04.13
ГЛАВА 21. «СЕРП» СООБЩАЕТ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть