Онлайн чтение книги Голодный гоблин
Часть третья. ДЕТЕКТИВЫ ДЛЯ «УДОЛЬФО»

Глава 9

Телеграмма, которая была доставлена на Вигмор-стрит вскоре после полудня, гласила:

«ПРОВЕЛ РАССЛЕДОВАНИЕ. НАДЕЮСЬ, СМОГУ УБЕДИТЬ ВАС СЕГОДНЯ В ПОНЕДЕЛЬНИК ПРИМЕРНО В ДВА ЧАСА ДНЯ ЗАГЛЯНУТЬ КО МНЕ НА ГЛОЧЕСТЕР-ПЛЕЙС, 90, ПОРТМАН-СКВЕР. ЕСЛИ ВАС УСТРАИВАЕТ, ОТВЕЧАТЬ НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО. БУДУ РАД ВОЗОБНОВИТЬ ЗНАКОМСТВО И ДУМАЮ, ВЫ НЕ СОЧТЕТЕ, ЧТО ВАШЕ ВРЕМЯ ПОТЕРЯНО ВПУСТУЮ.

Уилки Коллинз».

После очередной утомительной ночи Кит проснулся в спальне своих апартаментов в «Лэнгеме» лишь после полудня. Хотя время завтрака прошло, он знал, что достаточно спуститься в обеденный зал внизу. И там можно заказать то, что вам нравится, и попросить, чтобы все подали в номер.

Кит заказал яичницу с ветчиной, тосты, мармелад и кофе. Меланхоличный официант, обслуживавший его в гостиной, рядом с прибором положил и телеграмму.

После сытного завтрака он побрился, принял ванну и, не теряя времени, оделся, предвкушая первую за день сигару. Он подумал, что знает, каким расследованием должен был заниматься мистер Коллинз. Глочестер-Плейс и Портман-сквер были совсем рядом с Бейкер:стрит. И приглашение в два часа на встречу с Уилки Коллинзом его вполне устраивало, потому что через час его ждала встреча на соседней Бейкер-стрит.

Адрес на Глочестер-Плейс, куда ровно со вторым ударом часов экипаж доставил Кита, принадлежал солидному и элегантному зданию: три этажа из темно-красного кирпича, фасад облицован бесцветным камнем. Дверь открыла довольно привлекательная юная девушка с пышной копной волос, которая не походила ни на хозяйку, ни на прислугу, хотя от первой в ней все же было больше, чем от последней.

Сегодня, в понедельник, вернулись те холода, что стояли в пятницу. Когда девушка провела Кита в комнату справа от входных дверей, уставленную книгами, полную уютного беспорядка, хозяин дома поднялся из кресла, стоявшего у растопленного камина в противоположной стене.

По крайней мере сегодня Уилки Коллинз не выглядел больным; казалось, он сдерживает сильное возбуждение. Взъерошенный как обычно, он жестом показал гостю на кресло по другую сторону от камина.

– Садитесь, мой дорогой друг! Ах да, девушка! – воскликнул он, отвечая на невысказанный вопрос Кита о девушке, которая уже успела исчезнуть. – Это Каро Младшая, что не является ее настоящим именем, но будет. Это дочь миссис Грейвс, которая живет здесь; я рад, что могу предоставить крышу над головой и Каро. Садитесь, прошу вас! Я должен бы был пригласить вас к ленчу, но у меня остался всего лишь сандвич...

– Поскольку я покончил с завтраком всего лишь час назад, сэр, такое гостеприимство совершенно излишне. – Кит бросил взгляд на письменный стол между двумя высокими окнами. – Это ваш рабочий кабинет, мистер Коллинз?

– В общем-то нет. Я пишу главным образом в комнате наверху, в задней части дома.

– Сейчас вы тоже работаете?

– В данный момент я вообще не работаю. Мой последний роман «Муж и жена» скоро будет опубликован здесь и в Америке. В нем нет никаких тайн; я поставил перед собой цель, кроме всего прочего, рассказать некую нравоучительную историю – выступить против нашей мании прославлять безмозглый атлетизм. – Уилки Коллинз спохватился: – Впрочем, хватит! Иу почему я такой плохой хозяин? Я хотел бы дать вам понять, какую я испытываю радость от вашего появления. Что вы предпочитаете?

– Сейчас никаких напитков, благодарю вас, хотя от сигары не отказался бы.

Кит выбрал сигару и раскурил ее. Его хозяин взял одну и для себя, но садиться не стал.

– Да, мой юный друг, я самым высоким образом оценил ваше общество за ленчем в тот день. Видите ли, если я правильно понимаю, вы мыслите совершенно по-иному, чем я. Скажите мне, как человек, который так долго отсутствовал в Лондоне: поразило ли вас обилие перемен за время вашего отсутствия?

– Думаю, что весьма, но вот одно осталось неизменным.

– Да?

– По-прежнему перекапывают улицы, – с возмущением ответил Кит. – Когда я в начале 60-х уезжал, еще не кончились работы по сооружению новой системы сточных вод – теперь они начали разрывать огромные районы для подземной железной дороги.

– Существующие линии подземной железной дороги, – сказал Уилки Коллинз, – вступили в строй сравнительно недавно. С их помощью удалось разгрузить, хотя и немного, заторы на улицах. Они не вышли из строя, как предсказывали, и если вы не возражаете против дыма и шлака, то можете путешествовать с приличной скоростью и не испытывая острого дискомфорта.

И тут его поведение изменилось.

– Но я пригласил вас, – сказал он, выпрямляясь в кресле, – не для того, чтобы обсуждать проблемы быстрого перемещения. Есть и другие проблемы – более личные и настоятельно требующие немедленного внимания.

– Они касаются Нигела Сигрейва?

– Ах, вы догадались? Я так и думал. Этим утром по приглашению полковника Хендерсона, вместе с самим полковником и старшим инспектором Гобом из уголовного отдела Скотленд-Ярда, я нанес визит в Хампстед. Полковник Хендерсон считает, что нашел дело, в котором я могу оказать ему содействие. Я достаточно нахален, чтобы тоже так считать, хотя, может, по другим причинам, чем он. И в любом случае я остаюсь детективом-любителем. – И детектив-любитель, погрузившись в молчание и глядя на огонь, затянулся сигарой. – Полковник Хендерсон, – продолжил он, – уже получил набросок предварительного отчета от суперинтендента Брунсвика. В доме Сигрейва мы встретили самого Брунсвика, а также доктора Весткотта, который прошлой ночью присутствовал на месте событий. Брунсвик и доктор Весткотт дали нам полный отчет об обстоятельствах, которые сопутствовали этой странной и в высшей степени сенсационной попытке убийства. Насколько я понимаю, прошлой ночью суперинтендент допоздна опрашивал всех свидетелей, включая и вас?

– Именно этим он и занимался. И оказался не так плох, как я предполагал.

– Не так плох? А вы сами предполагали, что окажетесь объектом подозрений?

– Нет, вот это вряд ли. – Перед глазами Кита живо всплыла эта сцена. – Разве что доктор Весткотт недвусмысленно предостерегал меня, вот и все. Он заверял, что Брунсвик может взяться и за Мюриэль Сигрейв, говоря, что эта обыкновенная полицейская практика. Так вот, Брунсвик этого не сделал. Он был вежлив со всеми, и особенно с Мюриэль Сигрейв. Впрочем, столь же мягко он обращался с Пат Денби или Сьюзен Клейверинг. Кроме того, у Мюриэль было железное алиби.

– Да, так я и понял. То есть повода для взрывов возмущения и бурных вспышек не было?

– В том смысле, какой вы имеете в виду, – не было. Сначала мы все были удивлены поведением сэра Хьюго Клейверинга. Он был решительно настроен как можно скорее забрать домой свою племянницу и беспрестанно говорил о каких-то своих дурных предчувствиях. Потом уже выяснилось, что в начале этого вечера к нему домой явился юный Харви Туай-форд и действительно перепугал его своими мрачными предсказаниями. Роль пророчицы он играл куда успешнее, чем доктор Весткотт.

– Харви Туайфорд, Харви Туайфорд, – задумчиво пробормотал мистер Коллинз, продолжая рассматривать своего гостя. – В этом имени звучит что-то знакомое. Кто это – Харви Туайфорд?

– Нарушитель спокойствия. Я рассказывал вам о нем в «Младшем Атенеуме», когда вы хотели узнать, что случилось в пятницу вечером. Харви Туайфорд – кузен Пат Денби. И, кроме того, приятель Джорджа Боуэна... если вы помните Джорджа.

– Более чем хорошо. Он не только польстил мне подражанием моему литературному стилю, но и был одним из тех молодых людей, которым я пытался диктовать, когда лежал в постели с приступом подагры. Как и остальные, он не справился с задачей, потому что не мог выносить вида человеческого существа, терзаемого болью. Но лучше я продолжу свою историю о том, что увидел утром и услышал в Хампстеде.

Автор повествования, погрузившись в раздумья, снова сделал паузу.

– Услышав от суперинтендента Брунсвика и доктора Весткотта отчет об этих показаниях, – продолжил он, – мы – полковник Хендерсон, старший инспектор Гоб и я – поднялись наверх в комнату к мистеру Нигелу Сигрейву.

– Как он себя чувствует?

– Слишком возбужден, несмотря на старания его врача. Он по-прежнему прикован к постели, но держать его в таком положении довольно трудно; он так и брызжет энергией. Не успели мы задать ему вопрос, как он перехватил инициативу и уже не упускал ее. Первым делом он потребовал ответить, знакомы ли мы с событиями прошлой ночи. Когда мы заверили его в этом, он заявил, что сделал важное открытие. Но оповестит о нем, если мы пообещаем, что оно не пойдет никуда дальше и никто – за одним исключением – о нем не узнает, пока не возникнет необходимость предъявить его доказательство в суде. Полковник Хендерсон от имени всех нас дал такое обещание. Затем...

Сигара Уилки Коллинза сошла на нет. Он швырнул окурок в огонь, встал с кресла и теперь стоял спиной к каминной полке. Казалось, что он сам кипит буквально демонической энергией, и Кит не мог оторвать от него взгляда.

– Сигрейв изложил свое открытие с такой потрясающей откровенностью, что мы лишь изумленно уставились на него. Я и сам нередко с пренебрежением относился к условностям, как в словах, так и в делах. И тем не менее я никогда не говорил даже с близкими друзьями и тем более с незнакомцами о таких интимных материях, как наш авантюрист-путешественник. Думаю, сделал он это потому, что знал полковника Хендерсона, доверял ему и доверие это распространялось на старшего инспектора Гоба и даже на меня.

– Так в чем была суть этого открытия?

– Он сказал, что уже какое-то время подозревает, что его жена, урожденная Мюриэль Хилдрет, не является той молодой женщиной, на которой он женился примерно восемнадцать месяцев назад. Она обманщица (суккуб, как он назвал ее), обладающая таким полным физическим сходством и настолько хорошо подготовленная к этой роли, что он обнаружил разницу лишь в глубоко интимной сфере, о которой я не считаю нужным распространяться.

– Но мне-то вы расскажете?

Мистер Коллинз предостерегающе поднял палец:

– Кроме требования соблюдать молчание Нигел упомянул об исключении для одной личности. Эта личность – вы. Фактически Сигрейв пошел еще дальше. В субботу вечером, сообщил он нам, он поделился своими сомнениями с вами, но в тот момент вы убедили его, что он, должно быть, ошибается.

– Нигел сам себя убедил в этом, вот и все. Я ему почти ничего не сказал. А теперь он уверен, что его первоначальное мнение было совершенно правильным, не так ли?

– Скажем, он почти уверен. – Уилки Коллинз изобразил в воздухе какую-то неопределенную фигуру. – Похоже, когда прошлым вечером он пригласил леди в оранжерею, то хотел подвергнуть ее какому-то испытанию. Его спутница, если она на самом деле была псевдоженой, могла и соответствовать внешности Мюриэль, и знать события их совместной жизни. Но была одна деталь, которую обманщица не могла так уж безукоризненно подделать.

– Ее почерк?

– Ее почерк, – согласился детектив-любитель, полный той же самой демонической энергии. – У него был экземпляр «Грозового перевала» с дарственной надписью неоспоримо подлинной Мюриэль, которую она сделала до их свадьбы, – он-то и привлек его внимание. Этим утром в своей спальне Сигрейв привлек наше внимание к блокноту, который был при нем. Во внутреннем кармане пиджака, добавил Нигел, он таскал карандаш, который, должно быть, выкатился, когда он упал.

– Я помню этот карандаш!

– Как и я. Полковник Хендерсон предъявил его. Он был найден в оранжерее, и Сигрейв опознал в нем свой черный грифельный карандаш. «Эта история не должна обрести известность! – вскричал он. – Ни для кого! Вы это понимаете? Прошлым вечером я подумал, что у меня хватит решимости предстать перед ней лицом к лицу и задать ей прямой вопрос. Но сейчас я не уверен. Если кто-то и разберется в ней, то это должен быть я, и только я, но до сих пор не уверен, смогу ли я. Эта история не может быть предъявлена всему миру – помните, вы обещали, – пока не встанет вопрос об уголовном расследовании. А этого никогда не должно случиться».

– Нигел сказал что-нибудь еще?

– Он сказал: «Та чародейка, что делит со мной стол и постель, – это не Мюриэль. Женщина может во многом измениться, но она не может изменить тому, как выражает свою любовь. Если не...»

– Что «если не...»?

– Он отказался говорить или давать какие-то объяснения, – ответил Уилки Коллинз. – А теперь могу ли я спросить, как вы смотрите на всю эту историю с обманом, которую вы явно не хотите комментировать? Это подлинная Мюриэль или поддельная – и есть ли доказательства в пользу той или иной точки зрения?

Кит тоже помедлил, прежде чем ответить.

– Я склонен думать, что такие доказательства имеются, мистер Коллинз, и считаю их вполне удовлетворительными. Даже рискуя услышать упрек в нежелании сотрудничать, я должен устраниться от ответа на этот вопрос, пока не посоветуюсь с некоей леди... нет, не Мюриэль Сигрейв... с кото-рой должен встретиться недалеко отсюда в три часа. Есть тут что-то еще, о чем я мог бы рассказать вам?

– Есть – и много, если на то будет ваше желание. Отойдя от огня, который уже слишком сильно разгорелся, хозяин дома несколько развернул кресло, заставив гостя сделать то же самое, так что, усевшись, они оказались лицом друг к другу по обе стороны от камина.

– Ваш рассказ о событиях прошлой ночи оказал бы неоценимую помощь. Я припоминаю, что, когда вы описывали суматоху пятничного вечера, вы продемонстрировали врожденное журналистское умение дословно цитировать и отбирать живые подробности. Сможете ли вы так же описать и канун Дня Всех Святых?

Кит исполнил просьбу, объяснив предварительно, как складывался субботний вечер.

Он начал с того момента, когда они с Пат в ее карете прибыли в «Удольфо» к самому концу вечера. Он четко, объективно и беспристрастно описал все факты. Уилки Коллинз, успевший раскурить вторую сигару, слушал очень внимательно, почти не задавая вопросов. Один из вопросов он задал, лишь когда Кит рассказывал, как Нигел попросил Мюриэль присоединиться к нему в оранжерее, и описал, как Нигел вынул карандаш из внутреннего кармана пиджака и прежде, чем положить его обратно, вскинул в воздух.

– Словно он сознательно хотел обратить ваше внимание на этот карандаш?

– Такое у меня сложилось впечатление, мистер Коллинз.

– Вам не кажется, что это наводит на какие-то мысли?

– Да, – ответил Кит. – И сразу же после этого Нигел заговорил о... о книге, на форзац которой я должен был взглянуть... он оставил ее для меня на столе в своей берлоге. Когда я нашел эту надписанную книгу, то увидел связь с карандашом и предположил, что это был тест на почерк.

– И, кроме того, он мог указывать на еще одну деталь. Правда, сама по себе она несет не так уж много информации, но, учитывая дальнейшее развитие событий, довольно любопытна. Прошу вас, продолжайте.

Вскоре ему пришлось снова прерваться. Кит рассказал, как, находясь в обиталище Нигела, они с Пат услышали со стороны оранжереи пистолетный выстрел. Вместе с Пат, которая немедленно оказалась у него за спиной, Кит подошел к окну, раздернул портьеры, увидел, что делается внизу, и сбежал вниз.

– Вы видели, как жертва упала, не так ли?

– Я не видел, как он падал; пуля сразу же уложила его. Я видел лишь очертания какого-то человека, который лежал во весь рост в боковом проходе. Но в южной стене была проломана огромная дыра, которая невольно притягивала взгляд. И стекло было чертовски мутным.

Уилки Коллинз стряхнул пепел с сигары.

– Как много людей в самое разное время, – не скрывая удивления, сказал он, – замечали это мутное стекло! Очень хорошо. Значит, вы сбежали вниз, прошли через бильярдную и сразу же вслед за доктором Весткоттом вошли в оранжерею. И вот тут в своем повествовании вы остановились. Почему?

– Не знаю.

– Вы не знаете?

Кит скрипнул зубами.

– Понимаете, это всего лишь мысль, которая слишком поздно пришла в голову... до прошлой ночи я о ней и не думал. Пока я о ней никому не говорил. Это всего лишь впечатление, слишком туманное, чтобы представлять ценность, даже если оно и не ошибочное... а скорее всего, так оно и есть!

– Любое впечатление, пусть даже и туманное, может представлять ценность в хаосе этих ночных свидетельств. Могу я услышать, что за мысль пришла вам в голову?

– Когда я увидел доктора Весткотта, склонившегося над Нигелом, мне показалось, что практически нет разницы между этой сценой и той, что я видел сверху. Только не спрашивайте меня, как и в чем они разнились, – простонал Кит, – потому что я не могу вам это сказать! Я могу только предложить вам свое впечатление и извиниться за его никчемность.

– Не извиняйтесь, друг мой. Вполне возможно, что вы открыли дверь... А тем временем продолжайте, прошу вас.

Кит продолжил историю, которая оказалась на удивление длинной, потому что он вдавался во все подробности и слово в слово цитировал показания. Его хозяин больше не прерывал его, даже когда Кит почти дословно передавал ему разговор с Нигелом перед появлением полиции. Отвлекаясь, только чтобы пошевелить кочергой поленья в камине или стряхнуть пепел в фарфоровую пепельницу рядом с локтем, Уилки Коллинз хранил молчание, пока Кит не завершил изложение.

– Значит, две ночи подряд, – удивил он Кита направлением своих мыслей, – какая-то странная женщина выделывала антраша на газоне в «Удольфо». И как вы меня заверили, по крайней мере в воскресенье вечером это не была ни Сумасшедшая Нелл, ни кто-либо из трех дам, присутствовавших в доме. Кто же это мог быть?

– Боюсь, что нет ровно никаких указаний.

– Какие-нибудь теории, предположения?

– Толковых – ни одной. Весьма сомнительно, что тут присутствуют две полусумасшедшие женщины – обе обуреваемы страстью пробраться в «Удольфо», и у каждой из них есть ключ от входа. Сэр Хьюго Клейверинг подумал, что та, которую он видел, все же была леди, как я вам рассказывал. Когда той же ночью, но попозже, я его опросил подробнее, он добавил, что, кроме того, подумал, будто она молода. Но...

– Но он не сможет поручиться в этом, не так ли, в той же мере, как вы не можете подтвердить под присягой свое впечатление от сцены в оранжерее. Ну-ну! В данный момент мы, без сомнения, должны оставить размышления на эту тему. Давайте займемся попыткой убийства.

Покончив со второй сигарой, Уилки Коллинз сложил руки и, погрузившись в раздумья, опустил голову так, что его каштановая борода веером расположилась на его груди.

– Мотив, мотив, – повторил он. – Не говоря уж обо всем остальном, здесь не было ни привидений, ни каких-либо признаков мотива для покушения на жизнь Нигела Сигрейва. В самом деле! Если бы я придумал историю, в которой были бы и тайна, и ее разрешение, как ее следовало подать в обличье выдумки? Интересно?

– Очень.

Собеседник сосредоточился.

– Если вы в самом деле хотите удивить аудиторию, – сказал он, – следуйте вот этим основным правилам. Будьте честны со своими читателями; рассказывайте им все. Но ваш рассказ не должен носить простодушный или даже глуповатый характер. Первым делом решите, какие подозрения смогут появиться у среднего читателя, – подготовьтесь к ним, и тогда сможете одурачить его. Затем прикиньте, что будет подозревать умный читатель, – подготовьтесь и оставьте его в дураках. И таким образом, действуя совершенно открыто, вы подготовите финальную сцену, которая прозвучит как гром с ясного неба.

– А в этом случае?..

– По крайней мере, пока мотива найти не удается – как бы старательно мы его ни искали. Следовательно, мотива вообще не существует. Вспомните, нападение не удалось. Можно предположить, что так и должно было быть. Подлинная жертва спланированного заговора – какое-то другое лицо, не Сигрейв. Оно остается неизвестным, и теперь его удастся безнаказанно устранить.

– То есть вы считаете...

– Мы должны сделать вывод, что настоящий злодей этого запутанного заговора – человек, который все же совершит задуманное им убийство, человек, который придумал это дурацкое нападение в оранжерее. Только так можно объяснить эту невероятную ситуацию. Речь идет о Нигеле Сигрейве.

Кит уставился на него:

– Вы же сами в это не верите, не так ли?

– Имеется слишком много установленных фактов, – теоретик откинулся на спинку кресла, – которые камня на камне не оставляют от этой теории. Конечно, я говорю только о сюжете, который может быть примером изобретательности или сверхизобретательности. Не сомневаюсь, что истина лежит где-то в другом месте.

– Есть какие-либо ясные указания, где искать?

– Скорее намеки и предположения, чем такие ясные указания. Например, как это было сделано? Единственное объяснение, которое приходит мне в голову, упирается в непреодолимое препятствие. И я не могу даже представить себе мотив. Разве что...

– А теперь вы остановились. Почему?

– Это была рассчитанная пауза. Как ваш друг Сигрейв, я скажу «Разве что...» и остановлюсь.

Издалека до них донесся слабый приглушенный звон, словно кто-то потянул ручку звонка у входной двери. Уилки Коллинз с нескрываемой поспешностью поднялся.

– Еще один гость? – пробормотал он. – Не может быть! Этот человек не может...

Как ни странно, он обеспокоился. Но не подошел к окну. Когда в коридоре прозвучали шаги, он продолжал стоять у камина. Открылась и закрылась входная дверь. Затем, держа запечатанное письмо, появилась пышноволосая девушка, которая и протянула послание.

– Это для вас, дядя Уилки. Доставил какой-то полицейский.

– В форме?

– Да, дядя Уилки.

– Надеюсь, вы пригласили его зайти на кухню, выпить чего-нибудь освежающего?

– У меня не было такой возможности, честное слово, не было! Он спросил, ваш ли это дом и на месте ли вы. Когда я сказала, что да, он вручил мне это письмо и тут же ушел.

– Спасибо, это все. А теперь, мой дорогой друг, если вы простите меня...

Мистер Коллинз подошел к левому окну и поднес письмо к свету, прихватив с собой нож для открывания конвертов. Вскрыв его, он извлек несколько сложенных листков, заполненных рукописным текстом, который внимательно изучил сквозь очки в золотой оправе. Один раз он с силой втянул в себя воздух, словно его что-то серьезно обеспокоило. Но не проронил ни слова, пока не вложил послание обратно в конверт.

– Помнится, вы сказали, что в три часа у вас назначена встреча неподалеку отсюда. Могу ли я осведомиться, где именно?

– Я и сам в этом не очень уверен. Какое-то место на Бейкер-стрит, которое называется Базар, хотя Пат Денби сказала, что это не тот базар, который я себе представляю.

– Да, не тот. – Уилки Коллинз поднялся. – Путеводители продолжают называть его Базаром, каковым он когда-то был. Но вот уже много лет он служит– пристанищем Музея восковых фигур мадам Тюссо, которая скончалась, когда вы были ребенком.

– Мадам Тюссо? Ну конечно! – возбужденно сказал Кит. – Я бывал в музее несколько раз и до сих пор смутно помню комнату ужасов. Он вроде располагался на Бейкер-стрит, 58, по правую руку, если идти к северу.

– Адрес все тот же. А теперь просьба, – ткнул в письмо мистер Коллинз, – точнее, и просьба, и предупреждение. Если вы сегодня увидите Нигела, скажите ему, чтобы он отправлялся домой. Передайте ему: ехать домой и оставаться там!

– Сказать ему, чтобы он ехал домой? Да ведь он уже дома, разве не так? У вас есть какая-то причина думать, что я с ним сегодня встречусь?

– Причины нет, но это вполне возможно. И если говорить серьезно, я делаю это потому, что должен. Мы боимся, что это может случиться, хотя, наверно, никогда не представляли себе этого в реальности. Короче, ваш друг Сигрейв пустился во все тяжкие. Как его ни уговаривали, ни убеждали, он поднялся с постели, оделся, приказал подать экипаж и уехал в город. Могу ли я убедить вас, что мы можем столкнуться с куда большими опасностями, чем себе представляем?

– Но...

Уилки Коллинз не стал его слушать.

– Значит, встреча в три часа? – вытаскивая свои часы и возвращая их в жилетный карман, воскликнул он. – Это моя вина: я задержал вас долгими разговорами. Если вы истово придерживаетесь пунктуальности, вам лучше не медлить. И доведется вам где-то встретить Сигрейва, не забудьте передать ему эти слова: «Отправляйтесь домой и оставайтесь там! Ради бога, человече, езжайте домой!»

Глава 10

Когда Кит вошел в фойе Музея мадам Тюссо, он оставил за спиной холодный ветер, обдувавший Бейкер-стрит и нависшее над ней серое небо. Заплатив два шиллинга за билеты в основную экспозицию и отдельно – в комнату ужасов, у дверей большого зала, которые охранял внушительный восковой полицейский, он приобрел и каталог.

В большом зале было тепло, и в этот пасмурный день его освещали шары газовых светильников. Хотя со времени его последнего визита сюда экспозиция должна была пополниться массой новых фигур, Киту казалось, что тут все в том же виде, как и десятилетие назад. Так же стояла блистательная вереница королей и королев Англии, мимо которой осторожно проходили посетители, среди них были и дети, но никто из них не капризничал.

Патрисия Денби, в меховой пелеринке, изучала надпись рядом с миссис Флоренс Найтингел, которая сидела за столом, совещаясь с ныне покойным мистером Сиднеем Гербертом, повернулась, почувствовав присутствие Кита.

– Не кажется ли тебе это место довольно странным для нашей встречи, Кит? – спросила она. – Но куда еще я могла пригласить тебя? У меня дома нам помешал бы Харви, он во все вмешивается. В понедельник днем здесь, как правило, мало народу. Мы можем спокойно поговорить. Нам никто не будет мешать, и нас даже никто не заметит... если ты продолжаешь считать, что необходимо... – она повысила голос, – по... поговорить о револьвере и крови!

– Учитывая самые последние события, моя дорогая, это более чем необходимо. И сейчас ты убедишься. – Он посмотрел налево от себя. – Там вроде комната ужасов, не так ли?

– Но...

– Если память мне не изменяет, то когда входишь внутрь, то попадаешь в темноватое пространство под платформой, которая, как утверждают, является той самой настоящей гильотиной, на которой обезглавили Людовика XVI и Марию-Антуанетту. Организаторы решили выстроить в ряд всех причастных: там и Марат, заколотый в ванне, и недоброй памяти Нана Сахиб. Мы там сможем где-нибудь присесть?

Пат казалась такой же красивой, желанной и такой же встревоженной, как и прошлым вечером.

– Только не в комнате ужасов, спасибо тебе. Если ты не хочешь, мы даже не войдем туда. Хотя присесть стоит; и я ничего не имею против скамеек в этом большом зале. А с другой стороны, – показала она направо от себя, – вон та дверь ведет в некое подобие ресторана, где мы можем заказать чай. Правда, время для него еще не наступило, но, думаю, нас обслужат. Пойдем?

Они прошли мимо вереницы королей и мимо Спящей красавицы, которая, казалось, дышала. Пройдя вдоль всего большого зала, между рядами исторических личностей, начиная со столь древних, как Юлий Цезарь, высаживающийся в Британии, и кончая такими современниками, как маршал Серрано, который прошлым июнем стал регентом Испании, они вошли в комнату с обшитыми деревом стенами. Столы в ней были аккуратно накрыты клетчатыми скатертями, а ряд окон, утопленных в стенах, и дверь выходили на тротуар с восточной стороны Бейкер-стрит.

Пат села лицом к большому залу. Кит, сняв шляпу и пальто, устроился напротив нее. Раздражительного дракона в облике официантки наконец удалось уговорить принести чай.

– Послушай, – начал Кит. – Последние события, о которых я говорил...

– Д-да?

– Я был у Уилки Коллинза. Он узнал какие-то новости из письма полковника Хендерсона. Во всяком случае, доставил его пилер в форме, так что я предполагаю, прибыло оно из Уайтхолла.

– Уайтхолла?

– Из Скотленд-Ярда! И очень похоже, что речь в нем идет о каких-то неприятностях, Пат. Нигел что-то затеял. Он вырвался из плена и сломя голову ринулся в город.

– Я... я это знаю. Я только что оттуда.

– И именно поэтому ты так нервничаешь?

– Разве?

– Признай это, Цирцея. Перестань сопротивляться и признай. Я не знаю, что у Нигела на уме, но, если даже к нему никто и пальцем не прикоснется, он сам себе причинит травму. Когда это случилось?

– Вскоре после того, как в половине первого дворецкий принес ему поесть, – а к часу его уже не было. Ваш мистер Коллинз вместе с комиссаром полиции и его человеком из уголовного отдела утром были в «Удольфо». Они не рассказывали, что там делали или о чем говорили с Нигелом; все были в ужасном состоянии. Я явилась к двум часам и услышала всю эту историю. Мюриэль до сих пор просто вне себя.

– Именно так и должно быть... каково бы ни было ее настоящее имя.

В этот момент и подали чай; стол накрывали со звоном и грохотом посуды. Когда их темпераментная официантка снова удалилась, Кит сжал руку девушки в своих ладонях.

– Неужели ты не понимаешь. Пат? Этот обман необходимо разоблачить как можно скорее.

– Похоже, ты совершенно уверен, что мы действительно имеем дело с обманом.

– Уверен. Есть доказательство...

– Неужели и Нигел думает то же, что и ты?

– Я не могу рассказать тебе, что думает Нигел. В таком случае мне придется нарушить обещание. Но я могу рассказать тебе, что я сам видел и слышал. Ты тоже все это видела и слышала. Ты была на месте и можешь судить.

– Я бы не хотела, чтобы ты в это вмешивался, Кит. Но я слушаю.

И пока Кит собирался с мыслями, она стала разливать чай.

– В субботу вечером, – начал он, – Нигел мне много рассказывал о Мюриэль, о настоящей Мюриэль, на которой он женился. Мюриэль обожала романтические или сенсационные сочинения, точнее, смесь того и другого. Она больше чем просто обожала их; она поглощала их, впитывала, воспринимала их всем сердцем. Я могу оценить такое отношение – у меня такого же рода фотографическая память. Строго говоря, у тебя она тоже есть. Так ты понимаешь Мюриэль в этом плане?

– Да, конечно. Именно это я всегда и слышала о ней.

– Прошлым вечером, Пат, нас встретила в «Удольфо» женщина, настолько похожая на Мюриэль Сигрейв, что могла бы быть ее отражением в зеркале. И столь же не настоящая. Но ради ясности давай будем называть и эту особу тоже Мюриэль – пока не выясним, кто она такая на самом деле... Ты что, хихикаешь надо мной?

– Силы небесные, конечно же нет! «Хихикать» – такое уродливое слово, Кит, что я им никогда не пользуюсь... пусть даже именно так я себя и веду. Но я этого не делала! Честное слово! Не делала!

– Ну хорошо, если ты настаиваешь. Теперь эта подмена Мюриэль основательно собралась с мыслями и начала быстро соображать; она должна выдержать любую проверку, которой, как она знает, ее подвергнут. Но тут она увлеклась. Она тут же начала разговаривать о зловещих сюжетах романов и привела пример «Удольфских тайн». Помнишь?

– Да, помню. И похоже, это обеспокоило тебя.

– Ты совершенно правильно это подметила. Несчастной героине этой истории крепко досталось от мерзавца, итальянского графа Монтони. А имя героини, которую он преследовал, было Эмили Сент-Обер, а не Эмили Сен-Жак, как ее назвала наша хозяйка. По-французски оно писалось как Aubert. Понимаешь, Пат, Нигел пригласил еще одну гостью, которая так и не появилась. Она вдова, и ее муж-француз носил фамилию Обер – или по-французски Auber. Сходство в произношении этих двух фамилий сразу же обратило мое внимание, и ошибка поразила меня.

– Но, Кит...

– Обмолвка, ты хочешь сказать?

– Почему бы и нет?

– Как ты должна помнить, я сразу же спросил нашу предполагаемую Мюриэль об еще более известном романе «Амброзио, или Монах». И она снова обмолвилась. Хотя она быстро и точно вспомнила имена всех действующих лиц, дала им остроумные оценки... но приписала бедного старого Амброзио к доминиканскому ордену, хотя он принадлежал к капуцинам. – Кит покачал головой. – Нет, моя дорогая. Та или другая ошибка могут в самом деле быть обыкновенной обмолвкой. Но два таких вопиющих ляпа, которые последовали вплотную один за другим из уст преданной поклонницы, которая говорила о своих любимых романах? Нигел практически не интересовался книгами, какими бы то ни было; он никогда бы не обратил внимания на такую фактическую ошибку. Но она была налицо. Наконец, Пат, мы пришли и к твоей роли в этом заговоре.

– Заговоре? – изумленно выдохнула Пат.

– Ты знаешь, что заговор существует и ты в него вовлечена. Я допускаю, что ты оказалась втянутой в него, сама о том не подозревая, но в самом факте его существования сомневаться не приходится. Я готов признать, что ты никогда не встречала фальшивую Мюриэль, что ты имела дело только с настоящей – вплоть до того дня, когда мы с тобой прибыли в «Удольфо» на Хеллоуин. Но это потрясающее сходство ошеломило тебя, не так ли? «Теперь, когда мы встретились, Мюриэль, – сказала ты ей, – я в самом деле не знаю, что сказать. О тебе и об этой... о тебе и Дженни...» Закончить фразу не удалось; тебя прервали. А ты собиралась сказать ей: «О тебе и об этой другой нельзя говорить по отдельности». Вот это ты едва не сказала. Разве не так?

– Послушай, Кит, – вспыхнула девушка, – я никогда в жизни не слышала такого... такого...

– Чего именно? – Кит сделал глоток остывшего чая и поставил чашку. – Подмененная Мюриэль выдала себя позже. Вскоре после обеда вы вдвоем сели голова к голове, чтобы пошептаться в гостиной. Думаю, ты попросила ее разрешения рассказать мне всю правду. Это разрешение, по твоим словам, ты получила от другой и думала, что оно означает молчаливое разрешение и этой... пока ты по-настоящему не встретилась с ней, но она не согласилась.

– Кит...

– Ты помнишь, моя дорогая? Перед тем как наша небольшая группа разделилась, ты посмотрела на нее. «Мюриэль...» – начала ты умоляющим голосом, но она оборвала тебя: «Говорю тебе в последний раз, Пат, абсолютно и окончательно – нет! Рано, слишком рано!» Она запретила тебе, и ты подчинилась; вот к чему мы пришли. И не проще ли будет, моя дорогая, если ты расскажешь мне всю эту историю – здесь и сейчас?

Патрисия, которая никак не могла перевести дыхание, наконец нашла слова. Говорила она хотя и негромко, но с большой силой.

– Почему это я должна рассказывать, – вырвалось у нее, – если ты мне вообще ничего не говорил?

– Чего я тебе не говорил?

– Ты не сказал, питает ли Нигел такие же подозрения, что и ты. Хотя стоп! – Она облизала губы. – Пусть даже ты ничего не сказал, кое-что ты должен признать, потому что отрицать этого никто не сможет. Ведь, кроме того, что Нигел получил ранение, он был в очень возбужденном психологическом состоянии?

– Да, был.

– А ты его друг.

– Друг.

– Предположи, что в самом деле был какой-то заговор. Я не говорю, что он в самом деле существует, потому что, скорее всего, это не тот тип заговора, о котором ты думаешь, так что ты невообразимо далек от истины. Но если и было нечто подобное, неужели это поразило бы его куда больше, чем если бы он узнал истину?

– Нет, Пат. Я думаю, это могло бы спасти его.

– Спасти?

– Это всего лишь возможность, но в ней стоит разобраться. В чем истина, Пат? В том, что Мюриэль Сигрейв на самом деле Дженни?

– Ох, Кит! Ты запутал себя, запутал меня; ты запутаешь и Нигела. Если у тебя столько жгучих вопросов, мой дражайший Торквемада, – Пат бросила ему загадочный взгляд, – тебе лучше задать их самой Мюриэль. Кстати, вот и она.

Кит повернулся. В дверях большого зала стояла Мюриэль, облаченная в такую же меховую пелерину, что и Пат. На ней была шляпка с ленточками и искусственными цветами, в левой руке она держала ридикюль. Щеки ее раскраснелись от холодного воздуха, от этого она выглядела еще прелестнее. Справившись со смущением, она подошла к их столику и обратилась к Пат:

– Ты сказала, что будешь тут с Китом, вот я и подумала...

– Нигел уже вернулся?

– Нигги? Нет, Пат. По крайней мере, когда я уходила, его не было. Дженкинс предложил подвезти меня. У нас есть два экипажа, оба ландо, на случай хорошей и дурной погоды, да и, кроме того, полная конюшня лошадей. Часы в том холле, – показала она из-за плеча, – говорят, что уже половина четвертого, так что Нигел отсутствует уже два с половиной часа. Но я должна была увидеть вас обоих, особенно Кита! Так что...

– Не хотите ли присесть и составить нам компанию? – пригласил ее Кит. – Чаю?

– Да вы же сами не притронулись к своему чаю! Тем не менее...

Пока Кит ждал заказанного им кипятку, она села рядом с Пат. Но Мюриэль или ее безукоризненное подобие чай, похоже, тоже совершенно не интересовал. Беспокойные лучистые карие глаза составляли контраст со светлыми прядями волос, которые она нервно накручивала на палец.

– Да, Мюриэль? – поторопил ее Кит. – Значит, вы должны были увидеть нас обоих, а меня – в особенности. Какие-то неприятности?

– Еще бы, мистер Фарелл! Думаете, я не догадывалась о сути неприятностей, которые не так давно возникли? Когда Нигги пришел к убеждению, что рядом с ним вовсе не я, а какая-то другая, похожая на меня?

– Что заставляет вас думать, будто он убежден в этом?

– Кит, намерения мужчин так прозрачны! Мужчины думают, что они хитры и ловки, и в то же время они прозрачны, как стекло. Вот как Ниг. Он всегда был таким. Даже вы... Думаете, я не заметила своих глупых оговорок, сначала с Эмили Сент-Обер в «Удольфских тайнах», а затем спутав монашеский орден Амброзио в другой книге? Или что я не стала удивляться – и беспокоиться, – как только произнесла эти ошибки?

– Значит, вы их заметили?

– Еще бы! Но что мне оставалось делать? Сразу же поправиться? Чтобы ситуация, может быть, стала еще хуже? Мне вас описывали, Кит, как человека, который превосходно запоминает все, что когда-либо прочел. Мною владело чрезмерное напряжение; я говорила как сущая идиотка. А теперь... могу ли я сыграть роль экзаменатора и задать вопрос-другой? Пожалуйста!

– Как вам будет угодно.

Мюриэль подняла глаза. Они были полны искренности.

– В «Лесном романе», первом произведении миссис Радклиф, разве не было девушки с фамилией Сен-Жак? Мари или Аннета Сен-Жак? Она не относилась к числу главных действующих лиц, но ведь она там присутствовала?

– Да, была такая.

– Значит, это в самом деле была обмолвка, Кит, пусть даже вы разделяете мнение Нига. Теперь относительно того порочного монаха из Мадрида. Вы не приверженец Римско-католической церкви?

– Нет.

– В таком случае разве различия между монашескими орденами играют для вас хоть какую-то роль? Если бы сюда вошли и присели рядом с нами доминиканец, францисканец и кармелит, смогли бы вы определить, кто есть кто, по цвету их ряс или по каким-то другим приметам? Разве вы не выкинули бы всю эту ерунду из головы, как ненужный хлам?

– Да, боюсь, что так и сделал бы. Я не должен этого думать, но, скорее всего, так и поступил бы.

– Как и я, в чем и проявила беспечность. Это еще не все. Если вы все же считаете, что я притвора, участница какого-то зловещего заговора против Нига, давайте поговорим о почерке.

На этот раз Мюриэль говорила куда более серьезней.

– Конечно, меня не было, когда Ниг сказал вам, что на столе в своей берлоге он вам кое-что оставил. Я как раз отправилась искать капли от зубной боли для миссис Клайд. Затем в Нига стреляли и вся эта ужасная история начала становиться все хуже и хуже. Ниг настаивал, что хочет увидеться с вами с глазу на глаз. Когда доктор Весткотт запретил всем остальным, мне он позволил пойти вместе с вами...

– Да, именно так. Он сказал, что жена может присутствовать.

– И тут же Ниг... ох, нужно ли мне это повторять?., сделал еще одну попытку проявить себя ловким и умелым. Он обратил ваше внимание на блокнот, который был при нем. Вы сочли его каким-то тестом и спросили его об этом. Ниг в общем и целом признал это, но не стал вдаваться в подробности, потому что я тоже была в комнате. Потом уже Пат рассказала мне об экземпляре «Грозового перевала». Обычно Ниг никогда не имел при себе карандаша, но на этот раз, одеваясь к обеду, он сунул его во внутренний карман. Я не дура, Кит. Конечно, я поняла, что означала эта проверка.

Не поднимая глаз от столешницы, Мюриэль сделала глубокий вдох.

– День был просто сумасшедшим, – продолжила она. – Не успел Ниг сорваться с места и умчаться в город, кто, как не Элен Обер, возникла на пороге дома? Не знаю, слышали ли вы о ней, Кит?

– Да, об этой даме упоминали.

– Элен – рыжая, но она носит розовые или пурпурные цвета, хотя они совершенно не подходят ей. Этой женщине тридцать пять лет, но выглядит она моложе, довольно приятная, но настолько склонная к кокетству, что некоторые люди старомодных взглядов сочли бы ее излишне суетливой. Хотя... Боже милостивый! Кто я такая, чтобы задирать нос и обвинять какую бы то ни было женщину в суетливости?

– Мюриэль! – воскликнула Пат. – Ты сама не знаешь, что несешь! Ничто человеческое тебе не чуждо, вот и все!

– Разве не это я и имею в виду, дорогая? – Мюриэль словно проснулась. – Да, наверно, так и есть. Во всяком случае, большое спасибо! Если Ниг не может спокойно сидеть на месте, то Элен уж и подавно. Когда она услышала, что его ранили, то чуть в обморок не упала, хотя не думаю, что она была так потрясена, как старалась изобразить. Отбыла она в своем экипаже. Пат, которая появилась попозже, так и не встретилась с ней.

– Эта миссис Обер... – начал Кит, – или она предпочитает обращение «мадам Обер»?

– С формальной точки зрения – миссис Обер, но она говорит, что предпочитает именно такое обращение.

– Так вот, – объяснила ли миссис Обер, почему она прошлым вечером не приняла приглашение к обеду?

– Нет, она об этом даже не вспомнила. А ведь она, несомненно, испытывает слабость к Ларри Весткотту, а также... впрочем, не важно. Но я не хочу отнимать ваше время изложением моего мнения по поводу широких взглядов вдовы Обер. Есть другие вещи, которые вызывают беспокойство.

– Например?

– Сегодня ранним утром нам была оказана честь личным визитом полковника Хендерсона, комиссара полиции, а также детектива с волнующим именем Гомер Гоб и взволнованного интеллектуала мистера Уилки Коллинза.

Кит не стал говорить, что он уже в курсе дела.

– Да?

– После того как они допросили доктора Весткотта, меня и кучу слуг, они провели совершенно секретную встречу с Нигом. Как ни странно, больше всего я опасалась Уилки Коллинза. Он казался таким добродушным, таким небрежным и расслабленным, но я все время воспринимала его как замаскированную батарею, которая в любой момент может открыть огонь из всех орудий.

– Мюриэль...

– Забудьте эту воинственную метафору; они мне в общем-то не свойственны. Но ситуация вроде налаживалась. Они могли подозревать то, они могли подозревать это, но совершенно ясна была только одна вещь.

– Мюриэль, к чему вы клоните?'

Лицо Мюриэль сохраняло обвинительное выражение.

– Вы не можете утверждать, что это сделала я! – взорвалась она. – Иными словами, было слишком много свидетелей, чтобы полиция могла учесть, что это я покушалась на жизнь Нига, пусть даже они были такими идиотами, что решили, будто я оделась в мужскую одежду для попытки покушения! Как будто мне, которая любит Нига и преклоняется перед ним, могла прийти в голову такая мысль! Разве вы не говорили прошлым вечером, что верите в мою любовь к Нигу?

– Говорил. И продолжаю верить.

– И я должна принять ваши слова на веру, не так ли? Так вот, я их не принимаю. Кит, вы думаете, что я не жена Нига. Вы думаете, что я не Мюриэль! Да поможет мне Бог, – ее голос звенел неподдельной искренностью, – я Мюриэль, и я не меняюсь! Но вы-то думаете, что я гнусная обманщица, – и полиция тоже так считает!

– Полиция со мной не советуется. Если какое-то время я и сомневался в вас, Мюриэль, то сейчас эти сомнения рассеялись.

– Об этом «если» я думала не меньше, чем вы. Если бы только тут был какой-то способ... Но он есть! Конечно, есть! – Мюриэль выпрямилась. – Кит, в боковом кармане вашего пиджака торчит маленькая тонкая брошюрка с чистой задней страницей. Не каталог ли это выставки?

– Да, я купил его по пути сюда. Он вам нужен?

– Будьте добры!

Мюриэль щелкнула замком ридикюля, открывая его, и извлекла отточенный карандаш. Поскольку последняя страница обложки каталога, который он протянул ей, была девственно-чиста, Мюриэль положила ее перед собой на стол.

– Если бы только Ниг спросил меня, вместо того чтобы так долго ждать! – сказала она. – Как там было? «Нигги, моему будущему мужу, с любовью от Мюриэль». Дату поставим не ту, что там есть, а сегодняшнюю: «Ноябрь, 1869». – Она вывела надпись легко, аккуратно и без спешки. И затем передала каталог через стол. – А теперь, Кит, суньте его обратно в карман. В следующий раз, как увидите Нига, покажите ему это. Покажите всем, кто хорошо знает меня. Или кому-то из тех, кто разбирается в почерках... кажется, их зовут графологами, да?

– Да, именно так.

Мюриэль вернула карандаш в ридикюль и щелкнула язычком замка.

– Почему-то, – неожиданно продолжила она, – меня посетила странная мысль. Ведь вы были в Америке больше девяти лет, не так ли? Вы знаете кого-либо из американцев, ныне живущих в Лондоне?

– Насколько я в курсе дела – никого из постоянных обитателей. – Кит подавил желание подробнее поговорить на эту тему. – А многих ли вы знаете из живущих тут янки, Мюриэль?

– Нет. Мне довелось быть немного знакомой с мистером Адамсом. Но он больше не является советником американского посольства, и я даже не слышала, кто его сейчас возглавляет. То есть для меня вообще никого не осталось. Так что вы понимаете, Кит...

– Чего я не понимаю, Мюриэль, так этого внезапного интереса к американцам, которых вы вполне могли встретить в обществе. Что у вас на уме?

– Просто кто-то что-то сказал, вот и все. Случайная реплика, никакого подтекста. Так что давайте не будем обсуждать эту тему, хорошо?

– В таком случае есть другая тема для обсуждения. Не хотите ли кое-что рассказать мне, Мюриэль, то ли о себе, то ли о какой-то другой девушке по имени Дженни? Поскольку Пат не смогла меня просветить, а вы сказали, что хотите быть откровенной, почему бы не выяснить суть дела? Если даже и существует какой-то заговор, то откровенность пойдет всем на пользу... так что это такое и что происходит?

В карих глазах Мюриэль мелькнула тревога.

– Пат, – внезапно сказала она, – я больше ни с кем не могу встречаться! Не могу и не хочу! Отсюда можно как-то выбраться, чтобы не проходить через главные двери?

Пат показала на дальнюю стену:

– Вон та дверь, между двумя окнами! Администрация не хочет, чтобы сюда пролезали, не покупая билетов, так что снаружи открыть эту дверь невозможно. А вот изнутри если нажать на ручку посредине, то она выпустит человека и сама захлопнется после того, как он выйдет. Если ты в самом деле считаешь, что должна, Мюриэль?..

– Ты знаешь, что я должна! И не будешь ли ты так добра, прошу тебя, дорогая, пойти со мной? Потом Кит без труда найдет тебя.

– Дома, Кит! Я буду дома!

Обе женщины торопливо поднялись и в спешке стали собираться. Казалось, Пат охватила та же тревога, что и Мюриэль.

– Чему быть, – тоном пророка провозгласил Кит, – того не миновать. Слушаю и повинуюсь, Пат, жду тебя дома.

Он тоже встал. Конечно, резкая смена тактики, к которой прибегла Мюриэль, заставила ее перевести взгляд от Кита в сторону большого зала. Пока две женщины в меховых шубках не исчезли, пока за ними с решительным стуком не закрылась дверь, он сознательно удерживался от желания посмотреть назад. Наконец он повернулся и увидел то, что и предполагал увидеть.

В дверях стоял Нигел Сигрейв.

Глава 11

Мрачный, осунувшийся, но, как всегда, полный решимости, в пальто и блестящей шляпе, Нигел, поглаживая густые усы, переминался с ноги на ногу. Он подошел к столику Кита, но не стал ни садиться, ни снимать пальто и шляпу. Помолчав, он заговорил.

– Не моя ли дорогая жена тут присутствовала? И твоя inamorata?

– Да, они обе. Ты хочешь пуститься в погоню за ними?

– Нет. Пусть бедняжки идут себе. Искал я тебя. Но Мюриэль хороша, не правда ли?

Кит посмотрел на него.

– Это ты хорош, Нигел, – резко сказал он. – Получив рану, которая едва не поразила сердце, делать то, что ты делаешь, подвергать себя такому опасному и ненужному риску!..

Нигел отказался слушать.

– П-п-полегче, старый ворчун! Если эта проклятая пуля не прикончила меня в воскресенье вечером, то уж днем в понедельник она со мной ничего не сделает. Я продирался сквозь африканский буш, когда был, черт побери, в куда худшем состоянии, чем сейчас. Так что не переживай по поводу моего здоровья. А вот я переживаю... по кое-какому поводу.

– Присядь, Нигел. Чай остыл. Хочешь, я закажу свежую заварку?

– Обойдемся без чая, спасибо. Пригодился бы хороший бренди с содовой, хотя не вижу, чтобы тут подавали выпивку. И хватит тут рассиживаться. Для того, что я собираюсь рассказать тебе, должна быть совсем другая атмосфера. Ты взял билет в комнату ужасов?

– Да.

– Как и я. Значит, двинулись.

Кит расплатился с мегерой официанткой за напиток, который и не пахнул чаем. Надев шляпу и перекинув пальто через руку, он последовал за Нигелом в большой зал.

На полпути Нигел остановился, чтобы изучить табличку у изображений мистера Гладстона и мистера Дизраэли, которые беседовали так дружелюбно, что в это было трудно поверить. Кит тронул своего спутника за руку:

– Ты сказал, что искал меня?

– Искал, старина, и ты не представляешь, сколько времени у меня это заняло. Первым портом назначения для меня стал отель «Лэнгем», куда я прибыл, высвободившись из уличного затора – две подводы столкнулись с маленьким локомотивом и перекрыли всю дорогу у Чок-Фарм. В гостинице мне сказали, что ты ушел, но не оставил указаний, где искать тебя. Швейцар снаружи подсказал мне, что, когда ты взял экипаж, ему послышалось, что ты назвал адрес Глочестер-Плейс, 90, Портман-сквер.

– Этот адрес тебе о чем-то говорил?

– Только не тогда. Мне пришлось порыться в памяти. Мне помнится, в субботу у тебя был ленч с полковником Хендер-соном и Уилки Коллинзом. Кроме того, как ты сейчас уже должен был услышать, оба они утром явились в «Удольфо», прихватив с собой какого-то детектива, которого звали... что-то вроде Гоблин. Я знал, где живет полковник Хендерсон, – не на Глочестер-Плейс. Мог этот адрес принадлежать другому?..

– Ну и?..

– Когда приходится, я тоже могу быть детективом, – с гордостью сообщил Нигел. – Я вернулся в гостиницу за справочником по Лондону. Ты небось думаешь, что справочник у них под руками? Наконец ош нашли один – но лишь после основательных поисков. Я просмотрел его и наконец нашел нужное имя. «Коллинз Уильям Уилки, Глочестер-Плейс, 90, Портман-сквер». Так что я сказал моему Кебмену, куда ехать.

– Значит, ты увиделся с Коллинзом?

– Встретиться с ним мне не удалось: он поднялся к себе и прилег вздремнуть. Милое дитя по имени мисс Грейвс – она его племянница или что-то в этом роде – сообщила мне, что ты здесь был и ушел на какую-то встречу у мадам Тюссо. – Нигел вскинул кулак. – Но я не имел представления, что эта проклятая встреча состоится с Мюриэль!

– Я договаривался о встрече с Пат. Никто из нас не ожидал появления Мюриэль. А теперь скажи мне, – продолжил Кит, глядя собеседнику прямо в глаза. – Это отчаяние, с которым ты можешь говорить только в своем окружении, – имеет ли оно отношение к Мюриэль и к ее подлинности?

– Боже святый, конечно, имеет! К кому или чему еще оно может относиться!

– Если ты избегал задать ей прямой вопрос, Нигел, то необходимость в нем отпала. Она знает.

– Что она знает?

– Что ты подозревал или подозреваешь ее, будто она подменила собой лицо и тело Мюриэль. В субботу вечером ты убедился, что она совершенно подлинная. Прошлым вечером, могу ручаться, ты изменил свое мнение и чувствовал нечто совершенно противоположное. Так что же ты на самом деле чувствуешь?

Нигел уставился на него:

– Ну... В одном смысле ты прав, Кит. Прошлым вечером я верил или почти верил, что был обманут суккубом. Теперь все изменилось. И сейчас, хотя не могу в этом поклясться, я совершенно убежден, что, как бы там ни было, она – моя Мюриэль. А вот что ты думаешь?

Кит коснулся каталога, лежащего в боковом кармане пиджака.

– Честно говоря, – ответил он, – будь я проклят, если знаю. Прошлым вечером я, как и ты, считал, что у меня есть весомые причины сомневаться в ней. А сейчас я, так сказать, сомневаюсь в собственных сомнениях. Когда мы с Пат оказались тут за столиком, Мюриэль присела к нам и сама все выложила. Не успел я высказать ей свои возражения, как она ответила и на них. И более того. В то мгновение, когда она поклялась в своей подлинности, я по ее голосу почувствовал, что она просто не может лгать! Короче, после того, как она рассказала нам всю эту историю...

Нигел, откровенно потрясенный, фыркнул.

– Минутку, Кит! Для меня ты не чужой человек, а вот Мюриэль тебя не знает. Пат тоже ей незнакома. – Нигел пыхтел все громче. – Значит, она тебе все рассказала, да? Моя Мюриэль откровенно выдала всю эту историю, изложила ее перед двоими людьми, которые, как бы ни были ей симпатичны, все же оставались для нее чужими?

– Столь же откровенно, Нигел, как ты сам этим утром выложил ее не только перед таким близким знакомым, как полковник Хендерсон, но и перед совершенно чужими .тебе людьми, как Уилки Коллинз и старший инспектор Гоб.

– Они умные ребята и смогут помочь. Да и разве я не взял с них слово, что они никому, кроме тебя, ничего не расскажут? Что касается меня, то это другое, совершенно другое! Она меня убедила! Понимаешь?

– Более или менее. То есть что ты и я, мы оба, говорили одно и то же. И посмотри сюда!

Под стеклянными взглядами мистера Гладстона и мистера Дизраэли, чуть более глуповатыми, чем их выражение в жизни, Кит извлек каталог с надписью и, протягивая его собеседнику, объяснил, откуда он взялся.

Нигел с трудом подавил возглас удивления.

– Вот оно! Вот он, решающий довод! – произнес он. – Вот он, настоящий почерк моей подлинной жены, – или же я туп, как дюжина твердолобых голландцев! – Он сунул каталог себе в карман. – Но чего ради мы торчим здесь под присмотром нынешнего премьер-министра и бывшего, который был год назад? В комнату ужасов!

– Нигел, ты серьезно?

– Я чертовски серьезен, старина!

– Парень, что случилось? – уставился на него Кит. – Почему именно сейчас в комнату ужасов? После того как ты убедился в подлинности Мюриэль, тебе подобает порхать и веселиться, как жаворонку. Тени растворились, и тебе больше не о 4ev беспокоиться. И конечно же комната ужасов отнюдь не то место...

– А вот тут, Кит, ты совершенно не прав!

– Неужто?

– Если это Мюриэль собственной персоной, очень хорошо. С одной стороны, приходится признать, что лучше и быть не может. С другой стороны, конечно, все может стать куда хуже. И вот эта мрачная атмосфера соответствует моему настроению. Понимаешь? Или ты считаешь, что я окончательно тронулся?

– Надеюсь, что нет, Нигел. В то же время...

– Брось, Кит! Ты же знаешь, что тебе свойственна незаурядная проницательность; если ты дашь себе труд подумать, то сразу же все поймешь. Но в любом случае – вперед, Здесь, перед нами, в дальнем конце...

Они больше не разговаривали, пока не добрались до места назначения. Проход к самой популярной экспозиции выставки был сделан в виде арки, ведущей в темную пещеру, в которой стояло слабое зеленоватое свечение, словно идущее из-под воды. Отдав свои билеты капельдинеру в ливрее, они прошли под дополнительную крышу, образованную платформой гильотины.

– Может, это настоящая гильотина, – заметил Нигел. – Хотя, скорее всего, нет. В Париже было несколько таких орудий, включая и главное, которое стояло на площади Согласия. Я слышал, что, когда безумие Большого террора стихло, все эти бритвенные станки уничтожили, превратив в щепки. В каждом из этих дьявольских устройств использовалось больше одного лезвия?

– Да, можно не сомневаться, – согласился Кит. – Вдовушка Луизетта нуждалась в частой замене затупившихся ножей.

Выйдя из-под платформы, они повернулись, чтобы взглянуть на нее.

Под треугольным– ножом, поднятым и закрепленным в деревянной раме, на доске лицом вниз лежала пышноволосая придворная дама в изодранном бальном платье; шея ее была прижата деревянным воротником, а голова свисала над корзиной, куда ей предстояло упасть. Сбоку наготове стоял стройный молодой человек в запятнанном комбинезоне. Зубами он сжимал красную розу.

– Годится! – одобрил Нигел. – Если даже эшафот не подлинный и гильотина сомнительная, лезвие может быть из числа настоящих. А малый, что жует розу, никак палач? В те дни эта служба передавалась по наследству?

– Из поколения в поколения, – ответил Кит, – она принадлежала семье Сансон. Этот паренек с розой – кстати, он описан в нескольких отчетах и вылеплен совершенно точно – юный Анри Сансон, сын того человека, которого поэтически называли «Месье Париж».

– Послушай, Кит, ты разбираешься в делах, связанных с кровью, но ручаюсь, что и я смогу показать тебе кое-что. Вот, например!

Показав на реконструкцию камеры смертников, которой и сейчас пользовались в Ньюгейтской тюрьме, Нигел обратил внимание на чисто английскую виселицу, которая в этом сумрачном освещении высилась зловещим напоминанием. Приговоренный со связанными руками и ногами и с петлей на шее стоял под ней на поперечном брусе, в то время как палач готовился накинуть ему на голову белый мешок, а священник зачитывал текст из открытого молитвенника.

– Последняя публичная казнь в стране! – сообщил Нигел, заставив нескольких посетителей пугливо отшатнуться. – Больше таких отвратительных зрелищ не будет!

– А кто это под виселицей?

– Ирландец Баррет, Майкл Баррет. Он вместе с несколькими своими друзьями-заговорщиками из братства фениев[9]Ирландское революционное братство, основано в 1858 году. подложил бочонок с порохом к стене Клеркенвелской тюрьмы и поджег фитиль. Таким образом они хотели освободить других фениев, которые сидели в ней. Но добились лишь того, что взрыв разнес в куски целую улицу, убил четырех человек и ранил около сорока, среди которых было много детей. Когда летом 68-го года Баррет был казнен, привычное мятежное настроение значительно усилилось. Публичные казни уже давно подвергались осуждению, как унизительное, развращающее действо. Беспорядки во время казни Баррета плюс многочисленные слухи о заговорах фениев вынудили внести поправки в эту юридическую процедуру. Впредь казнь должна была проводиться внутри Ньюгейта и никогда снаружи для увеселения толпы. Ты в то время, Кит, не был в Англии, как и я. Но мне довелось позже услышать об этом. А ты?

– Я читал, что публичные казни отменены – кроме самого факта, несколько подробностей.

Теперь у Нигела был вид экскурсовода.

– Обрати внимание, Кит, – продолжил он, – на восковые изображения отрубленных голов, что находятся рядом с гильотиной. Революционный трибунал заставил мадам Тюссо, которая тогда была швейцарской девочкой, живущей в Париже, лепить головы сразу же после того, как Луизетта отчленяла их. Не знаю, вынуждали ли ее копировать Шарлотту Корде, которая заколола Марата, ты можешь увидеть ее справа от себя. Теперь, прежде чем мы перейдем к тем убийцам, что стоят рядами...

– Минутку, Нигел?

– В чем дело, старина?

– Являюсь ли я или нет специалистом по делам, связанным с кровью, – Кит продолжал изучать его, – но никогда не слышал, что ты им был. И прежде чем мы подойдем к какому-то убийце, скажи, где ты почерпнул столько кровавых подробностей о том или ином преступлении?

– На самом деле, Кит, я ни черта не знаю! Хотя хотел бы знать. Когда вспоминаешь, что случилось со мной в моем же собственном доме прошлым вечером, хочется быть ходячей энциклопедией. И все-таки я беспокоюсь не только из-за событий прошлого вечера; нет, ни в коем случае! У меня есть подозрение, приятель, что за мной следят!

– Следят?

– Когда я в своем экипаже выехал из «Удольфо», – с глубокой убежденностью сказал Нигел, – кто-то в наемной карете последовал за мной. За мной следили, когда я подъезжал и к отелю «Лэнгем», и к дому Уилки Коллинза... мне кажется, я и сейчас под наблюдением. Что ты об этом думаешь, Кит?

– Я думаю, это еще одна причина, по которой ты не должен так по-дурацки рисковать. Ты знаешь, что у тебя есть какой-то враг, который уже сделал попытку убить тебя...

Нигел взвился:

– Кит, ради бога! Что бы им ни было нужно, они не хотят убивать меня. Кажется, я сказал «они»? Сказал потому, что их как минимум пара и я знаю, кто они такие. Упоминал ли я некоего офицера полиции, детектива с фамилией, смахивающей на Гоблин?

– Да, хотя его зовут...

– За мной следят, Кит, наши синемундирники из Скотленд-Ярда! В штатском! Несколько раз старина Гоблин высовывал голову из бокового окна кареты, а кто-то другой, смахивающий на него, высовывал голову с другой стороны. Должно быть, им отсыпали довольно щедрый бюджет, черт бы их побрал, раз они могут нанимать кеб и носиться по всему городу. Но зачем, дьявол их побери, они должны этим заниматься?

– Может, они подозревают, что под прикрытием всех своих дел ты являешься крупным преступником?

– Я? – взорвался Нигел, возмущенный таким невероятным предположением. – Но ведь я жертва, черт бы побрал их души, черт бы побрал и меня тоже! На самом деле они просто не могут так считать! С чего бы?

– Нигел, речь не идет о реальной действительности! Изощренная фантазия писателя может придумать и не такой повод для подозрений. Я уверен, что полиции это не под силу.

– Во всяком случае, как-то полегче! А теперь двинулись со мной, дружище, и давай вернемся к делам!

В той же раскованной манере бывалого экскурсовода Нигел направился к залитой зеленоватым светом группе убийц, стоящей в отведенной для них пещере, и наудачу выбрал чисто выбритую и лохматую фигуру, внешний вид которой вызывал отвращение.

– Этот парень – типичный грабитель, охотник за чужими деньгами! К тому же весьма прилично одет. Никаких данных, кто он такой, но у него есть номер. Так что стоит заглянуть в каталог...

– Могу тебе рассказать, кто он такой, – предложил Кит, – потому что он тут стоял еще до моего отъезда за границу. Это Уильям Палмер, знаменитый доктор Палмер из Рагли, которого повесили в 56-м. Мать считала его святым, но у жертв, которым он давал яд, должно быть, имелась другая точка зрения. Но я согласен, Нигел, что нам лучше вернуться к делу. Чего ты так и не сделал.

– Не сделал?

– На самом деле ты отдалился от него куда дальше, чем прежде. Вот смотри! – Кит вытянул руки. – К своему большому удовольствию, ты доказал себе, что твоя жена, цвет души твоей, – не подмена и не обманщица. Но это не улучшило твоего душевного состояния. Скорее, наоборот. С одной стороны, как ты заверял меня, все еще хуже, чем раньше, так что комната ужасов – единственное подходящее для тебя место. Почему? В чем дело? Что за дьявольщина, которую ты несешь?

– Если я должен обсуждать это, старина...

– Ты сам знаешь, что должен, – или из-за всех этих мудрствований ты станешь жертвой страхов и ужасов. Ну, Нигел!

Но тот, вместо ответа, погрузился в тяжелые раздумья.

– Да, может, ты и прав, – наконец согласился он. – Мюриэль...

Взгляд Нигела, скользивший вдоль ряда восковых изображений, остановился на фигуре женщины – точнее, девушки, – чья шляпка, а также красивое платье из красного бархата с пышным кринолином напоминали о моде десятилетней давности.

– Даю слово, Кит, что я не избегаю этой темы. Но вот эта девица... – Он подошел поближе, чтобы лучше рассмотреть ее. – Хороша, как на картинке, хотя челюсть тяжеловата. Думаю, что помню ее! Мадлен Смит, не так ли? Богатая очаровашка из Глазго, дело вроде 57-го года... или около того. У нее был бурный роман с молодым французом, клерком конторы по торговле семенами. Ее обвинили, что она накормила его мышьяком. Но что здесь делает Мадлен Смит? Ее же оправдали, не так ли?

– Не в полной мере, Нигел. Наверно, она в самом деле давала ему мышьяк, как сочло жюри. Но Пьер Л'Анжелье шантажировал ее, чтобы она вступила с ним в брак. Ей вынесли шотландский вердикт «не доказано», который в действительности означает «невиновна, но больше так не делай». Во всяком случае, она получила свободу. И уж конечно, тут ей быть не полагается. У ее семьи, должно быть, было свое мнение по этому поводу, в противном случае мадам Тюссо уже несколько лет назад был бы вчинен иск за клевету...

– Чертовски забавно. Так вот, Мюриэль...

– Надеюсь, ты не сравниваешь Мюриэль с Мадлен Смит?

– В плане отравительства и холодного сердца – нет. Ни в коем случае! В то же время... Ты же знаешь, что я тут отсутствовал добрый год. Если моя дорогая жена настолько сбилась с пути добродетели, что завела любовника...

– Ты снова заводишь старую песню?

– Не понимаю, Кит.

– А стоило бы понять. Помнишь, в субботу вечером ты выдвинул тот же тезис – и отказался от него. Сказал, что тебе не нравится вся эта ситуация в целом. Но ты не можешь отказаться от любви к ней и даже не испытываешь чрезмерных страданий, поскольку убедился, что она любит тебя и будет предана тебе. Ты же говорил это, не так ли?

Нигел, созерцавший Мадлен Смит, развернулся:

– Да, я так говорил, когда не знал, в чем дело.

– Теперь ты думаешь по-другому?

– Мне ничего иного не остается. Учти, что я не отказываюсь ни от одного сказанного слова! Если во время моего отсутствия Мюриэль нашла кого-то другого, мне это не понравится. Но я не буду бесноваться, как маньяк, и не буду кричать о мести. Я приму это и забуду... потому что я должен так поступить. Вот представь себя, Кит, в такой же ситуации... с девушкой, которую ты обожаешь. Представь ее в объятиях другого парня, с которым она занимается тем же, чем занималась с тобой. Пусть даже ее увлечение будет результатом мгновенного помутнения мозгов, неужто тебя не потянет к выпивке?

– Может, да, а может, и нет, – сказал Кит. – Давай кое-что вспомним, Нигел. Когда ты изливал душу перед полковником Хендерсоном и Уилки Коллинзом, ты сказал им: «Женщина может во многом перемениться, но вот способ, которым она выражает свою любовь, изменить она не может. Разве что...» – и вот тут ты остановился. Разве – что?

– Разве что, – нашелся с ответом Нигел, – она узнает несколько новых штучек, о которых никогда раньше не знала. Это неизбежно, Кит. Откуда еще Мюриэль могла узнать о вещах, которые она не знала, поскольку я ее не учил им?

– Значит, именно это ты и имел в виду?

– Именно это я и имел в виду. Доволен?

– Ты заставил меня замолчать, но удовлетворения я не испытываю. Ты знаешь, что в субботу вечером и у меня родилась сумасшедшая идея. Я пришел к выводу – если выяснится, что Мюриэль в самом деле обманщица, ты должен будешь не переживать, а испытывать удовольствие и облегчение.

– Удовольствие? Облегчение?

– В данный момент, мой старый друг, я прибегну к твоей же тактике и откажусь что-либо объяснять. И кстати, если во время отсутствия мужа Мюриэль все же нашла себе утешение в виде любовника, есть ли какие-нибудь кандидаты на эту роль?

– Да, вполне возможно. Как насчет твоего приятеля Джима Карвера?

– Джим Карвер? – уставился на него Кит. – А что с ним?

– Пошевели мозгами, парень, ты же сам предположил!...

– Мне это никогда и в голову не приходило!

– Еще как приходило, – продолжал настаивать Нигел. – Это парень Карвер прошел через малый зал в «Лэнгеме»; увидев мою жену, он тут же прибавил шаг. Она сказала, что не знает этого человека, но мне показалось, что ее возражения были слишком бурными. И еще! В субботу утром Мюриэль неожиданно сорвалась из сельского дома своих родителей. Она вернулась лишь в воскресенье днем и до сих пор так и не рассказала ни где она была, ни чем занималась. Неужто тебя это не удивляет?

Хотя Кит никогда не представлял Джима в роли реального действующего лица в этой ситуации, он припомнил, что эта мысль часто посещала его. А если добавить бесконечное кружение Карвера вокруг отеля и неожиданные недавние расспросы Мюриэль о его американских друзьях в Лондоне, такая возможность перестает быть уж очень отдаленной.

– Ну так как, старина? – потребовал ответа Нигел. Кит встрепенулся.

– Я склонен не столько удивляться, – громко сказал он, – сколько понять, каким образом наше с тобой воображение так далеко завело нас. Ты знаком с «Песней Тома из Бедлама»?

– Не думаю. А что?

– Некоторые называют ее «Песней Тэма из Бедлама». Это знаменитый набор глупых анонимных стишков XVII столетия. Один из них гласит, как герой, гонимый дикими страстями, с которыми он не может справиться, вооружившись пылающим копьем и оседлав воздушного коня, скитается в пустыне.

Наступило молчание.

– Мы не будем интересоваться, – добавил Кит, – правилами рифмовки XVII столетия. Может, у них вообще не было рифм. Но вот что есть для нас: романтический звездочет, теоретик, сплетение фактов с фантазией и даже с горячкой! Мюриэль и Джим Карвер? Нет! Это более чем сомнительно; это настолько бредово, что...

Потрясение заставило его прерваться. От каменных плит пола отразился звук быстрых шагов. Из-под платформы гильотины, стоящей в комнате ужасов Музея мадам Тюссо, вышел не кто иной, как Джим Карвер.

У него был вид туриста, который, пусть и изучает достопримечательности, погружен в свои размышления. Сначала Джим не заметил ни Кита, ни его спутника. На нем была та же пелерина, что и в пятницу вечером. Он был высок, черноволос, беспечен и столь же раскован в движениях, как и Нигел Сигрейв; он наклонился, чтобы повнимательнее рассмотреть изображение камеры смертников в Ньюгейте.

Наверно, не менее тридцати секунд он вглядывался сквозь прутья решетки в унылую фигуру узника; и вдруг, словно повинуясь внезапному толчку, повернулся и в упор посмотрел на Кита.

Нигел узнал Джима. Оставалось непонятным, узнал ли Джим Нигела. Но хотя его, похоже, беспокоили те же тревоги, что и Нигела, Джим расплылся в улыбке и сделал шаг вперед, когда Кит протянул ему руку.

– Кит! – сказал он, крепко сжимая протянутую руку. – Я не буду спрашивать, что ты делаешь в Лондоне; в конце концов, это касается только тебя. Пока я пребываю здесь, снимаю квартиру на Кларидж-стрит, 24. До чего приятно увидеть хоть одно знакомое лицо в чужой стране. Как дела, ирландцы?

Все трое, хотя и по разным причинам, испытывали крайнее напряжение. Кит хотел бы предупредить Нигела о некоторых аспектах прошлого Джима, но, скорее всего, это было не важно, да и во всяком случае это можно отложить на потом.

– Физически лучше некуда, – ответил он. – Да и твою жуткую физиономию приятно увидеть. Я хотел бы познакомить тебя с моим очень старым другом, о котором я тебе рассказывал. Джим Карвер. Нигел Сигрейв.

– Очень приятно, сэр, – в унисон сказали оба, обмениваясь рукопожатием.

Нигел, скорее всего, припомнив и то, что он услышал от Кита, и то, что подслушал из разговора Кита с «первосвященником» Рискином в отеле «Лэнгем», был воплощенная любезность.

– Надеюсь, вы не сочтете Лондон слишком уж скучным, мистер Карвер. Давайте кое-что уточним. Ваш отец – сенатор Карвер из Массачусетса. А вы, насколько мне помнится, во время последней заварушки в Америке были майором. У вас, янки, была масса времени между 61-м и 65-м. Служили в кавалерии или пехоте, майор Карвер?

Джим нахмурился, и его доброжелательность испарилась.

– Если быть точным, сэр, ни там и ни там.

– Бросьте, бросьте, мы не собираемся совать нос в чужие дела. И тем не менее! Поскольку вы среди друзей, в каком полку армии Союза вы служили?

Джим выпрямился и застыл. В тишине помещения громко раздался его голос.

– Среди друзей? – повторил он. – И снова, сэр, опасаюсь, что вас ввели в заблуждение или что вы сами впали в него. Я командовал вьючной артиллерией Южной Каролины и имел высокую честь служить Конфедерации[10]Во время Гражданской войны в Америке (1861 – 1865) отделившиеся семь южных штатов стали называться Конфедерацией, а северные – Союзом. Штатов Америки. Всего хорошего, Кит. Надеюсь, скоро увидимся. Он повернулся на каблуках и решительно вышел.

Глава 12

Хотя Кит, который оттащил Нигела в темный угол, говорил тихим голосом, он был буквально вне себя.

– Я должен был предупредить тебя! Это моя ошибка, глупейшая оплошность! Тьфу ты, черт, Нигел! Откуда ты мог это знать?

Нигел тоже вскипел:

– Да не в этом дело! Этот парень помрачнел, как грозовая туча, как только я назвал его янки. Но ты прав, Кит: как я мог это знать? Он же янки, не так ли?

– О да; он из бостонских браминов[11]Брамины – так называют группу людей, привилегированных в социальном или культурном плане.. Джим был причиной чертовски неприятного происшествия. Север объявил его вне закона и назвал предателем; семья сразу же отказалась от него. Если бы он несколько лет назад, когда ему минул двадцать один год, не унаследовал независимый источник дохода, сегодня ему пришлось бы вести весьма нелегкую жизнь.

– Черт возьми, почему армия Конфедерации?

– Мы руководствуемся нашими инстинктивными симпатиями, Нигел. Джим был рожден, в районе Бикон-Хилл[12]Бикон-Хилл (Маячный холм) – район Бостона, где стоят старинные особняки, которые до сих пор являются гордостью первых фамилий Бостона.. Но его колледжем был «Уильям и Мэри» в Виргинии, большинство его приятелей и все самые близкие друзья были выходцами с Юга. Доводы рассудка и традиции говорили одно, а чувства и симпатии – другое. Когда пришло время выбирать сторону, он выбрал повстанцев и мятежников. И я могу его понять. Хотя признавать не имею права, ибо с технической точки зрения остаюсь нейтральным. Я чувствовал, чем он руководствовался в своих действиях. Что же до личности Джима...

– В нем сидит какая-то чертовщина, – сердито буркнул Нигел. – Но мне он скорее нравится. Я предполагаю, он был хорошим офицером?

– Одним из самых лучших. Джим – прирожденный артиллерист. Он инстинктивно чувствовал, где поставить пушки, как использовать каждую складку местности и в какой момент открыть самый убийственный огонь. Он всегда напоминал мне другого такого же лидера – урожденного южанина, майора Джона Пелема из конной артиллерии Стюарта, который в 63-м был убит у форта Келли. Если не считать, что Джим был, в отличие от Пелема, темноволос и смугл. Та же самая добродушная аристократичность, та же лихая бесшабашность...

– Сегодня он продемонстрировал не лучшие качества своей натуры, так ведь? И все же! Если он таков, как ты о нем рассказываешь, Кит, я готов назвать его своим другом. Ты совершенно уверен, что Мюриэль никогда бы не смогла привлечь его внимание – и он ее тоже. Вопрос в том, – внезапно взорвавшись, добавил Нигел, – где, черт побери, мы оказались и что нам теперь делать?

– Может, ты выслушаешь хоть несколько слов совета? Если не от меня, то хотя бы от Уилки Коллинза?

– И что же это за совет?

– Отправляйся домой, Нигел. Иди домой, отдохни и успокойся. Это последнее, что сказал Коллинз перед моим уходом, и тебе стоит оценить его мнение. Мало было прошлой ночи, так тебе еще достался нелегкий день с переживаниями. Так что скажешь?

– Надо подумать, – неохотно выдавливая каждое слово, сказал Нигел. – Может, мне в самом деле лучше отправиться домой. Но говорю тебе, в постель они меня не уложат!

– В этом нет необходимости. Выбери себе удобное кресло, расположись в нем и читай... если сможешь найти что-то интересное.

– О, вот за это я ручаюсь. Ладно! Если ты хочешь составить мне компанию до Хампстеда, Кит, то собирайся. Когда они из комнаты ужасов вышли в большой зал, Нигел снова стал рассказывать:

– Тут есть и экспозиция наполеоновских реликвий, но сейчас не будем тратить на них время. Для одного визита с меня хватит и экспозиций Мадам Т. Вперед, карета ждет!

Она ждала их на Бейкер-стрит. В субботу вечером, когда Кит добирался до «Удольфо» в таком же экипаже, он сидел с левой стороны, лицом по ходу движения. Сегодня, надеясь, что его суетливый приятель больше ничего не будет передумывать, он устроился в том же самом левом углу, дав Нигелу возможность расположиться справа. Они снялись с места; окна в экипаже были закрыты, потому что за ними стоял сумрачный зябкий, с порывами ветра, день.

Нигел долго сидел, погруженный в задумчивое молчание, хотя его губы шевелились, словно он что-то говорил про себя. И когда их экипаж пробирался сквозь плотное движение, и когда улицы опустели, он продолжал что-то бормотать. Один раз он опустил окно с правой стороны, чтобы, высунув голову, посмотреть назад, но почти сразу же закрыл его и вернулся к своим раздумьям, подперев подбородок сжатыми кулаками. Они были готовы преодолеть последний крутой склон на Хит-стрит, когда Нигел бросил на своего спутника возмущенный взгляд и взорвался:

– Брось, Кит! Ради бога, как мне хочется, чтобы ты объяснился!

– В чем объяснился бы?

– Ты как-то сказал – если выяснится, что Мюриэль обманщица, то, по твоему мнению, я могу испытать лишь радость и удовольствие, а не переживать. Вздор, старина, полный вздор! Как ты пришел к такому выводу?

– Значит, ты не сомневаешься, что Мюриэль в самом деле Мюриэль?

– Да, не сомневаюсь!

– Но предположи, просто предположи, что она все же суккуб. Можешь ли ты в глубине души категорически отрицать, что и в таком случае могут быть элементы удовольствия и облегчения?

Нигел сделал какой-то неопределенный жест:

– Откровенно говоря, в глубине души я вообще не могу ничего категорически отрицать. Тем более тут все жутко запутано. Большую часть времени я не знаю ни что думать, ни по какому пути двигаться!

– Хотя не перестаешь размышлять о Мюриэль?

– Да, среди прочих тем...

– А конкретно эти прочие темы...

– Одна из них, – Нигел распрямил плечи, – это заговор, по причине которого со мной надо обращаться так, словно я сделан из хрупкого стекла. Большое спасибо! Я в добром здравии и в отличной форме! Даже Уилки Коллинз, похоже, не знал, что сказать. Неужели он в самом деле настаивал, что я должен заткнуться и вести себя как инвалид?

– Вот его подлинное послание тебе, которое я передаю слово в слово: «Иди домой и оставайся там! Ради бога, человече, иди домой!»

– Но почему, Кит? Если подумать здраво, почему?

Оказавшись на вершине холма, карета неторопливо двинулась по ровному участку дороги, которая поворачивала налево, огибая высокую каменную стену вокруг «Удольфо». По обе стороны ворот высились стволы буковых деревьев с облетевшей листвой. Вдруг Нигел с силой ударил кулаком по колену:

– Ты слышишь меня, Кит? Почему?

– Уилки Коллинз, как и я, не испытал никакого удовольствия, узнав, что ты шляешься по городу с пулевой раной в груди, когда за спиной у тебя маячит какой-то неизвестный враг, решивший убить тебя. И знаешь, тебе крепко повезло, что ты еще жив. Но больше не испытывай фортуну.

– Чушь! – убежденно сказал Нигел. – Ты хочешь сказать мне, что этот тип сделает еще одну попытку?

– И Коллинз, и полковник Хендерсон считают, что опасность существует. Не сомневаюсь, именно поэтому полицейские и искали тебя сегодня. Кстати, они тебя еще ищут?

– Не так давно я сам их искал, но в городе чертовски много кебов, так что не могу быть уверенным. Но... – Опустив окно с правой стороны, Нигел, придерживая шляпу, высунул голову, тут же втянул ее обратно и закрыл окно. – Да, они тащатся за нами, сидят у нас на хвосте. Я не могу разобрать, то ли там старина Гоблин, то ли его напарник, не могу поручиться, что это тот же самый экипаж, хотя, скорее всего, он и есть.

И теперь, сидя боком, лицом к окну с левой стороны, Нигел заговорил с предельной серьезностью:

– Можешь ли оказать мне небольшое одолжение, старина? Перестань каркать у меня над головой. Я в состоянии и сам о себе позаботиться, Кит. Пусть даже этот псих сделает еще одну попытку, что в высшей степени сомнительно...

Грохот выстрела раздался так близко, что Киту показалось, будто стреляли у него под ухом. Он увидел пулевые отверстия: два входных в левом стекле и два в оконном стекле справа. И, еще не успев заметить рваную борозду в пальто на правом плече Нигела, Кит склонился вперед и приник к стеклу слева.

Кто-то, скрываясь за стволом бука, вел стрельбу с расстояния менее чем в шесть футов. День был сумеречный, и Кит успел увидеть лишь кисть и предплечье правой руки, сжимающей револьвер, и чем-то прикрытое лицо. И затем неизвестный исчез.

Их экипаж остановился. И тут же раздался звук быстро приближающихся колес; он становился все громче и наконец замер. Чей-то голос заорал: «За ним!», и по дороге загрохотали чьи-то ноги.

– Нет, Нигел! – приказал Кит, когда его друг рванул дверцу, чтобы присоединиться к преследованию. – Это работа лидеров; пусть уж они занимаются ею. Куда он попал в тебя на этот раз?

– Да чтоб ты знал/он вообще в меня не попал. Просто вырвал кусок ваты из подкладки на плече, даже пиджак не пострадал. А второй выстрел просвистел мимо. Вот ублюдок, вот гад, так его и этак!..

– Ублюдок ли он – это еще вопрос, – потрясенно сказал Кит. – Он стрелял в тебя почти в упор, с расстояния четыре или пять футов. И больше всего меня поразило, что пуля или даже обе не разбили стекло.

Нигел, который тоже испытал потрясение, отказался удивляться.

– Да, тебя это могло поразить, потому что ты имеешь дело только с карандашом. Этот подонок пользовался современным оружием, с высокой начальной скоростью пули. Он мог подойти почти вплотную, но окно все равно осталось бы цело. И, кроме того, прошлым вечером...

Снаружи в проеме дверцы с правой стороны, которая так и оставалась открытой, появилось длинное, костистое, чисто выбритое лицо мужчины средних лет в потертом пальто и касторовой шляпе.

– Провалиться мне на этом месте, вот наконец у нас и компания! – воскликнул Нигел. – Кит, это офицер Гоблин. Я рассказывал тебе о нем.

У него был низкий хрипловатый голос.

– Если не возражаете, сэр, моя фамилия Гоб. Гомер Гоб, старший инспектор Гоб, уголовный отдел. Можно не кричать. Все мы знаем, что смелости вам не занимать. Но если уж вы собрались так рисковать, мистер Сигрейв, то большой помощи от нас вам ждать не стоит.

– Да я и не жду помощи. Похоже, в ней нет необходимости. Тот шалун, которого мы преследуем, должно быть, самый худший стрелок в мире. Он и в амбар не смог бы попасть, не говоря уж о двери от амбара.

– Все может случиться, сэр. При таком плохом освещении в движущуюся цель даже лучший снайпер может не попасть. Скажите, сэр, в этот раз вам довелось увидеть стрелявшего?

– Я успел увидеть его. То есть что-то вроде. Так же как и Кит. Что скажешь, Кит? Можешь ли ты описать его?

– Сэр, – обратился к нему старший инспектор Гоб. – Если вы мистер Фарелл, каковым вы и должны быть, можете ли вы оказать нам какую-нибудь помощь?

– Боюсь, что нет, – честно признался Кит. – Я видел его только мельком, как вы слышали. Лица не разглядел. У меня возникло смутное ощущение, что я его откуда-то знаю... но это и все.

Гоб тяжело вздохнул:

– В таком случае, джентльмены, нам остается лишь надеяться на лучшее. Сержант Хакли погнался за ним, а на сержанта Хакли можно положиться. Вам снова здорово повезло, мистер Сигрейв, хотя ваша одежда основательно пострадала.

– Это? – презрительно усмехнулся Нигел, левой рукой ощупывая правое плечо. – Это вообще ничего – пустяк, легкий поцелуй. Скорее всего, пальто придется выкинуть или отдать бедным. Хотя в случае необходимости я смогу заштопать его за пять минут – да так, что и следа не останется.

– Вы умеете штопать, сэр? Вы хотите сказать, что вам доводилось этим заниматься?

– Нет. Просто я говорю, что умею сам справляться с такими вещами. Ради спасения своей души, старший инспектор, выкиньте из головы идею, что владение иголкой и ниткой – чисто женская привилегия и вообще женская работа. Представьте себе, вы оказываетесь в джунглях и полностью зависите от туземных носильщиков. Вы можете быть выносливым и неустрашимым, но вам придется довольно быстро освоить искусство штопки и шитья. На самом деле, как я однажды долго объяснял репортеру, или вы станете умелым портным, или у вас вообще не останется одежды, которую можно было бы штопать.

Сзади послышались шаги – сначала по траве и опавшей листве, потом по дороге. За открытой дверцей экипажа, отдавая честь Гобу, появился коренастый, крепко сбитый мужчина. Он тоже, как и Гоб, был среднего возраста, так же, как и он, чисто выбрит, что вызывало воспоминания о временах владычества комиссара полиции Мейна, – это мог быть только сержант Хакли, о котором уже шла речь.

– Итак, Хакли? – рявкнул его начальник.

– Прошу прощения, сэр. Я упустил его.

– Что произошло?

– Разве вы не понимаете, сэр? Тут уж ничего нельзя было поделать! Пробежав вдоль стены, он обогнул ее. Я так и не смог выяснить, то ли его там ждал экипаж или лошадь под седлом, то ли он нырнул в какую-то нору. Будь у нас побольше людей...

– Можешь ли хоть ты описать его?

– Я видел только то, что и вы, сэр. Лицо до самых глаз обмотано чем-то вроде шарфа. Одет довольно щегольски; двигается проворно. Будь у нас побольше людей...

– Побольше людей? – фыркнул Гоб. – Я тебя понижу в звании, если ты сам не будешь двигаться попроворнее. – Он прервался. – Итак! Это что такое?

Ландо Нигела стояло почти вплотную к металлической решетке ворот. За воротами из сторожки выбрался пожилой ревматический сторож Барни. Он открыл ворота, но, похоже, не для того, чтобы впустить подъехавший транспорт, а чтобы освободить дорогу для отъезжающего.

Еще один четырехколесный экипаж, кучер которого сохранял следы былой официальной осанки, выкатился на дорогу, делая правый поворот, в ходе которого поравнялся с ландо Нигела, смотревшего в противоположную сторону, и остановился, дверца открылась, и из экипажа навстречу старшему инспектору Гобу и сержанту Хакли выбрался полковник Эдмунд Хендерсон.

– Это вы, сэр? – вырвалось у старшего инспектора.

– Я лично, – согласился полковник Хендерсон. – Явился к исполнению своих обязанностей, Гоб, хотя полностью вам доверяю. Мы были почти у ворот, когда услышали выстрелы и шум последовавшей суматохи. Я приказал остановиться. Мы ждали и прислушивались.

– Вы сказали «мы», сэр?

Полковник Хендерсон кивнул. Уилки Коллинз, по уши закутанный от холода, показался из экипажа и неторопливо вышел. Наконец и Нигел выпрыгнул из ландо и присоединился к группе.

– Я посылал к вам сегодня домой, мистер Коллинз, – в его голосе слышалось обвинение, – но мне сказали, что вы прилегли вздремнуть.

Мистер Коллинз рукой в перчатке разгладил бороду.

– Да, я слышал. Тем не менее вздремнуть удалось недолго. Полковник Хендерсон, который явился вскоре после вас, настоял, чтобы я сопровождал его сюда.

– Ну, особенно настаивать не пришлось, – сказал полковник Хендерсон. – Коллинз был полностью согласен, Нигел, чтобы Кит встретил вас и доставил домой. Чего Кит и добился – в громе и блеске фейерверков. И прошу вас – больше никаких обвинений. Дело сделано. Ваша жена, Нигел, давно вернулась. Она будет счастлива узнать, что вы в безопасности... и, может, не стоит упоминать о последнем нападении. Но мы сделаем все, что в наших силах. – Он повернулся к Уилки Коллинзу: – Есть ли лучик света в темноте, мудрейший из мудрых?

Неторопливо и расслабленно, словно он находился у себя дома, мудрейший из мудрых прислонился к стенке кеба.

– Не исключено, что кое-где он мелькает, – ответил Коллинз, – хотя его было не так много в повторном допросе миссис Сигрейв или в первом допросе этой... э-э-э... еще одной гостьи.

– Еще одной гостьи? – переспросил Кит.

– Другой подруги миссис Сигрейв, – объяснил полковник Хендерсон. – Не сомневаюсь, сегодня она второй раз посетила «Удольфо».

– Вы имеете в виду Пат Денби?

– Мы не имели удовольствия встречаться с мисс Денби, Кит. Гостья, о которой идет речь, – английская леди с французским именем. Она... клянусь Юпитером, должно быть, да, это именно она сейчас скажет нам adieux[13]Прощай! (фр.) .

Полковник Хендерсон кивнул на открытые ворота. Нигел Сигрейв прыгнул обратно в ландо. По мере того как приближался стук копыт и скрип колес экипажа, Нигел не медлил. Опустив окно со своей стороны, он нагнулся к Киту и настойчивым шепотом потребовал:

– Опусти окно и со своей стороны, старина, чтобы скрыть пулевую пробоину! Стоит Элен Обер что-то увидеть, и это будут знать все. И чтобы никто не болтал...

Пока Кит, несмотря на тесноту замкнутого пространства в ландо, последовал указаниям, Нигел, чертыхаясь, стянул с себя пальто и, свернув, положил его на колени так, чтобы скрыть прореху на плече. Когда в поле зрения появился четвертый закрытый экипаж – тоже собственная карета, как и у Нигела, – сидящая в ней женщина опустила свое окно с правой стороны и окликнула кучера, который остановился сразу же за воротами, после чего неторопливо и солидно слез со своего места, чтобы открыть дверцу.

Очень красивая женщина с копной рыжих волос, на которых неизвестно как держалась модная маленькая шляпка, в тяжелом норковом манто, накинутом на платье цвета лаванды, вышла, а скорее, выпрыгнула из экипажа и кинулась к ним. Хотя Киту настойчиво описывали ее как слишком игривую кокетку, в ней не было ни кокетства, ни игривости, но лишь искренняя озабоченность.

– Нигел! – своим хрипловатым голосом вскричала она, испустив вздох облегчения. – Чтоб мне не жить, дорогой Нигел, но выглядишь ты не хуже, чем раньше! Как Мюриэль и надеялась, ты возвращаешься! Но ты очень огорчил ее, бедняжку! Ты просто гнусное чудовище, и, можешь поверить, я не скоро прощу тебя!

Затем Нигел представил Кита миссис Обер. Старший инспектор Гоб и сержант Хакли тактично держались на заднем плане, уступив пространство между ландо и четырехколесным экипажем полковнику Хендерсону, Уилки Коллинзу и самой леди.

В процессе знакомства миссис Обер стояла с опущенными ресницами, из-под которых бросала томные взгляды, но очень скоро она обрела свойственную ей напористость.

– Дорогой Нигел, ты сущий злодей, вот ты кто! Мало тебе, что у нас из-за тебя начались сердечные спазмы? В такой день, при твоей слабости... сидеть тут без пальто и к тому же с довольным видом, это... это... о, просто нет слов! Немедленно надень пальто!

Нигел смерил ее холодным взглядом.

– Чушь, моя belle Helene![14]Прекрасная Элен (фр.). – сказал он. – Ты не в курсе последних открытий в медицине, в чем ты сама признавалась. Свежий воздух, Элен, лечит всех и вся, и благодаря ему я прекрасно себя чувствую. Не сомневаюсь, ты уже встречалась с полковником Хендерсоном и мистером Уилки Коллинзом?

– Мне очень приятно, и я считаю за честь встречу с ними, – сообщила миссис Обер, даря каждому по томному взгляду. – Полковник Хендерсон выглядит куда лучше, чем его изображения в комиксах... я думала, что он должен подать на них в суд, но полковник заявил, что человек, который ведет общественную жизнь, не имеет права на такие действия. Но им снова, снова и снова будут задавать такие смешные вопросы!

Уилки Коллинз открыл сонные глаза.

– Если вы, миссис Обер, позволите спросить...

– Это уже напоминает инквизицию, мистер Коллинз! Вам не кажется, что тут ни время, ни место для нее? В любом случае я уже рассказала вам все, что могла. Прошлый вечер я в тоскливом одиночестве провела у себя в доме; и близко не была рядом с дорогими Сигрейвами, ни с мужем, ни с женой. C'est entendu?[15]Это ожидалось? (фр.)

– Как вам угодно. В то же самое время, мадам, вы даете понять, что могли бы рассказать куда больше, появись у вас на то желание.

Элен Обер восприняла эти слова очень эмоционально.

– Это всего лишь мимолетная фантазия, дорогой мэтр, невесомая, как паутинка, и не имеющая никакой ценности. – Оиа повернула голову: – Полковник Хендерсон! Должна ли я отчитываться перед полицией за каждую случайную мысль?

– Нет, вряд ли, – сказал этот высокий чин. – Тем не менее, когда мы говорили с вами, я понял, что-то мешало вам явиться в «Удольфо», когда вас раньше приглашали. Или вы не получали приглашения?

– Бывают времена, мой дорогой полковник, когда бедная, несчастная женщина считает невозможным появиться в обществе и прибегает к таким вот уверткам. Что же до мимолетной фантазии, промелькнувшей в вопросе, я даже не буду упоминать ее. Но могу дать легкий намек. Не случается ли, сэр, что жизнь начинает казаться вам невыносимо сложной в силу наших обычаев, наших привычек, наших символов веры, которыми мы руководствуемся? Как... как... что это за штука, с помощью которой усмиряют маньяков?

– Наверно, смирительная рубашка?

– Вот именно, смирительная рубаЩка! Не бывает ли, что вам часто приходит в голову мысль – мы находимся в ее оковах?

– Очень редко, миссис Обер.

– Peut-etre[16]Может быть (фр.) . Тем не менее, судя по тому, что я слышала о частной жизни мистера Коллинза, – с ослепительной улыбкой сказала она, – не сомневаюсь, что уж он-то согласился бы со мной. Я представляю, как со мной могло что-то случиться, если бы я посетила «Удольфо», чего я не сделала.

– Что бы с вами было, мадам, посети вы «Удольфо»? Элен Обер спрятала кисти рук в норковые рукава.

– Скорее всего, ничего; мне бы не хватило смелости. Это было бы что-то безобидное, может даже, достойное похвалы. Помните Жан Жака, изучайте Жан Жака, вдохновляйтесь им! И тем не менее есть те, кто считает его безнравственным и даже предельно порочным. Нет, я ничего не буду рассказывать вам, двум суровым инквизиторам. Но если этот несчастный Нигел – очень хороший мальчик, в один прекрасный день я кое-что прошепчу ему на ушко.

– Послушай, Элен!.. – выпалил Нигел.

– Когда-нибудь, разбойник! Не сегодня. Думаю, это все. Ну а теперь я должна добраться до дому, чтобы спокойно посидеть и отдохнуть у камина, – разве что у полковника Хендерсона есть какой-то документ, который сможет остановить меня. И я настоятельно советую тебе, Нигел, сделать то же самое, пока ты не скончался от холода!

Расточая сияющие улыбки и слова прощания, она вернулась в свой экипаж, подняла окно и отбыла. Нигел Сигрейв испустил глубокий вздох.

– Ну-ну-ну! Если наша Элен думает о себе как о маньяке в смирительной рубашке, она не так уж далека от истины. Кстати, что она там говорила о Жан Жаке Как-Его-Там?

– Скорее всего, – ответил Уилки Коллинз, – она имела в виду Жан Жака Руссо, идеалиста с путаницей в голове, который мечтал о совершенстве, но избегал реальности. Сто лет тому назад Благородный Дикарь Руссо оказал большое влияние на кое-кого из наших предков.

– Что вы думаете об информации, – осведомился полковник Хендерсон, – которую она так и не дала нам? Если не считать упоминания Руссо, точно такие же показания она давала и в доме. Кстати, какое у вас сложилось мнение о ее свидетельстве?

Мистер Коллинз снова погладил бороду.

– Заявление, которое сделала леди, я склонен принять как буквальную истину... если она не ставила цель сознательно вводить в заблуждение. Что же касается ее подлинных мыслей... кто их знает?

– Даже вы? – дернулся комиссар полиции. – Сержант Кафф в «Лунном камне» был незаурядной личностью. Но у нас нет сержанта Каффа, полицейского, который давал загадочные ответы на вопросы. Некоторое время назад я спрашивал, видите ли вы луч света в темноте.

– И я сказал вам, – сообщил создатель сержанта Каффа, – что тут и там мелькают какие-то проблески. И источник их, должен добавить, кроется не столько в том, что мы слышали в доме, сколько в том, что нам удалось подслушать в ходе погони. – Он посмотрел на Нигела. – О вашем искусстве штопки и починки, мистер Сигрейв, широко известно из прессы. Был и еще один факт, имевший куда большее значение, буквально ошеломивший бедных умников. Давайте поищем хоть какие-то указания на мотив, любые указания на любой мотив – и в таком случае наша проблема окажется не столь уж трудной.

– Не столь уж трудной? – недоверчиво откликнулся полковник Хендерсон. – Вы так считаете?

– Фактически проблема будет почти разрешена. Если только...

– Если только – что?

– Если только, – сказал детектив-любитель, – мы бы сами не были так беспардонно запутаны в ней.