Онлайн чтение книги Голубая Саламандра
Глава первая. Страна Единорога

Бамбуковый город готовился к торжеству. Из леса доставляли, указанные жрецами, породы деревьев - огромные, лишенные ветвей. За воротами их распиливали на кругляки, тесали под доски и волокли к площади. Туда подвозили бочонки с маслами, амфоры с винами да душистыми смолами и сборы трав для курений, упакованные в тюки. Второй день город был встревожен приготовлениями. Ведь следовало торопиться; даже жрецы Оканона не знали, когда наступит время, помеченное божеством, и новый Держатель Рода займет свое место. Давно умчались гонцы в провинции; ответом в город стекались обозы с овощами, кореньями, корзинами спелых плодов; через южные ворота гнали овец, туда же проводили повозки с грудами битой дичи: жирных антилоп и молодых пятнистых свиней, огромных белоснежных гусей, золотистых фазанов. Отдельными кучками, источавшими неприятный запах, лежали еноты. Для особо пикантных блюд припасли живых ежей и черепах. В закрытых корзинах с травой чабреца и ореховых листьев, свою участь ожидали тонкие изумрудные змейки. В жажде веселья, неистовых развлечений, предвкушая обилие еды, питья, сюда тянулся народ из окрестных селений, малых городов, разодетых роскошно и нище: кто в потертых кожаных рубахах с медными бляхами старых воителей или грубых туниках, серых, как пыльная дорога, плащах. Некоторые в легких аттлийских одеждах сказочно красивых и очень редких, въезжали верхом или на колесницах. За стенами пылали костры, и пьяные голоса под звуки свирелей затягивали пение. Дальше, удары в тугую кожу барабанов соединялись с криками куплетов ритуальных гимнов, сразу их подхватывала разгулявшаяся местная беднота. Если вчера нельзя было понять радость или горе после двух великих смертей стучится в сердцах преданных Единорогу, то сегодня на окраине у полуразрушенных бамбуковых хижин, все ждали пира, а уж заодно и Слова нового Держателя.

Входя в Дом Рода, Ваамкан оставил сопровождавших у дверей и в залу прошествовал один. Сквозь прорези в высоком вводе проникал свет, приглушенный красноватыми пластинами обсидиана. Казалось, над головой зачиналось багровое зарево. Ниже было привычнее и уютнее. Меж массивных колонн в чашах на треногах догорал огонь. Запах масла напоминал дом, а легкая примесь благовоний - внутренности святилища Крилоха. Ваамкан стоял в нерешительности, озираясь на затворенные двери черного дерева, обитые рисунком серебра, на посеребренные копьеподобные рога, торчавшие из стены, белые и кроваво-красные знаки пола - в сути законы из начала дней, но читаемые уже не так. Он прошел сквозь древние письмена до последнего ряда колонн. Теперь только семь ступеней отделяли от площадки с троном, ныне пустым. Идти дальше жрец не решился. Еще несколько дней назад он и думать не мог, что с подобными мыслями окажется здесь, перед этим грубым и царственным табуретом, вырезанный из странного камня, так просто и неправдоподобно. Крупные голубые сапфиры украшали его углы, топазы бесцветные, едва желтые, как ядовитый взгляд, привораживали.

Лицо Ваамкана выглядело бледным, углы губ дрожали, собирая капли пота, словно его тело лизнуло жало триоры. Он откинул полог одежды, извлек амулет - мешочек из кожи змеи и тогда даже улыбнулся. Сжимая рукой плод могучего колдовства, жрец повернулся к чаще с огнем.

- Ты сгоришь. Обратишься в пламя, смрад. Я жертвую тобой, хранивший меня! - произнес Ваамкан. - Жертвую… Но пусть твоя сила передастся мне! Не надолго, как вспышка молнии в потоке лет. Мне нужен этот миг или я погибну! Помоги последний раз!

Он разжал ладонь и развел руки, будто распятый, жадно вдыхая едкий дым, закрыв глаза, шепча молитвы. Вдруг осознание собственного величия нахлынуло волной, утвердилось.

- Я буду сидеть там! - глядя на трон, вдохновенно решил он. - В назначенный день я войду сюда с моим Обнаиконом. Не пеленки грудного, как символ присутствия, лягут на трон - я, держа моего сына, сяду на него…

- Ваамкан, - кто-то окликнул его.

Он увидел: Ниесхиок появился из сумрака бокового хода.

- Послушай меня, Ваамкан, - верховный жрец Рэдо вышел на свет: - То, что я скажу останется известным только нам… - Он пытливо глядел на Ваамкана и долго молчал, думая, как же быстро изменился этот неприметный жрец никчемного, всеми забытого святилища: - Мы пожелали, чтобы сын твой вошел сюда Держателем, Мы молим богов - они услышали, Обнаикон станет главой Рода, станет по праву Рожденного. Желаешь - идем, я открою твоим глазам его божественного ровесника. Ему четыре месяца и рог тверд, как аттлийское железо. Он не по возрасту крепок. Он бел, бел как снега гор. Верю, он вырастит великолепным, могучим - великий дух воплотится в это чудное животное! Грядут счастливые дни для нашего народа: благоденствие, сила, власть. По воле ослепительного Рэдо происходит все на земле: зреет зерно, плоды, рождаются животные и люди. Все идет так пока наша воля в согласии с высшей.

- Значит, но воле Рэдо исчез Оенгинар?

- Оенгинар не был в согласии с богами. Но что ты хочешь этим сказать?

- Богами или людьми? Впрочем - все равно. Я еще увижу детеныша Единорога, Ниесхиок. А сейчас ответь: как ускорить приход моего Обнаикона в Дом Рода.

Дерзость Ваамкана поразила верховного служителя. Но он сумел упрятать гнев. Случались минуты - старик дорожил незначительным жестом, слова, казалось, срывались с уст случайно, будто вещал не он - дух, осенивший его.

- Лишь Оканону известен этот час, - спокойно и отрешенно ответил Ниесхиок, думая совсем о другом и невзначай добавил: - В молитвах очищая сердце, неся клятвы верности, ты ускоришь его приход.

- Я ускорю! Нет сомнений, - Ваамкан подошел вплотную к посвященному, упирая взгляд в его гордое, чуть морщинистое лицо, продолжил: - Ты поможешь мне. Должен помочь! Кто сказал, что Оенгинар погиб? С утра в городе слухи, будто он жив. Слухи? Как знать, может мальчишка появится. Неизвестно, как он, тоже по праву Рожденный, истолкует волю богов и заодно все произошедшее с ним. Подумай, Ниесхиок! - Ваамкан чувствовал раздражение от неразумной несговорчивости и еще вкус ненависти к человеку стоявшему напротив. Человеку, чье слово почти равнялась знакам, начертанным на полу, шаги которого совсем недавно вызывали трепет. Ему захотелось мстить за прошедшие годы. Втаптывать верховного жреца в грязь и сечь хлесткой речью. Приступ скоро прошел, он продолжал лениво, растягивая фразы, упиваясь близостью своего величия: - Подумай… Возможно ли откладывать ритуал, если Оенгинар действительно жив. Я больше забочусь о тебе. Ведь за волю богов обычно страдают люди… Даже высокие жрецы… Хочу помочь тебе, но для этого ты должен быть разумен, мудрый Ниесхиок. Единорог, явившийся на свет вместе с Оенгинаром, тоже до сих пор жив - это недопустимо. Знай - если к завтра не будет определенности, в городе возможна смута. Ты должен все исправить. Подумай, великий жрец! Я же не забуду, что ты первый пришел ко мне и клятва, о которой ты говорил, пусть свяжет нас - но потом…

- Ты путаешь, достойный Ваамкан. Спешишь, надеясь на то, чего не будет. За волю богов действительно страдают люди, однако мудрые в молении умеют влиять на ту волю. Всему ли ты научился? Все ли правила жизни ты можешь прочесть, чтобы путь Нового Держателя, пока еще младенца, был справедлив и светел? Подумай… Не забудь: душу вдохнули в него не твои содрогания на женщине, а удержать ее в теле тем более ты не способен, - сказал жрец и, шагнув в темноту, исчез, раньше, чем губы Ваамкана зашептали проклятия. Прилив ярости сменился ощущением страха, стоило служителю Крилоха усомниться в силе сожженного амулета, как это ощущение охватило все его существо. Он метался меж горящих чаш, теней колонн, вздымая руки и, запрокинув голову, обращался с молитвой, то поносил неразумного, невнявшего его величию Ниесхиока. Подойдя к стене у пирамиды алтаря, где ряд рогов обрывался, и пустая черномраморная стена, требовала, словно открытая пасть требовала продолжения ряда ушедших, он подумал, как не достает здесь рога Рожденного вместе с Оенгинаром! Да! Да!! Он должен заставить заколоть Единорога мальчишки сегодня же. Пусть даже не на алтаре. Пусть вопреки законам. Рассудив так, Ваамкан направился к ожидавшим его воинам.

Тем временем Ниесхиок вернулся в святилище возле усыпальницы Первого. Послав за Иенхоном, он поднялся на террасу, врезавшуюся углом в кроны платанов, и опустился на скамью. Старея, он все чаще приходил сюда и находился подолгу. Отвернувшись от стен храма, видел небо; простиравшуюся от стоп его ног, листву деревьев. Зелень и, пронизанная ослепительным богом, синева… В иные часы этого казалось достаточно. Тогда он услаждался покоем да рассуждал о будущем Рода или сочинял гимны богам. От свежих рифм на душе становилось легко и приятно. Теперь Ниесхиока одолевали другие мысли. В ожидании Иенхона он достал припрятанный кинжал с рукоятью из слоновой кости, изящно инкрустированной золотом и нефритом и начал царапать на камне какие-то знаки. Потом рассмеялся. Его веселило, что жалкий червь - Ваамкан так обошелся с ним. Он даже не предполагал, будто тот тщедушный жрец, заручившись поддержкой горстки глупцов, способен возомнить себя хоть как-нибудь властным.

- Червь! - повторил Ниесхиок, оглянувшись, увидел Иенхона.

- Ответь мне, хорошо подумав, может ли Оенгинар остаться жив? - спросил он. - Вспомни, как все произошло.

- Я ничего не забыл. Но в том, что он умер, не могу быть уверен… Как не могу поручиться, не обратится ли день вдруг ночью. Наш мир не прочен, хотя я из числа тех, кто его укрепляет, - Иенхон сел напротив. Нелепым, даже смешным выглядел он в длинном белом одеянии служителей Рэдо. Ткань морщилась на мощном бугристом торсе, а голова, с заросшими темными волосами лицом, словно принадлежала хозяину горных троп - черному медведю: - Никто не посмел убить Рожденного. Мы привязали его к плоту и отправили вниз по реке - Пусть Рустм отнимет жизнь. Люди не должны решать за богов.

- Вот что?! Значит, отдали реке… Ваши заячьи сердца сжались перед священной душой Оенгинара?! Вы обрекли дитя на нескорую смерть в страданиях, вместо быстрой и легкой! Теперь на вас будто бы нет крови?! Тебе хотелось бы думать так, Иенхон?

- Ты не понял меня…

- Что скажешь ты, если Оенгинар, пройдя через муки, явится вновь?!

- Я напоил его соком винной травы - конец для него не был мучителен. Но ты не понял меня, Ниесхиок. Я не был трусом ни перед зверем, ни перед человеком. Я не трус! И поэтому запретил убить его, - Иенхон встал, полный достоинства, как истинный человек Голубого Леса, где коварные сплетения слов, обещания и страсти города всегда казались не громче шороха ветвей. На миг его чуткое ухо уловило, будто где-то далеко выкрикивают имя Рожденного - в приступе горя, то ли приветствуя, как живущего.

- Пусть боги руками судьбы вынесут свой приговор, - продолжил он. - Тогда не будет сомнений в содеянном благе ни для вас - растящих белых единорогов, ни для нас - поедающих серых. И если Оенгинар вернется, значит его душа во истину свята. Я упаду к нему в ноги, чтобы он распорядился мной.

- Если бы лучи Рэдо были только ласковы, а не сжигали в пепел повинных, если бы жажда добра не изливалась бурными реками зла - все было бы просто. Не нужны стали жрецы, чтобы понять, выразить определенное высшей волей. Ведь так, Иенхон? Все слишком сложно, даже ясное слово не все принимают одинаково.

- Много лет в тебе звучит голос Рэдо. Но скажи… Существуют другие страны: от поднебесной земли аоттов на восток и юг, за земли Аттлы, Мемфы, дальше - везде живут люди, у них другие имена богов и жрецы им говорят иначе, однако трудно усомниться в мудрости народов, живущих там. Почему так, Ниесхиок?

- Ты слишком много болтаешь с мемфийцами… Хорошо. Я отвечу: там ложь или другие законы. Наш же Рэдо для того, чтобы жить на этой земле. Только на этой, избранной Белым Единорогом. Обетованной, щедрой, пока хранимо священное животное. Пока мы верны законам от начала дней и послушны своим богам. Бойтесь, чтобы хитрые речи иноземцев не погубили вас! Я сам не чуждаюсь слушать мудрых из них, хотя таких встречается очень мало. Слушать и размышлять, но никто не заглушит голос Рэдо во мне. А ты, Иенхон, должен трижды опасаться речей пришельцев, думать о печати светлого бога, - ответил он, сам искренне веруя в это.

- Верховный жрец не справедлив к мемфийцам. Они редко говорят о богах. Они дают нам красивые драгоценные вещи, а сами увозят только шкуры, свинец да камни, которых у нас много. - Иенхон не слышал возражений жреца. Он думал, нужно ли делиться вестью, принесенной утром или лучше промолчать. За двадцать с лишним лет он так и не смог разобраться: добрый ли попечитель, друг ему этот человек или тайный враг.

- Иноземцы опять появились в наших краях, - решившись, доложил он.

- В это время?! - Ниесхиок знал, что верховье Рустма сейчас слишком мелководно и тяжелые корабли не могли приплыть до начала сезона дождей. Он вспомнил об аттлиеце Аруме с отрядом всадников, пришедших через восточные границы Ильгодо. Этот аттлиец уж слишком возмутил его покой, и жрец, ожидая дальнейшего повествования Иенхона, сделался суров лицом. Сжимая кинжал, он процарапал новый знак на плитке, смысл которого человек леса уяснить не мог.

- Кто они?

- Я их не видел. Расскажу то, что сообщили охотники на слонов, - Иенхон вернулся к скамье, распахнув неудобную одежду, сел: - Говорят, что вышли они из Аттлы и желают достичь Земли Облаков.

- Еще одни безумцы. Может, они ищут Арума?

- Не знаю. Их всего то двое… Опытные говорят: не на аттлийской земле они рождены и не известно люди ли вообще. Подумай сам: возможно двоим без слуг, без множества смелых воинов пройти невредимыми через Ильгодо?! Скорее поверю, что они выползли из царства гадов, идя к нам со злой силой. Всего- то двое, Ниесхиок! Не с востока, а прямо из болот! Иенхон замолчал, пытаясь распознать мысли служителя Рэдо. Он искоса заглядывал в его морщинистое лицо, нетерпеливо ерзал на скамье.

- Что еще рассказывали о них? - невозмутимо спросил жрец.

- Двое… Мужчина и женщина. Мужчина возможно сам сын Грома - но я им мало верю. На стоянке, когда Иох, ведущий охотников, шутил с той женщиной и желал обласкать ее, пришелец ударил его. Даже, говорят, не ударил - а так, ловко отмахнулся, и могучий Иох упал с промятым панцирем. Из горла его текла кровь. Все испугались. А женщина положила руку на убитого - кровь скоро течь перестала. Я видел его - он здоров. Еще слышали: имьяхийцы чтут их и называют спасителями. Сам Истргдор дал им коней, будто те шли до этого пешком. Что скажешь, Ниесхиок? Странно? Я хорошо знаю Иоха и он не веселый выдумщик.

Жрец ненадолго задумался или просто смотрел поверх листвы в небо, где ходили боги. История, изложенная верным слугой, несколько отвлекла от размышлений о Ваамкане. Он спрятал кинжал и, тихо улыбнувшись, произнес:

- Доставь их ко мне. Приведи как гостей, но будь хитер и настойчив. Обещай им что-нибудь. Ведь я - могущественный жрец.

За зубьями крепкой черной стены, окружавшей город, вершины гор казались голубыми. Белесые легкие облака наплывали с севера, почти касаясь их. В воздухе, недавно недвижимом, как пустота, чудилось далекое веянье.

- К вечеру пойдет дождь, - определил Ваамкан, радуясь. Он держал небольшой сосуд с приготовленным им ядом, несущим болезнь и скорую смерть. Он нашел способ умертвить Единорога Оенгинара без помощи ненавистного Ниесхиока, без церемоний обряда неуместного сейчас. К тому же, такую смерть священного можно истолковать очень выгодно для себя. Скоро Ваамкан встретил человека должного выполнить его замысел и, уплатив ему золотом, угрозами и мольбами, отправил к святилищу Миофы. Тот, зная тайный лаз, поздней ночью пробрался в храм незамеченный и сделал свое дело. Немного не совсем так, как наставлял жрец Крилоха. В потемках, а может подгоняемый страхом, он вылил яд в чан с питьем, общим для всех животных. После этого злая затея Ваамкана да невежество отравителя должны были обернуться невиданной бедой. Ничего не заподозрившие жрецы, вошли в святой Дом и, совершив обыденный обряд, поили отравленным питьем взрослых единорогов вместе с их телятами.

Иенхон вернулся в город в то же утро. Выполняя волю Ниесхиока, он вел за собой двух иноземцев. Хотя въехали они на рассвете через старые ворота, где дорогу размыла река, видели их многие. От мысли, что прибытие утаить не удалось, Иенхон хмурился. Опять болтуны начнут разносить всякие небылицы, марая во лжи его имя. Впрочем, это может к лучшему - сгладится, забудется его причастность к исчезновению Оенгинара. Они следовали изгибами улиц, мимо ссохшихся, местами поваленных бамбуковых изгородей, за которыми угадывались заброшенные лачуги ремесленников, покинувших город после бунта. Кое-где виднелись следы пожара, да среди пепелищ мерещились очертания обугленных тел. Иенхон понял, как неприятен этот город. А ведь раньше он считал его центром мира, столпом порядка и кузней благ. Человеку Голубого Леса все омерзительнее становились скопища попрошаек и лицемеров, заполняющих площади, ненавистны воинствующие банды за башнями, где начинались обелиски Города Мертвых. С недавних пор безразличны стали святыни, да и сам верховный жрец Рэдо. Исполнив последнюю прихоть Ниесхиока, он мог уйти навсегда, хотя бы надолго, как подскажет желание и нужда.

Иноземцы, которых он разыскал у селения на речке Змей, согласились следовать за ним почти сразу, едва он передал им благоволение жреца, описал предстоящее торжество и обещал показать Белых Единорогов. В мужчине аттинец не признал сына Грома, а лук его и стрелы, смастеренные неумелой рукой, только вызывали смех. Женщина была хороша. Он мог даже допустить, что под ее гладкой кожей существо не совсем человеческое, но больше Иенхона интересовало украшение в ее волосах. В тот день он не спросил о диадеме. Только нечто знакомое мучительное, как необходимость затлело в его памяти.

Они втроем приближались к святилищу Рэдо. Храм, окруженный негустыми рощами, в розовых утренних лучах, был великолепен. Белый камень светился изнутри, отчего плавные изгибы аркад, лучистые линии верхних ярусов выглядели призрачно, то божественно. Грачев не ожидал подобного среди лесов, да так далеко от Аттлы. А дикий край представал в другой ипостаси. Теперь и ведущий их аттинец не казался жителем диких чащ. Площадь, устланную белыми мраморными плитами, в центре украшал массивный бронзовый диск, чуть выпуклый, исчертанный множеством знаков. От него концентрическими кругами расходились ряды колонн разной величины с прорезями, соответствующими метками наверху и внизу. Эвис остановила коня. Пересчитав колонны, прибавляя, отнимая какие-то числа, она спрыгнула наземь.

- Зачем считать то, что было и будет здесь всегда?! - не скрыл удивления Иенхон.

- Колонны с бронзовыми метками расположены в соответствии с большими и малыми шагами Рэдо. Эти же, - хронавт вернулась к одному из светлых треугольников за внешней чертой и видела теперь сквозь прорезь в каменном столбе бледную Луну: - Эти - согласно циклам и небесному пути Миофы.

Грачев, заинтересованный ее размышлениями, тоже вошел в обозначенный круг.

- Через четыре дня будет затмение, - после некоторого раздумья объявила хронавт.

- Ты уверена? Для этих солнцепоклонников событие весьма серьезное. - Грачев скептически смотрел на блеклое пятнышко луны в синем небе, потом повернулся к хронавту. - Если ты уверена… Если они этого не знают - боюсь, такое событие нам повредит. Нужно убираться отсюда, пока на нас не списали гнев богов. Поняла?

- Что увидели там? - аттинец, не выдержав, тоже спрыгнул с коня.

- Через четыре дня Рэдо соединится с Миофой и день превратится в ночь. Но это продлится недолго.

- Светлая богиня и светлый бог вместе породят тьму?! Даже Ниесхиок не может сказать такого! - Иенхон не был знаком с законами движения небесных тел, однако странное пророчество его разволновало: - Так ты утверждаешь, что вместо дня наступит ночь?!

- Не совсем так. Небо потемнеет… Знаешь, как бывает в ненастье? Потом все встанет на свои места.

- Такое изредка случается, - подтвердил Андрей с улыбкой, - Ваша Миофа - женщина. Уж поверь, богиня тоже нуждается в пламенной ласке мужчин. Рэдо в ее объятиях забудет о долге…

- Не святотатствуй, чужестранец! - Иенхон вдруг вспыхнул гневом, сжал рукоять меча: - Смеясь над деяниями небесных душ, ты губишь себя и нас!

- Прости. Я шутил, не помышляя об обиде.

Под портиком несколько воинов в кожаных панциряхвнимательно наблюдали за ними. Вряд ли было известно им о пришедших через Ильгодо, но, сразу признав в спутниках Иенхона иноземцев, взирали они с изумлением и шумно переговаривались. Раньше, чем человек Голубого Леса успел подойти к ступеням, выбежал длинноволосый юноша, шустрый, как встревоженная птаха, что-то быстро зашептал проводнику на ухо. Стражи, образуя коридор, расступились, и путешественники прошествовали вглубь храма, где ожидал верховный жрец.

- Ясный бог благоволит вам. И здесь его вы милостью, - Ниесхиок встал, внимательно оглядывая вошедших.

Следуя обычаю, Эвис склонила голову, сложила руки на груди. Аттинец подошел медленным шагом, коснулся лба каждого и продолжил: - Слышал: путешествие было долгим и очень непростым. Я уже распорядился, подготовить все для вашего удобства и отдыха.

- Мы благодарны такому гостеприимству, - ответила хронавт, - Дорога действительно была не простой.

- А удовлетворение? Есть ли удовлетворение, после всего пережитого? Любопытно, что может желать человек, вышедший из земель аттлийских? Которые, если верить рассказам, богаты как Дом на небесах? Что может он желать, отважившийся идти так далеко, через области чудовищ и недорых духов? Или лгут говорящие, будто вы от Аттлы?

- Тебя не обманули. Мы скитались по безлюдным просторам много дней. Иногда уже расставались с надеждой выбраться из тех болот, снова увидеть мир людей. Но, видишь сам - боги добры и берегли просящих. Только путь еще не окончен. И кто ведает, не прервется ли он раньше, чем мы того желаем?

- А ты говоришь разумно. В собственном доме грядущий день для нас скрыт пеленой - в чужих краях пелена обращается непроглядным пологом. Истина в том, что человек слаб, беспомощен перед волей небесных. Лишь в согласии с богами его путь становится прямым и безопасным. Хорошо если вы понимаете. Даже прозревшие, даже священные души, посланные нам, чтобы чинить закон, живя среди людей, порой забывают об этом. Пустая суета, невежество есть зло, полог мрака способный окутать любого не укрепившего себя терпением Оканона. Тогда голос Рэдо не досягает сердца, возможно так случилось с Оенгинаром.

- С Оенгинаром? Что с ним случилось?

- Ты знала его? - жрец следил за хронавтом, словно за идущим по зыбкому краю пропасти.

- Мы слышали о нем, бесстрастно ответил Грачев: - Он будто бы должен стать царем, но умер. Не уж то от не угоды богам?

- Богов должен почитать каждый. Почему же вас так удивила смерть Оенгинара?

- Нас трудно чем либо удивить. Хотя в чужой стране все непонятно. Остается надеяться на милость бессмертных да царей.

- Служители Рэдо позаботятся о вас, - Ниесхиок еще раз внимательно оглядел иноземцев и направился к выходу.

- Я обещал им показать Белых Единорогов, - окликнул его Иенхон.

- Ступай за мной, - приказал жрец.

Скоро их шаги стихли в глубине святилища.

- Научись не болтать своим языком невпопад! - тихо и грозно произнес Грачев: - Неужели не ясно; спасение мальчишки здесь кому-то не на руку. Ты вчера показывала эту дурацкую диадему. Вдобавок расспрашивала всех об Аруме. Мы уже в их черном списке. Интриги, психоз вокруг власти да всяких солнцеликих божков погубят нас, вернее челюстей экнеозавров. Нужно убираться отсюда. Сложи миет - метские статуэтки на алтарь Рэдо, умилостивь священников словами, как ты умеешь и идем!

- Я не сказала ничего лишнего. Он же не может действительно думать, что по невероятной случайности мы спасли Рожденного.

- Может! Запомни: мы для них не совсем люди. Понимаешь?! Мы полудухи или хуже того. Уж я то слышал, не одну версию твоего и своего происхождения! Представь себе, не очень лесную! Жрец может уличить нас в самых небывалых грехах.

- Ты хочешь уйти, не увидев единорогов?

- Да, опасаюсь, билет в зоосад обойдется слишком дорого. Тебя предупреждали: Бамбуковый город в эти дни - дурное место. Не строй приятных иллюзий - нам никто здесь не окажет сердечный прием и не отведет потом за руку в страну аоттов.

Эвис молча отошла к ажурной решетке окна. Грачев рассаживал вдоль красных гранитных колонн, составляя приемлемый план бегства. В конце концов, он решил, что им лучше безропотно принимать предложения Ниесхиока и делать при этом счастливые лица. А распрощаться с Бамбуковым городом нужно неожиданно, выждав благоприятный момент.

Перед полуднем вернулся Иенхон с позволением посетить храм Миофы, где содержались избранные по известным признакам животные. Тут же они собрались в путь. На ступенях к провожатому присоединилось шесть воинов из стражей Рэдо, рослых, одетых в сверкающую броню, белые плащи и островерхие шлемы. Без лишних слов Грачев понял, что их свобода теперь ущемлена. И все же, если дозволялись прогулки по городу, значит не так все плохо.

Дорога лежала через площадь перед Домом Оканона - громадного здания с тремя рядами террас, выкрашенных синим и черным. Колонны, одетые в красный оникс и гранитный алтарь с медной чашей для кровопусканий тоже были заметной достопримечательностью. А дальше, на площади заканчивались приготовления к торжеству: загоны были полны жертвенных быков, на помостах, прямо на земле резвился полупьяный люд, состязаясь в сквернословии, свистя, утверждая взмахами рук и ног свою доблесть. Кто-то под звуки лютни оплакивал несчастную жизнь, а почитатели рыдающего таланта рукоплескали, щедро лили вино, отбитое у стражей, в разинутые рты. За повозками с бочками и корзинами, охраняемых плотным кордоном воинов, расположились те, кого здесь боялись и старались держаться стороной. Ибо свежа в памяти война с племенами предгорьев Имьях. Заключив мир и союз, они были дружны с умершим держателем - теперь молча ожидали слова нового правителя, затаив недоверие и угрозу. Глядя на них, Грачев вспомнил воинов во главе с Истргдором с мужественными строгими лицами, крепкими полуобнаженными телами, раскрашенными кровавой краской. Теперь он замедлил шаг, рассматривая их, в призрачной надежде встретить знакомого из свиты вождя. Иенхон же стремился скорее миновать площадь. Иногда слышались обращенные к нему выкрики, взывающие к ответу: как мол он разделался с Оенгинаром?! Но чаще человека Голубого Леса приветствовали. Можно было заключить, что он знаком многим и уважаем. Путешественников также не обделили вниманием. Не успели дойти они до колоннады, как их стала обступать толпа любопытных, сыпля суждениями разного толка. Расчищая дорогу сопровождавшие стражи опустили копья, а Иенхон, хватаясь за рукоять меча, раздраженно покрикивал на наглецов, преследовавших до самых садов Миофы. От арки к святилищу вела аллея, окаймленная кустами олеандра и двумя рядами деревянных крашенных фигур. За мостом через речку сады, посвященные Луне, были значительно реже. Справа, слева большие площади занимали зеленные лужайки, пруды с водяными лилиями. Отсюда уже виделся храм: высокий серебряный купол и два крыла, расходящиеся полукольцом. Иенхон свернул на одно из ответвлений аллеи, но скоро, перед мостом через глубокий канал им копьями преградили путь служительницы той самой ночной богини. Лица дев, от отбеливающих мазей, казались неестественно бледны. Тонкие изогнутые крутыми дугами брови и темные холодные глаза придавали им неземную строгость. Даже маленькие копья в хрупких руках сверкали, как грозные молнии. Иенхон, одетый в плащ служителя Рэдо - а он действительно, заботой Ниесхиока принял первую степень посвящения, - протянул золотой жетон и коротко сообщил о цели визита. После этого одна из лунных дев удалилась в храм за советом. Она вернулась быстро, следом по пандусу от восточного крыла здания спускались жрицы, ведающие обрядами в честь обожествленных животных. Четыре фигуры в черных бархатистых одеждах, словно вышедшие из ночи, величаво скользили по белым мраморным плитам. Они остановились на почтительном расстоянии от паломников и молча разглядывали их недвижимыми, широко открытыми глазами.

- Чужеземцы желают знать сокровенное? - спросила та, чью грудь украшало ожерелье опалов и серебро. Эвис утвердительно кивнула.

- Разве слуги Рэдо забыл заповеди Оканона? Была холодная ночь. Может войти, только женщина. Остальные не шагнут на мост.

- Ниесхиок велел провести их двоих, - вмешался Иенхон, он хотел сказать что-то еще, но жрица твердо прервала: - Может войти только женщина!

- Иди одна, - согласился Грачев: - Я не ребенок, чтобы рваться на обозрение однорогих коров. Он легко подтолкнул Эвис. Она перешагнула через мост и в окружении черных жриц поднялась по пандусу к храму. В зале, освещенном сквозь прорези у свода, ей наказали ждать. Хронавт неторопливо осматривала картины с мифическими образами, украшенные изображения Миофы удивительно многоликой здесь и пантеон священных животных. Потом из-за занавеса появилась жрица и две невольницы. В серебреной чаше ей предложили омыть лицо и руки, повели по широкому проходу. Перед воротами, кованными изгибами лилий, жрица остановилась. Выбеленное лицо было спокойным и торжественным.

- Не часто, человек безучастный в горе и радости Миофы ступает сюда, - произнесла она, открывая небольшую дверцу: - Может, твоя душа, коснувшись сокровенного, прозреет. Может быть, ей скоро станет тяжко в мире людей и ты, глядя на звезды, вдруг услышишь голос. Та, что дает нам совет, приносит тьму, возможно, когда-нибудь откроется тебе. Проси, чтобы это случилось до смерти.

Дверца скрипнула, отворилась во внутрь.

- Войди, - пригласила аттинка: - Разговаривай с ними молча.

За дверью пахло травами, молоком. Серебреные цепочки свисали с высокого свода волшебным дождем, каждая оканчивалась каплей сапфира или фиолетово-красным гранатом. Решетки, разделявшие животных, в искусной резьбе, подражали формам зверей и птиц, а колонны вокруг были подобны стволам деревьев причудливого сада.

Едва переступив порог, жрица почувствовала беду. Обходя быстрыми шагами единорогов, она задержалась возле двух серебристо-седых животных, Что-то проговорив. Тут и Эвис заметила, что тревога овладела хозяйкой святилища. Аттинка подскочила к могучему белому зверю, шею которого охватывало украшение с надписями по золотым пластинам. Среди фрагментов заклятий хронавт успела прочитать, что этот зверь был рожден в час появления на свет Оенгинара и путь их, избранных богами душ, был един. Он стоял, опустив тяжелую голову, из ноздрей вырывалось дыхание, звучащее стоном, взгляд туманился от страданий. Жрица метнулась к решетке напротив, затем к другой: здесь лежал совсем молоденький теленок, дрожащий в лихорадке от неведомой болезни. На розовых губах хлопьями выступала пена. В глазах, красных от боли, застыли слезы. Жрица дико вскрикнула и бросилась к выходу.

Животные были тяжело больны или отравлены. Эвис, достаточно знакомая с религиозными воззрениями этой страны, вмиг представила последствия смерти Рожденных, всех из племени обожествленных альбиносов. В умах народа Единорога произошедшее равнялось кончине Мира. Она склонилась, разделяя страдание, гладила малыша по мокрой теплой мордочке. Увы, целительное действие биорегенератора распространялось только на людей. Хронавт здесь ничем не могла помочь. Оставалось уповать на искусство врачевания жриц. Их громкие голоса, вскрики слышались со всех сторон. Храм всколыхнула трагическая весть. Топот множества ног вскоре заполнил глубины, окрестности Дома. Вопящая толпа скоро нахлынула в зал, где обитала главная святыня Рода. Женщины рвали на себе волосы, одежды, другие, падая ниц, воздавали молитвы. Сюда перенесли изображения Миофы, подожгли чаши с куреньями, изгонявшими злых духов. Везде была горестная суета, воздух дрожал от вскриков, порывистых движений. На Эвис никто не обращал внимания, и она направилась к выходу.

Грачев и Иенхон к ее возвращению уже знали о случившемся. Рядом с ними стоял какой-то жрец, опираясь словно в обмороке, на пьедестал изваяния. На синей, подшитой мехом одежде виднелись знаки Крилоха - стрела и ветвь папоротника. Смуглая кожа его побледнела, словно у ведомого на плаху, в глазах зарождались отблески шального пламени.

- Они все умрут… О, горе! Горе! - еле слышно причитал он.

- И вместе с ними ты. Или ты опять зароешься в нору, поднявший голову глупец?! - Иенхон глядел на жреца с презрением.

- Нет! - тот, от вдруг закипевшей крови, встрепенулся: - Каяться придется тебе! Ты пожиратель запретной пищи и убийца! Боги разгневаны! Я объявлю перед всеми со ступеней Дома Рода! Пусть знают правду о делах Ниесхиока и его пса!

Иенхон обнажил меч, направляясь к жрецу. Ему мигом преградили путь воины охранявшие Ваамкана. Человек Голубого Леса остановился, почти натолкнувшись на них. Широко расставив ноги, выпятив грудь, он гневно взирал на Ваамкана, потрясая клинком. Неся на теле множество шрамов, Иенхон был неустрашим, он знал, что по одному знаку его воины вмиг разделаются с шайкой Магиора. Хотя противников было намного больше, он сумел бы собственными руками выбить спесь из одуревшего жреца, который недавно гнусно заискивал перед ним, а за ту роковую тайную услугу готов был целовать руки.

- Я пощажу тебя, зловонный гад! - убрав оружие, Иенхон только плюнул под ноги Магиору и, сделав жест ожидавшим стражникам, направился к аллее.

Ваамкан с ненавистью смотрел им вслед. Самообладание постепенно возвращалось к нему. Он начал осознавать себя в прежнем величии, словно легкие насыщал дым сожженного амулета. Сердце стучало ровно и сильно. Одновременно он подумал, что беды никакой не случилось. Если погибнут священные животные, то Род всего лишь предстанет перед необходимостью жить по новым законам. Заповеди Обнаикона уйдут, как вчерашний день. Тогда он, Ваамкан, давно готовый к этому, скажет новое Слово. Неся обильные жертвы, опираясь на верных воинов и жрецов боковых святилищ, он быстро умножит свою силу. А главное он знал с чего начинать. Смерть Рожденных можно было истолковать очень выгодно, опорочив и погубив Ниесхиока. Ведь по приказу жреца Рэдо привел охотник иноземцев. Конечно та женщина - ведьма темных лесов. Ее небесный облик - коварный обман. Она в сговоре с Ниесхиоком принесла колдовство в их город. Да, да! Легко убедить народ в этом. Теперь-то Ваамкан знал, что говорить со ступеней Дома Рода.

- Магиор! - крикнул он, а потом зашептал помощнику, облаченному в бронзовый панцирь. - Возьми людей, и следите за ними. Они не должны покинуть город. Но будьте осторожны - они таят злое колдовство.

- Но иноземцев опекают слуги Рэдо. Мы не готовы бросить им вызов.

- Многое изменилось, Магиор. Разве не видишь сам? Лишь огненный бог сойдет с небосклона, слуги Рэдо потеряют былую власть. В сговоре с иноземцами или в слепой глупости они опорочили себя, пустили в наш город великую беду. Делай сказанное осторожно и разумно, - ответил он и направился искать встречи со жрицей, в помощи которой особо нуждался.

За Домом Оканона Иенхон выслал двоих стражей со спешным донесением к Ниесхиоку. Хотя, до храма было не так далеко, он решил, что в столь важном деле многое могут решить и минуты. Грачев не расслышал тихих коротких фраз, но предчувствие беды все больше его беспокоило. Он, замедляя шаг, рассчитывал придумать некий безопасный способ бегства, но по-прежнему видел лишь одно - сражение с конвоем, а там - по обстановке. Хотя, четыре рослых аттинца и явно не слабый в смертельных играх Иенхон было слишком… Вдобавок Грачев был без оружия, рядом шла Эвис, которой рисковать, он не смел даже в малой степени. В безлюдном переулке он хотел оттолкнуть ее в проем бамбуковой изгороди, сильным ударом обезвредить матерого охотника и завладеть его мечом. Но, Иенхон, словно что-то почуяв, оглянулся. Момент был упущен. Они молчаливо следовали дальше.

- История неприятная, - сказал Грачев, отвлекая Эвис: - В недуге однорогих быков могут обвинить тебя. Надеюсь, ты тоже думаешь над этим?

- Они болели до моего прихода! Жрица свидетель! - удивленно возразила хронавт.

- Пора бы освоить нехитрое искусство: не верить людям. Я видел лицо этого стрельца по папоротникам. Смысл его слов вполне ясен. К тому же, наш друг Иенхон вряд ли собирается дружить до конца.

При упоминании своего имени аттинец обернулся. Андрей улыбнулся улыбкой провокатора и продолжил: - Ситуация такова, что нам следует скорее исчезнуть. Нужно бежать сейчас - из храма придется сложнее. Ты слушаешь меня?! Коней и багаж оставим им. Биорегенератор при тебе?

- Диадема!… Ты хочешь все бросить?! Это выглядит слишком подозрительно. Они не отпустят нас!

- А я не собираюсь спрашивать. Ясно?! - Грачев взял ее руку, грубо притянул к себе. - Слушай внимательно, пока мы не прошли квартала лачуг - здесь последний шанс. По моей команде нырнешь за изгородь. Не высовывай носа, пока я не закончу с ними. А сейчас незаметно передай мне нож.

- Ты станешь драться?! Ты убьешь их?!

- Если потребуется - да!

- Иенхон! - окликнула Эвис.

- Дура! - гневно процедил Грачев, отпуская ее. - Когда начнут жарить на костре, не забудь хотя бы про хронопускатель.

- Иенхон, жрец Крилоха утверждал, будто мы принесли беду в Дом Миофы. Могу я быть виновна в происшедшем? Ты веришь в это?

- Я не умею зреть невидимое. Известно другое… Что Ваамкан, гад брызжущий ядом, желает очернить Ниесхиока и всех кто около него. Если вы чисты перед богом - бессмертные защитят. Идемте скорее.

- Но опасность грозит нам не от богов - от людей. Если тот жрец, поссорившись с тобой, станет говорить, будто мы, иноземцы погубили священных животных, многие могут поверить ему. Не всякий раз боги заступаются. Мы итак часто испытываем их милость. Помоги нам, Иенхон, выведи из города, как привел и мы тебе щедро заплатим. Быть может тебе самому лучше не быть здесь!

- Истина ли, что ты остановила кровь и вернула к здоровью Иоха, которого твой муж едва не убил?

- Ты говоришь о том безмозглом вепре, которого мне пришлось слегка поколотить? - Грачев еще не расстался с мыслью устроить потасовку. Взгляд его стал вызывающе пронзительным: - Запомни, заманивший сюда, если нас ждут неприятности - тебе никто не остановит кровь! Я убью тебя раньше, чем мольбы твои достигнут неба! Задавлю голыми руками!

Человек Голубого Леса, взбешенный столь дерзкой угрозой, схватился за меч. Тугие мышцы под светлой одеждой напряглись, а густая борода всклокочилась, словно шерсть свирепого зверя.

- Меня?! Голыми руками?! - внезапно его бешенство сменилось изумлением: - Нет, ты не сын Грома, - разглядывая Грачева, он рассмеялся: - Я не верю даже Иоху.

- Ты боишься ему верить!

- Голыми руками… Бросьте ему меч и расступитесь, - приказал Иенхон послушным стражам.

Клинок звякнул о камни у ног Андрея. Он не спешил его поднять, радуясь, что задетое достоинство охотника, обратилось существенной выгодой. Грачев сразу наметил точку на теле аттинца, колющий удар в нее не будет смертелен, но обезвредит противника на долгий срок. Спиной он чувствовал каждое движение четверки стражей, ждущих кровавой развязки и предвкушавших ее исход, а краем глаза неотрывно следил за Эвис. За нее он волновался больше всего, ибо после выяснения отношений с Иенхоном, действия конвоя могли быть непредсказуемы.

- Остановитесь! - крикнула Эвис, бросаясь между мужчинами: - В том, что мы пошли в храм Миофы, стоит винить только меня! - резко сказала она Грачеву и повернулась к Иенхону, глядя на него безмолвно и строго.

- В тебе действительно волшебство, иноземка, - пробормотал аттинец. Его рука с мечом безвольно повисла: - Не думаю, чтобы оно было злым. Вы гости в Доме Рэдо. Ты напомнила вовремя - Иенхон сумеет стерпеть обиду. Но никто не вправе считать его трусом!

- Магиор! - оповестил один из стражей. Со стороны площади Оканона показалось несколько десятков воинов Ваамкана. Их предводитель являлся личностью вполне известной с последней войны с имьяхийцами.

- Вот наши враги. Идемте к храму. Ваамкан что-то затевает, - сказал Иенхон, руша последние сомнения Грачева.

Ниесхиок уже прознал о событиях в святилище ночной богини и ожидал Иенхона. Сейчас он меньше всего думал о мятежном Ваамкане, а рассуждал о странных иноземцах и внезапной болезни Белых единорогов. Он даже не догадывался, какова была подлинная причина беды, не догадывался и какие сети плетет ему Ваамкан, отравляя ложью умы бушующей толпы на площади. Приказав приготовить необходимое для жертвоприношения, Ниесхиок устроился на медном табурете напротив алтаря и смотрел на языки пламени, трепещущего над огромной жаровней. Теперь он снова вспомнил, что пришельцев, особенно женщину, заметно разволновало весть о гибели Оенгинара и жрецу в последних событиях начало мерещиться тайная связь. Он крепче сжимал костяную рукоять излюбленного стилета, глядя на огонь, бормотал что-то бессвязное. Скоро слуги доложили о возвращении Иенхона.

Обменявшись с охотником несколькими тихими фразами, жрец подошел к хронавту.

- Расскажи мне, как все было. Не упусти ничего.

Эвис начала с того, как в святилище жрицы провели лишь ее одну. Ниесхиок слушал ее внимательно, почти не прерывая, потом сделал знак Иенхону и они ушли.

- Давно мы не плавали в таком дерьме, - Грачев взгромоздился на высокий табурет, угрюмо глядя на огонь. - Запомни, милая, на случай, если вдруг нам повезет и мы выберемся из проклятого города… Если твое неуемное любопытство снова толкнет тебя куда то - то понимай это, как "нужно бежать в другую сторону". И еще: если я пытаюсь выкарабкаться - ты хотя бы не мешай.

- Но ты ведь хотел убить их! Вполне мог погибнуть сам!

- Не твоя забота. Возможно теперь, чтобы расчистить путь, мне придется обильней измазаться кровью. И но смотри на меня так - я не убийца. Я просто вынужден решать выстроенную тобой же проблему, по-прежнему искренне желая жизни - здоровья всем.

- Ниесхиок знает, что мы не виноваты. Я поговорю с ним.

- Хватит наивной дипломатии! Жрец не отпустит нас. Это не в его интересах. Придется, делая беспечный вид, ждать ночи. Если не возникнет других продуктивных идей, то будем действовать по плану. У меня уже есть кое-какие соображения.

- Какие? Ты хочешь…

- Не хочу пугать тебя досрочно. Расслабься, соберись мыслями. Ведь порой ты бываешь очень неглупа.

Эвис отвернулась к стене и закрыла ладонями лицо. Она ясно осознавала, что Грачев подавляюще прав. Из-за нее они очутились в безвыходном, таком губительном положении. Еще тяжелее становилось на душе, когда она начинала представлять, нарисованную жесткими словами Грачева, перспективу. Для нее, рожденной тысячелетия спустя, воспитанной на любви и безоговорочном доверии друг другу, облик древнего мира казался ужасен. Ложь, злобные интриги, ревностный религиозный психоз ее существо отказывалось принимать за реальность. Даже годы подготовки в Академии, скрупулезное изучение моральных и этических норм прошлого оказались слишком слабым зарядом, чтобы она ощутила здесь себя не чуждой. Ей до боли не хватало Берлза, Нила, кого-нибудь из старых друзей, способных дать совет, созвучный движению ее сердца. Но, увы, их не могло быть рядом. Да и был ли тот совет. Её подозревали в колдовстве, считали предтечей беды, пришедшей в город, самой ее причиной! Эти мысли мучительно ранили. Возмущение, бессилие, стыд терзали тем больше, чем она размышляла над сказанным ее спутником. Проницательность же Грачева в отвратительных интригах, столько раз хранившая их, почему-то представлялась отнюдь не лучшим, скорее неприятным его качеством. Вопреки здравому смыслу, она иногда не испытывала к нему никакой благодарности, полагая, будто мир не может быть таким жестоким. Хронавт словно все еще продолжала жить в своем времени, принимая действительность как иллюзорность, как полноконтактный фильм в стенах родного дома.

Занавес отдернулся и в зал вошел Ниесхиок. Нечто изменилось в спокойном отрешенном лице служителя Рэдо.

- Какая из жриц провожала тебя в храм? - спросил он. Эвис без труда вспомнила аттинку с округлым выбеленным лицом, брошью с двумя лунными символами на бархатистом наряде.

- Она мертва, - сухо сказал жрец. - Священные звери, на которых держалась наша земля, тоже мертва. Теперь жизнь людей Единорога бессмысленна, мы не нужны на земле, от которой отвернулись боги.

- Что это значит? - Грачев поглядывал в коридор, ведущий к выходу. Здесь не было суеты, нервных метаний, как в храме Миофы, воины статуями стояли вдоль ряда колонн.

- Завтра с рассветом весть Рэдо откроется мне, - Ниесхиок склонился над алтарем.

Эвис видела, как подлинная, глубокая печаль отразилась в его глазах. И не грозный, несущий высшую волю, жрец был перед нею, а кроткий старик; потупив взгляд, сжав тонкие губы, прощался с чем-то бесконечно дорогим. Аттинец и думать не мог, что так неожиданно придет всему конец. На земле, согретой богом, все переменится. Святые души покинут ее, обрекая Род на жизнь другую, которую он принять ни за что не сможет. Старый служитель Рэдо, умудренный длинным рядом заповедей Оканона, знаниями, побеждающими всякую случайность, чувствовал себя беспомощной травинкой в лютых ветрах. Он клял Иенхона и иноземцев, беспечных жриц Миофы, но более всего себя. Трогая рукоять кинжала под пологом одежды, Ниесхиок пытался успокоиться, что завтра этим лезвием он аккуратно разрежет себе мышцы живота, затем, чтобы смерть пришла не сразу - после долгих мучений. Он то знал, агония позволит слышать голос пылающего бога яснее. Он знал, что еще передаст последнюю весть.

- Через четыре дня, пути Миофы и Рэдо соединятся, - прервала его мысли хронавт.

Ниесхиок вспомнил о гостях, приподнялся. И тут смысл слов странной женщины открылся ему. Круто повернувшись, жрец вышел.

- Ты слышала, что он сказал? Теперь меньше тумана, но наши перспективы еще мрачнее, - Грачев остановился под окном - узкой прорезью высоко под потолком. Багровый отблеск на белом камне подтверждал, что день на исходе. Со двора доносилось множество голосов, ругань, будто звон металла.

- Там что-то происходит, - прислушиваясь, заметил он. - Так вот: какая то умная сволочь убила единственного свидетеля, сопровождавшего тебя к единорогам. Не слишком хитрый, но эффектный ход - теперь тебя оправдывать некому. Могу предположить: животных кто-то накануне отравил. Кому это выгодно? Если бы мне развязали руки и дали время! Клянусь, я бы нашел мерзавца!

Он рассуждал о возможной связи гибели животных и с попыткой убить Оенгинара. Расспрашивая Эвис о принципах утверждения Держателя на престоле, других традициях Рода - о чем она знала мало сама. Потом вышел за дверь, за которой исчез Ниесхиок. Стражи тут же ощетинились копьями, их вид не сулил ничего доброго.

- Позовите верховного жреца, - сказал им Грачев, - Думаю, это важно для него.

Один из служителей лениво удалился, и он снова вернулся к Эвис. Шло время, Ниесхиок не появлялся. Закат давно отгорел. В темные щели под сводом виделось звездное небо. Небольшой зал освещал только огонь возле круглого позолоченного алтаря.

- Поспи немного, - Андрей встал, уступая место хронавту на неудобной каменной скамье. - И прости мне все эти слова. Ты измучена, нужно бы отдохнуть. Скоро не до сна нам будет.

Он хотел снова напомнить стражам о себе. В тот миг дверь распахнулась, в зал вошел Иенхон. Охотник казался встревожен, его глаза блестели.

- Следуйте за мной. Скорее, - сказал он.

Воины пропустили их беспрепятственно. От галереи, выходящей к усыпальнице Первого, доносились возгласы разъяренной толпы, звуки падающих камней. Хриплым шепотом, понося Ваамкана, Иенхон свернул в тускло освещенный проход. Он шел быстро, что-то бормоча, не заботясь, поспевают ли за ним иноземцы.

- Дай нож! Нож! - повелел Грачев, останавливая хронавта.

- Нет! - догоняя Иенхона, Эвис почти побежала; - Помоги нам уйти, Иенхон! Ты же не желаешь нам зла! Ты знаешь: мы не делали ничего дурного! Думаешь я обладаю волшебством? Да. Лишь малым. Я умею исцелять, прогонять боль. Но, свидетели боги! Никогда от моей руки не страдали ни человек, ни животное. Помоги! Мы дадим тебе золото! - уговаривала она, поднимаясь по ступеням.

- Расправиться с вами стало искушением многих, - человек Голубого леса ударом ноги распахнул дверь. Они очутились в темной комнате с узким окном. Внизу шелестела листва сада. Кое-где факела высвечивали группы вооруженных людей.

- Вот ваши вещи, - охотник указал на мешок в углу. - Оденьте плащи. Спуститесь по веревке в сад, а дальше крадитесь, как мыши, дорогой, которой мы пришли. Старые ворота могут быть открыты. Если нет - затаитесь до утра. И остерегайтесь людей Ваамкана! Бойтесь его имени!

- Меч здесь? - спросил Грачев, ощупывая мешок.

- В храме нет воров. Эвис высыпала монеты, что остались у нее и протянула Иенхону.

- Ты мне ничем не обязана, - охотник не сильно сжал ее теплую ладонь. - Я исправляю сделанное мной же. Лучше покажи диадему - этой платы Иенхону достаточно.

- Она знакома тебе? - оживилась хронавт, роясь в сумке.

- Нет. - Иенхон поднес украшение к свету, долго разглядывал. - Когда-то мне приснилась такая… Такая или нет. Может, просто так сверкали звезды… В детстве, когда я был безгрешен. Уходите. И молите небесных…

Через сад до ограды, обозначавшей владения храма, им удалось прокрасться незамеченными. Грачев не зря считал этот участок самым опасным; дважды им приходилось таиться, прижимаясь к стволам деревьев, боясь выдать себя шорохом при приближении людей с факелами. Лишь когда они вышли к речке, он облегченно вздохнул и повел Эвис к мельнице уверенным шагом. Ночь была безлунной, только яркие звезды кололи голубыми лучами тьму. Постройки перед кварталами, сожженными пожаром, в ночи казались одинаковыми черными массивами, кое-где в окнах дрожали огоньки светильников или рдели угли в очагах. Отыскать дорогу к воротам без проводника было совсем не просто. Даже хронавт, обладая незаурядной памятью, терялась, озираясь по сторонам на пересечении темных улиц, пахнущих дымом и похлебкой. Тогда они двигались наугад, не упуская из вида силуэты башен возле Города Мертвых. Когда они миновали сожженный район, у Андрея возникло ощущение, будто за ними кто-то идет. Пытаясь выследить преследователя, он останавливался, вглядывался, не мелькнет ли чья фигура, пытался распознать звук шагов. Не выявив никого, они шли дальше. За холмом с невеликим святилищем начинался, собственно, новый город, выстроенный на старых развалинах три-четыре поколения назад и длящийся до крепостной стены. Здесь тоже царило веселье, не столь многолюдное, как у Дома Оканона и садов Миофы, но более яростное, бесшабашное, где мерой для каждого служили пьяный обморок, зачастую полуслучайная смерть.

Едва беглецы обошли, погруженные в ночь пустынные кварталы, обогнули холм, как им предстала иная картина: пылающие костры и дико резвящиеся толпы. В отблеске огней уже виднелись зубья стены, окружавшей город. Эвис указала на широкую улицу, ведущую к воротам. Они пошли быстрее, вдохновленные близостью свободы, даже крикливое пение и кривлянье грязно одетых людей не вызывало у путешественников должного отвращения. Но на площади перед воротами их ожидало серьезное разочарование: огромные дубовые створы были наглухо закрыты. Сверкая доспехами между башен, выход охраняли полтора десятка стражей. Там же, на небольшой площадке, освещенной кострами, остались повозки, не успевшие покинуть город до темноты. Прямо на земле или охапках сена лежали поваленные вином тела. Другие кутили, еще не нашедшие покой, ссорились из-за добычи с брошенной без присмотра телеги.

- Дело плохо, - сказал Грачев, отводя Эвис за ряд повозок, подальше от света костра. - Нас начнут искать именно здесь. Будет трудно спрятаться в этом городе, тем более выбраться из него. Если бы нам удалось перелезть через стену.

- Можно предложить золото Стражам.

- Попросту лишиться его и свободы. Нет, я не верю в честные сделки, - завидев троих аттинцев, появившихся с темного проулка, Грачев приложил палец к губам.

Они остановились неподалеку, и их негромкий разговор был вполне слышен.

- … обнаглели вонючие меченосцы!

- Кто думал, что сегодня закроют?!

- Это ты, безмозглый, увлек нас! Я не хочу стать жертвенной овцой! Ты придумал - ты и плати! Иди к Иодепу - пусть он сдерет с тебя три шкуры! Пусть выпотрошит тебя, но я после всего не останусь здесь! Нужно выбираться! Исчезать отсюда, пока не рассвело.

- Вон он! Зови!

- Иодеп! - вполголоса позвал человек в серой тунике, потом повторил громче. От навеса, устроенного под стойлом, отделилась чуть сгорбленная фигура. Дальше Грачев слышал, как шел торг. Зазвенели монеты, и трое, ведомые названым Иодепом, направились к строению, примыкавшему к башне. Теперь стало ясно, где и через кого лежит путь на ту сторону стены.

- Ты все поняла? - спросил Андрей с улыбкой хронавта. Эвис согласно кивнула.

- Тогда приготовь денежки и вежливо поговори с ним. Думаю, он сейчас выйдет.

- Я?

- Ты. У тебя язык подвешен, словно ты родилась здесь. У меня жуткий акцент. Да и с красивой женщины возьмут меньше.

Когда из-за башни появилась знакомая фигура, Эвис пересекла площадь, направляясь к ней. После недолгих переговоров хронавт подала Грачеву условленный знак.

Иодеп молча пропустил их в темный проход, звеня ключами, зажег светильник и повел по ступеням вниз.

- Сюда, - пригласил он, открывая тяжелую, окованную металлом, дверь. - Сюда. Я много не беру - на хлеб и вино. На хлеб и вино…

Мигом позже, чем захлопнулась дверь и лязгнул засов, Андрей понял, что эти стены стали тюрьмой.