Онлайн чтение книги Добрые друзья Good companions
Глава 4. Мистер Окройд в пути

I

Когда мистер Окройд вырвался из родного дома и торопливо зашагал по Огден-стрит, неся корзинку с вещами в одной руке и инструменты в другой, он понятия не имел, куда идет. Он только знал, что должен убраться из этого города как можно скорей. Мысль о ночном поезде его пугала: так в его представлении поступали совсем уж отчаянные люди и бандиты. Единственный раз в жизни мистер Окройд садился в ночной поезд, да и то в компании шестисот других браддерсфордцев. Ему казалось, что его арестуют прямо на кассе.

— Здра, Джесс! — крикнул кто-то.

— Здра! — ответил он и поспешил дальше. Интересно, кто это был? Мистер Окройд шел так быстро и сосредоточенно, что на повороте к Вулгейту, рядом с пивной «Грязная утка», со всего маху врезался в какого-то здоровяка.

— Смотри, куда прешь! — возмутился здоровяк. — А, дык это ж Джесс Окройд! Куда путь держишь?

— Уезжаю в отпуск, Сэм, — ответил мистер Окройд и побежал дальше, оставив здоровяка недоумевать в одиночестве.

Эти маленькие встречи еще больше его растревожили. Именно тогда мистер Окройд вспомнил про Теда, племянника Сэма Оглторпа, который вчера вечером согласился подбросить его куда угодно. Он сказал, что загружается около полуночи на складе Мэрриуэзера, что на Тапп-стрит, а потом едет на юг… куда же? А, в Нанитон! Вот и чудно. Мистер Окройд страшно обрадовался, что может поехать с Тедом. Скорей всего придется сидеть на тюках всю ночь, но это его не испугало.

Мысль о том, чтобы покинуть Браддерсфорд в тряском кузове грузовика, ему даже понравилась.

Тапп-стрит находилась почти в центре города — короткая улица, под завязку набитая конторами и старыми складами, выглядела темной и безлюдной в любое время дня. Ночью единственный звук нарушал мертвую тишину Тапп-стрит, но стоило мистеру Окройду его услышать, как он сразу прибавил шагу. То был звук работающего двигателя, настойчивое «вррум-вррум». Вскоре он перешел в громкий рев — грузовик отправлялся в путь с минуты на минуту.

— Здорόво, Тед! — крикнул мистер Окройд на бегу. — Я с тобой!

Из окна со стороны водителя кто-то выглянул.

— Не шуми, друг, — раздался хриплый голос. — Если ты с нами, полезай в кузов. Спереди только два места. Пошевеливайся. Едешь, нет?

Голос принадлежал явно не Теду, но мистера Окройда это не смутило.

— Еду! — выдохнул он и забросил багаж в кузов. К счастью, крытые брезентом тюки занимали не все пространство, сзади еще осталось немного места. Мистер Окройд едва успел забраться: грузовик уже тронулся, а его ноги все еще болтались в воздухе. Наконец он с огромным усилием подтянулся, залез внутрь, чуть перевел дух и вместе с вещами уселся на груду брезента между задним бортом и тюками.

Какое счастье! Грузовик на удивление быстро мчался по кочкам и выбоинам, а мистер Окройд восторженно наблюдал, как склады, магазины и трамваи Браддерсфорда вздрагивают и отступают. Он ловко набил трубку «Старым моряцким» и закурил — даже привычный дым теперь пах приключениями, и мистер Окройд чувствовал себя настоящим моряком, глядящим с наблюдательного поста на мыс Камбоджи. Сквозь прощальные клубы дыма мистер Окройд видел, как Браддерсфорд исчезает, а на его месте вздымаются холмы и мутная чернота, а далекие фонари и ускользающие предместья приобретают форму и мерцание созвездий. Все новые города — Дьюсберри, Уэйкфилд — смыкались вокруг него и, вздрагивая, опять пропадали. Стало прохладней, и мистер Окройд начал потихоньку замерзать в своем тонком плаще. Однако мысль о победоносном бегстве грела ему душу. Не важно, где они окажутся утром; сейчас они едут прочь, и это прекрасно.

А потом случилось невероятное. Он слегка задремал и проснулся от того, что грузовик сбавил скорость, посигналил и свернул на дорогу, не похожую на другие — гладкую и прямую, как стрела. В свете фонарей мистер Окройд различал огромные телеграфные столбы и дорожное полотно, расползавшееся от них подобно темной воде. Мимо, блестя фарами и громко сигналя, пролетали другие автомобили, но сам грузовик несся быстрее, чем грузовики имеют право носиться. Однако мистер Окройд все же успел разобрать надпись черными буквами по беленой стене: «Великая северная дорога». Так они едут по Великой северной дороге! Он чуть не закричал от восторга. Теперь его и вовсе не волновало, что будет дальше. Он представил, как описывает кому-нибудь — верно, Лили, — свое путешествие. «Посреди ночи, — скажет он, — мы выехали на Великую северную дорогу». Впереди был еще один город, и дорога прорезала его, как нож — кусок сыра. Донкастер, не иначе. Трамваи уже не ходили; все люди легли спать, кроме тех редких счастливчиков и безумцев, что мчались прямиком на юг по Великой северной дороге.

— Ну дела! — заорал мистер Окройд. — Вот так жизнь! Старый добрый Тед! Старый добрый Оглторп! Век не забуду! — Он с благодарностью представил себе Теда и его приятеля за рулем, устроился как можно уютней на брезенте и, несмотря на одолевший его восторг, вскоре опять задремал.

Мистер Окройд уснул бы окончательно, если бы не одно странное происшествие: кто-то закричал, и грузовик вроде бы сбавил скорость. «Эй, там! Стойте, стойте!» Это был полицейский. Они уже проехали мимо, но он побежал следом. Двигатель взревел, страшно загрохотал, и машина из последних сил полетела вперед. Полицейский отстал, однако мистер Окройд успел его разглядеть: он стоял неподвижно и только махал рукой, а сквозь грохот грузовика летел пронзительный, ужасно строгий свист. Он раздавался вновь и вновь, но машина быстро набрала скорость и оставила полицейского далеко позади. Мистер Окройд, осторожно высунувшись за борт, недоумевал. Что это значит? Что у Теда на уме? Почему полицейский хотел их остановить? Они превысили скорость? Ответ напрашивался сам собой, но почему-то не устраивал мистера Окройда. Все это казалось ему очень странным. И спать он больше не хотел.

Решив вести себя странно, грузовик так и не вернулся к нормальному поведению. Он летел по дороге на сумасшедшей скорости, а мистер Окройд задыхался, набивал синяки и дрожал от страха. Несколько раз они едва не врезались в другие машины и увиливали в самый последний миг, а вслед им летели злые проклятия. Мистер Окройд уже подумывал о том, чтобы пробраться в переднюю часть кузова и спросить Теда, не спятил ли он, но тут грузовик резко развернулся, ударив мистера Окройда о задний борт, и покатил по узкой проселочной дороге. Несколько миль он мчался на той же безумной скорости — трясло так, что зуб на зуб не попадал, — а потом свернул на еще более узкую дорожку, заросшую деревьями и всю в выбоинах. Тут уж пришлось ехать медленно, практически ползти. Мистер Окройд наконец смог перевести дух, выглянуть в таинственную ночь и немного подумать. Однако не успел он собраться с мыслями, как грузовик дополз до открытого участка на перепутье двух дорог и остановился — к великому облегчению мистера Окройда. Ехать по Великой северной дороге здорово, спору нет, но это уж слишком. Мистер Окройд осторожно поднялся на ноги.

— Где отвертка? — донесся хриплый голос того самого незнакомца, с которым он разговаривал на Тапп-стрит. Голос продолжал: — Правильно, лучше сиди здесь, Нобби. Увидишь кого — сразу дай знак.

— Думаешь, он ее взял? — спросил второй.

Мистер Окройд страшно удивился. Это не Тед, Теда вообще нет в грузовике!

— Взял али не взял, я рисковать не хочу, — сказал первый. — Прямо ехать нельзя, а если попрем в объезд, до рассвета надо сменить развалюхе номер. Ну-ка, Нобби, слезай. Подашь мне номера.

Тут мистер Окройд подумал, что неплохо бы и ему слезть. Он скорее выпал из кузова, чем выбрался — руки и ноги у него замерзли и онемели, — и поковылял к остальным.

— Вот те на! — вскричал первый незнакомец, уставившись на мистера Окройда. — Я ж про тебя забыл! Кишки-то перетрясло, а?

— Еще как, — мрачно ответил мистер Окройд. — Где Тед?

— Тед? Тед? Какой, к черту, Тед? — вопросил первый и внимательно пригляделся к мистеру Окройду. — Ты кто такой, черт возьми? Э, Нобби, дык это ж не он!

— Не он? — Нобби тоже подошел ближе. Он был высокий и крепкий, в теплой одежде и маленькой шапочке на макушке. Настал его черед приглядеться к мистеру Окройду. — И впрямь, надо ж! Мы его не знаем. Я его не знаю, Фред.

— И я. Ну, что за дела? — злобно спросил Фред мистера Окройда.

— Ты меня спрашиваешь? — с вызовом ответил тот.

— Да, я тебя спрашиваю, черт подери! Что за дела? — в ярости повторил Фред.

Мистер Окройд оробел.

— Это ведь грузовик Теда Оглторпа?

— Нет, это наш грузовик, а никакого не Теда, понял? Отвечай, что ты тут делаешь! — Фред был из тех хриплоголосых верзил, что орут тебе прямо в лицо, когда разговаривают; с каждой секундой он кипятился все сильней.

Мистеру Окройду, надо признать, стало не по себе; очутившись в десятках миль от знакомых мест в компании отпетых бандитов, он чувствовал себя немного покинутым и одиноким. Но он тоже умел показать характер.

— Я думал, это машина моего приятеля, вот и сел, — сварливо ответил он. — А ты мне не помешал!

— Обознался я, — угрюмо сказал Фред.

— Ну, вот и я обознался! Такие дела.

— Ладно, приехал так приехал, теперь проваливай отсюда. — И Фред, повернувшись спиной к мистеру Окройду, начал что-то насвистывать.

— Постой, — сказал ему Нобби, — пошли-ка покумекаем.

Он поманил своего приятеля, они отошли в сторону и принялись перешептываться. До мистера Окройда долетали только обрывки фраз, одна из которых — «слишком много знает», — долетала особенно часто.

— Если хотите менять номера, — крикнул им мистер Окройд, — меняйте, мне-то что?

— Не шуми, не шуми! — Фред и его приятель вернулись. — Ладно, Нобби, я за дело, а ты уж с ним поболтай. Только тише, Бога ради! — И он занялся передним номером.

Огромная таинственная туша Нобби очутилась рядом с мистером Окройдом, и он заговорил — мягко и примирительно:

— Куда ж вы собрались, мистер?

— Вообще-то я хотел попасть на юг, — стал объяснять мистер Окройд. — В Лестер али еще куда. Я там прежде работал, а намедни меня выгнали с фабрики, вот я и решил туда наведаться.

— Только времечко выбрали странное, а?

— Поздновато выдвинулся, — да и вы не рано. Мой приятель сказал, что будет в этот час загружаться на складе Мерриуэзера, на Тапп-стрит.

— Правду говорит, Нобби, — хмыкнул Фред, не отрываясь от своего занятия. — Я его видел, он уехал минут за десять до нас.

— Верно, верно, — мягко согласился Нобби и понизил голос: — Штука вот в чем, мистер… Знать, кое-что в нашей работе показалось вам странным, а?.. У нас с Фредом нет водительских прав, вот мы и хитрим.

— Это не мое дело, — задумчиво ответил мистер Окройд, — хотя я никак не смекну, зачем вам менять номера, вас ведь точно так же могут остановить. Ну да не мое это дело, повторяю.

Нобби причмокнул губами — звук этот, вероятно, означал, что он крепко задумался.

— Чую, мистер, вас не проведешь, — наконец сказал он. — Шибко умный, а? Тогда слушай. — И он зашептал самым что ни на есть заговорщицким тоном: — Один мой знакомый — совладелец фирмы. Во-от. Раз он повздорил с двумя другими партнерами и решил выйти из дела. Забрать свою долю, значится. А они ни в какую — мол, все наше, и точка. Тогда он пришел ко мне и грит: «Ты уж забери у них мой товар». Понимаешь, ежели товар будет у него — никаких судов и прочей канители. Это по праву его доля. Но если нас застукают за этим делом, могут и за решетку посадить. Мы с Фредом сразу смекнули, на что идем, но мы парни не промах, а ради друга грех не рискнуть.

— Ага, понял, — сказал мистер Окройд, не поверив ни единому слову. — И с кем же ж вы меня спутали?

— Ну, дело-то какое, — приободрившись, ответил Нобби. — Мы на складе с одним малым сговорились встретиться…

— Ага, — перебил его мистер Окройд. Он и так подозревал, что ехал в грузовике, доверху набитом краденым добром — рулонами дорогой шерсти или еще чем. Воришки обстряпали дельце в Браддерсфорде, и он мог запросто сдать их полиции. Вот только мистер Окройд не испытывал особой нежности к фабрикантам родного города, и совесть его не мучила — пусть им хоть все склады обчистят. Конечно, в обществе двух воров было неуютно; впрочем, оставаться одному холодной ночью посреди заброшенного поля хотелось еще меньше.

Тут объявился Фред.

— Если они ищут ВР7684, то век им его не сыскать, — сказал он. — Ну, что решил наш мистер? Бросит нас или продолжит путь? — Он перевел взгляд с Нобби на мистера Окройда.

Последний с тоской посмотрел на Фреда. «Второй, пожалуй, покрепче будет, — сказал он себе, — зато и подобрей. А этот того и гляди зарядит по башке гаечным ключом. Лучше я промолчу, пусть Нобби говорит».

— Все путем, — сказал Нобби. — Можем его не высаживать. Он честный малый, дело говорю. А нам пока лучше затаиться. В Лондон сейчас никак, — добавил он, понизив голос. — Скинем его завтра, а сами рванем в другую сторону.

— Как скажешь, друг, — сказал Фред. — Я не прочь подкрепиться, выпить и на боковую.

— И я, — в глубокой задумчивости ответил Нобби.

Мистер Окройд подумал, что тоже не отказался бы от такой программы. Он замерз, проголодался и устал.

— Поблизости ничего нет, — с отвращением проговорил Фред. — Мы у черта на куличках.

— Обожди, обожди! — вскричал Нобби. — Мы вообще-то где?

— Между Ротерхемом и Ноттингемом. Вон указатель, читать умеешь? Да поживей, Христа ради! Сматываем удочки.

— Вот и славно! — воскликнул Нобби, изучив указатель. — Я тут уже бывал, и не раз. Со мной не пропадешь, друг.

— Что задумал?

— Сейчас увидишь, — с воодушевлением ответил Нобби. — Закрой глаза, открой рот и смотри, что Бог пошлет. Затаимся как положено, ты уж мне поверь. Прыгай за руль, Фред. Мистер, полезайте назад, коли вы с нами.

— С вами, с вами, — ответил мистер Окройд, который последние десять минут трясся от холода, и полез в кузов.

— Большая Энни. Держит «Кирквортский трактир», — услышал он голос Нобби, отвечавшего на какой-то вопрос Фреда. — Ты это место знаешь, сейчас сам увидишь. Энни — наш человек, зуб даю.

Следующие полтора часа они медленно и безрадостно колесили по узким проселочным дорогам, то и дело возвращаясь к пропущенным поворотам. Мистеру Окройду очень хотелось спать, но он продрог до костей, живот был пуст, как барабан, и беспокойный сон одолевал его только на минуту-другую. От прежних восторгов не осталось и следа, и мистер Окройд уже не раз мечтал очутиться в своей постели. Трясясь в кузове сквозь угрюмую ночную тьму, он невольно жалел, что вообще сел в треклятый грузовик.

Наконец они подъехали к «Кирквортскому трактиру» — одинокому дому на перекрестке, с широкими воротами, ведущими в боковой двор, — но легче мистеру Окройду не стало. Трактир пялился на них сквозь мрак слепыми черными глазами, а дверей как будто нигде не было. Тем не менее мистер Окройд вылез из машины вместе с остальными и посмотрел на закрытые ставнями окна.

— Нас точно не сдадут? — с тревогой спросил Фред. — А то скажем, кто мы такие, — глядишь, с утреца-то и повяжут.

Нобби не разделял его страхов.

— Положись на меня, друг. Я знаю Энни, а она знает меня. Все будет хорошо. — Он храбро подошел к двери и постучал. Никто не отозвался, и через пару минут он стукнул снова. Где-то открыли окно, и злой женский голос крикнул:

— Хто там? Чего расшумелись? Чего надо?

— Это ты, Энни? — откликнулся Нобби. — Это я, Нобби Кларк! Помнишь меня?

— Кто-кто? — прохрипела Энни.

— Нобби Кларк! Ты меня знаешь, я здесь был с Чаффи, Стивом и их компашкой. Помнишь ярмутское дело, Энни?

— А, вон ты кто! Терь поняла. На кой явился среди ночи?

— Спускайся, я те все расскажу, Энни. Зубы так стучат, что язык не ворочается.

Хозяйка что-то пробурчала и отошла от окна, а через минуту дверь отворилась, и Нобби вошел внутрь.

— Щас он мигом все уладит, — радостно сказал Фред мистеру Окройду. — Как только она пошла вниз, я сразу смекнул: голодными не останемся. Нобби кого угодно уболтает. Язык у него будь здоров! — И Фред громко сплюнул в знак одобрения, а потом задымил полудюймовым окурком.

Через несколько минут на улицу выскочил довольный Нобби.

— Все путем, други! Пошли, нас пустили на ночлег. Загони-ка развалюху на задний двор, Фред. А ты с ним, мистер. Оба с черного хода зайдете.

Мистер Окройд потопал за грузовиком во двор, вытащил из кузова корзинку и сумку с инструментами, а потом вместе с Фредом вошел на кухню, где уже горел свет. Нобби — высоченный обрюзгший верзила с короткими волосами, багровыми щеками и толстыми обвислыми губами, — орудовал гигантскими мехами и раздувал огонь в печке. Кухня была грязная и неряшливая, а ее хозяйка — невероятных размеров женщина, закутанная в бесконечные ярды засаленной фланели, — еще грязней и неряшливей.

— Это Энни, миссис Краучер, — сказал Нобби, отложив мехи. — А это Фред… Фред…

— Смит, — нашелся джентльмен, внешний вид которого внушал даже меньше доверия, чем его слова. Лицо у него было вытянутое, худое и будто бы съехавшее набок; возраст неопределенный — от двадцати пяти до сорока пяти.

— Фред Смит, — любезно подхватил Нобби. — Мы с ним вместе работаем, а этот малый с нами по ошибке оказался. — Он вопросительно взглянул на мистера Окройда.

— Меня зовут Окройд.

— Его зовут Окройд, и он — честный человек, иначе бы его тут не было. — Нобби стал опять раздувать огонь, и скоро дрова занялись.

— Ну, чего изволите, ребятки? — вопросила Энни. — Ежли стейков с картошкой да перин пуховых — не мечтайте, сразу говорю.

— Как тебе угодно, Энни, как угодно! — запричитал Нобби. — Кусок хлеба да немного мяса, если есть. И выпить чего-нить. Что выпьем, друг? Пиво шибко холодное. Вот что я скажу: хорошо бы чашку чая с капелькой рома, а? Старого доброго сержант-майорского!

— Хорошо придумал, друг, — хмыкнул Фред.

— И я не откажусь, — сказал мистер Окройд, который уже начал согреваться, но изнутри его по-прежнему глодала пустота. Он с надеждой поглядел на грозную Энни.

— Как пожелаете, — ответила Энни. — Я тоже с вами тяпну. Ну-ка, Нобби, ставь чайник.

Она вынула из буфета остатки говядины, хлеб, сливочное масло, четыре полупинтовые чашки и бутылку рома. Они с Нобби заварили чай, Фред набросился на говядину, а мистер Окройд, чтобы не оставаться в стороне, отрезал от хлеба дюжину толстых ломтей. На душе у него вновь стало веселее. Да, компания его окружала та еще, зато потом будет что вспомнить и рассказать. Нобби поставил на стол горячий чайник, а хозяйка, которая даже в столь поздний час не теряла бдительности, отлила в кувшин четверть пинты рома.

Гости яростно накинулись на бутерброды, запивая их чаем — очень крепким, очень сладким и от души сдобренным ромом. Проглотив горячую смесь, в которой спиртного и чая было примерно поровну, Энни развалила у потрескивающего огня свою массивную, завернутую во фланель тушу, подбоченилась и смерила гостей снисходительным, почти материнским взглядом.

— Смотрю, вы малость ожили, — самодовольно проговорила она. — Что дальше, молодчики?

— Сон-час, — заявил Фред из глубин огромного бутерброда.

— Дело говоришь, — кивнул Нобби. — Передай-ка сюда вон тот коричневый кувшинчик, мистер. Подолью себе еще рома. Да, нам бы вздремнуть маленько, Энни.

— Спать будете прямо здесь, — сказала та. — Подкинем дров — авось не озябнете.

— Разберемся, Энни. Ну-ка, теперь самое вкусное! — Нобби поднял кружку и опустошил ее в честь гостеприимной хозяйки. — Уважила ты нас, родная! Все хорошо, мы тут сами управимся.

— Еще бы, — кивнула Энни. — Я на боковую. Утром расскажете все новости. И ради Бога, не зажигайте свет в передней! Так, подсчитаем убытки… С вас шесть шиллингов — это еще по-божески, вон вы сколько рому выдули.

— По рукам. — Нобби стал рыться в карманах.

Тут мистер Окройд, полный чая, рома, мяса и хлеба, сытый, довольный и сонный, сделал глупость.

— Ну-ка! — вскричал он. — Я вам обязан, так что плачу за всех! Шесть шиллингов, а? — Он сунул руку в карман, но там одиноко лежала монета в шесть пенсов. Видимо, вместе с недельным жалованьем он отдал жене все деньги. Зато в нагрудном кармане у него лежали четыре пятифунтовые банкноты. — Минутку… — По неосторожности мистер Окройд вытащил из старого конверта сразу все бумажки.

— Ну дела! — Фред подался вперед. — Кого это мы подцепили? Мистер Рокфеллер, черт тебя дери! Ты, часом, не банк ограбил?

Мистер Окройд заметил, как все взгляды застыли на его банкнотах, и спешно засунул три бумажки обратно в карман, а одну протянул Энни:

— Разменяете, миссис?

— Еще чего! — озлилась та. — Не разменяла бы, даже если б могла! Мне ваши грязные деньги не нужны. Неплохо устроились, а?

— Спокойно, мистер. Спокойно, Энни. Я заплачу, — ласково вставил Нобби. — Шесть шиллингов так шесть шиллингов.

— Ну, будьте паиньками. Как уляжетесь, сразу погасите свет. — Энни убрала со стола ром, заперла дверцу бара и ушла к себе. Гости дружно зевнули и по совету Нобби («Ботинки в постель не тащите») сняли обувь. После осмотра комнаты и дальнейших обсуждений мистеру Окройду, как ни странно, выделили старый диван в углу.

— Тебе там поуютней будет, мистер, — серьезно проговорил Нобби. — А честному человеку положен уют, верно я говорю, Фред?

— Так и быть, уступлю, — пробормотал тот и растянулся на двух стульях.

Мистер Окройд с удовольствием покурил бы на ночь «Моряцкого» и послушал байки о Чаффи, Большой Энни, ярмутском деле и Великой северной дороге, но он так устал, так согрелся и так уютно устроился на диване, чувствуя внутри теплое свечение рома, что веки его мгновенно налились свинцом. В полудреме он заметил, как Нобби задул лампу. В темноте поблескивал лишь очаг; мистер Окройд будто бы вновь очутился в тряском кузове — на короткий миг перед ним мелькнула Великая северная дорога, и он сразу же уснул.

II

Хриплый истошный визг огласил кухню. Мистер Окройд заворчал, приоткрыл глаза и зажмурился. На несколько секунд в комнате воцарилась благодатная тишь. Потом опять раздался голос, пронзительный и скрежещущий, как плохая циркулярная пила. На сей раз мистер Окройд пошевелился, встряхнулся и широко распахнул глаза. Увиденное его поразило. Много лет подряд, просыпаясь, он видел перед собой спальню дома 51 по Огден-стрит, Браддерсфорд, и теперь минуту-две не мог сообразить, куда попал. Через некоторое время к нему вернулась память о последних событиях: он сообразил, что настало первое утро его странствий и, вдобавок, последний вторник сентября. Душа его еще дремала, а проснувшаяся ее часть была лишь порождением привычек: чувство оторванности от родного дома не принесло мистеру Окройду ни малейшего удовольствия. И он по-прежнему мучился от недосыпа — голова чуть болела, по затекшему телу разлилась болезненная тяжесть. Словом, пробуждение было не из приятных. Мистер Окройд засыпал в атмосфере дружеского уюта, теперь все было иначе. Он приподнялся, выглянул из-за стола и уперся взглядом в огромную спину хозяйки, выходившей из кухни в коридор. Со двора в комнату вошла чумазая девчушка.

— Драствуй! — сказал ей мистер Окройд, вставая и потягиваясь.

Она смерила его скучающим взглядом.

— Здрасьте. Давно пора вставать.

— А который час? — спросил мистер Окройд. Часов у него никогда не было: простые жители Браддерсфорда узнавали время с помощью замысловатой системы фабричных сирен, прозванных в народе «свистухами».

— Полдевятого. Миссус велела вас разбудить.

Мистер Окройд огляделся по сторонам.

— Эй! А остальные-то где?

— Уехали.

— Уехали?! — Он изумленно уставился на девчушку.

— Миссус грит, уехали. Я не видала. Небось до меня еще собрались.

Он выглянул во двор: грузовика нигде не было. Обернувшись, мистер Окройд увидел прямо перед собой Большую Энни, смотревшую на него с явным недовольством. Выпачканная сажей, одутловатая, краснолицая, с жадными налитыми кровью глазками, при свете дня она выглядела даже неприятней и страшней, чем вчера ночью.

— Неужели! — пронзительно крикнула она. — Ваши-то давно уехали, и вы не задерживайтесь. Работать мешаете.

— Ладно-ладно, миссис, — пролепетал мистер Окройд и попробовал улыбнуться, но не преуспел. — Я мешать не хочу, но я ж только встал! Дайте хоть умыться да позавтракать!

— Не дам! — запальчиво отрезала Энни.

— Да в чем дело, миссис? Я при деньгах, могу заплатить.

— Нет, не можете. Не хватало мне здесь таких, как вы.

— Это каких «таких»? — оскорбился мистер Окройд. — Чем я вам не угодил? Назвали б вы «такими» вашего дружка Нобби и его приятеля, я б еще понял. Вот уж кто и впрямь…

— Хватит! — завопила Энни. — Распустили тут язык! Они уехали, и дело с концом. Вы тоже проваливайте, да поживей. Мешаете, сказала же. — Она развернулась и вразвалку пошла к выходу, но в дверях обернулась. — И чтоб я больше вас тут не видела! Вас никто и на порог не пустит, ясно? «Такие»! — Она по-слоновьи фыркнула и повернулась к нему спиной.

Мистер Окройд решительно нахлобучил свою коричневую кепку, обмотал плащом корзину и взял сумку с инструментами.

— Ну, я пошел, — сказал он девчушке. — Уж найду где умыться да закусить. Смотрю, меня тут невзлюбили. Чего она взъелась-то?

— Попробуй разбери. Старая ведьма! — мстительно проговорила девчушка.

— Ну, тебе лучше знать, — высказался мистер Окройд. — Вот только грязный и с пустым брюхом я далеко не уйду. Куда б мне податься? Не знаешь, где тут поблизости можно перекусить да вымыться?

Девчушка вышла за ним во двор.

— Лучше сверните направо и потом идите прямо, — ответила она. — Сперва будет Кэпбридж, но он совсем крохотный, толку с него никакого. Потом дойдете до Эверуэлла. Вот там хорошо, закусочных и чайных хоть отбавляй.

— Еще б, с таким-то названием[20]Эверуэлл — благодатный, процветающий; место, где все всегда хорошо (англ.). ! — заметил мистер Окройд. — И далеко отсюда этот Эверуэлл?

— Миль пять-шесть будет. Сейчас вам направо и прямо, через Кэпбридж. Мимо не пройдете, точно.

— А трамваи иль автобусы ходят?

— В два часа будет автобус, — ответила девчушка.

— В два! Да я раньше с голоду помру! — вскричал мистер Окройд. — Ладно, пойду пешком. И передай миссус, чтоб она не перетруждалась, поменьше делала добра людям и побольше думала о себе, не то совсем отощает. — Все еще хихикая над своей шуточкой, он вышел за ворота и повернул направо, неся в одной руке корзину, в другой — сумку с инструментами.

День, по всему, обещал быть теплым. Тяжелое осеннее солнце уже рассеивало легкие туманы, и хотя в воздухе по-прежнему стояла прохлада, а на траве и деревьях поблескивала роса, уже через несколько ярдов мистер Окройд перестал дрожать и почти согрелся. Правда, лучше ему не стало: глаза все еще слипались, а внутри было так пусто, что первую трубку «Старого моряцкого» он решил выкурить после завтрака. Мистер Окройд прошел милю по узкой извилистой дороге, никого не встретив, а потом услышал за спиной грохот легкой телеги. Он поставил ношу на землю — руки уже побаливали — и принялся ждать.

— Эй! — крикнул он возчику, когда телега почти с ним поравнялась. — Часом, не в Эверуэлл едешь, друг?

— Нет, — отрезал тот, даже не взглянув на мистера Окройда.

— Небось еще один из шатии Большой Энни, — пробормотал мистер Окройд себе под нос, провожая взглядом телегу. Он поднял сумки и вновь отправился в путь, правда, уже не так бойко.

Еще через двадцать минут мистер Окройд оказался в Кэпбридже, который состоял из нескольких обвалившихся кирпичных домиков, нескольких куриц, двух чумазых детей, хромой псины и самого настоящего моста — правда, длиной меньше трех ярдов. Именно на этом мосту мистер Окройд вновь остановился дать отдых рукам и с отвращением оглядеться по сторонам. Вид Кэпбриджа почему-то его раздосадовал. «Треклятая дыра, — сказал он себе. — Чую, мне тут ни росинки не перепадет». Рядом с мостом стоял древний указатель: «Эверуэлл, 4 мили». Взглянув на него с изрядной долей тоски, мистер Окройд потопал дальше. «Уж и мили считать разучились, — брюзжал он. — Я прошел добрых три, как пить дать, а эти четыре растянутся на все десять».

Не успел он прошагать и первую милю, как удача наконец ему улыбнулась. С поля в его сторону выехала телега, и на сей раз мистер Окройд уговорил возчика его подвезти, хотя на это и ушло несколько минут: седой дед с усами и баками был глух, как мешки в его телеге. Пока мистер Окройд разъяснил, что хочет умыться, почистить одежду и позавтракать, впереди уже показался Эверуэлл, нищая пыльная деревушка с дюжиной улиц. Складывалось впечатление, что она не сама собой выросла, а кто-то выкорчевал эти улицы из замшелых окраин какого-нибудь города и бросил здесь.

— Отправляйтесь к Попплеби, — дрожащим голосом проговорил старикан. — Это закусочная. Хорошо там, уютно.

— Славно, туда и пойду! — взревел мистер Окройд. — А где это?

— Да, там лучше всего. По субботам я хожу туда на пироги с картохой и мясом. Сперва пропускаю кружечку в «Старой Короне», а потом иду кушать пирог.

— Я спросил, где это место?

— Нет, много с тебя не возьмут, — прошамкал старик и, свернув за угол, показал кнутом в нужную сторону. — Вон Попплеби, можешь тут сойти.

Мистер Окройд слез на землю и взял багаж.

— Вот и славно! — громко прокричал он. — Спасибо, что подвезли!

— Ась? — Старик подался вперед.

— Спасибо, что подвезли! — К этому времени мистер Окройд уже охрип. — Грю, спасибо, что подвезли!

— Конечно, можно, в любое время! — загадочно ответил старик и укоризненно посмотрел на мистера Окройда. — Глупый вопрос, скажу я тебе. — И с этими словами он, ворча и кряхтя, поехал дальше.

Выцветшая надпись на вывеске гласила: «Закусочная Попплеби. Вкусная кухня. Обслуживаем велосипедистов». Мистер Окройд прочел ее с большим удовольствием. В витрине под пожелтевшей кружевной занавеской красовались две бутылки с содовой и соком лайма, четыре сморщенных апельсина, кусок зельца с надписью «Фирменное блюдо Попплеби», несколько кексов, покрытых некогда розовой глазурью, и бесчисленные поколения мух. Мистер Окройд не стал задерживать взгляд на витрине, однако ее вид не испортил ему настроения. Он открыл дверь, и в нос тут же ударил крепкий запах еды: судя по нему, люди ели тут безостановочно последние тридцать лет. У мистера Окройда тут же потекли слюнки. Вот уже полтора часа он страдал от голода и наконец пришел туда, где еды было хоть отбавляй. Закусочная так пропиталась атмосферой стряпни и поедания пищи — клеенки на столах были покрыты крошками и пятнами, стены и мебель блестели от жира, сам воздух будто бы проварили и зажарили, — что посетитель наедался, не успев взяться за еду. Человек не слишком голодный и не чересчур крепкий насытился бы уже на пороге, но такой крепкий и голодный посетитель, как наш мистер Окройд, проголодался бы от запахов еще сильней и поджидал бы мистера Попплеби, исходя слюной.

Именно так и произошло с мистером Окройдом. В комнате было пусто, шевелились только мухи. Он уселся на скамейку, кашлянул и потопал ногами, затем не выдержал и постучал перечницей по столу.

— Доброе утро! — Из-за прилавка, как по волшебству, выскочил человек. Это мог быть только мистер Попплеби. Все его видимые части — большое круглое лицо, верх длинного фартука, рукава рубашки и руки — были одинакового белесого оттенка с легким жирным налетом. Даже бледно-серые глаза блестели, как желе.

— Доброе. — Мистер Окройд воззрился на хозяина. — Э-э… дайте-ка подумать… э-э…

— Чай-кофе-какао-яичница-с-беконом-колбаса-копченая-селедка-яйца-вкрутую-холодное-мясо-хлеб-с-маслом, — отчеканил мистер Попплеби, сверля мистера Окройда немигающим взглядом выпученных глаз.

Мистер Окройд с восторгом уставился на него и стянул с головы кепку — вероятно, в знак восхищения.

— Звучит аппетитно! Мне, пжалста, чаю, две порции бекона и яичницу из двух яиц. Да, и хлеба поболе, мистер.

— Чай-две-порции-бекона-два-яйца-четыре-куска-хлеба. — Мистер Попплеби отвернулся.

— Погодите! — окликнул его мистер Окройд. — А можно мне чуток умыться перед завтраком? Я всю ночь провел в пути, трясся в грузовике, — не без гордости добавил он.

— Конечно, вам можно умыться, конечно, — с невероятной важностью ответил мистер Попплеби. — Судьба привела вас ко мне, и я дам вам умыться. Я не говорю, что это обычное дело — вовсе даже не обычное, — ну так и что с того? Вы не хотите садиться за стол грязным, и я не хочу, чтобы вы садились за стол грязным, вот мы и нашли общий язык, верно я говорю? Идите за мной.

Он вышел из зала, и мистер Окройд последовал за ним. Они шагнули в закуток, где мистер Попплеби взмахом руки обозначил местонахождение маленького эмалированного тазика, большого куска хозяйственного мыла и видавшего виды полотенца.

— Вот, дружище, плескайтесь тут, сколько душе угодно, — сказал мистер Попплеби. — А пока вы моетесь, мы вам поджарим яичницу с беконом. Это по-людски, по-щеловечески, верно? Дай щеловеку все, что он просит — в разумных пределах, конечно, во всем должен быть здравый смысл, — так или иначе, попытайся дать щеловеку все, что он просит, — таков мой девиз. — Придя к этому прекраснодушному заключению, мистер Попплеби удалился.

— Кем он себя возомнил — Ллойдом Джорджем[21]Дэвид Ллойд Джордж (1863–1945) — британский политический деятель, последний премьер-министр Великобритании от Либеральной партии, близкий друг Уинстона Черчилля.? — пробормотал мистер Окройд, снимая пальто. Конверт в целости и сохранности лежал в нагрудном кармане. — Послушать его, так он мне ванну с шампунями предлагает и миникюр в придачу!

Однако ж, вдоволь поплескавшись над эмалированным тазиком и вытершись единственным незасаленным уголком полотенца, мистер Окройд наконец почувствовал себя человеком. Он вернулся в столовую через коридор, напоенный ароматом жареного бекона, и благодушно взглянул на громадную тушу мистера Попплеби: тот уже заварил чай и выставил на стол тарелку с хлебом, чашку, блюдце, длинный заостренный нож и двузубую вилку.

— Яичница с беконом будут через минуту, — сказал мистер Попплеби, возвращаясь за прилавок.

— Чудесно! — вскричал мистер Окройд, потирая руки. — Признаться, я умираю с голоду.

— Скоро мы это исправим. — Ни один хирург не смог бы произнести эти слова с большей важностью. — Стало быть, вы с дороги?

— Да уж. Всю ночь трясся по Великой северной дороге. — Как ни странно, его слова не произвели ни малейшего впечатления на мистера Попплеби.

— Я вот что скажу, — с еще большей важностью проговорил тот. — Это даже неплохо, если вы правильно все воспринимаете. Ну, то есть, если это делает вас щеловечнее. Если нет — все зря. Я тыщу раз говорил это посетителям, тыщу раз, стоя ровно на этом месте. «Стал ли ты щеловечнее? Если да, то и славно». Я в широком смысле, если я говорю щеловек, то имею в виду щеловека. Я верю… — он вперил в мистера Окройда немигающий взгляд, — в щеловечество.

— Эт хорошо, мистер, — ответил мистер Окройд искренне, но с некоторой философской строгостью в голосе. — Я вас понял и полностью согласен. — Впрочем, яичница с беконом порадовала бы его еще больше. Донесшийся откуда-то сзади стук возвестил о том, что она готова.

— Я так считаю: надо всегда спрашивать себя: «А это по-щеловечески?» Если нет, даже не думай, пройди мимо. Выбрось из головы. Таков мой девиз: щеловечность превыше всего. У нас это главное правило, вы сами убедились, когда попросили умыться. Делай все по-людски, и когда-нибудь тебе зачтется. — Наконец он соизволил услышать стук и принес мистеру Окройду яичницу с беконом. — А вот и завтрак. — Мистер Попплеби произнес эти слова таким тоном, словно не только принес ему тарелку, а собственноручно извлек яйца из далеких курятников, пожарил, закоптил бекон и даже вылепил из глины тарелку.

Мистер Окройд, втайне подумав, что лучше бы повар был менее человечным (яичница оказалась пережарена), с величайшим усердием и прилежанием набросился на еду. Каждый попадавший ему в рот кусочек проглатывался при содействии мистера Попплеби, который перегнулся через прилавок и не сводил глаз с единственного посетителя. Добравшись до третьего ломтя хлеба, мистер Окройд нашел в себе силы продолжить беседу. Ему стало хорошо и спокойно.

— Что меня поразило, — заявил он, — так это надпись на вывеске: «Обслуживаем велосипедистов». Чем же это велосипедисты отличаются от всех остальных?

— В основном ветчиной, — задумчиво проговорил мистер Попплеби. — Падки они на ветчину, ой падки! Бывали субботы, когда к шести у меня всю ветчину подъедали. Не на той неделе, конечно, и не две недели назад, и даже не год назад — еще до войны. Если уж на то пошло, велосипедистов нынче нет, одно название. Изредка приезжает кто-нибудь на велосипеде, но по-настоящему больше не катаются — так чтоб парами, клубами и прочая. Все пропало, и уже не воротится. Когда я тут начинал, по будням у меня столовались возчики, а по выходным только велосипедисты — ну, окромя местных, конечно. А теперь что? Теперь всюду машины да грузовики, а они в нашу глушь не заезжают, сразу едут в города покрупнее. Терплю убытки, друг мой. Теперь не то, что прежде, верно тебе говорю.

— Да, нынче все не то, не то… — проговорил мистер Окройд с добродушной меланхолией. — Я тоже заметил перемены. Взять хоть текстильную торговлю…

Мистер Попплеби не дал ему договорить.

— Вот и я о том. Но отчего так происходит, в чем разница между прошлым и настоящим? Я всегда задаю себе этот вопрос.

— Правильно задаете, — тепло поддакнул мистер Окройд.

— И каков ответ? Каков ответ? — Мистер Попплеби поспешно ответил сам: — Раньше все было щеловечней, вот в чем разница. — Он победно умолк и взглянул на мистера Окройда, занятого раскуриванием трубки — она наконец дождалась своего часа. На добротном фундаменте из яиц и бекона «Старый моряк» пах вкусно, как никогда. Мистер Окройд медленно выпустил в воздух несколько уютных голубых колечек и стал ждать, пока мистер Попплеби заговорит.

— Такому, как вы, незачем объяснять, что такое щеловечность, — продолжал тот. — В нашем мире дружеского плеча не дождешься. Хватай что успел и беги, так-то. Деньги, нажива, барыш — вот что главное. Я повидал жизнь, знаю что говорю. В моем деле каких только историй не наслушаешься! Конечно, и среди моих коллег немало безразличных невежд — а все почему? Потому что они не видят собственного блага. Им бы только клиента обслужить да деньги получить. А я люблю учиться. Я с посетителями разговариваю, они разговаривают со мной, и так было всегда. Вот и от вас я кой-чему научился.

— Ага, — кивнул мистер Окройд, невольно в этом усомнившись. «Да ты мне и слова не дал вставить!» — подумал он. Не желая больше слушать речей мистера Попплеби, он сказал: — Ну, сколько с меня?

— Так-так, — ответил мистер Попплеби. — Чайник-чаю-две-порции-бекона-два-яйца-четыре-куска-хлеба. Итого один шиллинг восемь пенсов. Все по справедливости.

— Верно, — сказал мистер Окройд вслух, а сам подумал, что хозяин пожадничал. Он порылся в карманах и вновь обнаружил там единственный шестипенсовик. — Окажите любезность, разменяйте мне деньги, — проговорил он, доставая конверт из нагрудного кармана.

— Попробуем. — Мистер Попплеби издал звук, отдаленно напоминающий смех. — Вы хотите сдачи, а я хочу вам ее дать — все довольны и никто не в убытке. Это по-щеловечески, верно?

Однако мистер Окройд не смог ответить: он разинул рот и потрясенно уставился перед собой. В конверте лежала единственная бумажка с надписью: «Веселого Рождества и счастливого Нового года! XXX». Четырех банкнот как не бывало. Надеясь на чудо, мистер Окройд обшарил все карманы: вдруг кто-то сыграл с ним шутку? Но нет, деньги исчезли. Его обокрали. Теперь он понял, зачем ему уступили диван, почему Нобби с Фредом так рано уехали и почему хозяйка так спешно выдворила его на улицу, не дав и проснуться.

— Вот те на! — вскричал он. — Меня обчистили! Смотрите, ночью здесь было двадцать фунтов, четыре бумажки по пять фунтов, а таперича ни гроша, одна записка! Меня ограбили, и я даже знаю кто. — Он поднял глаза. Мистер Попплеби вскинул брови и сверлил его холодным взглядом.

— С вас один шиллинг восемь пенсов, — повторил он.

Мистер Окройд не на шутку разозлился.

— Я ж грю, у меня украли двадцать фунтов! Нет у меня шиллинга, только шесть пенсов — берите на здоровье. Я ночевал с двумя малыми в «Кирквортском трактире» — они-то меня и обчистили!

— Хотите сказать, что потеряли двадцать фунтов, четыре купюры по пять фунтов, в «Кирквортском трактире»? — вопросил мистер Попплеби. — Ежели так, то я должен спросить, что вы забыли с такими деньжищами в таком месте? Подозрительно как-то. Вообще не мое это дело, ступайте своей дорогой, а я пойду своей. Но послушайте моего совета, возвращайтесь-ка лучше восвояси, дружище. Между тем вы должны мне один шиллинг восемь пенсов, как ни крути. Ровно столько мне от вас и нужно — один шиллинг восемь пенсов.

— Ровно столько вы от меня и не получите, мистер! — сердито рявкнул мистер Окройд. — Я же сказал, у меня только шесть пенсов! Вот, смотрите. — Он встал и вывернул карманы. — Двадцать фунтов пропали, остался только шестипенсовик! Ну и болван же я!

— Вы не первый пытаетесь это провернуть, — размеренно сказал мистер Попплеби.

— В смысле? Ничего я не проворачиваю! Я думал, у меня в кармане двадцать фунтов, когда сюда пришел. Я не знал, что меня ограбили!

— Я тоже, — отметил хозяин закусочной, подозрительно глядя на мистера Окройда. — Повторяю, вы не первый. Но я по-прежнему доверяю людям. Я дал вам яичницу, бекон, чай…

— Да-да, еще хлеб, кусок мыла, грязное полотенце и каплю воды! — со злостью добавил мистер Окройд. — Валяйте, валяйте. Вы остались без шиллинга, а я без двадцати фунтов! Мы оба в убытке, но мне похуже вашего будет! Вот, держите шесть пенсов, с меня еще четырнадцать. Счас рассчитаемся, дружище. — Мистер Окройд в ярости кинулся к сумке с инструментами и достал оттуда зубило. — Видали? Оно куда дороже четырнадцати шиллингов, и я верну их как можно скорей, так-то! Потому что это зубило мне дороже, чем вся ваша грязная забегаловка. Даже если тут прибрать, — злорадно добавил он.

Мистер Попплеби взял у него шесть пенсов и рассмотрел зубило.

— Инструмент мне без надобности, — медленно проговорил он, — но я вас отпущу. Я всегда ратовал за щеловечность…

— Щеловечность! Ха! Как бы не так! — Мистер Окройд с презрительной усмешкой собрал вещи.

— Ну все, довольно! — Слова мистера Окройда явно задели его философское достоинство. — Позвольте вам сказать, друг мой, что в этом заведении так делать нельзя. Повторяю, так нельзя.

— Я тебе тож скажу, чего нельзя делать. — Мистер Окройд шагнул к двери.

— Хо! И чего же?

— Нельзя так поганить яичницу! — Мистер Окройд усмехнулся и закрыл за собой дверь.

Вниз по залитому солнцем Эверуэллу отправился наш герой, человек в бедственном положении — за душой ни гроша, родной дом далеко и неизвестно где, работы нет и не предвидится, даже страховая карта порвана в клочья. Однако, не успев дойти до конца города, мистер Окройд уже опять смеялся.

— Эк я его с яйцами-то! — сказал он и подставил солнцу лицо, сморщенное и просветлевшее от гордости за собственное остроумие.

III

Был уже день, когда мистер Окройд приметил вдалеке чудной автофургон. Покинув «Закусочную Попплеби», он прошагал по пыльной дороге восемь или девять миль, то и дело меняя руки, угостился бутербродами с сыром и глотком пива у дружелюбного дальнобойщика (который, впрочем, не поверил ни слову из того, что рассказал ему мистер Окройд) и часа два проспал под забором. Потом он вновь отправился в путь, но шагал очень медленно: во-первых, ему все еще было нехорошо после дневного сна, а во-вторых, он понятия не имел, куда и зачем идет. Фургон сразу привлек его внимание. Он стоял в тени придорожных деревьев и выглядел чрезвычайно странно: как помесь очень длинного пикапа и дома на колесах. С одной стороны у него было маленькое окошко, но никакой дымовой трубы и прочих приспособлений, характерных для жилого помещения, мистер Окройд не заметил. Машина выглядела старой и ржавой, а у фургона был скорбный, побитый непогодой вид. Отметив все это зорким глазом ремесленника, мистер Окройд мог пройти дальше, если б не услышал из-за фургона звук пилы. Он тут же навострил уши и меньше чем через минуту пришел к кое-какому выводу.

— Э, да малый не умеет пилить! — сказал он себе и решил сходить на разведку: храбрости ему придала собственная тяжелая участь и понимание, что он-то, Джесс Окройд, пилить очень даже умеет. Обойдя фургон сзади, он бросил сумки, прикурил трубку, сунул руки в карманы и таким образом легко вжился в роль любопытного зеваки.

Горе-мастер взглянул на подошедшего мистера Окройда и вернулся к своему занятию. То был крепко сбитый человек лет сорока, с короткими черными волосами, черными глазами и широким гладко выбритым лицом того же красного цвета, что и шарф, заменявший ему воротник с галстуком. Хотя человек был в одной рубашке, а его коричневый костюм в клеточку изрядно пообносился, сам он выглядел куда эффектней и модней мистера Окройда и всех его знакомых, при этом и на фоне ветхого фургона смотрелся очень даже ладно. Мистер Окройд сразу почувствовал в нем что-то от бродяги, только вот что? Его нельзя было с уверенностью отнести к какой-либо профессии, но в голове невольно рисовались образы странствующих актеров, боксеров, ипподромных «жучков» и коммивояжеров.

Он вновь поднял глаза на мистера Окройда — тот наблюдал за ним уже минуту или две — и весело подмигнул.

— Отличный денек, Джордж!

— Ага, — ответил мистер Окройд и, не желая уступать незнакомцу в выдумывании имен, сухо добавил: — Неплохой, Герберт.

— Ну-ка, ну-ка! — Он выпрямился и расправил плечи. — Я что, похож на Герберта?

— Не знаю… — Мистер Окройд помолчал. — Но ежели спросишь, я отвечу, на кого ты не похож.

— Валяй, Джордж. На кого?

— Ты не похож на человека, который умеет обращаться с пилой. — Мистер Окройд смягчил суровую критику добродушной улыбкой.

— Да ты что? Вон как заговорил! — Незнакомец сунул руку в карман жилета, достал оттуда пачку сигарет «Вудбайнс» и закурил. — Сам-то в пилах знаешь толк? — дружелюбно спросил он.

Вместо ответа мистер Окройд поднял свою сумку с инструментами и поставил ее у ног горе-мастера.

— Объясни, что надо сделать, друг, — серьезно проговорил он, — и я покажу тебе, что знаю о пилах.

— Вот так так! — с напускным удивлением воскликнул незнакомец. — Ты, что ли, ремесленник, Джордж?

— А то, — не без гордости ответил мистер Окройд. — По профессии я столяр и плотник.

— Ну, теперь я скажу, мой черед. Ты не местный, верно? Небось из Лидса.

— Не-е, я из Браддерсфорда. — По торжествующему лицу мистера Окройда можно было подумать, что от Лидса до Браддерсфорда тысяча миль.

— Почти угадал, — самодовольно хмыкнул незнакомец. — Я сразу смекнул, что ты из тех мест. Браддерсфорд, стало быть? Знаешь ярмарку на Лейн-энд?

— Базар, а не ярмарку.

— А, верно, базар. У вас там сплошь одни «базары».

— Как не знать!

— И я знаю! — радостно вскричал незнакомец. — Сто раз там был! В этом году, правда, не довелось, зато в прошлом… А что ты тут делаешь? Никак, работу ищешь?

— Верно, ее самую, — с горечью проговорил мистер Окройд. — И лучше б мне поскорей ее найти. Крепко меня припечатало, ох крепко. — И он рассказал незнакомцу историю про двадцать фунтов. За сегодняшний день он делал это уже в третий раз, но поверили ему впервые.

— Где ж ты взял такие деньжищи? На скачках выиграл?

— Не, я на лошадей сроду не ставил. Зато другой малый, похоже, ставил будь здоров. — И, ободренный вниманием к предыдущей истории, мистер Окройд поведал новому знакомому о пьяном букмекере и его тугом кошельке. Горе-мастер сидел на ступеньке фургона и внимательно слушал, время от времени отпуская находчивые и остроумные комментарии.

— Ну, пришло махом, ушло прахом! — подметил он в конце и задумался. — А как, гришь, звали того малого на грузовике? Нобби Кларк? Знавал я на своем веку парочку Нобби Кларков. Такие без штанов оставят — оглянуться не успеешь. Часом, не коротышка такой, нос вздернутый, на кокни лопочет? Еще на боксера похож?

— Не, этот высокий, толстый, и морда широченная, как у двоих, — ответил мистер Окройд. — Говорит складно, но я в нем сразу бандита приметил.

— Пожалуй, я его знаю. Нобби Кларк… Нобби Кларк? Похожий малый ездил одно время с «Магией и тайнами» Мейсона, я его хорошо запомнил. Звался Нобби Кларком. Если увижу — мигом признаю. У меня память на лица отменная. Бывает, встречаю людей, говорю им: «Здорово, видал тебя там-то и там-то пять лет назад, шесть, семь, десять» — не важно, а они мне: «Да, я там был, но тебя не помню». «Зато я помню!» — говорю. Никогда никого не забываю. Сказка!

— Так ты, стало быть, с базарами… ярмарками ездишь?

— Верно! Меня зовут Джексон. А тебя?

— Окройд. Джесс Окройд.

— Окройд — это хорошо! Ну, а я Джексон, Джоби Джексон, так меня все зовут. В своем деле я человек не последний, меня каждая собака знает. Двадцать лет работаю, и дольше бы работал, если б воевать не ушел. Чем я только не занимался — спроси кого хошь! Бокс, балаганы, карточные игры, — все что угодно. У меня и свои номера были — «Человек-паук» и «Дикарь с Амазонки». Нет такого города с ярмарками или скачками, где я не бывал! Ей-богу, полмира объездил: Англию, Шотландию, Уэльс, Ирландию, остров Мэн, остров Уайт, — все не перечесть. Не жизнь, а сказка! — Он показал на фургон, стоявший за его спиной. — Теперь малость остепенился. Торгую кой-чем. Куда деваться, нынче только так и можно протянуть. Продаю надувные игрушки, резиновых кукол, животных. Дунешь… — тут он дунул, поскольку вообще любил сдабривать речь яркими и стремительными жестами, — и готово! Видал такие? Славное дело, прибыльное, да и возить их легко — они ж плоские, легкие как перышко. В хороший день разлетаются, как пиво в казармах. А иной раз полное затишье, покупатели вялые, хоть им виски по девять пенсов продавай — не возьмут! Но если повезет… — после короткой увертюры из подмигиваний он принялся изображать, как раздает невидимой толпе бесчисленное множество резиновых кукол и зверей. — Сказка! Правда, я теперь не один такой, много желающих стало. Так и лезут со всех сторон. Если их станет еще больше, мне придется уйти, понимаешь? Придумаю что-нибудь новенькое. Вот такие дела, Джордж.

— И ты ездишь на этом? — Мистер Окройд бросил взгляд на фургон.

— Точно! — с жаром выпалил Джоби. — Красавица, а? Не «роллс-ройс», черт ее дери, но бегает, Джордж, бегает. Больше двадцати миль из нее не выжмешь, разве что с горки пустить, но мне и этого хватает. Взял ее за пятнадцать фунтов — считай даром, а? Лебедку приладил, потом лавку, потом две лавки. Прямо в ней и сплю, если идти никуда не хочется. Сегодня тоже буду здесь спать. У меня тут печка, лоток, все помещается. Вот, как раз пытался починить лоток, когда ты пришел. Вчера ему крепко досталось. Не глянешь, что тут можно сделать? У меня руки крюки — вот потеха, правда? Продать что угодно могу, уболтаю кого хочешь, а руки не слушаются. Небось жантельменом родился! Глянешь на мой лоток, а, Джордж? Чую, руки у тебя умелые.

— Спрашиваешь! — радостно вскричал мистер Окройд. — Давай сюда свой лоток. Есть гайки, болты и трехдюймовые гвозди? — Вместе они вытащили из кузова остатки деревянного лотка, и Джоби, покопавшись в запасах, обнаружил целую гору гаек, болтов и длинных гвоздей.

— Вот и славно, — сказал мистер Окройд. — Теперь говори, что надо сделать — я мигом устрою.

Через минуту он раскрыл сумку с инструментами, снял пиджак и с радостью принялся за работу.

— Как насчет чашечки Рози Ли? — предложил мистер Джоби Джексон. Он питал слабость к кокни, этому рифмованному сленгу необразованных лондонцев, большую часть которого мне придется выпустить из повествования, поскольку неподготовленный читатель ничего не поймет. Даже мистер Окройд, хорошо знакомый с лондонским сленгом (и считавший его уделом людей с весьма сомнительной репутацией), иногда приходил в замешательство. Но знаменитая Рози, конечно, была ему известна, и от чашечки чая он бы не отказался. Поэтому Джоби ушел за водой, вернулся с полным чайником и поставил его на печку, а пока тот вскипал, уселся на ступеньках и стал наблюдать за работой мистера Окройда.

— Любишь цыпочек пощипать, Джордж? — спросил он.

— Не, это не по моей части, — проворчал мистер Окройд, не прекращая пилить. Он прекрасно понял, что вопрос не о курицах.

— Цыпочки и спиртное, — задумчиво проговорил Джоби, — от них все беды. Ты бы не чинил сейчас этот лоток, если б не одна цыпочка. Ездил я с одним малым — Томми Склок зовут. Глупое имечко, а? Сам-то он малый не глупый. Мы сто лет знакомы. Раньше он ездил с цирком Оксли, потом вел игру на ярмарке — «шарик на нитке» называется, это где можно выиграть часы, если повезет и если ведущий не надавит на доску, когда твой черед ходить, понял? — ну, словом, ничего у него не получилось, у Томми нашего. И он пришел ко мне. Я бы и сам управился, но вдвоем-то завсегда лучше. Пить Томми не пьет, хотя как знать, может, и за бутылку скоро возьмется. Его беда — цыпочки. За каждой юбкой ухлестывает, а они только рады. Красавчик он, Томми, и франт еще тот, смекаешь? Им это нравится, черт их дери. А как он на губной гармошке играет, заслушаешься! Тут ему нет равных, сыграет что угодно — сказка! В «Уорлдс фер» о нем даже заметку написали. Надо было ему на сцену идти, я считаю. Все талдычил ему, талдычил — болван, что поделать! Он бы двадцать фунтов в неделю заколачивал, не меньше. А ему лишь бы гульнуть да за цыпочкой приударить. Ну в общем, раз положил он глаз на одну красотку — чернокудрая, чернобровая такая, они с одной теткой по ладони гадают. Мы их часто на ярмарках встречали. Смотрю: Томми начал ее обхаживать. Погоди минутку, Джордж, я чай сделаю.

Джоби заварил в котелке чай, добавил туда сгущенного молока, отлил душистую смесь в большую толстую чашку с надписью «Кофейни Мосли» и протянул ее своему новому приятелю, а котелок оставил себе. Потом вернулся в фургон и принес оттуда жестянку с хлебом и маслом.

— Ну как, Джордж?

— Лучше не бывает! — ответил мистер Окройд, набрасываясь на бутерброды. Он огляделся по сторонам и вздохнул бы от счастья, если б не так усердно жевал. Вокруг стояла тишина, небо отливало золотом. Чай был идеальной крепости и сладости, а хлеб с маслом уже много лет не доставлял мистеру Окройду такого удовольствия, как теперь. «Сейчас мы справим этот лоток», — подумал он и с благодарностью поглядел на хозяина фургона. Покурив «Старого моряцкого», он объявил: «Ну, за дело!» и с радостью вернулся к работе.

— Так что ты там говорил о своем приятеле и той гадалке? — спросил он, когда Джоби убрал посуду и вновь уселся на ступеньки фургона.

— Дай вспомнить, — задумчиво сказал Джоби. — Ах да — про вчерашнюю заварушку. Ну, в общем, вчера мы торговали в местечке под названием Бродли, это милях в тридцати — сорока отсюда. Цыпочка тоже приехала, и Том вовсю ее охаживал. Прям арабский шейх, ни дать ни взять. А эта цыпочка раньше ходила с малым по имени Джим Саммерс. Он за всякое брался, сейчас у него аттракцион «Испытай свою силу» — ну, знаешь, там надо бить молотом по силомеру, вверх взлетает такая штука и звонит в колокол. Ерунда, публике давно приелось. А этот Джимми — громила, стоунов четырнадцать весу, раньше борьбой занимался и выпить не дурак. Ну, цыпочка с ним ходила-ходила, а потом дала от ворот поворот. Сам знаешь, как оно бывает. Не удивлюсь, если он как следует нагрузился и чуток ее поколотил. В общем, Джимми для себя решил, что раз она не досталась ему, то никому не достанется. Он малый крепкий, после обеда уже в дым, и характер прескверный. Томми вчера развлекался с той цыпочкой, а Джим Саммерс про это пронюхал, ну и пошел их искать. Цыпочка и вторая гадалка — толстуха из Бернли — к тому времени собрали вещи, все равно дело не шло. Подходит ко мне Томми. «Знаешь, — говорит, — мы с цыпочкой уедем на пару дней. Не хватало еще с пьяным боксером связываться. Скоро буду, Джоби». «Вот и правильно», — говорю. Он наш план знает: в четверг начинается Ноттингемская гусиная ярмарка. Бывал когда-нибудь? Сказка! Обожаю там работать, по такому делу даже свежую партию товара заказал. А пока торгую в местечках неподалеку, время коротаю. У нас с Томми всегда все продумано, так-то. Он может хоть завтра приехать, хоть через неделю — как получится. Этой цыпочке все равно на Гусиную ярмарку надо. Словом, они отправились своей дорогой, а я своей. Куда уж они поехали, не знаю, врать не буду. Мешать им я не стал, пусть себе милуются. Зато я знал, кто ко мне точно придет — Джим Саммерс. И верно, стоило Томми уехать — заявился этот громила, черт его дери. В обед уже наклюкался в пивной, злющий, как собака. Пихнул мой лоток и орет: «А ну, отвечай, где твой вонючий приятель, так его, растак да эдак?» Ух, ты бы его слышал! «Не спрашивай», — говорю. Скажу тебе по секрету, Джордж, я сразу пожалел, что не уехал подобру-поздорову. А он мне: «Ты все знаешь, отвечай, не то я твой такой-растакой лоток разнесу ко всем чертям!» И начинает его пинать. «Эй, хорош!» — говорю. Ну что, чинится?

Он встал и посмотрел, как идет работа.

— Держи-ка с того конца, — сказал мистер Окройд, который теперь был за главного. — Счас поставим и посмотрим, как он стоит. Во-от, эт я понимаю! Все, отпускай.

Следующие полчаса они чинили лоток, и мистер Окройд по просьбе хозяина немного его усовершенствовал. Когда все было сделано (Джоби заявил, что лоток стал даже лучше прежнего), они сложили его обратно в фургон, и Джоби внес предложение:

— Я видал пивную в паре миль отсюда. Не хочешь пропустить кружечку?

Эти слова встряхнули мистера Окройда, погрузившегося в приятные мечты о своем ремесле; он помрачнел.

— Я бы пропустил, — неуверенно проговорил он, — да вот денег нет. Я лучше подумаю, чем заняться.

— Не страшно, Джордж. Ты теперь со мной. Дел-то у тебя нет, верно? Ну так оставайся здесь, пока Томми не воротится — может, через день или через два, а может, и через неделю. Хоть будет где поспать да что пожевать, а там, глядишь, и работку тебе подыщу. Я завтра еду в Рибсден — там рынок каждую неделю и небольшая ярмарка, подсобишь мне малость, а? Что скажешь?

— Надеюсь, ты не из жалости меня приглашаешь? — В мистере Окройде заговорила гордость. — Я уж как-нить сдюжу и без этой… как ее… благотворительности.

— Да какая благотворительность! — вскричал Джоби. — Я кто, по-твоему, лорд Лонсдейл[22]Лорд Лонсдейл (1857–1944) — Хью Сесил Лаутер, 5-й граф Лонсдейл, спортивный меценат и основатель Национального Британского спортивного клуба.? Мне помощь нужна, говорю же. И вообще, ты мне оказал услугу, а я не могу?

— Можешь, можешь, — ответил мистер Окройд. — Ну, тогда я с тобой, покуда твой приятель не вернется.

— Со мной не пропадешь! — вскричал Джоби, и они пожали друг другу руки. — Так, мы все убрали? А, кидай инструменты в фургон. И это кидай. Багаж, что ли? Ну и корзинка! Четыре дня в солнечном Саутпорте, ни дать ни взять! Сто лет таких корзинок не видал. Залезай, поедем в пивную — идти больно далеко. Ну, малышка Лиз, покажи нам класс. Заводимся, заводимся… Нет, не заводимся. Лиз, что это с тобой? Во-от… Слышал когда-нибудь, чтоб двигатель так работал? Точно старую пианолу заводят. Она с Донкастера масла не видала. Ну, держись крепче, Джордж, поехали!

— А что случилось с тем малым, Саммерсом? — крикнул мистер Окройд сквозь грохот двигателя, когда они выехали на дорогу.

— На шум прибежал полисмен, и Саммерс смотал удочки! Я тоже быстренько собрался и приехал сюда. Куда его понесло, не знаю. В Ноттингеме он будет, как пить дать, но до тех пор авось успокоится.

— Хорошо бы, — кивнул мистер Окройд и сам невольно задумался о передвижениях Саммерса. Он мог только надеяться, что этот здоровяк никогда не слыхал о местечке под названием Рибсден. Сам он точно о таком не слыхал. Через пару минут мистер Окройд как бы ненароком обронил:

— Небось вы, ребята, часто на ярмарках пересекаетесь?

— А то! — пылко ответил Джоби. — Куда ни сунься — везде одни и те же люди. Всюду знакомые лица, год за годом. Сказка!

— Пожалуй… — протянул мистер Окройд и задумался о чем-то своем.

Они пропустили по две пинты в кабачке, где Джоби сразу снискал бешеный успех. Меньше чем за десять минут он завладел вниманием каждого присутствующего. Речь Джоби все больше напоминала стаккато и притом звучала все эффектнее; он осыпал своих слушателей подмигиваниями и дружескими толчками в бок; он показал им, как Бермондси Джек схлопотал от негра, как Дикси Джонс вдарил левой, а его старый друг, Джо Клэпхем, — «лучший боксер второго полусреднего веса в стране, но дрался, болван, с кем попало и денег не брал», — два года побеждал во всех матчах и «раскидывал противников, как щенят». Джоби провел слушателей через все ярмарки, ринги, ипподромы и пабы от Пензанса до Абердина, поведал им о шулерах, врачах-шарлатанах, букмекерах и пройдохах всех мастей; радостное «Сказка!» все чаще и чаще оглашало стены пивной. Хозяин заведения так впечатлился, что на прощание угостил Джоби пинтой горького. Мистер Окройд думал, что попал в волшебную страну. Как честный браддерсфордский рабочий, он не желал иметь ничего общего с этими людьми и жить их жизнью. Однако познакомиться с ними, окунуться на часок в этот удивительный мир, было сродни колдовству. Он потягивал пиво, курил «Старый моряцкий» и восхищенно внимал каждому слову. Беседа не прекращалась ни на минуту: когда они с Джоби вернулись в тихую придорожную гавань, скинули ботинки, растянулись на лавках и закутались в одеяла, разговор зашел о футболе. Тема эта нашла такой отклик в сердцах обоих, что на дворе была уже глубокая ночь, когда мистер Окройд в последний раз произнес слово «Юнайты», а Джоби Джексон исчерпал запас достойных рассмотрения защитников и центральных нападающих. Незабываемый вечер!

Они умолкли. В темноту фургона начали прокрадываться странные ночные звуки. Мистер Окройд прислушивался к шорохам и шелестам, как вдруг его напугал громкий печальный крик.

— Ну и звук, а? Прям мурашки продирают.

— Сова, — объяснил Джоби. — Я уж к ним привык. А вот чего терпеть не могу, так это стук трамваев по ночам. В городах с трамваями я не ложусь, пока они не угомонятся. Спать никакой возможности — сердце болит, желудок болит. Ну да ладно, — сонно добавил он, — жизнь хороша, пока ноги ходят да зубы жуют. Надо всякое повидать, пожить хорошенько, а то и помирать жалко. Как считаешь, Джордж?

— Что-то в этом есть, — с истинной браддерсфордской осмотрительностью ответил мистер Окройд. По правде говоря, он до сих пор был немного ошарашен происходящими с ним чудесами. «Надо рассказать Лили про этого малого, — подумал он. — Вот она подивится!» И очень скоро среди дремотных теней он на короткий миг разглядел дочь, улыбающуюся ему через океан.

IV

Утром встали затемно.

— До Рибсдена около часа езды, — объяснил Джоби. — Хочу занять местечко получше.

Они быстро позавтракали чаем и бутербродами с вареной ветчиной, а с первыми лучами солнца, пробившимися из-за туч, уже тряслись по неровной дороге.

— Холодает, — заметил мистер Окройд.

Джоби смерил утро оценивающим взглядом.

— Погода портится. Вот увидишь, сегодня так тепло уже не будет, глядишь, и дождь польет. Не сегодня, так завтра. Дождь нам вреден. Две недели дождей — и я точно пойду к ближайшему ростовщику продавать весь свой скарб. Что там моряки! Кому погода важна, так это нам.

В Рибсдене, приземистом городке вроде Эверуэлла, только покрупней, уже вовсю кипела жизнь. Рынок и ярмарка заняли всю площадь и просочились на несколько ведущих к ней улиц. Джоби, однако, успел занять выгодное место прямо у выхода с площади на главную улицу и, как он позже отметил, «ровно супротив кабака „Рука помощи“». Фургон пришлось оставить в переулке, среди других машин, телег и фургонов, а все необходимое — товар и лоток — они донесли до места сами. Поставив лоток, они начали украшать его резиновыми куклами и зверями, большую часть которых надо было надуть. Время от времени Джоби узнавал прохожих и что-то им кричал, но время разговаривать было только у зевак — местной толпы, состоявшей из мальчишек, от любопытства лезших под ноги, девчат, которые от нетерпения прыгали с тротуара на мостовую и обратно, полицейского с рыжими усами, явно недолюбливавшего рынки и ярмарки, и еще одного полицейского без усов — он рынки и ярмарки явно долюбливал. Мистер Окройд никак не мог нарадоваться происходящему. Ему нравилось все: толкотня, стук молотков, крики, лоток, на который он теперь поглядывал отеческим взглядом, осенний холодок в воздухе, утреннее солнце, «Старый моряцкий», вдруг запахший приключениями, и общество болтливого Джоби. Мистер Окройд не представлял себя в роли продавца резиновых кукол, зато быстро навострился их надувать и красиво раскладывать; словом, все это было, как он неоднократно замечал про себя, «первоклассным делом».

В конце концов Джоби прикрепил к столбикам у лотка несколько плакатов: «Не забудьте про Маленьких», — кричали они, «В магазинах этого нет», «Мы лидируем. Остальные догоняют», «Английские мастера — лучшие на свете!» (последнее, вероятно, было правдой, вот только на всем товаре мистера Джексона висели иностранные ярлычки). На поперечной балке красовался самый большой и яркий плакат; великолепная алая надпись гласила: «Джоби Джексон снова в городе. Проверенное качество». Джоби с огромным удовлетворением осмотрел дело своих рук и теперь мог со спокойной совестью поболтать с соседями.

Один из них только что застолбил местечко слева от Джоби, поставив на землю столик и ящик. То был высокий потрепанный джентльмен без шляпы, зато во фраке, который сиял на солнце и отливал зеленым в тени. Затылок джентльмена украшала копна седых волос, а спереди блестела лысина. Брови у него были такие кустистые и такие черные, что необходимость в бритье нижней части лица отпадала, коим преимуществом их владелец вовсю пользовался.

— Доброе утро, перфессер, — сказал Джоби этому персонажу.

— Доброе, — ответил профессор громовым басом. — А, мистер Джексон! Рад встрече. Опять мы соседи? Я вас, кажется, видел в Донкастере.

— Верно. Хорошее местечко выбрали, а? — Джоби ткнул пальцем в сторону «Руки помощи».

— Надо же, я и не заметил. Действительно, такое соседство нам на пользу. Было время, когда… — Он не договорил, а только поднес ладонь ко рту, из пещеристых глубин которого донесся звук, напоминающий смех. Затем профессор резко помрачнел. — Вряд ли мне удастся тут подзаработать, мистер Джексон. Это перевалочный пункт, только и всего.

— Та ж беда, — кивнул Джоби. — А где вы были после Донкастера, перфессер?

— О, в безвестных, всеми забытых городишках, — печально пробасил тот. — Рынки маленькие, заказы никудышные, везде только сыр, муслин, утки и куры. Деревенская глушь, мистер Джексон. К тому же я неправильно выбрал призвание. Предложи я народу эликсир от ревматизма или средство для пищеварения, дело бы пошло. Но я знаток характеров и судеб, а это интересно только городским жителям, исключительно городским. Я думал сменить стезю, но не было времени раздобыть пузырьки. Сегодня без пузырьков никуда, люди больше не хотят глотать пилюли, мистер Джексон. Каково? Присмотрите за моим ящиком, пожалуйста. Я вернусь через десять минут. — И профессор куда-то ушел.

— Из этого малого вышел бы знатный оратор, — сказал мистер Окройд, с восторгом выслушавший всю беседу.

— А он и есть оратор, я считаю, — ответил Джоби. — Умный малый, перфессер. Знаю его много лет. Болтает будь здоров — сказка! Что угодно продаст. Никаких расходов, сплошная прибыль — это его принцип. Смышленый малый, образованный — эт самое главное. Нам с тобой никто б не поверил, а ему — верят, каждому слову верят. Хоть воздухом торгуй, честное слово!

— Пожалуй, — задумчиво проговорил мистер Окройд. — Только жирка на нем маловато.

— Очень уж за воротник заливает. Пьет как сапожник. Да и торговля нынче не та, факт. Народ пошел чересчур образованный, видят его насквозь. — И тут он так внезапно сменил тон, что мистер Окройд испугался. — Ну-ка, леди, подходите, выбирайте! Девять пенсов, шиллинг, один шиллинг шесть пенсов, два шиллинга. Не лопаются, не рвутся, не горят, не тонут — лучшая резина на рынке! Все игрушки непревзойденного качества! — Видимо, к ним подошел первый покупатель.

Вокруг палаток и лотков уже собралась толпа народа, из которой то и дело доносились пронзительные хриплые крики. Пока она состояла главным образом из женщин с корзинками; любители развлечений приходили позже, но для продавцов, подобно Джоби, торговавших семейными товарами, день уже начался. Мистер Окройд, забившийся в дальний угол палатки, обрел новый интерес в жизни. Он впервые помогал продавать что-либо, и торговля теперь представилась ему увлекательной азартной игрой. Удастся ли мальчугану с линкором «Лайон» на шапочке подтащить маму к лотку с игрушками? Купит ли женщина, которая без умолку болтает с подругой и даже не глядит в их сторону, какую-нибудь игрушку, или она пришла на рынок выговориться? Джоби, похоже, мог предсказать исход с первого взгляда: одних он оставлял без внимания, другим доверял все тайны производства резиновых игрушек, а третьим буквально всучивал свой товар. Мистер Окройд был бы рад помочь, однако не нашел чем заняться и просто восхищенно наблюдал за своим новым другом.

— Мотаешь на ус, Джордж? — спросил Джоби, глядя прямо перед собой, но вертя губами и быстро-быстро моргая. От такой манеры общения у его собеседников возникало чувство, будто им поверяют самые заветные тайны. — Следи за болтовней и ценами, понял? Авось скоро сам поторгуешь.

Хорошо, что он успел это сказать: минуты через две мистер Окройд точно бы его не услышал. Их сосед справа, продавец линолеума, внезапно развернул шумную рекламную кампанию. Он сразу же взмок, в торговом запале скинул пиджак и принялся яростно шлепать свои рулоны, столик, самого себя и все, что попадалось под руку. С каждой секундой он горячился все сильней: даже смотреть на него было жарко, от его криков болело горло, и покупка линолеума превращалась в акт всеобщего милосердия. «Сейчас я вам расскажу, что хочу сделать! — вопил он. — Первым делом учтите: я не продаю линолеум, я его дарю. Вот, смотрите. — Он разворачивал рулон и от всей души шлепал по нему руками. — Это не простой линолеум, а самое высококачественное напольное покрытие с изящным узором и резиновой подкладкой. Ни в одном другом магазине страны вам не продадут его дешевле чем за пятнадцать шиллингов. — Он делал резкий, сдавленный вдох и отвешивал рулону очередной тумак. — Пять шиллингов. Четыре и шесть. Четыре шиллинга. Нет, вот как мы поступим: три шиллинга и шесть пенсов, почти даром! Так, хорошо. Передай мне еще рулон, Чарли. Внимание! — Он взрывался по новой, беспощадно колотя новый отрез. — Здесь у меня три ярда, можно застелить целую лестничную площадку — никаких забот до конца жизни! Отдаю оба куска за шесть шиллингов. — Он упирался в толпу свирепым взглядом, отирал пот со лба и проводил пальцем под мокрым заношенным воротником. — Это не простой линолеум», — опять начинал он. Его голос звучал, словно последний крик разума в бушующем мире сомнений и страха. Посмей кто-нибудь сказать, что линолеум самый что ни на есть простой, торговец, пожалуй, в тот же миг сгинул бы в клубах дыма и языках пламени.

За столиком слева стоял профессор. Он хмуро буравил взглядом трех мальчишек, замерших в ожидании представления. «Знаете ли вы свою судьбу?! — вопрошала табличка. — Профессор Миро знает! Что пророчат нам звезды? Судьба! Воля! Личность! Уникальный шанс!! Не пропустите!!!» Увы, темные тайны судьбы пока не занимали добрых жителей Рибсдена, оживленно болтающих и торгующихся в ярком свете дня. Возможно, час профессора настанет позже, когда на город, маня за собой шайку привидений, спустится ночь. Пока же он стоял в благородном молчании и без особого успеха пытался запугать мальчишек видом своих внушительных бровей. В руках у него был сверток с разноцветными бумажками.

Второй сосед профессора, широколицый, безупречно одетый юноша в очках, похожий на спятившего банковского служащего, шумел не хуже торговца линолеумом. Никто не понимал, что он продает и продает ли вообще. Потрясая перед публикой простыми конвертами, он без конца поминал некоего Уолтерса из Бристоля.

— Когда мистер Уолтерс из Бристоля, — ревел он с таким гордым видом, словно хвастал дружбой с премьер-министром, — вручал мне эти конверты, он сказал, что в каждом из них лежит по банкноте, и я должен продать их вам исключительно в целях рекламы. Мы с мистером Уолтерсом знали, что ничего не заработаем. Но это хорошая реклама. Когда мистер Уолтерс из Бристоля говорит, что в конвертах лежат банкноты, я ему верю. Он не стал бы гонять меня почем зря. — И так, потрясая таинственными конвертами, он продолжал увещевать публику.

После полудня к Джоби подошел профессор.

— Мистер Джексон, я хотел спросить, — доверительно прошептал он, — не найдется ли у вас шиллинга. Вечером отдам…

Джоби кивнул в сторону кабака:

— Туда собрались?

— Да, хотел немного… э-э…

— Пойдемте со мной, перфессер, — перебил его Джоби. — Ну-ка, Джордж, подменишь меня ненадолго? Скоро вернусь.

Так мистер Окройд остался за главного. До возвращения Джоби он успел продать красного аиста на деревянной ноге, полицейского с жезлом и отечного младенца цвета креветки. За все он выручил четыре шиллинга, из которых чистая прибыль составила не меньше полукроны. Дело было выгодное.

Час спустя вернулся Джоби с бутылкой пива и двумя мясными пирожками.

— В кабаке сейчас не протолкнуться, так что держи. Кончай работать, пожуй да прогуляйся. Что продал?

— Птаху, бобби и малявку, четыре шиллинга за все.

— Да ты поэт, черт тебя дери! — добродушно воскликнул Джоби. — Перфессер еще там. Теперь уж до закрытия не выйдет, как пить дать. Протянули ему руку помощи, ничего не скажешь. Когда я уходил, он пятую кружку уговаривал, и все задарма. Смышленый малый, перфессер, ему и ведро бесплатно нальют. Да только не хотел бы я увидеть тех белочек да прочих зверей, каких он по вечерам видит.

Когда мистер Окройд прикончил пироги и пиво, обошел ярмарку, прогулялся по городу и вернулся покурить с Джоби, почти настало время вечернего чаепития.

— До шести всего ничего, — сказал ему Джоби. — Ты уж поторгуй малость, а я пойду гляну на фургон, глотну Рози Ли да перекинусь словечком с приятелями. Не забудь про обезьянок за два шиллинга — с них самый навар, мне они девять пенсов стоили.

Вокруг торговца линолеумом и друга мистера Уолтерса из Бристоля собрались изрядные толпы, а вот резиновые игрушки перестали продаваться. На них никто и не смотрел — отчасти потому, что смотреть на соседей мистера Окройда было куда увлекательней. Вопросы, которые ему задавали, касались исключительно самого Джоби, а не его товара.

— Здорόво! Тут ведь Джоби Джексон торгует? Где это он?

— Пошел прогуляться, — отвечал мистер Окройд, и спрашивающий уходил.

Так было несколько раз, и мистер Окройд понемногу стал осваиваться в этом кругу странствующих коллег. Однако дальше дело не пошло. Волна, так мягко и уютно несшая его последние сутки, вдруг обернулась против него. Один такой коллега, бесцельно бродивший между лотками и палатками, вдруг заметил резиновые игрушки и уставился на мистера Окройда. Тот уставился в ответ и пришел к выводу, что вид коллеги ему неприятен. Простояв минуту или две, незнакомец подошел ближе и налитыми кровью глазищами осмотрел лоток, плакаты, резиновых кукол и их настороженного продавца. Он был высокий и крепкий: широченные плечи обтянуты грязной футболкой, а выступающая квадратная челюсть покрыта трех- или четырехдневной щетиной. Всем своим видом он говорил о том, что проснулся с очень сильного похмелья в очень скверном расположении духа. Вскоре на его лице начали проявляться признаки интеллекта, но зрелище это было не из приятных.

Первым молчание нарушил мистер Окройд: он был уже не в силах терпеть этот пытливый взгляд.

— Куклу присматриваешь, друг? — спросил он с натянутым добродушием во взгляде и голосе.

— Куклу! — презрительно фыркнул здоровяк. — Я что, похож на любителя паршивых кукол, а? — Ни с того ни с сего он рассвирепел, как бык, увидавший красную тряпку. — Где этот… — И он покрыл отлучившегося Джоби таким количеством непечатных слов, что даже привыкший ко всему мистер Окройд пришел в ужас. — Где он? Отвечай! — Здоровяк с размаху бухнул кулаком по лотку, так что все висевшие на нем обезьянки, аисты и полисмены затанцевали, и вплотную подошел к мистеру Окройду.

— Ну, — рявкнул он, — чего молчишь, тупорылый…

Мистер Окройд хранил невозмутимость. Он сообразил, что перед ним не кто иной, как Джим Саммерс. Он помнил все, что Джоби рассказал ему о Джиме Саммерсе, каждое слово. И теперь он пытался думать, но получалось с трудом. «А сейчас я расскажу вам, что хочу сделать, — раздался голос справа. — Это не простой линолеум». Джоби мог вернуться в любую минуту. Но пока его не было, а Джим Саммерс определенно был. «Когда мис-тер Уол-терс из Брис-толя, — упорно басил сосед слева, — вручил мне эти конверты…» Мистер Окройд посмотрел Джиму Саммерсу прямо в глаза.

— Его здесь нет.

— Я уже понял, не тупой! Я спрашиваю, где он? Ты говорить умеешь или язык проглотил? Это его лоток?

Мистер Окройд не ответил.

— Уж я бы тебе язык развязал, — прорычал разъяренный Саммерс, став еще противней на вид, — но лучше малость подожду.

Мистер Окройд наконец обрел дар речи.

— Не советую, друг. Джоби Джексона тут нет.

— Что значит «нет»?! — презрительно вскричал верзила. — Это его лоток! Думал, я не признаю?

— Да, но… — Мистер Окройд замешкался и торопливо выговорил, — …он мне его продал!

— Когда это, интересно?

— Вчерась, — ответил мистер Окройд. — Теперь я тут торгую, а Джоби уехал.

Мистер Саммерс растерялся. Будучи человеком не самого выдающегося интеллекта, соображал он туго. Однако, сообразив, встрепенулся и опять бухнул кулачищем по лотку.

— Да он тут вчера торговал, я видел! Купил, говоришь? Черта с два ты его купил, брехун вонючий!

— Ну-ка, ну-ка! Тихо, тихо! Что за шум? — К ним подошел полицейский с рыжими усами, тот самый, что недолюбливал рынки и ярмарки. Вид у него в самом деле был на редкость суровый.

— Я пришел сюда к одному знакомому, — прорычал Саммерс, — а этот брехун мне грит, что не знает, где он, и что выкупил у него лоток. А я грю, черта с два он его выкупил, это лоток моего знакомого!

— Допустим, а чего такой шум поднимать? — спросил полисмен. — Его лоток или не его, какое вам дело?

— Я просто говорю, что он врет, ясно?

— Это я уже понял! — сердито прикрикнул на него полицейский. — Повторяю, это не ваше дело!

— Вот именно, — вставил мистер Окройд, почувствовав необходимость что-нибудь сказать. Лучше бы он этого не делал. Полицейский, который до сих пор подозрительно смотрел на Саммерса, теперь с не меньшим подозрением уставился на мистера Окройда.

— Это, конечно, не его дело, — сказал полицейский, — зато очень даже мое. Сдается, что-то тут неладно. Отвечайте, этот товар и лоток принадлежат вам или другому человеку, из-за которого весь сыр-бор?

— Ну, в некотором роде… — протянул мистер Окройд, — можно сказать…

— Что значит «в некотором роде»? — вопросил страж порядка. — А ну показывайте лицензию.

Мистер Окройд разинул рот. Он понятия не имел о лицензии, не знал, как она выглядит, сколько стоит и где ее можно получить. Зато он мог с неприятной уверенностью сказать, что без лицензии ему никто не поверит и что никакого мало-мальски достойного оправдания у него нет.

— А нет лицензии! — злорадно объявил Саммерс.

— Вас не спрашивали! — прикрикнул на него полицейский, затем вновь повернулся к мистеру Окройду и грозно отчеканил: — Покажите лицензию.

На счастье мистера Окройда, своим высокомерным поведением полицейский задел Джима Саммерса, который вдобавок всегда недолюбливал стражей порядка. В ту минуту его можно было сравнить с курящимся вулканом. Он втиснулся между полисменом и мистером Окройдом и очень медленно, очень зловеще проговорил:

— Я же сказал, у него нет лицензии.

— А я сказал, что вас не спрашивали! — заорал полицейский, толкаясь. — Ну-ка в сторону!

— Ты кто такой, чтоб мне указывать?! — проорал Саммерс в ответ и поднял внушительный кулак. — Тронешь меня еще раз, рыжая свинья, и я размажу тебя по стенке.

— Еще одно слово — отправитесь со мной в участок! — пригрозил ему полицейский и попятился.

— Ну-ка, чего расшумелись? — Пришел Джоби, а с ним какой-то крепкий улыбчивый коротышка.

При виде коротышки Саммерс яростно заревел:

— Склок, ты…

Он бросился на него с кулаками, но Джоби и полицейский успели преградить ему путь, и в следующий миг все четверо сцепились, размахивая руками и ногами. Толпа обступила дерущихся и прижала их к лотку — от ударов тот опасно закачался. Мистер Окройд в драку не полез: он стоял по другую сторону лотка и мог только его придерживать. На поле брани хлынул дождь из резиновых птиц и обезьян. Хрусть! — лоток треснул и обрушил на дерущихся новый шквал игрушек. Мистер Окройд принялся сметать уцелевший товар в коробки, потом залез под стол, собрал часть упавших игрушек с земли и вернулся на линию обороны. Он решил «приглядывать за лотком» (так он себе сказал) и делал для этого все, что было в его силах. Принять участие в потасовке он не смог бы даже при желании — ему просто не нашлось бы места. Силы свирепого Саммерса, который уже вывалял в пыли Томми Склока, посадил синяк под глаз Джоби и хорошенько отметелил полицейского, начали иссякать. Полисмен наконец смог дунуть в свисток, и с другой стороны рынка ему на подмогу прибежал второй страж порядка: вместе они повязали Джеймса Саммерса и под крики и вопли толпы уволокли прочь.

Мистер Окройд тут же вышел из-за лотка и принялся собирать с земли остатки игрушек, пока Джоби с приятелем отдувались, бранились, отирали пот и отряхивали одежду.

— Он записал чьи-нибудь имена? — спросил Джоби, все еще тяжело дыша.

— Мое — нет, — ответил мистер Окройд.

— Тогда сматываемся. Что скажешь, Томми? Если захотят взять нас в свидетели, пусть сперва отыщут. Собираемся, да поживей. Давай, Томми. Вот так, Джордж. Не мешкайте, они скоро вернутся. Правда, сперва им надо доставить Джима в участок. — Он окинул взглядом толпу, которая и не думала расходиться. — На сегодня все! — крикнул он. — Концерт окончен, посторонитесь, ребятки.

Торговец линолеумом и друг мистера Уолтерса из Бристоля не преминули воспользоваться тем, что вокруг собралось столько народу, и грянули вновь, на сей раз завладев вниманием даже самых неподатливых покупателей.

— Одна суета, а не торговля, мистер Склок, — пробасил гулкий голос над их головами.

— О, профессор! — воскликнул Томми, подняв глаза. — Как жизнь? Мы уезжаем.

— Вот и правильно, вот и правильно, мистер Склок, — ответил профессор. — Я бы на вашем месте поступил точно так же, да и поступал не раз. Очень уж не хочется ввязываться в эти судебные дела. Тем более стоит раз угодить на свидетельскую трибуну, как коллеги начинают относиться к тебе с предубеждением. Саммерс, конечно, заслуживает наказания — он хулиган и бандит, мистер Склок, такие типы позорят нашу профессию. Они не умеют пить, вот в чем беда.

— А вот и наша развалюха! — крикнул Томми. — Ладно, профессор, бывайте. Если что, мы с вами не знакомы.

— Первый раз вас вижу, — серьезно ответил профессор. — Я поговорю с ребятами. Ваших имен Саммерс не выдаст, иначе вы будете свидетельствовать против него, но, боюсь, своей головой он до этого не дойдет. Я все улажу.

И вновь мистер Окройд пустился в бега. Джоби и Томми запихнули его в кузов, сами сели впереди и на всех парах помчались вон из Рибсдена. Мистер Окройд понятия не имел, куда они едут, а вид исчезающего вдали города и дороги ничего ему не сказал. Долгий день, потасовка на рынке и спешный отъезд изрядно его утомили, и после первых волнительных минут побега из Рибсдена он постепенно задремал, растянувшись на лавке. Когда машина наконец остановилась и мистер Окройд вышел на улицу, он не имел ни малейшего представления о том, где они и сколько времени провели в пути. Они стояли на длинной деревенской улице, рядом с небольшим постоялым двором. В дверях показался хозяин заведения.

— Жена дома, Джо? — крикнул Томми.

— Ага, недавно чаевничала, — ответил хозяин.

Джоби подмигнул мистеру Окройду здоровым глазом.

— У Томми тут цыпочка, — шепнул он. — Два дня его ждет. Он поехал в Рибсден за мной, а встретил Джима Саммерса. Ну, рассказывай, как было дело.

Мистер Окройд поведал ему о своих приключениях с мистером Саммерсом и дотошным полицейским, а когда закончил, Томми как раз вышел из дома с молоденькой, вульгарно одетой женщиной, которая была на несколько дюймов выше его самого.

— Сколько лет, Джоби! — воскликнула она, махая рукой. — Ну, молодец! Жаль, меня там не было! Грязный боров получил по заслугам. Э-э, да тебе под глаз засветили! Небось примочку надо, а, Томми? Заходите, пропустите по кружке, пока я сделаю примочку.

— Что скажешь, Джоби? — спросил Томми. — Зайдем? Наша старушка и тут обождет.

— Не, я подыщу ей другое местечко, Том. Думаю заночевать прямо в машине. К тому же нам с Джорджем надо подлатать лоток, а то завтра еще работать. До скорого, Томми.

— Ладно, если что — я здесь.

— Садись вперед, Джордж! — сказал Джоби, залезая обратно. Они покатили вниз по улице. — Томми завтра поедет со мной, и гадалка его тоже. Девка она толковая, но весь вечер глядеть, как она сидит у него на коленках, хихикает и дует его пиво, — нет уж, спасибо, мне нервы дороже.

— Твоя правда. Я вообще таких не люблю, — бесстрастно заметил мистер Окройд.

Джоби остановился возле лавки на краю деревни и купил еды. Затем они нашли местечко для ночлега и повторили программу минувшего вечера: осмотрели и привели в порядок лоток и поели. Однако на сей раз Джоби решил сходить на постоялый двор, где жили Томми и его временная невеста. Мистер Окройд не пошел, сославшись на усталость. Он и в самом деле устал, но идти не хотел по другой причине: Томми вернулся, и компания мистера Окройда явно была им ни к чему. Завтра он снова отправится в путь, один-одинешенек. «Не, я лучше залягу, дружище Джоби», — сказал он и взглядом проводил своего приятеля до самой деревни. Возвращения Джоби два часа спустя он не услышал и не увидел — так крепко ему спалось в эту вторую (и, вероятно, последнюю) ночь в доме на колесах, когда лишь три слоя фанеры отделяли его от звезд.

V

— Ну, Джордж, — сказал Джоби наутро, — ты оказал мне огромную услугу. Я бы рад приютить тебя еще, но ты ж все понимаешь. Надеюсь, ты не в обиде. — И он вручил ему какую-то необычайно грязную бумажку, оказавшуюся, к вящему удивлению мистера Окройда, банкнотой в один фунт.

— Как же я ее возьму… — с сомнением протянул он. — Ты меня приютил, накормил, спать уложил, а работа моя столько не стоит.

— Ты лучший малый из Западного Райдинга, какого я знаю. Как там говорят у вас в Йоркшире? Кремень-человек! Давай, Джордж, прячь скорей деньги.

И мистер Окройд сделал, как ему велели: спрятал деньги и даже пробормотал слова благодарности — настоящая пытка для истинного браддерсфордца, который всегда устраивает жизнь так, чтобы по возможности избегать подобных ужасных сцен. Сам мистер Окройд с подозрением относился к каждому, — не считая манерных южан и иже с ними, — кто налево и направо говорил «спасибо» и «пожалуйста», и всерьез опасался, как бы странствия не подорвали его мужскую независимость или не втянули его в какое-нибудь «гнусное дельце».

— Я тебе так скажу, Джордж, — продолжал Джоби, — если не найдешь работы, приезжай на следующей неделе — в четверг, пятницу или субботу — в Ноттингем, на Гусиную ярмарку, и разыщи нас с Томми. Может, я тебе что-нибудь подыщу. Ты ведь у нас мастер на все руки, а, Джордж? С пилой на ты, верно? Ну и все. Запомни: Ноттингем.

— Ладно, если ничего не найду, приеду.

— Вот и славно! Куда теперь, Джордж? Мы можем тебя подвезти, а? Что скажешь?

Мистер Окройд решительно потряс головой:

— Не, вы езжайте своей дорогой, а я пойду своей. И так вам от меня сплошная маета. Куда ведет этот путь?

— Минутку, минутку. — Джоби почесал голову, глянул на дорогу, нахмурился и еще раз почесал голову. — Меня сюда привез Томми, у него тут любимый кабачок, но я и раньше здесь бывал. Где я только не бывал! Всюду, друг, всюду. Сейчас я тебе скажу, Джордж, сейчас скажу. Ага, значит, пойдешь по этой дороге, миль через шесть свернешь налево — там будет Роусли. Большой город, двадцать или тридцать кабаков, есть и хорошие. Один малый по имени Томпсон — Джимми Томпсон — держал там пивную. Раньше боксировал, второй полусредний вес, неплохой удар левой. Запомни: Роусли. У них каждый июль ярмарка — тоже ничего, лучшая в окрестностях. Может, найдешь там работу. Да, загляни в Роусли, Джордж.

Мистер Окройд вынес корзинку и сумку с инструментами из фургона и стал дожидаться Джоби. Утро было в самом разгаре, и все указывало на то, что ясной осенней погоды больше не будет. На рассвете шел дождь, потом немного прояснилось, но все равно было пасмурно и намного холодней, чем вчера. Не лучший день для одиноких странствий; дорога выглядела унылой и безрадостной, будущее не сулило ничего хорошего. «Ну дела», — подумал мистер Окройд.

Наконец Джоби вышел прощаться, неся в руках небольшой сверток.

— Они тебе пригодятся, Джордж, а то до Роусли с голоду помрешь. Это сандвичи — сам приготовил, черт их дери. — Он передал ему сверток. — Если не хочешь, отдай бедным, Джордж, отдай бедным, только, ради Бога, не спорь и не упирайся.

— Ладно, Джоби, не буду, — сказал мистер Окройд, надевая свой старенький плащ и засовывая сандвичи в карман. — Бог даст, свидимся. — После столь проникновенной речи мистеру Окройду все стало нипочем: он так расчувствовался, что даже протянул Джоби руку.

Тот хорошенько ее потряс.

— Ну, Джордж, вот что я тебе скажу. Сто лет не встречал таких славных йоркширцев, как ты. Вообще-то я их недолюбливаю, не ладится у меня с вашим братом.

— Ага, — мрачно проговорил мистер Окройд, — я заметил.

— Но ты молодцом, Джордж, молодцом! — продолжал Джоби, до последнего отказываясь называть мистера Окройда настоящим именем. — Если захочешь меня найти, черкни пару строк в газету «Уорлдс фейр»[23]«Уорлдс фейр» — «Всемирная ярмарка» (англ.), издаваемая по сей день еженедельная газета для ярмарочных торговцев, артистов и комедиантов.. Запомни: «Уорлдс фер», для передачи Джоби Джексону. Они мигом меня разыщут. Ну, бывай, Джордж, всего хорошего!

Не успел мистер Окройд пройти и полмили, как начался дождь — сперва он едва моросил, но потом зарядил всерьез, так что пришлось укрыться под деревьями. Мистер Окройд бросил сумки на землю, сел на них, достал трубку и обнаружил, что «Старого моряцкого» осталось всего ничего. «Приберегу на потом, — справедливо рассудил он, — сперва надо закусить». Мистер Окройд сидел под деревом в холодном мокром макинтоше и уныло наблюдал за танцем капель по дороге и выцветшими листьями, которые изредка слетали к его ногам. Мимо проехал почтальон на велосипеде, потом большой закрытый автомобиль. Мистер Окройд тщетно пытался заглушить тоненький голосок, который все спрашивал и спрашивал, какой дурак мог уйти из родного дома ради бессмысленных скитаний по свету. Да, сейчас его положение было не так безнадежно, как два дня назад: тогда он остался без гроша в кармане, а теперь у него есть фунт. Но что такое фунт? И как быть дальше? Доброхоты вроде Джоби на дороге не валяются. Эта мысль привела его к другой, сокрытой в самом сердце его печали. Истинной причиной его невеселых дум было счастливое воссоединение Томми и Джоби. Джоби — славный малый, но теперь к нему вернулся друг, и он, Джесс Окройд, больше ему не нужен. Он вообще никому не нужен, кроме Лили, а та в Канаде и не шибко горюет из-за разлуки с отцом. Ни одному жителю Браддерсфорда нет дела до того, куда подевался Джесс Окройд и что с ним происходит. Даже Сэму Оглторпу, и тому нет дела. Родная жена и сын только рады от него избавиться. А ведь малый он добрый, веселый, любой работе рад, если потом можно покурить да пропустить пинту с приятелями. По крайней мере так ему всегда казалось, но пока мистер Окройд прокручивал в голове эти безрадостные мысли, разум его затуманился сомнениями. А вдруг с ним что-то неладно? В следующий миг мистер Окройд вскочил на ноги и расправил плечи. «Да все со мной ладно! — уверенно заявил он. — Надо закусить».

Он вытащил из кармана сандвичи, вспомнил, как Джоби их ему давал, и на душе сразу стало веселей. Пока он жевал, солнце вновь пробилось сквозь тучи, а дождь превратился в легкую сверкающую морось. Дорога теперь выглядела куда привлекательней, чем прохладная и влажная сень деревьев, и мистер Окройд в спешке доел, выкурил последние крохи «Старого моряцкого» и вышел на солнце. Он вновь отправлялся в путь, и мысль эта опять доставила ему легкое будоражащее удовольствие. Шагая вперед, он размышлял о своем первом лихом спуске по Великой северной дороге, о «Кирвортской таверне», о мистере Попплеби, Джоби, профессоре и резиновых куклах. Все эти образы еще крутились, вспыхивая и угасая, у него в голове, когда впереди показался перекресток и указатель на Роусли. Мистер Окройд свернул на эту новую дорогу, и его внезапно охватило приятное волнение: он даже бросил на землю поклажу, вытащил изо рта трубку и прокричал:

— Эх, сколько ж я всего повидал-то за одну неделю! Будет что вспомнить, даже если сегодня мои странствия и закончатся.

Возможно, тогда-то все и началось. То были храбрые слова, сказанные от всего сердца, и откуда нам знать, куда могут попасть такие слова и каким событиям дать ход. Спустя минуту или две мистер Окройд свернул за угол и увидел перед собой длинную пустую дорогу: лишь вдали виднелся крошечный неподвижный объект — судя по всему, машина. Он равнодушно, без спешки зашагал в ее сторону, еще не догадываясь, что для него это не простой автомобиль и что в тот миг он ненароком переступает порог нового мира.