Онлайн чтение книги Добрые друзья Good companions
Глава 4. Мистер Окройд в роли «загнанного человека»

I

Начало недели в Сэндибэе ознаменовалось для мистера Окройда безоблачным счастьем. Даже в самых смелых мечтах о свободном ремесленничестве он никогда не был таким свободным человеком и таким ремесленником, как сейчас. Трудился он не меньше, чем у Хигдена, а подчас и больше, выполняя за день столько работы, что любой секретарь профсоюза пришел бы в ужас. Но назвать это работой язык не поворачивался: скорее, то было хобби, работа мечты. Сэм Оглторп с вывеской «Любые столярные работы и мелкий ремонт в кратчайшие сроки» и куриным выгулом теперь казался ему «мелкой монетой». Каких-то две недели назад мистер Окройд завидовал старику Сэму и дивился его сказочной удаче. Да, ему еще предстояло во многом разобраться; вся эта маета с занавесами, декорациями и освещением была ему внове; однако он быстро учился и работал с удовольствием. Мистер Окройд охотно брался за любую задачу, кроме выхода на сцену — он ясно дал понять, что на сцену никогда не подымется, даже если его попросят только вытянуть карту из колоды Мортона Митчема. Вдобавок, эти люди так радовались и так благодарили его за любую, даже самую малую услугу, что он не знал, куда девать взгляд. Такое отношение к чужому труду тоже было ему в новинку. У Хигдена, если ты не гнул на начальников спину с утра до вечера, тебя спрашивали, на кой черт ты устроился работать, а если гнул и с блеском выполнял поставленную задачу, тебе говорили: «Сойдет». Мистера Окройда не отпускала мысль, что все эти южане, с которыми он познакомился, малость перегибают палку с благодарностями за любой пустяк: уж очень это размягчает. Но он был вынужден признать, что их сердечность его воодушевляла, и даже самое непривычное и трудное дело давалось гладко и споро. Не работа, а сказка!

Кроме того, они без конца путешествовали. Сколько всего он мог теперь рассказать о своих странствиях! О югах! Да уж, если так и дальше пойдет, за полгода они объездят Англию вдоль и поперек. Где эти театралы только не побывали! Даже Сюзи, совсем еще малютка, могла не хуже Джоби Джексона часами болтать о разных городах. А мистер Митчем, если верить хотя бы половине его слов, играл на банджо и показывал карточные фокусы во всех городишках планеты и даже в таких местах, где ни на фокусы, ни на музыку спросу быть не должно. Конечно, эдакий народ может позволить себе задаваться и воротить нос от селений вроде Роусли или Дотворта, но мистеру Окройду понравились оба. Они показались ему восхитительно иноземными. В Роусли квартирная хозяйка угостила его какими-то невиданными сухими клецками с начинкой из бекона, а в пабе один малый заявил, что «Браддерсфорд юнайтед» — команда регби. Дотворт тоже его поразил. В чай они добавляли исключительно швейцарское молоко, булочки называли «кексами», не знали, что шерсть надо мыть и чесать перед тем, как прясть, и вечно путали Йоркшир с Ланкаширом. В дотвортском пабе мистер Окройд сумел поставить на место одного малого. Еще в Браддерсфорде он мечтал, что когда-нибудь сможет так сделать: вынет трубку изо рта и тихо скажет: «Обожди-ка, брат, ты не прав. Я там был и все знаю». Именно так и произошло. Какой-то возчик решил поумничать и заговорил о Великой северной дороге — мол, она проходит через Линкольн и Йорк, а все дотвортские простачки так уши и развесили, тараща на него глаза поверх полупинтовых кружек. Вот тогда-то это и случилось: мистер Окройд вынул изо рта трубку и тихо сказал: «Обожди-ка, брат! Ты не прав». Хо-хо, да неужели? Именно так, сам-то небось Великую северную дорогу и в глаза не видал. Не видал, да есть у меня приятели, которые видали и знают. «Стало быть, ошибаются твои приятели, — сказал мистер Окройд ему и всей честной компании. — Великая северная дорога ни через Линкольн, ни через Йорк нейдет. Я там был и знаю — намедни по ней на грузовике трясся». Потом он еще четверть часа рассказывал им о своих приключениях, так что даже сам хозяин заведения остался в зале послушать.

Однако ни Роусли, ни Дотворт в подметки не годились Сэндибэю. Мистер Окройд поставил его выше всех других прибрежных городов, которые посетил, — Моркама, Блэкпула и Скарборо, но не потому, что там оказалось больше «отвлечений» (все говорят «развлечений», однако в Браддерсфорде принято говорить «отвлечений» — разница небольшая, но существенная). Наоборот, как раз в этом смысле Сэндибэй уступал вышеперечисленным городам, особенно Блэкпулу, где отвлечений было больше, чем в любом другом городе на свете. Нет, Сэндибэй понравился ему своей по-настоящему морской атмосферой: лодки на берегу, сети и прочие атрибуты рыбацкой жизни, не говоря уж о самих рыбаках — в синих свитерах, с коричневыми лицами и белыми баками — точь-в-точь как на картинках. Один старик был копией джентльмена, изображенного на пачках и рекламах любимого табака мистера Окройда — «Старого моряцкого», и он с ним даже побеседовал. Вообще он то и дело перекидывался словечком с рыбаками — на пляже или за кружкой пива в диковинных пабчиках на пристани. Ему было трудно их понимать, а они плохо понимали его, но так выходило даже интересней — как будто вокруг одни иностранцы, которые, правда, любят пропустить кружечку, выкурить трубочку и не стеснялись клянчить друг у друга угощение. Джо тоже не гнушался их обществом. Все артисты были настроены очень дружелюбно — «ребята первый сорт», как отмечал мистер Окройд, — но только с Джо он мог куда-нибудь пойти. Хоть и певец (да и вообще не дурак пошуметь), Джо был крепок умом и телом, любил выпить кружку горького и умел поддержать беседу, если его разговорить. К тому времени, когда труппа добралась до Сэндибэя, между Джо и мистером Окройдом установились самые доверительные отношения. Джо рассказывал мистеру Окройду про Джорджа, а тот в ответ — про Лили.

И еще мистеру Окройду нравилось жить в съемных комнатах. Как-то раз, когда они с Джо сооружали декорации в павильоне, он поднял эту тему. Джо пробурчал, что комнаты давно сидят у него в печенках и ему бы хотелось жить в собственном доме.

— Оно и понятно, Джо, — ответил мистер Окройд. — Ты уж сколько лет кочуешь, а мне такая жизнь в новинку. Я ни по какому дому не скучаю и возвращаться назад не хочу. Здорово быть жильцом, Джо.

— Что ж тут хорошего? — не понял тот. — Посуди сам: комнаты не твои, живешь по хозяйской указке и ешь только то, что дают.

— Знать, тебе в жизни больше повезло. В Браддерсфорде мой дом принадлежал не мне, а жене. Она-то делала что хотела, а я нет. А если ты скажешь хозяйке, что не хочешь есть рисовый пудинг всю неделю, она, может, дверью-то хлопнет, но не станет обзывать тебя всеми дурными словами, какие только есть на свете, и с утра по новой не заведется, и не станет смотреть на тебя как на отпетого негодяя.

— Нет, Окройд! — возразил Джо. — Только не говори, что дома тебя так клевали.

— Не больше, чем других, — мрачно ответил мистер Окройд. — А вот про заклеванных жильцов я что-то не слыхал.

— Верно, зато историй про облапошенных и обобранных сколько угодно. Если ты с такими не знаком, то вот один — перед тобой. Хозяева всякие бывают — одни молоко у тебя из чая утянут, а другие шнурки из ботинок — не заметишь! Дай им волю, они с тебя за подъем по лестнице деньги драть будут. Я на своем веку всякое повидал.

— Верю, Джо, — убежденно сказал мистер Окройд. — И я не отрицаю, что та толстуха, у которой я в Дотворте жил, малость тощала и ужималась, накрывая на стол. Но живется мне таперича привольней, чем последние годы. Не мне тебе говорить, что три фунта в неделю — деньги невеликие. Я на фабрике и то больше зарабатывал, а еще бедняком себя почитал. Но когда кормишь одного себя, а живешь в комнатах, то добра с них видишь куда больше, чем дома. За два фунта с тобой хоть обращаются по-человечески, а дома за всю получку чувствуешь себя ничтожеством. Жена-то меня как с работы встречала: «А, это ты? Ужин еще не готов, у меня дела поважнее есть. Сколько раз я тебе говорила: снимай сапоги при входе! Опять наследил, чтоб тебя!» Вот как оно, дома-то. А здесь иначе. «Вы как раз вовремя, мистер Окройд, — говорят хозяйки. — Ужин будет через минуту, я не заставлю вас ждать. Хорошо прошел день, мистер Окройд?» Чуешь разницу?

Джо чуял, но остался при своем мнении.

— Поживи год-другой на хозяйкиных харчах, старик, — сказал он, — и я посмотрю, как ты запоешь. Джимми Нанн вечно жалуется, что не может есть, а мне порой кажется, что ему даже свезло. Он-то заранее знает, что ему ничего не светит, а я еще надеюсь — и не получаю!

— Передай-ка дюймовые гвозди, Джо, — попросил его мистер Окройд и на минуту призадумался. — Что ж, признаться, в Йоркшире кормежка получше здешней. На югах женщины совсем не пекут: никаких тебе кексов с изюмом, пирогов с салом, лепешек и прочего. Ха, вчерась такое было — обхохочешься! Хозяйка моя тутошняя, миссис Каллин — она вдова, муж работал на газовом заводе, хорошую должность занимал, да и сама она такая приличная, аккуратная, обходительная, рассказывает антересно — словом, вчерась миссис Каллин подошла ко мне и заявила: «Ну, мистер Окройд, сегодня я вас вкусненьким угощу. Запекла говядину, и подам йоркширский пудинг». И вот приносит она ужин. Смотрю на тарелку, а там только мясо, капуста и картоха. «Миссис Каллин, а где обещанный пудинг? — спрашиваю. — Давайте его сперва». А она мне: «Так вот же он, перед вами», — и на тарелку показывает. «Как? Уж не этот ли скользкий шмат теста, что под капустным листом, вы йоркширским пудингом обозвали?» — «Его. А коли это не йоркширский пудинг, то что?» — «Не, миссис, — грю, — вы меня не спрашивайте. Я одно знаю: это не нашенский пудинг. Лепешка, блинчик али что, но не йоркширский пудинг». И потом я ей рассказал, какой он должон быть. Ты меня послушай, Джо, вдруг пригодится.

Мистер Окройд заново раскурил трубку, выдохнул облачко дыма и продолжал:

— «Во-первых, — говорю я миссис Каллин, — йоркширский пудинг едят отдельно, без мяса, картошки и прочей ерунды. И подавать его надо с пылу с жару, из печки — прямехонько на тарелку! Ждать нельзя ни минуты, не то все пропало. Если не положите горячим на тарелку, проще сразу из него подметки сделать. И еще, — грю, — важно как следует раскалить печку. Коли тесто вы смешали правильно и печь горячая, то пудинг выйдет легкий как перышко, хрустящий и поджаристый, без энтой вот жижи посередине. Поняли, миссис?» — спрашиваю. А она: «Нет. Раз уж в свое время не научилась, так и теперь не научусь. А у вас ужин стынет». Мы с ней потом долго хохотали, а вечером миссис Каллин рассказала про нас дочке — та у нее тканями торгует. Еще с ними сынок живет, а второй сын на флоте служит, его невеста к ним часто в гости захаживает — ничего себе компания, а? Все они придут в субботу на наш концерт.

— Это ты хорошо придумал, — сказал Джо. — Обрабатывать местных жителей — это правильно. Я сам так делаю. Некоторые надо мной посмеиваются, но ведь работает!

— Еще как! — воскликнул мистер Окройд. — Все знакомые миссис Каллин заинтересовались. «Хорошая труппа?» — спрашивают. «Первый сорт! — говорю. — Мы тут недельку скоротаем, а потом в гастроли по большим городам — медь собирать». — «Что собирать?» — «Медь — так в Йоркшире деньги называют, — говорю. — Приходите и посмотрите наш концерт, а то второго шанса не будет. Скоро прочтете о нас в газетах — локти кусать будете. Лучшая разъездная труппа в мире», — говорю.

Мистер Окройд искренне так считал. Он был глубоко убежден, что на всем свете не существует бродячей труппы лучше, чем «Добрые друзья». Конечно, про других он ничего не знал и вообще никогда прежде таких трупп не видел, однако представить, будто кто-то может играть еще лучше, еще забавней, было выше его сил. Поэтому мистер Окройд говорил честно и от души. Восторг его также нельзя было объяснить преданностью новым друзьям и новой начальнице, мисс Трант. Мистер Окройд никогда не был любителем театров и мюзик-холлов, хотя по-прежнему не отказался бы за семь пенсов посидеть в последних рядах кинотеатра «Браддерсфорд империал». Это, однако, не мешало ему считать себя человеком сведущим и понимающим. Любой браддерсфордец полагает себя знатоком и карающим судьей во всем, что стоит денег, и мистер Окройд, как следует разглядев выступление «Добрых друзей» под всеми возможными углами, счел его первоклассным. Самого невысокого мнения он остался об Элси, чьи несколько вымученные фривольности показались ему «бестолковыми». С другой стороны, на этом острове еще никто так не восхищался танцами мистера Джерри Джернингема, и мистер Окройд не преминул намекнуть, что знает толк в этом деле: юношей он был одним из лучших исполнителей ирландских танцев в Вулгейте и Лейн-Энде, а однажды занял третье место на праздничном гала-концерте в Пит-парке. К самому Джерри Джернингему он питал презрение. «Тощий больно, — говорил он. — Глядишь, скоро живот к спине прилипнет». А потом, прибегая к загадочным речевым оборотам Западного Райдинга, объявлял мистера Джернингема «ни щукой, ни горбылем» — увы, сие страшное безапелляционное суждение никакого сокрушительного действия не оказывало, поскольку никто не понимал, что это значит. Однако мистер Окройд проводил четкую грань между Джернингемом-человеком и Джернингемом-танцором: последним он восхищался от всей души. Конечно, его любимицей стала Сюзи — как на сцене, так и в жизни. Она определенно знала свое дело, пусть мистер Окройд не всегда понимал, куда она клонит. И еще эта жизнерадостная, милая и дружелюбная девчушка так напоминала ему Лили, что в ее обществе ему становилось радостно и неловко, совсем как Иниго. Последний тоже пришелся ему по нраву: и как пианист, и как добродушный юноша с малость завышенным мнением о собственной персоне. (Все жители Браддерсфорда внимательно разглядывают друг дружку на предмет носозадирательства, и если кто-то позволяет себе мало-мальски необычный поступок, его нос тут же подвергается тщательным замерам.) Между ним с Иниго установилась особая связь, потому что, как мистер Окройд однажды пояснил Джо, «мы два сапога пара, оба любич-чели, как вы говорите, пришли к вам в один день и пытаемся показать, на чего способны». По тону мистера Окройда было ясно, что они не только пытаются, но и весьма преуспевают. К мисс Трант он питал огромное уважение, но всячески это скрывал. Была в ней какая-то черта — вполне определенная, только он не удосужился разобраться, какая именно — мгновенно вызвавшая его уважение (чего не скажешь о сэре Джозефе Хигдене и прочих зажиточных господах, на которых он гнул спину в Браддерсфорде). Никто из «Добрых друзей» точно не знал, сколько денег у мисс Трант (хотя обсуждался этот вопрос не раз), действительно ли она богата или просто имеет приличный доход и несколько сотен в запасе, которые может потратить на любую прихоть. Мистер Окройд считал, что денег у нее хоть отбавляй и добывать их ей никогда не приходилось. «Небось думает, что медь на деревьях растет», — отзывался он о ней, и эта мысль, которая привела бы в бешенство любого демократа прежнего поколения, только усиливала его бесконечный пиетет к этой славной леди. В Браддерсфорде были и богатые, и бедные, но таких, как мисс Трант, мистер Окройд еще не встречал. Они словно прилетели с разных планет, но неожиданно обнаружили точки соприкосновения и взаимной симпатии. Будь мисс Трант мужчиной, возможно, мистер Окройд относился бы к ней иначе, однако она была женщиной — мало того, очень привлекательной молодой женщиной. Как-то раз, прогуливаясь с Сюзи по пирсу, мистер Окройд заговорил с ней о мисс Трант. Девчушка очень полюбила ее и считала «просто прелестью», но, что уж тут говорить, бедняжка стареет. Если она бросит «Добрых друзей», впереди у нее скучная жизнь старой девы. Мистер Окройд выразил решительное несогласие с таким мнением о своей начальнице.

— Не, Суз, тут ты не права. Не удивлюсь, если мисс Трант скоро выскочит замуж. Небось и счас у нее поклонники есть, прибегут по первому зову. Никакая она не старая. По таким леди сразу видно, какие они благородные да сметливые, и выглядит она славно. Будь я холостой джентльмен, первым делом приударил бы за мисс Трант, так-то.

— Неужели? — Сюзи сделала вид, что обиделась. — Какой же вы наглец, мистер Джесс Окройд! А я еще была с вами мила! Меня пошто забыл, малой?

— Нет уж, спасибо, нипочем б на тебе не женился! — восхищенно парировал мистер Окройд. — Мужу с тобой и пяти минут покою не будет — то поцелуешь, то обругаешь, а то сковородкой по башке дашь! То попросишь, шоб никогда тебя не бросал, а то заявишь, что уходишь навсегда, — бедолага эдак с ума спятит.

— Вот и хорошо, — ответила Сюзи. — Значит, со мной не соскучится. Но вы, конечно, несете вздор. Вы ничего про меня не знаете, ни капельки, и это ужасно с вашей стороны так меня обижать. Неужели вы и вправду так думаете?

— Да я что, я ничего… — начал было мистер Окройд.

— Вот и молчите!

— Но кой-чего я знаю точно: одного молодого человека из этой компании мне уже жалко.

— Ну-ка, ну-ка! Что вы хотите этим сказать, мистер Окройд?

— Он, может, и славный пианист, я ничего не говорю. Болтают, он может заработать на своих песнях кучу денег — охотно верю. Но я за ним наблюдаю, и мне его жалко. Если так и дальше пойдет, он скоро попадет в беду. Коли сударыня, на которую он глаз положил, ему откажет, не будет ему покою! А если и не откажет, все одно покою не будет.

— В жизни такого вздора не слыхала! — воскликнула Сюзи. — А если он — или кто-нибудь еще — ох, да не глупите!.. если он и впрямь… нет, он меня и пяти минут не знает, вы все выдумали! Но даже если он и вправду расстроится, то я же не виновата, правда?

— Не ты, так злой рок, — ухмыльнулся мистер Окройд.

— Хорош, малой, хорош! — передразнила его Сюзи, щелкнув пальцами. — Если б мне сказали, что плотник из Траурсфорда будет сплетничать и совать свой нос в чужие дела, точно последняя старуха, я бы ни за что не поверила! Все, лучше бегите и принимайтесь за работу, чем вешать мне лапшу на уши… — тут ее голос душераздирающе задрожал, — …отравлять разум и тревожить сердце бедной девочки, совсем еще ребенка и сиротки! Ступайте, сэр Джесс.

И коварный баронет, заломив коричневую кепку на затылок, подмигнул Сюзи и зашагал восвояси. Он вошел в павильон через служебный вход. Вот если б неделю назад кто-нибудь сказал ему, что скоро он будет шастать через служебные входы!.. Внутри его дожидалась несложная, приятная работа. Доделав ее, он перекинется словечком с Джо, потом еще с кем-нибудь, выкурит трубку-другую «Старого моряцкого» и прогулочным шагом двинется к дому, где его будет ждать чай. «Вечер добрый, мистер Окройд, — скажет ему миссис Каллин. — Чай готов, я зажарила для вас жирную копченую селедочку, как вы любите». «Недурно, миссис Каллин, недурно», — ответит он, а потом закусит и почитает газету, немножко погуляет, может, пропустит где-нибудь пинту горького и неспешно вернется на пирс — сам себе хозяин, человек, повидавший мир, и вдобавок один из «Добрых друзей». Вот так жизнь!

— Не, малый, — предостерег он себя, — попридержи коней. Это тебе не сон, а жизнь. Должон быть подвох.

И вторая половина недели в Сэндибэе показала, что он прав.

II

Идиллию разрушило пришедшее из дома письмо. Вскоре мистер Окройд понял, что не может полностью отделаться от родных: пусть им без него даже лучше, чем с ним, все-таки жена и сын должны знать, где он — не приведи Бог, с ними что случится, как же его известят? Да и с письмами Лили надо было что-то придумать. Первое его письмо добиралось до Канады две недели, а ответ — и того дольше. На все про все ушло почти шесть недель, хотя ответила Лили почти сразу. Он, по его собственному выражению, «изучил этот вопрос», как только устроился работать в труппу. Мистер Окройд мог писать как обычно — на самом деле он намеревался писать даже чаще, потому что теперь ему было что рассказывать. Но как же она будет отвечать? Дать ей свой адрес на шесть — восемь недель вперед он не мог, поскольку они еще не знали наверняка, куда поедут дальше. Мистер Окройд понял, что выход один: Лили будет, как и прежде, писать домой, по адресу Огден-стрит, 51, а ее письма ему переправит жена или (что вероятнее) Леонард. Надо только извещать их, где труппа будет выступать на следующей неделе. Он расспросил об этом Джо и выяснил, что достаточно указать название труппы, концертную площадку и город: мистеру Иш. Окройду, «Добрые друзья», «Павильон на пирсе», Сэндибэй. Этот адрес он дал домашним, пока был в Дотворте, кратко известив их, что нашел работу в разъездной труппе, и попросив пересылать ему письма Лили. Потом, не дожидаясь ответа, он отправил домой вторую весточку с адресом в Уинстеде.

А в четверг мистер Окройд получил первый ответ из дома. Он спешно укрылся в тихом уголке и с восторгом обнаружил в конверте письмо от Лили. К сожалению, написала она немного: в Канаде по-прежнему стоит жара, но у нее все хорошо, скоро родится малыш, и она уверена, что будет мальчик. Ее муж, Джек Клаф, много работает и, кажется, вот-вот получит повышение; они всех любят и передают привет. Перечитав письмо еще раз, мистер Окройд почувствовал себя очень несчастным. Образ Лили до боли ясно предстал перед его сознанием, которое прежде не могло четко воспроизвести ее лицо и голос, но ежеминутно и мучительно помнило о ней. Письмо вернуло ясность этому образу и вместе с тем напомнило о разделяющем их расстоянии. Она далеко, и сказать ей нечего. Завтра мистер Окройд сядет, пожует усы и примется, от натуги роняя кляксы на бумагу, описывать свои чувства и мысли, но тоже скажет немного. Ах, если б она была рядом, если бы можно было смотреть на нее, слушать! А так мистер Окройд не мог выдавить из себя ни слова. Он с грустью сложил листок и спрятал обратно в конверт.

С письмом от Лили пришло еще что-то. Мистер Окройд взглянул на подпись внизу страницы: это была короткая записка от Леонарда. Он неохотно пробежал ее глазами — соображения сына его мало интересовали. Однако, прочтя записку один раз, он резко втянул воздух, сдвинул кепку на самый затылок и перечитал снова, на сей раз уделяя внимание каждому слову. Вот что там было написано:

Перечитав письмо в третий раз, мистер Окройд порвал его в клочья и, все еще стискивая их в кулаке, выполз из угла — загнанным человеком.

Остаток дня он думал о письме: на Огден-стрит приходил полицейский, полиция следит за домом, полиция наводит справки у Хигдена и в клубе… Чем больше он об этом думал, тем тягостнее становилось на душе. «Но я же ничего не сделал!» — твердил он про себя, да все без толку. Мистер Окройд был так занят и счастлив на новой работе, что почти забыл об удивительных событиях, приведших его в Роусли, — точней, они превратились для него в занимательные байки, которые можно рассказывать людям. Теперь они вновь обрели зловещее значение. Этот пьяный букмекер, Джордж, заявил в полицию, будто у него украли деньги. Полиция, в свою очередь, сообщила, что владеет информацией, очень важной информацией, которая поможет им поймать преступника. В тот же день мистер Окройд рассорился с начальником, с профсоюзом, порвал в клочья страховую карточку (отчаянный поступок) и ушел куда глаза глядят. Но и это еще не все. Потом он сел в грузовик, набитый краденым добром, — полиция наверняка разузнает и это. Те два негодяя, Нобби и Фред, и ужасная толстуха, Большая Энни — все они без зазрения совести сдадут его полиции. Однако и это еще не конец. Мистер Окройд ввязался в драку на ярмарке в Рибсдене, у него потребовали лицензию, а он попросту сбежал — за все это тоже придется ответить, и ведь тот полицейский успел хорошенько его рассмотреть. Выходит, куда бы мистер Окройд ни пошел, везде, на каждом шагу, он впутывался во что-нибудь противозаконное! А тот малый в закусочной, где пришлось оставить зубило? Попплеби, да, так его звали. Он непременно вспомнит мистера Окройда и расскажет все, что потребуется — поступит «по-щеловечески», как же! Вспомнив свои приключения, мистер Окройд увидел целую череду враждебно настроенных свидетелей, готовых сдать его с потрохами. «Я ничего не сделал, — скорбно заключил он, — но оправдаться мне нечем».

Мистер Окройд был добросовестным рабочим, не принадлежал к криминальным кругам и оттого никогда не считал полицейских своими естественными врагами. С другой стороны, к высшему обществу холеных и лощеных господ он тоже не относился, а именно такие господа видят в полицейских исключительно защитников, доблестных, веселых, добродушных и любезных малых с золотыми сердцами под синей формой. Ни мистер Окройд, ни его друзья никогда не ссорились с полицией Браддерсфорда, но и нежности к стражам порядка не испытывали — скорее занимали позицию настороженного нейтралитета. Полицейский на своем месте — это хорошо, вот только они имеют дурную привычку на своем месте не сидеть. Мистер Окройд в свое время водил знакомство с несколькими полицейскими — пил с ними эль и обсуждал футбольные матчи. Подобно остальным людям, они были хорошими, плохими или никакими. А вот к их начальству — сержантам, инспекторам и прочим в том же духе — он относился с подозрением, считая, что они шибко любят заводить «дела» по собственному усмотрению. Перед самим Законом с его таинственным устройством и хитросплетениями мистер Окройд испытывал настоящий ужас. «Лучше туда не лезь», — часто говорили ему, и сам он не однажды повторял эту фразу. Ни он, ни его друзья не относились к числу прирожденных сутяг, какие бывают на каждом заводе, корабле и в каждом полку. Их недолюбливают, потому что собственные права отлетают у них от зубов, они точно знают, к чему их нельзя принудить, и при необходимости с удовольствием побегут в суд. Мистер Окройд прекрасно понимал, что ни в чем не виноват — пожалуй, только карточку зря порвал, — однако отстаивать свою невиновность в суде не хотел и готов был принять определенные меры, дабы этого избежать. Мысль о том, чтобы открыто предстать перед властями и очистить свою репутацию, не пришла ему в голову; раз его ищет полиция, нельзя попадаться ей на глаза; и если кому-то такое отношение покажется неразумным, то вы просто не понимаете мистера Окройда, как, впрочем, и любого другого обитателя Огден-стрит, Браддерсфорд.

Безрадостным успокоением ему служило лишь то, что он доподлинно знал, какой важной информацией владеет полиция. На следующий день, после долгих и мучительных размышлений, он почувствовал себя загнанным в угол преступником. Прежде он не замечал полицейских на улицах Сэндибэя, теперь они выскакивали на него чуть ли не из-за каждого угла. Он проходил мимо них с замиранием сердца и чувствовал, как их подозрительные взгляды буравят ему спину. Ни на минуту он не мог забыть о своем страшном положении. А тут еще работник павильона, одноглазый Кертис с угрюмым вытянутым лицом, вдруг начал болтать о полицейских.

— Прочел нынче в газете, — сказал он, — что поймали того грабителя, который обчистил ювелирную лавку в Вест-Энде.

Мистер Окройд хмыкнул.

— Четко сработали ребята, молодцы! — с жаром продолжал Кертис. — Надо было просто выждать время, только и всего. Зато у него теперь времени хоть отбавляй! — Кертис, которого эта тема загадочным образом высвободила из оков уныния, расхохотался над своей приятной остротой. — Все твердили, будто его никогда не поймают, а я им говорил: «Погодите, скоро сами увидите, как его сцапают. Дайте полиции время». Что скажете, мистер Окройд?

Мистер Окройд только еще раз хмыкнул и смерил собеседника затравленным недовольным взглядом. Единственный глаз Кертиса горел и, казалось, блуждал по всему мистеру Окройду, а второй — стеклянный — холодно вперился ему в лицо. Выглядело это почти зловеще.

— Пусть болтают про полицию что угодно, — продолжал Кертис, — но мне ли не знать, как они работают. Я слежу за расследованиями, мистер Окройд, и вот к какому заключенью я пришел: дайте полиции время, и они своего не упустят.

Мистер Окройд прицокнул языком и оглянулся по сторонам.

— Своего не упустят, ей-богу! — выразительно повторил Кертис, хлопая мистера Окройда по руке.

Тот отпрянул.

— Что значит «своего не упустят»?! — раздосадованно вопросил он.

— Любого негодяя отыщут, — ответил Кертис. — Может, не на этой неделе и не на следующей, но рано или поздно, — тут он вытянул вперед большую грязную ладонь и вдруг резко сжал пальцы, — все равно поймают!

Он победно уставился на мистера Окройда единственным глазом.

— Еще чего! — злобно воскликнул тот. — По мне, так они упускают столько же преступников, сколько ловят.

Кертис покачал головой и благосклонно улыбнулся:

— Все так думают, да только это по незнанию. Их сила — в организованности, дружище, в организованности.

— Много ты понимаешь! — воскликнул мистер Окройд.

— Я-то, может, и нет. Главное, что они понимают. — И Кертис опять рассмеялся, да так мерзко, что мистеру Окройду захотелось «наподдать ему как следует».

— У одного моего приятеля зять работает в Метротропилитане, — ну, в лондонской полиции, значит, настоящий скотленд-ярдский полицейский. Послушал бы ты его байки! Если уж они напали на след преступника, то мерзавцу не уйти.

— Вздор и чепуха! — пробормотал мистер Окройд.

— Неправда, у них теперь и фотографии, и отпечатки пальцев, и телеграф, и летучие отряды! — не унимался Кертис. — Ни единого шанса! Сперва приспустят поводок — а потом хвать! — и все.

— Вот заладил! — воскликнул мистер Окройд, теряя терпение. — Чего ты ко мне привязался? Умаял меня вконец. Хвать да хвать! Иди в другом месте мух лови.

— Да просто случай показательный, — присмирел Кертис.

— Ну а тебе что с того? — вопросил мистер Окройд. — Строишь тут из себя главного констебля!

— Ладно, ладно, дружище. Чего ты взъелся?

— Ничего! — ответил мистер Окройд. — Хватит одно и то же болтать, я тебя понял. Давай сменим тему. Не нравятся мне такие разговоры. Выражаешься, как последняя ищейка! На что тебе полиция сдалась?

— А, вон чего, мистер Окройд — вы шибко впечатлительный, — не без облегчения выдохнул Кертис. — Оно, конечно, хорошо, да только по нонешним временам мягкосердечие непозволительно. А с негодяями надо осторожней. Пусть сидят под замком, я так считаю.

— Вон идет мистер Порсон, — сказал мистер Окройд, положив таким образом конец неприятной беседе. С тех пор он старался избегать разговоров с Кертисом. Любой необыкновенный случай теперь приобретал для него зловещий смысл, и то, что раньше будило любопытство и становилось темой для восхитительнейших бесед, теперь внушало тоску и подозрения. Например, в субботу днем, помогая разгружать стулья для павильона, он разговорился с одним шофером. Между двумя заходами, когда делать было нечего, к нему подошел здоровяк с военной выправкой, в чистой синей форме.

— Разрешите спросить, вы, случайно, не имеете отношения к труппе «Добрые друзья»?

— Имею, — не без гордости ответил мистер Окройд. — Если хотите знать, я у них работник сцены и реквизитор. — Он окинул взглядом шофера. — Кажется, вас я тоже где-то видел.

— За рулем большого синего «даймлера», — ответил шофер. — Вы еще встретите его в городе. Мы остановились в гостинице «Грейт истерн», вон там. Мы уже дважды посмотрели ваш концерт — под «мы» я разумею свою хозяйку — не жену, разумеется, жена у меня дома — а хозяйку «даймлера». Сам я только раз бывал на вашем концерте, вот сегодня снова пойду. Очень хороший концерт.

— Лучше не бывает, друг.

— Верно. Вы заслуживаете куда лучшей публики. Папироску хотите?

— Не, я папиросы не курю. Токмо трубки.

Шофер прикурил свою папиросу и пару раз добродушно кивнул мистеру Окройду.

— Вы как я, смотрю. Сегодня здесь, завтра там…

— Верно. — Мистеру Окройду очень нравились такие разговоры. — Мы на месте не сидим. Завтра вот по новой в путь.

— Куда на сей раз? — с чуть нарочитой непринужденностью спросил шофер.

— В городок под названием Уинстед, — ответил мистер Окройд с видом человека, привыкшего чуть что срываться в дорогу.

— Уинстед, говорите? А, такой маленький городишко с рынком, да? Кажется, в Нортгемптоне или в Бедфордшире?

— Да я сам толком не знаю, — признался мистер Окройд, все еще ничего не подозревая. — Отродясь там не бывал.

— А потом куда? — осведомился шофер.

— Дайте-ка вспомнить… Есть такой город — Хаксби?

— Есть. Это в сторону Ковентри, так?

— Пожалуй. Они говорили что-то про Хаксби.

Шофер задумчиво осмотрел свою папиросу.

— А потом?

— Слыхал что-то про Миддлфорд, — сказал мистер Окройд, — но это через неделю, а то и больше.

— А вы могли бы, если не трудно, дать мне приблизительный список?

Мистер Окройд воззрился на шофера.

— Эй, а это еще зачем? — вопросил он. — Какое вам дело, куда мы поедем?

— Да просто полюбопытствовал, — удивленно ответил шофер. — Что в этом дурного?

— А я почем знаю? Может, вы дурное задумали, — сказал мистер Окройд, подозрительно разглядывая собеседника. — Не пойму, зачем вам это надо, мистер. В нашем деле надо всегда быть начеку. Никогда не знаешь, с кем разговариваешь, — сурово заметил он.

— Пожалуй.

— В моем положении надо осторожность соблюдать. Нельзя каждому встречному да поперечному все выбалтывать. Хитросплетений тут много всяких, колеса в колесах вертятся, — загадочно добавил он.

— Что ж, раз вам надо знать, зачем я интересуюсь, то слушайте, хотя говорить мне не велели, — вдруг разоткровенничался шофер. — Это моя хозяйка поручила все вызнать.

— Ишь ты! — изумленно воскликнул мистер Окройд.

— Леди, на которую я работаю, — ухмыльнувшись, пояснил шофер. — Она, видите ли, всерьез увлеклась вашей труппой. Она все время чем-нибудь увлекается — денег-то полно, а заняться нечем, беда прямо! Вдова, купается в роскоши. Утром она попросила меня сходить сюда и узнать, куда вы поедете дальше. Хочет отправиться следом и еще раз на вас взглянуть. Правда, это я сам догадался, она-то ничего не говорила. Ну вот, теперь вы все знаете.

— Ага… — задумчиво протянул мистер Окройд.

— Может, еще что-нибудь расскажете?

— Нет уж.

— Ну ладно, и на том спасибо. Не обижайтесь. Удачи! — Шофер кивнул — весьма пренебрежительно — и отбыл.

Мистер Окройд потер подбородок и проводил взглядом удаляющийся силуэт.

— Не, малой. Что-то у тебя не склеивается. Хозяйка хочет знать! Ишь, выдумал! — Он не поверил в сказку про хозяйку, и ему до сих пор было тягостно на душе, поэтому никому из труппы он о случившемся не рассказал. Упомяни он загадочную поклонницу, возможно, букет для Джерри Джернингема не стал бы такой неожиданностью для труппы — как и некоторые последующие события.

Субботнее выступление в Сэндибэе, как мы уже знаем, стало по-настоящему премьерным, и мистер Окройд получил от него ровно столько же удовольствия, сколько все остальные. Их победа была в равной степени и его победой. Весь концерт он светил им улыбкой из-за кулис — его широкое лицо было таким румяным и блестящим, что смахивало — по чьему-то меткому наблюдению — на софит. Но когда отгремели последние аплодисменты и реквизит разложили по коробкам, на это радостное лицо вновь набежала тень. Экая незадача! Вот он, самый обыкновенный англичанин, ничем не хуже других, но при этом — в розыске. В любую минуту кто-нибудь может крикнуть: «Держи его!» — и что тогда? Дела станут совсем плохи, даже хуже, чем были. При мысли об этом его прошибал пот. «Ничегошеньки не натворил, — с горечью думал он, — а оправдаться не могу!»

— Ну, мистер Окройд, — весело сказала мисс Трант, когда они все вместе встали у входа на пирс, — решайте: поедете со мной на машине или на поезде? Что, по-вашему, романтичней? Я ведь знаю, вы такой же романтик, как я.

Мистер Окройд принялся соображать — быстро, лихорадочно. Что безопасней? Отталкиваться надо от этого. Он представил, как его вытаскивают из машины.

— Так сразу и не соображу, — выдавил он. — Надобно подумать, мисс Трант.

— Мы его избаловали, — сказала Сюзи. — Но это потому, что он наш талисманчик! Верно, малой?

— Язык-то попридержи, негодница! — воскликнул мистер Окройд. — Я поеду на машине, мисс Трант, спасибо.

Да, на машине будет лучше всего. Однако мистер Окройд решил на этом не останавливаться и придумал еще кое-что. Он им покажет!

На следующее утро мистер Окройд явился к мисс Трант очень смущенным и растерянным, однако та была так занята, что не заметила ни его состояния, ни всего остального.

— Доброе утро, мистер Окройд, — сказала она. — Вы как раз вовремя.

Лицо мистера Окройда тотчас осунулось. Один мимолетный взгляд — и его сразу узнали! Впрочем, мисс Трант его все-таки ждала… Потом к ним подошла Сюзи. Обычно мисс Трант брала с собой двух пассажиров, не больше, чтобы оставалось место для багажа. Мистер Окройд приветствовал Сюзи робкой улыбкой.

— Здравствуйте, здравствуйте! — воскликнула она. — Это еще что такое? Мисс Трант, вы видели?

Та с улыбкой окинула взглядом мистера Окройда.

— Вы действительно переменились…

— Да он сбрил усы!

— И правда.

— Ему надоело торчать за кулисами! Правда, Джесс? Или вы оставили их на память своей квартирной хозяйке — как сувенир?

— Фу, что за гадости, Сюзи! — воскликнула мисс Трант.

— Небось меня не узнать, а? — спросил мистер Окройд, щупая верхнюю губу. — Так оно всегда бывает, ежели усы сбрить.

— А по-моему, ничего не изменилось.

— Все та же добрая траурсфордская физиономия! — заверила его Сюзи.

Мистер Окройд упал духом. Похоже, он совершенно напрасно себя обкромсал.

— А больше вы ничего не заметили? — с надеждой спросил он.

Барышни посмотрели внимательней. На сей раз первой догадалась мисс Трант.

— Знаю! — воскликнула она. — У вас новая кепка, мистер Окройд!

— По-моему, та же самая, размера на два меньше, чем надо, — сказала Сюзи.

— Нет, та была коричневая, — возразила мисс Трант.

— Ой, и правда! Эта серая. Теперь вспомнила, старая была «грязно-коричневая», как говорят в Йоркшире. По мне, так не грязно-коричневая, а попросту старая грязная кепка! Убедились? Он тоже хочет стать артистом — бриться начал, кепки меняет, как перчатки!

Мистер Окройд неловко улыбнулся и слегка заломил назад новую кепку — поскольку она была того же размера, что и старая, то и назад съезжала так же отменно. Однако на душе у него было очень грустно. Утром, сбрив усы, он на один безумный миг представил, как мисс Трант и Сюзи его не узнают. «Да еще полкроны на кепку потратил, — подумал он. — А старая-то лучше была. Прям хоть бороду отпускай да шляпу напяливай, чтоб не узнал никто. Эх, все бесполезно!..» И ведь он уже написал домой, куда едет. Если полиция перехватила письмо, его песенка спета. Мистеру Окройду совсем расхотелось в Уинстед.

III

Во всей восточной части центральных графств не сыщешь городка приятней, чем Уинстед с его булыжными мостовыми, широкой Хай-стрит, приходской церковью XV века, елизаветинским крытым рынком и старыми домиками под остроконечными крышами. Примечателен он не только рынком: в скромной и благородной манере здесь производят перчатки, чулки, носки и кружева. Денег тут предостаточно, в магазинах на Хай-стрит стоит столичный дух, в кафе «У Манси» играет ансамбль (пианино, скрипка и виолончель) и дважды в неделю устраивают thé dansant [48] Thé dansant  — вечерний чай с танцами (фр.). , а на рыночную площадь каждые десять минут прибывает автобус из какой-нибудь деревушки, коих вокруг Уинстеда великое множество (Уинстед для них — центр мироздания). Кроме того, здесь есть кинематограф, один небольшой драматический театр и варьете, которое в межсезонье впихивает между выступлениями собственной труппы концерт каких-нибудь разъездных комедиантов.

«Добрые друзья» давали концерт в варьете, и дело шло даже лучше, чем в Сэндибэе. Пусть зрители не бесновались от восторга, их было немало и хлопали они громко — особенно те, что сидели на самых дорогих местах. Уинстед оказался «стоящим местечком», говорили друг другу артисты. Город понравился всем, за исключением Джерри Джернингема, которому становилось тошно при мысли о выступлениях в любом городе меньше его родного Бирмингема, и который «с умэ схэдил в этой глуши». Даже съемные комнаты оказались лучше, чем все прежние: чище и уютней. С погодой им тоже повезло: золотой октябрьский воздух-бальзам и спелый солнечный свет, похожий на старые кирпичные стены. Мисс Трант чувствовала себя как дома и наслаждалась каждой минутой, проведенной в Уинстеде. Элси случайно встретила в городе своего давнего друга, мистера Лонга-младшего из агентства недвижимости «Лонг и Пассбери» с Хай-стрит, который два года назад увивался за ней в Кромере, — на сей раз он решил совместить приятное с полезным и катал ее на своей двухместной машине. Сюзи с удовольствием бездельничала, но втайне тоже вздыхала по большим городам и шумным улицам; если подчас ей приходилось гулять одной, то вовсе не по воле ее коллеги, Иниго Джоллифанта. Миссис Джо, вновь почувствовав себя успешной и процветающей артисткой, принялась за исполнение большого вязального прожекта, рассказала квартирной хозяйке все про Джорджа и время от времени эффектно появлялась в кафе «У Манси». Джо гулял на солнышке, дымя трубкой, слушал байки мистера Мортона Митчема и играл на бильярде с Джимми Нанном. Последний, отправившись на поиски средств для пищеварения, обнаружил на задворках Хай-стрит одного уморительнейшего аптекаря, с которого немедленно срисовал персонажа для комедийной сценки.

Всех этих людей, однако, не разыскивала полиция. Мистер Окройд, убежденный, что находится в розыске, никакого удовольствия от Уинстеда не получил. Все вокруг так и норовило лишить его душевного спокойствия. Даже солнце старалось поярче осветить его лицо для проходящих мимо полисменов. На второй день пребывания труппы в Уинстеде произошла неприятность: мистер Окройд весьма уютно и вольготно устроился в съемной комнате, однако решил, что киснуть в четырех стенах не имеет смысла, и храбро вышел на прогулку по городу.

На углу, сворачивая к площади, он случайно с размаху налетел на сержанта полиции — тучного, неприятной наружности человека.

— Эй, эй! — рявкнул полицейский.

Мистер Окройд испуганно на него покосился, что-то буркнул и поспешил прочь, стараясь не бежать. Лавируя между автобусами, он пересек площадь и, сбавив шаг, вышел на Хай-стрит. Там он повстречал Джимми Нанна, который нес в руках крошечный сверток — несомненно, завернуть его так аккуратно мог только аптекарь.

— Когда-нибудь слышали про такую штуку, мистер Окройд? — спросил Джимми, показывая ему сверток. — Называется «пепсин». — Добрых пять минут мистер Окройд слушал его разглагольствования о пепсине, которому, очевидно, предстояло последнее испытание: схватка до победного конца с желудком Джимми. К концу этих пяти минут мистеру Окройду удалось глянуть через дорогу. Там, на тротуаре, стоял тучный полицейский. И смотрел прямо на него.

Мистер Окройд спешно попрощался с Джимми, но на сей раз потрудился не убегать, а медленно побрел вниз по улице, останавливаясь возле витрин. У первой же он украдкой оглянулся: полицейский стоял на прежнем месте и явно за ним следил. Во второй раз его уже не было. Мистер Окройд облегченно сдвинул кепку на затылок: вот болван, надо ж было так себя застращать! Он праздно уставился на витрину обувного магазина, но в следующий же миг насторожился: в зеркале над парой мужских ботинок из телячьей кожи он поймал отражение чего-то синего — полицейской формы. Сержант стоял прямо у него за спиной. Мистер Окройд присел, словно чтобы завязать шнурок, и скосил глаза на тротуар, ожидая увидеть проходящие мимо синие брюки. Они так и не появились. Тут мистер Окройд вскочил и, не оглядываясь, поспешил прочь. На ходу он услышал бас полицейского: «Эй, мистер, погодите!» Несколько ярдов спустя он скользнул между двумя машинами, перебежал дорогу и уже хотел броситься наутек, как увидел перед собой второго полицейского. Они были повсюду.

«В таком крошечном городишке — прорва полицейских! Куда им столько? — сердито подумал он. — Никчемные лентяи! Пустая трата наших денег, вот как я это называю». Тут мистер Окройд свернул с Хай-стрит в узкий проулок и вышел на другую улицу — там тоже было полным-полно магазинов, а вот полицейских не было. Мистер Окройд облегченно вздохнул, раскурил трубку «Старого моряцкого» и неспешно побрел вдоль улицы. Его внимание привлек рекламный плакат с изображением большого парохода и еще один, с кукурузным полем и фермером, который гостеприимно протягивал руки вперед и говорил: «Добро пожаловать в Канаду!» Мистер Окройд несколько минут разглядывал картинки и думал про Лили и Канаду. Плакаты висели в витрине туристического бюро, и мистер Окройд, заглянув внутрь, увидел настойке несколько буклетов. Ему уже доводилось листать такие буклеты — они приятно напоминали о дочке, и она будто бы становилась чуть ближе. Если в одном из них окажется карта, он сможет увидеть, где сейчас его Лили. Мистер Окройд вошел и стал разглядывать буклеты. Никто не обратил на него внимания, и тогда он взял два самых больших, сунул в карман и вышел на улицу. Там, загородив собой весь тротуар, стоял тучный сержант.

— Ну? — сказал он.

— Чо? — выдавил мистер Окройд, чувствуя, как колотится в груди сердце.

— Зачем вы от меня сбежали? — Голос у сержанта был очень строгий.

— Да разве ж я сбёг! — возразил мистер Окройд.

— А что это вы так чудно разговариваете? Откуда акцент? — не унимался сержант. Впрочем, за напускной строгостью в его тоне слышалось добродушие. — Вы кто — ланкаширский комедиант?

— Эт еще почему? — в отчаянии спросил мистер Окройд. — Вы меня простите, сержант, но я что-то не соображу, об чем вы толкуете, — уже вежливей добавил он.

Сержант шагнул вперед и так внимательно к нему пригляделся, что сердце мистера Окройда ушло в пятки. «Конец мне», — подумал он. Однако вид у сержанта стал озадаченный.

— Вы либо Джимми Пирсон, — наконец проговорил он, — либо его брат-близнец.

— Неа. Знать не знаю никаких Пирсонов. Я… я не местный, сержант.

— Как вас зовут?

— О… — начал было он, но вовремя опомнился. — Оглторп. Сэм Оглторп. Я, стало быть, из Уэбли, что в Йоркшире.

— Оно и слышно, мистер, — сказал сержант. — Что ж, вы — точная копия одного малого по имени Пирсон, который раньше тут жил. Когда вы врезались в меня на площади, я сразу подумал: «Джимми Пирсон вернулся! Надо с ним потолковать». Он нас не очень любил, Джимми-то — одно время ставки на лошадей принимал, — но мы были не против. И между машин вы шныряли точь-в-точь как он.

Мистер Окройд рассудил, что не стоит притворяться, будто он впервые видит сержанта.

— Да я ж вас чуть не зашиб там, на углу, — вот и решил лишний раз на глаза не показываться! — как можно искренней воскликнул он.

Это признание исправило дело. Расстались они почти друзьями, однако мистер Окройд так перепугался, что даже на редкость удачный исход встречи его не успокоил — наоборот, на душе стало еще тревожней. Он назвал сержанту чужое имя, и из этого могла выйти большая неприятность.

На следующий вечер его ждал второй удар. Мистер Окройд стоял на верхней ступени маленькой стремянки, когда заметил за кулисами полицейский шлем. От ужаса он чуть не упал с лестницы. Все, его выследили! Мистер Окройд мог бы спуститься, но остался на месте в надежде, что его не заметят. Однако в следующий миг он уже смотрел в лицо полицейскому, который задрал голову и глазел на него.

— Закончили?

— Ага, — неохотно ответил мистер Окройд.

— Тогда спуститесь на минутку, — сказал полицейский. Спускаясь, мистер Окройд ждал, что его вот-вот схватят за шкирку. Это было ужасно.

— Мне велели обратиться к вам, — виновато проговорил полицейский. — Хочу тут осмотреться, понимаете ли. Управа у нас строгая, велели проверить пожарную безопасность и все такое. Я буквально на минутку, только задам пару вопросов. — Он вытащил блокнот и напустил на себя очень серьезный и важный вид.

Мистер Окройд смог продохнуть.

— Чем смогу, помогу, дружище! — сердечно выпалил он, словно готов был собственными руками потушить любой пожар.

Хуже всего было то, что опасность могла подстерегать мистера Окройда когда и где угодно. Самые безобидные вопросы звучали теперь недобро и зловеще. Субботним утром его квартирная хозяйка, миссис Мейсон, чей муж служил швейцаром в агентстве «Лонг и Пассбери», пригласила его на вечернее чаепитие.

— Сегодня у Милли день рожденья, — объявила она. — Мы решили немного попировать и хотим позвать вас, если можно. Молодой человек Милли тоже придет в гости — славный юноша, душа компании. За стол сядем в шесть, когда он воротится с работы.

Мистер Окройд обожал праздничные чаепития. Он не только пообещал прийти, но и попросил у коллег два бесплатных билета на концерт — для Милли и ее друга, которого ни разу не видел, — в качестве подарка. В половине шестого мистер Окройд уже сидел в гостиной и с деланным интересом слушал нудные разглагольствования мистера Мейсона, очень медлительного и серьезного человека, не слишком любившего свою работу. Мистер Мейсон счел уместным обсудить с жильцом свои религиозные взгляды.

— Я люблю царемонии, мистер Окройд, — твердил он. — А без царемоний — что за вера?

Тут в комнату пестрым и душистым ураганом влетела Милли — крупная пышущая здоровьем девица, которая неплохо зарабатывала на перчаточной фабрике, ни во что не ставила родного отца и тут же заявила, что ей «обрыдли эти дурацкие царемонии». Мистер Окройд пожелал ей долгих лет жизни и вручил билеты, за что его крепко расцеловали. Он пользовался благосклонностью Милли: она воображала, будто общается с «театралом», и с большой выгодой для себя распустила среди фабричных работниц несколько слухов, почерпнутых у мистера Окройда. Потом в гостиную вломилась миссис Мейсон — багровая, сияющая и неузнаваемая в своем лучшем платье. Она объявила, что чай готов и будет подан по первому их слову.

— Том еще не пришел, — сказала Милли. — Давайте подождем. Уж я ему скажу пару ласковых, когда придет.

— Лучше попридержи язык, мисс, — ответила ее матушка, выражая таким образом свое восхищение дочкиной дерзостью.

— Уж Том ее приструнит, — важно отметил мистер Мейсон. — Если нет, я очень удивлюсь. Он парень крепкий.

Парень действительно оказался крепкий: футов шесть ростом, спина прямая, плечи широченные. У него было красное лицо, маленькие усики, подмаргивающий глаз и необъятная челюсть. В новом сером костюме он выглядел одновременно дюжим и подтянутым — мистеру Окройду всегда были по душе такие юноши, но этот почему-то не понравился с первого взгляда. Было что-то неприятное в его тяжелой властной поступи.

— У тебя такой вид, будто ты нас за решетку хочешь упечь! — воскликнула Милли, взглядом умоляя всех восхититься ее женихом.

— А ты веди себя хорошо, — буркнул Том с нарочитой грубостью. Они с Милли захохотали, следом рассмеялись и родители. Мистер Окройд не смеялся: он кое-как выдавил улыбку и тревожно заерзал на стуле. Том много слышал о нем и о «Добрых друзьях» и был очень рад знакомству с таким человеком. Мистер Окройд сказал, что это взаимно, и с трудом напустил на себя довольный вид, хотя ему чуть не раздавили руку. Наконец все пошли пить чай.

При виде угощений мистер Окройд повеселел: на столе была вареная ветчина, копченый лосось с уксусом и даже сладкий пирог — таким сытным чаепитием не побрезговали бы и в Браддерсфорде. Мистер Окройд вспомнил старые добрые времена и родной дом. Однако не успели они сесть за стол, как мистер Мейсон все испортил.

— Ну как, Том, — спросил он будущего зятя, — арестовали кого-нибудь? Том работает в полиции, — пояснил он мистеру Окройду.

Тот кивнул и почувствовал, как стремительно бледнеет, краснеет и зеленеет. Вот ведь угодил в переплет — придется распивать чаи под носом у полицейского! «Сиди-ка ты лучше тихо и не вякай», — отчаянно сказал он себе. Первое время ему это удавалось, пока Том и Милли увлеченно острили и подкалывали друг друга, но вскоре Том вспомнил о госте и, боясь прослыть невежей, стал задавать ему вопросы:

— Так откуда вы родом, говорите?

— Из Лидса, — ответил мистер Окройд.

— Погодите, так вы ж вчера сказали, что из Браддерсфорда!

— А это все одно, — нашелся мистер Окройд. — Сразу и не поймешь, где кончается один и начинается другой. — Он прекрасно понимал, что утверждение это весьма далеко от истины, однако для жителей других городов оно вполне годилось. На самом деле даже те, кто бывал в Западном Райдинге, порой склонялись к этому мнению и видели один бесконечный город там, где местные различали дюжину совершенно разных и воюющих между собой сообществ.

— Люди из ваших краев нечасто у нас бывают, — задумчиво сказал Том. — Забавно, но как раз недавно здесь объявился один малый из ваших мест, мне сержант рассказывал, — точная копия одного букмекеришки. Джимми Пирсон его звали.

— А, слыхал про такого, слыхал, — с невероятной важностью проговорил мистер Мейсон.

— Сержант наш пошел за этим малым, чтоб потолковать, и выяснил, что это совсем другой человек…

— В полиции это называется «ошибочное опознание», верно? — с еще большей важностью произнес мистер Мейсон. — Ага, так и думал. «Ошибочное опознание» называется, ма.

— Надо же! — воскликнула миссис Мейсон. — Давай я налью тебе еще чаю, Том. Передай мистеру Окройду грушевый компот, па.

— Этот малый тоже приехал из Йоркшира, прямо как вы, — сказал Том, считая своим долгом закончить историю. — И имя похожее. Сержант говорил, да я запамятовал… На «Ог» начинается.

— Небось Огден, — самодовольно заявил мистер Мейсон. — Известное имя. Я на своем веку минимум двух Огденов встречал.

— Нет, не Огден, — возразил Том и поглядел на мистера Окройда. — Длиннее, чем Огден, настоящая йоркширская фамилия. Я подумал, может, вы даже знакомы? Нашему сержанту показалось подозрительным, как этот малый от него увиливал, но ему что угодно кажется подозрительным. Недаром он сержантом сделался.

— Не люблю людей с подозрительным характером! — воскликнула Милли. — Никогда не будь подозрительным, Том, что бы ты ни делал.

Мистеру Окройду ее замечание показалось весьма дельным. Сам он все это время пытался выглядеть умиротворенным и заинтересованным исключительно грушами, заварным кремом, ржаным хлебом и маслом. Но его никак не хотели оставить в покое.

— Вот я и подумал, может, вы знакомы с этим Ог-как-бишь-его? — спросил его Том.

Мистер Окройд покачал головой:

— Ни про каких йоркширцев я тут не слыхал, но их в Уинстеде может быть сколько угодно.

Мистер Мейсон все это время размышлял и наконец изрек:

— У Тома никогда не будет подозрительного характера. Он у нас слишком добродушный и покладистый, и до добра его это не доведет.

— Вот еще! — воскликнула Милли. — Доведет, правда же, Том?

— У меня голова на плечах, и глаза имеются. — Том обвел взглядом комнату и многозначительно вперил его в мистера Окройда, который так разволновался, что половинка груши, которую он резал, вдруг выпрыгнула с тарелки и приземлилась на блюдо с лимонными ватрушками.

— Эх, что творю! — воскликнул мистер Окройд.

— Надо вас за это арестовать, — в шутку сказал мистер Мейсон. — Вот тебе и работа нашлась, Том. Преступник искалечил грушей ватрушки.

Все рассмеялись, а мистер Мейсон сразу приободрился и взял на себя разговор.

— А теперь шутки в сторону, — начал он, словно бы пресекая всевозможные шалости и несерьезные разговоры, ведущиеся в гостиной. — Не упоминая имен и не желая никого обидеть, я все же скажу, что пора бы в нашем городе завести еще несколько дел. Да и не только в нашем, по всей стране! Я знаю, о чем говорю…

— Ничего ты не знаешь, па, — перебила его дочь. — Помолчи.

— И поаккуратней с локтями, — добавила жена. — Дайте-ка сюда крем, не то он быстро с ним разделается.

— По улицам наших городов ходят люди, — продолжал мистер Мейсон, — которым самое место в тюрьме. Их сотни. Сами того не зная, мы, в некотором роде, сталкиваемся с ними каждый день. Верно я говорю, мистер Окройд? Уж вы-то должны понимать.

— Эт еще почему? — испуганно спросил мистер Окройд.

— Не обращайте на него внимания, — сказала хозяйка, — и угощайтесь, пожалуйста. Вы ничего не съели.

— Я, в некотором роде, никого не хотел обидеть, — напыщенно изрек мистер Мейсон. — Я только имел в виду, что вы повидали мир, ездите по всей стране и не хуже меня разбираетесь в подобных вещах. Преступники нынче свободно разгуливают по улицам, совсем как мы с вами. Была б моя воля…

— Дай тебе волю, — закричала Милли, — и тут такой кавардак начнется, мало не покажется! Как ты смеешь оскорблять полицию? Скажи ему, Том!

— Верно, дайте слово Тому, — вставила ее матушка. — А мистеру Окройду дайте кусок торта. Он ничего не ест.

— Ну, я не утверждаю, будто мы творим чудеса, — сказал Том тоном человека, который при большом желании мог бы и сотворить парочку. — Мы не творим, и ждать чудес от нас не следует. Но нам известно больше, чем думают многие. Иголку в стоге сена мы, конечно, не найдем. И ошибки для нас — непозволительная роскошь.

— Разумеется, Том, — сказала миссис Мейсон после долгих раздумий на эту тему. — Дай сюда папину чашку, Милли.

— Я свое сказал, — проговорил мистер Мейсон. — Теперь можно и послушать.

— Тогда слушайте, — продолжал Том. — Вот, допустим, вы находитесь в розыске, мистер Мейсон…

— Меня не бери, Том. Слишком просто. Каждая собака знает, где меня искать. Я уже двадцать лет торчу в «Лонге и Пассбери». Пустая это затея, возьми лучше мистера Окройда. Он всегда в пути. Про него ничего не известно.

— Как это? Очень даж известно! — вспылил мистер Окройд. Чего этот малый к нему прицепился? И почему нельзя поговорить о чем-нибудь другом? Заладили со своей полицией!

— Так и быть, — кивнул Том, — возьмем мистера Окройда. Он в розыске. Представили? — Он очень сурово посмотрел на несчастного мистера Окройда и ткнул в него пальцем: — Вы в розыске. И вам от нас не уйти.

Вся семья Мейсонов весело захохотала.

Мистер Окройд не выдержал. Может, ему и полезно было узнать о том, как полиция разыскивает преступников, но он больше не мог это выносить.

— Минутку! — воскликнул он, поднимаясь. — А который час?

— Только без десяти семь, — ответила миссис Мейсон. — У вас предостаточно времени, мистер Окройд. Утром вы сказали, что посидите с нами до четверти восьмого.

— А, ну так я еще не знал, — пробормотал он. — На меня сегодня столько дел свалилось! Пойду я, мистер Мейсон. — Он ушел умываться, а остальные встали из-за стола и разбрелись по гостиной.

Не успел мистер Окройд открыть входную дверь, как на его плечо опустилась чья-то тяжеленная рука. Он охнул, подскочил и обернулся. За его спиной стоял Том — полицейский до кончиков ногтей.

— Смотрите в оба, мистер Окройд! — весело сказал он. — Вы нас сегодня услышите: мы будем хлопать громче всех. Еще раз спасибо за билеты.

— Ну ты меня напугал! — воскликнул мистер Окройд и поспешил прочь из дома. Он вознамерился сделать все возможное, чтобы Том не увидел его ни сегодня, ни впредь. Мистер Окройд ужасно себя чувствовал: внутри неприятно ворочались груши, лосось, торт и все потрясения минувшего дня.

— Сегодня опять полный зал, — сказал Джимми Нанн. — Уинстед — славный городишко. Прямо жаль уезжать.

— А мне ни капли не жаль, — ответил мистер Окройд. — Никудышное место.

— Разве? И что же тут не так? — удивился Джимми.

— Все! — с горечью воскликнул мистер Окройд и ушел работать.

IV

Мистер Окройд понял, что больше так продолжаться не может: тайна тяготила его сердце. «Надо кому-нибудь выговориться, — признался он себе, — не то свихнусь». Коллеги уже начинали спрашивать, что с ним происходит. Джимми Нанн высказал мнение, что у мистера Окройда начинается гастрит и «скоро он узнает, что это такое». Сюзи предположила, что он тоскует по дому, мечтает еще раз взглянуть на Браддерсфорд. Джо только покачал головой. Дело было плохо: мистер Окройд не находил себе места от стыда, но боялся кому-нибудь открыться, и с каждым днем ему становилось все хуже и хуже.

Они приехали в Хагсби и давали концерты в «Курзале» — продуваемой насквозь развалине, где прежде помещался небольшой зал для катания на роликах. Публика собиралась неплохая, хоть чересчур норовистая и шумливая на задних рядах. Сам город, по общему мнению, был ужасен: темная и грязная дыра, полная брошенных мясных лавок и сомнительных типов без воротничков, которые толпились на улицах в ожидании последних вестей с ипподромов. Неуютные комнаты пропахли давно съеденной и забытой капустой, старая мебель с конским волосом немилосердно кололась, и заняться весь день было решительно нечем. Все сидели дома, иногда вяло прогуливались по городу, чинили что-нибудь или искали веселой компании за бутылкой «Гиннесса». Единственной их отрадой были концерты.

В Хаксби мистеру Окройду выпало куда меньше потрясений, чем в Уинстеде, но эта неопределенность давила на него еще больше. Было в ней что-то зловещее и выжидательное. Вдобавок квартирная хозяйка — старуха с длинным желтым лицом — оказалась чрезвычайно неприветливой и будто бы не спускала с него глаз. Когда Хаксби тонул в темноте зала, а на сцене вспыхивали огни и Иниго ударял по клавишам, никто не радовался этому больше, чем мистер Окройд, но даже в театре он был не в духе.

Правда, в четверг он стал другим человеком. Первым это заметил Иниго.

— Слава Богу, осталось вынести только три вечера в этой дыре! — заявил юноша, когда они стояли за кулисами перед началом выступления. — По дороге сюда я прохожу мимо пятнадцати мясных лавок, и во всех витринах болтается одинокая засохшая баранья нога. Я смотреть не могу на эти ноги, честное слово! У меня от них колики, особенно когда я сознаю, что хозяйка кормит меня их старшим братом. Ужас! Ну и город!

— Не, — возразил мистер Окройд, — местечко как местечко. Ясно дело, отдыхать я сюда не приеду, но встречались мне и похуже города. — В его голосе появились новые звенящие нотки.

— Ну дела! — воскликнул Иниго, уставившись на мистера Окройда. — Что это с вами случилось, мастер Окройд? С чего вы вдруг засияли, как солнышко? Тут какая-то загадка…

Мистер Окройд смутился.

— Да нет, ничего не случилось… ничего особенного.

— Нет, так не пойдет! — не унимался Иниго. — Вы ведете тайную жизнь, правда? Должно быть, в глубине вашего сада таятся феи, как нередко замечает миссис Джо в тональности ми-бемоль. Что произошло?

— Да ничего! Так, встретился вчера с одним малым из Браддерсфорда…

— А, вон как! Слыхал, Джо? Мастер Окройд опять в строю, потому что вчера встретил на этой гиблой тропе земляка! Сообщи всем радостную весть, пусть пляшут и поют!

И радостная весть действительно обошла труппу, в результате чего мистера Окройда подкалывали и дразнили весь оставшийся вечер. В самом деле, твердили они, наш работяжка соскучился по дому!

Мистер Окройд не обижался: для каждого у него была припасена приветливая ухмылка. Он вновь радовался жизни, ничто его не преследовало и не тревожило. А все благодаря вчерашней случайной встрече.

После обеда (скверного) он отправился на прогулку по главным улицам города, дымя трубкой и раздумывая, не пропустить ли ему кружечку эля перед закрытием пабов. Возле «Белого оленя», самого большого городского паба, он заметил маленькую машинку, которая показалась ему смутно знакомой даже издалека. Он подошел ближе, увидел, что вместо заднего сиденья у нее большой деревянный ящик, и уверился окончательно: машина была та самая, над которой он однажды протрудился целый день. Этот ящик (для перевозки образцов) он соорудил собственными руками. Да и номера на машине были браддерсфордские. Автомобиль принадлежал мистеру Эшворту, одному из хигденских коммивояжеров. Сам он, должно быть, сейчас в «Белом олене» — зарекомендовывает себя в качестве хорошего клиента.

(Здесь стоит отметить, что встреча мистера Окройда с мистером Эшвортом была лишена малейшего намека на случайность. Кто подумал иначе, тот просто живет в неведении и ничего не знает о торговых обычаях Западного Райдинга. Каждую неделю коммивояжеры, браддерсфордцы с широкими плечами и еще более широкими гласными, покидают родную землю и объезжают каждый город этого острова, пересекают моря и попадают в Гетеборг, Амстердам, Антверпен, Лилль или Милан, оплывают весь свет и сходят на берег в Сиднее или Буэнос-Айресе. Фабрика Хигдена — одна из крупнейших в Браддерсфорде, и вы в любую минуту можете встретить ее сотрудника в своем городе.)

Тут мистера Окройда осенило: он расскажет свою историю мистеру Эшворту, с которым они всегда были на дружеской ноге — тем более котелок у малого явно варит. Мистер Окройд вошел в паб. Мистера Эшворта ни за стойкой, ни в зале для курящих не оказалось. Стало быть, устроился наверху — верно, он ведь никогда не был завсегдатаем пабов. Пока мистер Окройд предавался этим рассуждениям, к нему подошел швейцар и осведомился, что ему нужно, после чего сообщил, что какой-то джентльмен еще обедает в столовой наверху. То был, несомненно, мистер Эшворт. Мистер Окройд обнаружил его в самом углу пустого зала: он ел сыр с печеньем и праздно листал газету.

Мистер Эшворт, дородный джентльмен с бескрайними просторами красных щек, тройным подбородком и выпученными голубыми глазами, взглянул на приближающегося мистера Окройда и удивленно уставился на него.

— Хм, я ведь вас знаю, верно? — воскликнул он.

— Верно, мистер Эшворт, — ответил мистер Окройд, подходя к столу. — Как ваши дела?

— Надо же, это Окройд! Откуда вы тут взялись? Я слышал, Хигден вас уволил? Какая досада, славные были времена, когда вы там работали! Ну-ка, присаживайтесь.

Мистер Окройд сперва объяснил, как очутился в Хаксби, а в заключение выдавил:

— Я бы хотел вам кой-чего рассказать, мистер Эшворт, если не возражаете. Измаялся я — мочи нет!

Мистер Эшворт, которому явно было скучно одному, ничуть не возражал.

— Но не тут же мы будем беседовать, земляк! — сказал он. — Давайте спустимся вниз и пропустим по одной. Там и разговаривать будет поуютней.

Они спустились на первый этаж, заказали двойное виски, пинту пива, и мистер Окройд стал рассказывать бывшему сослуживцу про свои приключения — начиная со случая перед отъездом из Браддерсфорда и кончая недавним письмом Леонарда.

— Видите, как получается, мистер Эшворт, — посетовал он. — Я ничего не сделал, — разве только карточку порвал, — но по всему выходит, что защититься мне нечем.

— Как же вас разыскали в Браддерсфорде? — удивился коммивояжер.

— Все через этого треклятого Джорджа! — ответил мистер Окройд. — Только так они и могли меня выследить. Этот полицейский, мистер Эшворт, который велел мне не ходить за Джорджем, он ведь хорошенько меня разглядел, да и улицу свою я назвал — Огден-стрит. Ну вот, Джордж им сказал, что его ограбили, а полицейский меня вспомнил и небось навел справки: а я к тому времени вдруг пропал. Ясно дело, это их насторожило.

Мистер Эшворт поглядел на его осунувшееся лицо и вдруг громко, от души расхохотался:

— Будь я проклят, мистер Окройд! Это был Джордж Джобли, не так ли?

— Да, так его звали. Вы знакомы?

— Знакомы! — Мистер Эшворт принялся цокать языком и цокал минуты две. — Я бы сейчас жил куда лучше, не будь мы знакомы. Он с меня немало фунтов содрал — за лошадок, которые и бегать-то не умели. Но я вспомнил вашу историю. Джорджа Джобли уличили в обмане. Никаких ста двадцати фунтов он не терял, сам же потом признался. Конечно, в газетах об этом ни слова не писали.

— То есть, — вопросил мистер Окройд, — полиция закрыла дело?

— Похоже на то. Дело, ха! Такое дело яйца выеденного не стоит. Если вы вообразили, что находитесь в розыске, то советую вам немедля это прекратить. Не знаю, что вам написал сын, но все это чепуха. Он начитался бульварных романов.

— Точно говорите, мистер Эшворт?

— Абсолютно. Можете хоть завтра пройтись туда-сюда по Вулгейту — я готов платить вам по пять шиллингов за всякий раз, когда полицейский взглянет на вас дважды. Не-е, — с сильнейшим акцентом проговорил он, — у них и поважней дела найдутся, земляк!

— Ах ты, надо ж! Знали бы вы, какой груз сняли с моей шеи! — с жаром воскликнул мистер Окройд. — Я ведь едва не бросил лучшую работу за всю жисть! Как будто заново родился, ей-богу! — Он потер руки, допил пиво и закурил. Увидев, что его собеседник допил виски, он предложил ему угощение:

— Ну-ка, выпейте со мной еще, мистер Эшворт. Уж как вы мне подмогли, как выручили!

Пять минут спустя, изрядно пригубив вторую пинту, мистер Окройд радостно заметил:

— Эх, мистер Эшворт, когда я мастерил вам ящик для машины, то и знать не знал, что сам скоро буду разъезжать по стране, прям как вы. А теперь мы оба странники! — Он смачно затянулся трубочкой и добавил: — Слушайте, чуть не забыл! Я хотел у вас спросить… — Он глотнул пива и раздумчиво глянул на своего собеседника поверх пивной кружки. — Как там новый центральный нападающий у «Юнайтов»?

Так мистер Окройд вновь стал самим собой.