Онлайн чтение книги Горький вкус времени
15

Вазаро!

По обе стороны дорожки росли лимонные деревья. Вымощенная камнем и пробковым деревом, она, закругляясь, вела к большой двухэтажной каменной усадьбе. Катрин мельком увидела конюшню и помещения для экипажей, а в нескольких сотнях метров дальше – ряд длинных каменных строений. Впервые с тех пор, как они покинули Париж, Катрин ощутила, как под покровом тупого оцепенения на протяжении всего пути до Вазаро в ней слабо шевельнулся интерес.

Катрин выглянула в окно экипажа и задохнулась от красоты, открывшейся ее глазам. Во всю ширь до горизонта раскинулись поля, полого спускавшиеся к дому. А на них буйствовали цветы. Кустарники загадочной душистой синей лаванды, золотого и белого дурманящего жасмина, кремовые нежнейшие туберозы и яркие ало-оранжевые герани, мягко покачивавшиеся на ветру, а вдали радовало сердце и возвышало душу Катрин буквально море цветов на других полях.

Филипп давал пояснения хозяйке Вазаро. Кивнув на роскошные алые шапки герани, мимо которых они проезжали, он заметил:

– Герань уже пора убирать. Это редкие цветы. Вазаро – единственное место во Франции, где их выращивают. Отец Жан-Марка вывез их из Алжира, желая порадовать вашу матушку.

Катрин бросила на Филиппа взгляд из-под ресниц и тут же отвела глаза.

– Посмотрите на меня, – спокойно произнес Филипп. – Так не может больше продолжаться, Катрин. Мы слишком долго были друзьями, чтобы вы питали ко мне такую неприязнь.

– Я… не питаю к вам неприязни. – Катрин медленно перевела взгляд и встретилась глазами с Филиппом. Золотисто-бронзовый, он был также прекрасен, как поля цветов за окном. Так прекрасен! Щеки Катрин опалил румянец. – Я ничего этого не помню, – прошептала Катрин. – Можно было бы подумать, что я никогда не забуду такое красивое место, как Вазаро, правда? Эти поля цветов…

– Катрин, вы избегали разговаривать со мной в течение всего путешествия. Позвольте мне молить вас о прощении. Я знаю: то, что я сделал, непростительно.

– Прошу вас, я не хочу говорить об этом.

– Хорошо, но разрешите мне помочь… показать вам Вазаро? Оно теперь ваше, но я тоже люблю его.

Вся эта красота принадлежит ей. Ее мать была владелицей Вазаро, а до нее – мать ее матери. Они сохраняли его славу, ухаживали за этими полями, всю жизнь провели в трудах на благо его процветания. А теперь ей предстояло занять свое место, лелея цветы Вазаро.

– Катрин!

Девушка рассеянно посмотрела на Филиппа.

– Если пора убирать урожай, почему на полях нет сборщиков?

На лице Филиппа появилась улыбка.

– Они уже ушли к себе в деревню. Это за тем холмом. – Он жестом указал в сторону пологого холма к западу от усадьбы. – Сейчас близится вечер, а цветы всегда лучше собирать рано утром, когда аромат наиболее сильный. Обычно начинают сбор на рассвете и заканчивают после полудня.

– О! – Катрин снова посмотрела на поля. – Все в цвету. А в Париже цветы скоро отцветут.

– Здесь такой климат, что цветы – круглый год, каждый в свое время.

– И мы их все выращиваем?

– Почти. В Вазаро самая плодородная почва на побережье, и она тянется на много лье.

– Понимаю. – Катрин глубоко вдохнула воздух. Запах свежевспаханной земли и пьянящий аромат герани и лаванды окутали ее дурманящим облаком. – Может ли этот запах быть еще сильнее, чем сейчас?

– На рассвете.

– Правда? – Катрин снова выглянула из экипажа, и в ней пробудилось волнение. Ее земля. Вазаро. Экипаж остановился у дома.

– Это Манон, Катрин. – Филипп отдал свою шляпу и перчатки пухлой улыбающейся женщине, встретившей их в вестибюле, выложенном мраморными плитками. – У нас есть также еще три служанки и два повара, а кроме того, конюшие, но Манон заправляет здесь всем с тех пор, как я впервые прибыл в Вазаро.

Манон негромко пробормотала приветствие и присела перед Катрин.

– Она проводит вас в вашу комнату. – Филипп поднес руку Катрин к губам. – До ужина.

Катрин кивнула и последовала за служанкой вверх по лестнице и по коридору. Она совсем не помнила дома, но ее уже охватывала безмятежность – она возвращалась к себе.

Манон открыла дверь и вошла первой в комнату Катрин. Уже с порога девушка оказалась в сказке, пронизанной солнечным светом, что лился из створчатых окон. Обюссонский ковер на блестящем дубовом паркете был заткан нежными цветами слоновой кости на зеленом фоне, а картины на стенах и полог на кровати были кремовыми с лимонно-желтой каймой. Желтые подушки украшали как скамью у окна, так и кресло у элегантного стола из розового дерева.

– Я распакую ваши вещи, как только их принесут наверх, мадемуазель. – Манон открыла створчатые окна. Снова запах. В комнату вплыл дурманящий аромат.

– Месье Филипп всегда переодевается к обеду, независимо от того, есть в доме гости или нет, – сказала Манон. – Послать к вам Беттину, чтобы помогла вам принять ванну и причесала волосы?

– Да, пожалуйста. – Катрин медленно подошла к окну. Мягко веял ветерок, играя ее локонами, выбившимися из русой косы, короной уложенной вокруг головы. Перед девушкой расстилались цветочные поля, рощи лаймовых и лимонных деревьев, у подножия дальнего холма раскинулся виноградник, а вдали поднимались крутые, зазубренные горы.

– Запах слишком сильный? – с тревогой спросила Манон. – Мы, живущие здесь, едва замечаем его, но приезжие жалуются на боль в голове. Я могу закрыть окно.

– Не надо. – Катрин не могла оторвать глаз от полей цветов, простиравшихся, казалось, в вечность. Девушка снова остро ощутила, что она у себя дома.

– Я ведь не приезжая. Мне… нравится запах.

* * *

– Нет!

Катрин рывком села в темноте.

Она дрожала и обливалась потом. Склеп. Нет лиц.

Она была одна.

Боже милостивый, где же Жюльетта? Она оставила ее наедине с ее страхом, кошмарами, разрывавшими ей сердце так, что, казалось, она вот-вот задохнется.

Катрин обхватила себя руками, тяжело дыша и стараясь не слышать звуков склепа. Гортанный смех мужчин, звук рвущейся ткани, ее собственные стоны.

Колокольный звон.

Нет, тут что-то было не так. В склепе звона не было. А здесь нежный серебристый звон доносился из раскрытого окна.

Катрин медленно спустила ноги на пол, встала и прошла к окну.

Группы мужчин, женщин и детей тянулись вдоль дороги, двигаясь с той стороны, где, как показал Филипп, находилась деревня сборщиков цветов.

Над далеким полем блеснул первый алый луч рассвета. Он факелом зажег оранжево-красные цветы, и Катрин настежь распахнула створчатое окно. Она с любопытством смотрела на людей, идущих по дороге. На мужчинах и женщинах была грубая одежда и деревянные башмаки, волосы женщин были заплетены или покрыты шалями и шарфами.

Дети всех возрастов, сонно пошатываясь, шли вслед за взрослыми, самые маленькие цеплялись за юбки матерей или матери несли их на руках.

Сборщики следовали за тележкой, которую тащили две тощие лошади, и, когда животные встряхивали головами, Катрин снова слышала звон серебряных колокольчиков, прикрепленных к их сбруе. Возница остановился перед полем герани, следовавшие за ним люди сняли с тележки большие плетеные корзины и разбрелись по полю. Катрин слышала доносившиеся в чистом утреннем воздухе смех и разговоры, аромат цветов манил к себе.

Катрин стала одеваться.

Спустя короткое время она стояла на небольшом холме, выходящем на поле герани. От аромата кружилась голова. Девушка следила, как сборщики срывали покрытые росой цветы и складывали их в корзины. Малыши топали между рядами кустов или лежали в собственных корзинах, а детишки постарше тоже срывали ярко-красные душистые шапки с такой же поразительной скоростью, что и их родители.

Все дети, кроме одного. Маленький мальчик остановился и смотрел на Катрин так же пристально, как она – на поле. Он был не старше девяти-десяти лет, у него были спутанные кудрявые черные волосы и черные брови вразлет, одет он был в грубую синюю рубашку и грязные штаны.

Катрин отвела от ребенка глаза, плотнее закуталась в шаль и села на росистую траву на холме. Скоро ее полностью поглотил ритм работы сборщиков. Они срывали цветы, а потом бросали их в плетеные корзины, срывали и бросали. Завораживал странный ритм в их движениях, словно они двигались под стук барабанов, слышный только им одним. Катрин невольно напрягала слух, чтобы тоже услышать…

– Привет. Я Мишель. А ты кто?

Девушка повернула голову и увидела кудрявого мальчугана, наблюдавшего за ней с поля. Его лицо было слишком худым, с острым подбородком, маленьким ртом. Кожа мальчика потемнела от загара и приобрела цвет песчаника, а глаза были такого чистого голубого цвета, какой ей вряд ли когда-либо доводилось видеть. Он смотрел на Катрин с какой-то странной, недетской серьезностью.

– Меня зовут Катрин.

– Ты здесь новенькая. – Лицо мальчика осветила удивительно нежная улыбка. – Хочешь сегодня собирать со мной?

– Я здесь, чтобы смотреть.

– Ты должна пойти на поле. Тебе это поможет. Ритм сегодня очень хороший.

Катрин вскинула глаза на мальчика. Ритм? Он словно прочел ее мысли.

– Что ты имеешь в виду?

Мальчик опустился рядом с Катрин на колени и зарылся пальцами в землю.

– Вот, положи сюда руку.

Катрин опустила ладонь на землю.

– Чувствуешь? Земля поет, дрожит, отдает свою душу.

– Душу?

– Знаешь, у цветов и у всего есть душа.

– Нет, я не думала. Это тебе священник сказал?

Мальчик покачал головой.

– Я сам знаю. Ты чувствуешь?

Катрин ощутила движение под ладонью, но оно наверняка шло от ветерка, колебавшего траву.

– По-моему, нет.

Мальчик разочарованно нахмурился.

– Я думал, ты из тех, кто почувствует это сразу.

Катрин улыбнулась ему ласково: ей понравился этот серьезный не по годам человечек.

– Беги отсюда, Мишель!

Катрин обернулась и увидела Филиппа, соскочившего с гнедой лошади в нескольких метрах от них. Кузен был в поношенных коричневых сапогах до колен, темных брюках и полотняной рубашке, расстегнутой у ворота и открывавшей его загорелую шею, – она никогда не видела его так бедно одетым, Мишель согласно кивнул.

– Ты должна сейчас пойти со мной. Мы можем собирать вместе, – позвал он девушку.

Филипп снисходительно улыбнулся мальчику.

– Это хозяйка Вазаро, Мишель. Она не будет собирать цветы.

Мишель посмотрел на Катрин.

– Ты уверена? По-моему, тебе это понравится.

– Возвращайся на поле. Она не пойдет.

Мальчик улыбнулся и побежал вниз по холму к сборщикам цветов.

– Я забеспокоился, когда Манон сказала, что вы так рано ушли из дома, – произнес Филипп. – Вам следовало сказать мне, что вы хотите утром пойти на поле.

– Я сама этого не знала. Утром из окна увидела сборщиков, идущих по дороге… – Катрин не сводила глаз с Мишеля, собиравшего цветы с проворством, поразившим девушку. – Он сын одной из этих женщин?

– Мишель? – Филипп покачал головой. – Он ничей. Его полумертвого нашел смотритель одного из розовых полей, когда Мишелю было всего день-два от роду. По-видимому, его мать была цветочницей, родила его на поле и бросила там.

– Но как она могла так поступить? – спросила потрясенная Катрин. – Младенца…

– Новорожденные не всегда бывают желанными. У женщины, судя по всему, не было мужа. – Филипп обернулся и бросил взгляд на поле. – Мы думаем, что мать была цветочницей из Италии. Жила здесь как раз в это время одна женщина на сносях, она исчезла примерно в то же время, когда нашли ребенка.

– И она так и не вернулась?

Филипп покачал головой.

– Нет.

– Бедный мальчик. – Глаза Катрин снова устремились к Мишелю. – Но он кажется счастливым.

– А почему бы ему не быть таким? У него есть все, что ему нужно. Каждый сезон он выбирает, в какой семье ему жить, а я даю сборщикам дополнительное пособие на его стол и квартиру.

– Вы очень добры.

– В управление Вазаро входит и обеспечение его людьми. Это обходится поместью недорого, а Мишель работает так же усердно, как и другие работники.

– Его разве не следует обучать?

– Я посылал его к священнику выучить буквы, но после нескольких уроков он отказался ходить. Да и вообще ему лучше на поле. Он немного простоват.

Катрин удивилась:

– Мне показалось, что с ним все в порядке.

Филипп пожал плечами.

– Он не такой, как другие дети. Возможно, ему как-то повредило то, что он два дня пролежал на открытом воздухе. Вы сами увидите, когда получше его узнаете. Он и мыслит не так, как другие.

– Труд в поле кажется мне тяжелым для ребенка.

– Все дети работают. Кроме того, Мишель любит это. Иногда я разрешаю ему составлять помаду и эссенции. Когда-нибудь он сможет принести нам реальную пользу. По-моему, у него есть «нос».

– Конечно, есть.

Филипп коротко рассмеялся.

– Я имею в виду нюх на запахи. Очень немногие люди могут распознавать конкретные ингредиенты в духах и то, как смешивать их, чтобы создавать новые ароматы. Для этого необходимо особое чутье на тончайшие запахи. К несчастью, у меня этого нет. Благодарение богу, человеку благородного происхождения это не нужно.

– Но у мальчика есть этот дар?

– Огюстэн считает, что у Мишеля есть «нос». Огюстэн – наш старший парфюмер здесь, в Вазаро.

– Мы изготавливаем духи так же, как и выращиваем цветы?

– Недавно мы стали создавать свои ароматы. С какой стати парижским парфюмерам отхватывать себе самый жирный кусок?

Катрин посмотрела на Филиппа. Его лицо дышало таким вдохновением, какого ей никогда не приходилось видеть прежде.

– Вы оказались очень предприимчивы.

– Я люблю Вазаро, – просто ответил Филипп. – И хочу, чтобы поместье процветало и дальше. – Он вскочил на лошадь. – Я хочу проверить сборщиков на южном поле. Но сначала могу я сопроводить вас в усадьбу? Вам следует позавтракать.

– Я хочу остаться здесь и еще немного понаблюдать.

– Вы уверены, что… – Он замолчал, не сводя глаз с ее увлеченного лица. – Ну хорошо, я заеду и заберу вас после окончания утренних работ. – Он рысью спустился по холму к дороге.

Катрин едва заметила его отъезд. Некоторые корзины были уже полны, и мужчины относили их к ожидавшей тележке и сбрасывали в большие клети, стоявшие на ее дне.

Вскоре сборщики вернулись, и ритм возобновился.

– Катрин!

Ее звал Мишель, он махал ей с поля. Загорелое лицо мальчика светилось смехом, глаза его щурились от солнечного света. Катрин подняла руку и помахала в ответ.

Он звал ее к себе. Он хотел, чтобы она спустилась на поле.

Катрин поколебалась, затем вскочила и только на середине холма сообразила, что спускается к мальчику. Она добежала до дороги, пересекла ее и стала пробираться между рядами цветов, застенчиво улыбаясь сборщикам, смотревшим на нее так же нерешительно, как и она на них. Девушка подошла к Мишелю.

– Ты хотел поговорить со мной?

Тот улыбнулся и покачал головой.

– Смотри, я покажу тебе, как это делается, и тогда ты сможешь сама. – Он наклонился и снова стал срывать цветы герани.

– Я не хочу… – Но ее тянуло собирать цветы, неожиданно поняла Катрин. Ей хотелось почувствовать ритм работы сборщиков, ощутить в руках влажные от росы нежные лепестки. Она стремилась быть частью Вазаро.

Вот почему ее потянуло из дома в поле сегодня утром.

– Завтра тебе надо надеть шляпу. Ты не такая смуглая, как другие женщины, ты скоро обгоришь. – Мишель умело и быстро срывал цветы. – На ноги лучше всего деревянные башмаки. По утрам от росы бывает очень грязно. Запомнишь?

– Конечно. – Катрин внимательно наблюдала за мальчиком, а потом принялась сама срывать цветки и бросать их в корзину. Поначалу у нее не очень получалось. Медленно и неумело. Катрин нашла это занятие одновременно и успокаивающим, и возбуждающим. Сама по себе работа была бездумным физическим трудом, но запах земли и цветов, солнце, ласково касавшееся ее кожи, бег крови по жилам и непривычные движения – от всего этого ей стало тепло на душе и дышалось легко. Она не знала, сколько времени проработала бок о бок с Мишелем, но корзина с верхом наполнялась красно-оранжевыми цветами, опрокидывалась в тележку, и вновь дно ее устилали цветы.

Мишель работал рядом в дружеском молчании, его пальцы напоминали птичьи клювики, откусывающие цветки от стеблей.

Катрин подошла к очередному растению в ряду и уже хотела сорвать цветок, как ее остановил Мишель:

– Хватит. Тебе пора уходить.

Катрин удивленно посмотрела на мальчика.

– Солнце уже высоко, и ты начинаешь уставать.

– Нет, я прекрасно себя чувствую.

– Тебе пора идти. – Улыбка озарила лицо Мишеля каким-то особым светом. – Можешь прийти завтра. Поле большое, мы сегодня его не закончим.

– Но я хочу остаться.

– Ты уже взяла от земли, кустов все, что тебе было нужно.

– Что?

– Тебе были нужны цветы, но теперь ты успокоилась. Ты не должна брать слишком много, иначе целительная сила исчезнет. Тут есть… – Мишель нахмурился, подыскивая слово. – Равновесие. – И Мишель принялся за работу. – Приходи завтра, Катрин.

С минуту девушка стояла в нерешительности. Слова мальчика казались странными, но в душе Катрин почувствовала, что он прав. Она повернулась, пошла вдоль ряда оборванных кустов и стала подниматься вверх по холму к усадьбе.

* * *

Катрин приходила на поле гераней еще три дня. На четвертый сборщики перешли на поле розовых кустов, и Катрин отправилась с ними. С каждым днем она чувствовала себя все лучше, ритм работы стал для нее более спокойным и отчетливым. На пятый день Мишель позволил Катрин остаться со сборщиками до окончания их рабочего дня. Когда они следом за сборщиками уходили с поля, Катрин переполняли гордость и удовлетворение.

– Куда ты ходишь, Мишель, когда мы заканчиваем работу в поле?

– Иногда иду к морю. Если миновать вон тот холм и еще два поля, можно увидеть море. – Мишель поднял розу, выпавшую из чьей-то корзины, поднес цветок к носу и вдохнул его аромат. – А иногда бываю у месье Огюстэна, и он разрешает мне помогать ему во время опытов с эссенциями. Сегодня я иду в сарай на вытяжку.

– Вытяжку?

– Вытягивать ароматы из цветов.

– Можно мне с тобой?

– Нет. Пока нельзя.

– Почему?

– Тебе станет грустно. Ты будешь просто собирать цветы.

– Я могу попросить месье Филиппа. Мишель остановился и бросил тревожный взгляд на девушку.

– Ты не понимаешь, как много они тебе дали. Может быть, на следующей неделе я возьму тебя с собой. Неужели ты не подождешь?

– Подожду, – согласилась Катрин, – но только до следующей недели.

Мишель улыбнулся девушке.

– Ты не такая уж слабая. Видишь, как много тебе дали цветы!

Катрин просияла.

– А завтра я хочу, чтобы ты отвел меня к морю.

Мишель кивнул и побежал вприпрыжку за сборщиками, покидавшими поле группами. Он помахал высокому, долговязому мальчику:

– Эй, Донато, подожди меня!

Девушка проводила взглядом Мишеля. У нее к мальчику сложилось двойственное отношение. Временами он казался ей маленьким, одиноким, и ей хотелось защищать его, помочь ему встать на ноги. А порой он поражал ее своей мудростью, чуткостью и предупредительностью. Он оберегал ее настроение и казался ей старшим товарищем, многое пережившим. Какой он?

– Катрин!

Филипп незаметно подъехал на лошади. Она вспыхнула и невольно поднесла руку к вспотевшему лбу. Катрин вдруг осознала, что ее платье покрыто пятнами грязи и травы, а русая коса выбилась из-под шляпы.

– Добрый день, Филипп. Завтра это поле будет закончено. Правда, розы…

– Вы не думаете, что вам уже хватит надрываться в поле? – перебил ее Филипп. – Я не хотел вмешиваться, потому что вы казались такой довольной, но вскоре вы станете здесь хозяйкой. Вы же не хотите, чтобы сборщики запомнили, как вы работали с ними бок о бок, правда?

– А почему бы и нет? – Катрин нервно вытерла грязные руки о юбку.

– Они должны уважать вас. Поверьте мне, в том, что они обращаются к вам так фамильярно, я не вижу ничего хорошего для вашего будущего положения.

– Я верю вам, но… – Катрин беспомощно посмотрела на него. – Я действительно хочу это делать, Филипп.

Филипп скорбно улыбнулся. Его классические черты снова засияли красотой.

– Что ж, тогда вы так и поступайте. Прекрасные дамы вольны в своих желаниях. – Он поклонился. – Однако, мадемуазель, не хотите ли вы вернуться в дом пообедать?

Катрин робко кивнула, украдкой любуясь им, его нежной улыбкой, солнцем, запутавшимся в его волосах, создававшим золотой ореол.

– Я… не прекрасна.

Филипп протянул руки.

– Идите сюда, прекрасная дама, я отвезу вас домой.

Катрин была грязной, потной и усталой, но, когда он взглянул на нее, она тут же почувствовала себя прекрасной, чистой и юной, как в тот день, когда они ехали в том экипаже в Версаль. Катрин сделала один шаг к Филиппу, потом другой, еще один – и оказалась рядом с гнедой лошадью. Филипп наклонился, поднял девушку и осторожно посадил перед собой. Затем подобрал поводья.

– Откиньтесь. Вы не упадете. Я вас буду держать.

Катрин сидела замерев, чувствуя себя скованно. Лошадь пустилась рысью по дороге, и Филипп мягко поддерживал ее, но Катрин вдруг охватила дрожь дурного предчувствия. Нечего бояться, подумала она. Это кузен, нежный, добрый, воплощенный рыцарь. Почему она так испугалась? Обнаженной, в постели с Франсуа Эчеле, Катрин не испытывала и доли такого напряжения.

Но Франсуа Эчеле ушел из ее жизни. Теперь ее домом был Вазаро, цветы, мальчик Мишель и Филипп, в котором было все, что должно быть в мужчине.

Медленно, осторожно Катрин откинулась на широкую грудь Филиппа и заставила себя расслабиться, а Филипп пустил лошадь галопом.

* * *

– Кто живет в том красивом домике? – спросила Катрин, указывая вниз по крутому холму направо от утеса.

Мишель бросил равнодушный взгляд на небольшой, крытый соломой домик под нависшими над ним кипарисами.

– Никто. Это просто домик цветов.

– Домик цветов?

– Да, принадлежит месье Филиппу. Он часто туда ходит. – Мишель подвел Катрин прямо к краю утеса. – Вон там море. – Он махнул рукой куда-то вдаль. – Сегодня его почти не видно. Мы придем с тобой еще, в более ясную погоду.

Катрин тут же посмотрела в том направлении, куда смотрел мальчик. Синеватая дымка, окутавшая горы и город Канны, скрадывала побережье, делая его смутным и расплывчатым. Однако от ослепительного блеска солнца на бескрайней водной поверхности захватывало дыхание – кобальтово-синий цвет Средиземного моря отливал сталью и слепил. Она заслонила глаза ладонью.

– Все равно оно прекрасно. Жюльетта была бы рада написать его таким. – В последнее время ее воспоминания о подруге окрашивала нежность. Ушла незаметно острая потребность в ее присутствии. Осталась грусть от разлуки с любимой подругой. – Мне бы хотелось, Мишель, чтобы Жюльетта приехала к нам в Вазаро. Здесь много такого прекрасного, что бы ее поразило.

– Жюльетта – твоя подруга? – Мишель подобрал ветку и перебросил ее через утес, как копье. – У меня много друзей.

– Я знаю. А у меня только одна подруга.

Мишель улыбнулся.

– У тебя есть я.

Катрин погладила его по непокорным вихрам.

– Это верно. У меня теперь двое друзей.

– И остальные сборщики были бы твоими друзьями; да только они знают, что месье Филиппу это не понравится.

– Дело не в том, что он не хочет, чтобы я с ними дружила. Он считает, что мне неприлично работать в поле.

– Он не понимает цветов.

– Он хороший человек, – возразила Катрин. – И любит Вазаро.

Мишель кивнул.

– Я же не сказал, что он нехороший. Все сборщики считают, что он добрый и справедливый. Я просто сказал, что он любит цветы, но не понимает их. – Мальчик схватил Катрин за руку. – Давай побегаем.

Катрин охватил приступ бессильного смеха, когда Мишель потащил ее по другой стороне холма к усадьбе. Где-то по пути он отпустил ее руку, но Катрин продолжала бежать, радуясь теплому дыханию солнца на лице, ветерку, трепавшему ее волосы, лимонному запаху бергамота.

Так она не бегала с той ночи в аббатстве, когда… Катрин запнулась, мышцы ее живота сжались в комок, а потом ее неожиданно отпустило. Та ужасная ночь была позади. Не могло быть ничего, более отличного от той ночи, чем этот прекрасный день в Вазаро. Кошмары никогда не коснутся Вазаро и его обитателей.

А если вдруг так случится, она с этим разберется. Сила чувств при этой мысли поразила ее саму.

– Катрин, ты отстаешь, – позвал Мишель, задорно оглядываясь.

– Ошибаешься. Я вырываюсь вперед. – И Катрин помчалась к мальчику, чувствуя себя молодой и сильной настолько, чтобы добежать до Парижа и обратно. – Я буду гнать тебя до самых полей герани!

* * *

– Я же говорил, тебе станет грустно. – Тревожный взгляд Мишеля вопросительно скользнул по потрясенному лицу Катрин, следившей за тем, как один из мужчин опрокинул корзину роз в похожую на суп жидкость в котле.

– Они умирают.

– Это вытяжка, – мягко пояснил Мишель. – Они отдают свою душу. Неужели ты не понимаешь, что так лучше? Если бы цветы погибли на полях, они бы сразу вернулись в землю, а так они живут дольше. Духи могут жить долго. Не всегда, конечно, но месье Огюстэн говорит, некоторые египетские духи продержались тысячу лет, и я сам видел кожу, пропитанную ими сорок лет назад, но у кожи до сих пор сохранился сильный запах. Цветы гибнут, но их души продолжают жить.

Нежные розовые бутоны, подрагивая, легли на беловато-серую поверхность смеси в котле, и, как только загорелая женщина, следившая за котлом, помешала их длинной лопаткой, они погрузились в жидкость. Катрин никогда не думала о том, что, собирая цветы, они убивают их, но здесь картина разрушения была отчетливой.

Мишель потянул Катрин за руку.

– Я тебе что-то покажу. – И он повел девушку через длинный сарай к столу, где стоял ряд глиняных кувшинов, вмазанных в камень и наполненных густой жидкостью. – Это помада. Понюхай.

Катрин наклонилась и вдохнула. Розы, снова живые, благоухающие тем же ароматом, что и в полях.

– Видишь?

Катрин поспешно кивнула.

Мишель почувствовал облегчение.

– А теперь можешь сесть вон там и смотреть, как я работаю. Сама не попробуешь?

Катрин покачала головой, усаживаясь на низкий стул у окна. Она могла смириться с необходимостью вытяжки, но не испытывала ни малейшего желания превращать свежие чудесные цветы в увядшие, обесцвеченные трупы.

Все окна были широко распахнуты, но все равно в длинном сарае было удушливо жарко. Над деревянными очагами дымились четыре котла. Рядом с каждым лежали горы бутонов, и к каждому были приставлены мужчина или женщина с деревянной лопаткой.

– А что это за вязкая жидкость? – спросила Катрин Мишеля, когда он подсыпал в котел бутоны.

– Растопленный говяжий жир и свиное сало. Месье Филипп всегда покупает только жир высшего качества.

Несмотря на свое первоначальное отвращение, Катрин увлек сам процесс. В этой работе тоже был свой ритм, и чем больше цветов ссыпалось в маслянистую жидкость, тем божественнее она благоухала. Когда она становилась слишком вязкой, ее быстро пропускали сквозь сито, отделяя от цветов, уже отдавших свой аромат, и освобождая место свежим цветам. Отходы выливались в кипящую воду и пропускались через пресс, который выжимал из них последние капли, а потом жирный «суп» загружался новым потоком цветов.

– Как долго это продолжается?

– Иногда несколько дней. До тех пор, пока масло уже не может больше впитывать запах. – Мишель насыпал еще розовых бутонов в котел. – Потом «суп» еще раз фильтруют и заливают в кувшины. Кувшины запечатывают и отправляют в подвал.

Мишель всегда что-то показывает, нежно и весело подумала Катрин. Дорогу к морю, сбор цветов, ритм работы сборщиков в полях. Он никогда не предлагал ей научиться самой.

Однако в будущем вытяжка будет одной из тех обязанностей по управлению Вазаро, которую она с радостью поручит Филиппу.

– Я беспокоюсь за Жюльетту, Филипп. – Катрин поднесла к губам бокал с вином. – Вы не получали никаких известий из Парижа?

– Я послал записку Жан-Марку, как только мы сюда прибыли, но не получил ответа. Вы не должны волноваться за подругу. Жан-Марк позаботится о ее безопасности.

Однако Катрин когда-то считала самым спокойным местом аббатство Де-ла-Рен. Она вздрогнула и поставила хрустальный бокал на стол.

– Я должна была заставить ее поехать с нами.

Филипп рассмеялся.

– Заставить Жюльетту?

– Она не такая уж твердокаменная. – Катрин сморщила носик. – Не знаю, почему я не бросилась за ней, когда она выпрыгнула из экипажа?

– Вы сами были нездоровы.

Катрин смотрела в бокал, а видела себя ту, обезумевшую от ужаса и сокрушенную насилием. Она оставила Париж почти месяц назад. Уже нет ни робкой девушки из аббатства, что слушала беспрекословно преподобную мать и подчинялась Жюльетте, ни отупевшей от увиденного женщины. Вазаро, воздух и цветущие поля изменили Катрин. Она стала самостоятельной, сильной, юность возвратилась вновь. Кошмары в прошлом.

– Да, я помню. – Она с улыбкой подняла голову. – Но теперь я совсем здорова, и мы должны подумать о Жюльетте. Вы не напишете Жан-Марку, чтобы он немедленно прислал ее к нам?

– А что, если она откажется приехать?

– Тогда мне придется вернуться в Париж и привезти ее, – спокойно заявила Катрин. – Там Жюльетта в опасности. Я этого не допущу, Филипп.

Филипп поднял бокал.

– Я завтра же напишу Жан-Марку. Я привык к вашему присутствию в Вазаро и отказываюсь без него обходиться.

Он улыбнулся Катрин через стол, и она почувствовала, как ее заливает знакомое тепло. Голубые глаза Филиппа сияли в свете свеч, в них пела нежность, доброта и веселость. Катрин тоже привыкла к нему, ее обожание сменилось чем-то более глубоким и уютным, хотя, когда он улыбался ей, трепетная неуверенность вновь вползала в душу.

Катрин поднесла к губам бокал, ее рука дрожала.

– Я хотела бы попросить священника приезжать в Вазаро раз в неделю и обучать детей сборщиков грамоте.

– Он не поедет. Говорит, обучение крестьян грамоте приводит их к недовольству своей судьбой, – сказал Филипп. – И я согласен с ним, Катрин. Какая им от этого польза?

– Знания всегда могут пригодиться.

Филипп покачал головой.

– Это ошибка.

– В таком случае я совершу ее. – Филипп нахмурился, и она поспешно продолжала:

– Я ценю ваше мнение, Филипп. Извините, если огорчила вас.

Выражение его лица смягчилось.

– Вам придется найти кого-нибудь другого, чтобы учить их.

– Нет необходимости делать это прямо сейчас.

– Только не поручайте это мне. У меня голова не приспособлена к учению, а уж к обучению других тем более.

«Между нами все снова хорошо», – с облегчением подумала Катрин.

– Никто не может делать все идеально. Зато вы великолепно управляете Вазаро.

– Потому что люблю его. – Глаза Филиппа встретились с глазами девушки. – Как и вы, Катрин. Я и не знал, как мне не хватало, чтобы кто-то разделял мою привязанность к Вазаро, пока вы не приехали.

Катрин кивнула. Вазаро и Филипп. Каждый день она узнавала о них что-нибудь новое и чудесное.

* * *

– Абсолютная эссенция. – Мишель торжествующе улыбнулся Катрин с другого конца маленькой лаборатории месье Огюстэна.

По его просьбе он принес из подвала кувшин с жасминовой помадой, подогрел его в закрытой посуде, развел переработанным спиртом, помешал и промыл помаду. Кувшин он отправил снова в подвал, чтобы остудить, а когда спирт отделился от помадного масла, вылил его в крошечную бутылочку.

– Понюхай. – Он сунул ее под нос Катрин. – Духи!

Запах был едким, резким, уже не нежным.

– Это не духи.

– Это эссенция. Как Вазаро – тоже эссенция. – Мишель пропустил пропитанный духами спирт через марлю, затем дистиллировал через перегонный куб на медленном огне. Еще меньше осталось светлой жидкости, и запах ее был еще более сильным и неприятным.

– Ужасно! – Катрин передернуло.

– Подожди. – Мишель осторожно отлил одну каплю в глиняный кувшин с квартой спирта и слегка помешал его.

– Жасмин! – Неожиданно вся комната утонула в аромате кустов цветущего жасмина.

– Видишь, как одно переходит в другое и образует круг: запах земли, цветы, их аромат, эссенция, и снова – запах.

– А Вазаро – абсолютная эссенция. Мишель кивнул.

– Тебе уже не так грустно из-за вытяжки, когда ты знаешь, что аромат рождается снова? Боль сделала его сильнее. – Он обеспокоенно смотрел на лицо девушки. – Ты понимаешь, Катрин?

– Конечно, Мишель. Сильнее, чем когда-либо. – Девушка ласково наблюдала за Мишелем, а тот запечатал крошечный флакон, осторожно отнес его к длинному столу месье Огюстэна и поставил рядом с такими же, ожидавшими старшего парфюмера.

Море сегодня было глубокого синего цвета, а горы высились так близко, что протяни руку, и ты сожмешь в горсти нетронутый снег, венчавший их вершины. Девушка прислонилась к огромной скале и прикрыла глаза. Такая красота тоже была абсолютной эссенцией, и Катрин становилось так легко от восхищения, что хотелось взлететь и парить в небе над морем, горами. Магические круги красоты прикасались ко всему, кто смотрел на нее.

– Почему ты перестал ходить на уроки к священнику, Мишель?

Мальчик пожал плечами.

– Мне он не понравился.

– Учиться – это хорошо. Ты должен был все равно продолжать заниматься у него, коль скоро месье Филипп согласился платить.

– Он все время говорил, что я дитя греха, а моя мать – шлюха.

Катрин почувствовала, как ее охватил гнев.

– Ты ведь ему не поверил?

– Нет, я знаю, что моя мать была цветочницей и грехов у меня не больше, чем у любого другого. Но мне это слушать было неприятно.

– Ты позволишь мне учить тебя? Я не такая умная, как священник, но…

– Ты гораздо умнее, потому что понимаешь цветы. – Мишель радостно улыбнулся. – Тогда я мог бы записывать смеси для духов, а не полагаться на месье Огюстэна.

– Приходи завтра вечером в усадьбу, мы начнем первый урок.

Краска удовольствия залила загорелые щеки Мишеля.

– Ты уверена, что месье Филипп тебе позволит?

– С какой стати ему возражать? Он сам сказал мне, что когда-нибудь твой «нос» окажется полезным для Вазаро. Мишель отвел глаза от Катрин и тихо сказал:

– Знаешь, он не любит встречаться со мной.

– Вздор.

Мальчик покачал головой.

– По-моему, я ему… неприятен.

Катрин удивленно посмотрела на Мишеля.

– Ты ошибаешься. – Тут ей вдруг вспомнилось выражение неловкости на лице Филиппа в то первое утро, когда они говорили о Мишеле. – Возможно, ему просто надо узнать тебя получше. Приходи в дом завтра в шесть вечера.

Сияющая улыбка прогнала хмурое выражение с лица Мишеля.

– Ты научишь меня читать книги по парфюмерии, что в кабинете месье Опостэна?

– Конечно, и любые книги, какие найдутся в доме. Я уверена, что твой интерес поможет… – Катрин бросила взгляд на маленький, крытый соломой домик под липами. – Смотри, лошадь Филиппа! – Гнедая была привязана к дереву рядом с домиком цветов, как называл его Мишель. – Должно быть, он там. Давай навестим его. – Она побежала вниз по крутому холму к домику. – Идем, Мишель, мы просто пожелаем ему доброго дня.

– Нет! – Голос Мишеля звучал резко, но Катрин не обратила внимания. Мальчика всегда волновало, не обидится ли Филипп, но, даже если тот очень занят, он не рассердится, если они заглянут туда на минутку.

– Катрин, нет! Ему это не понравится!

Катрин постучала, а потом распахнула дверь.

– Филипп, почему вы мне не сказали, что…

И остановилась, потрясенная.

Он был голым. Он стоял на четвереньках на покрытом цветами ложе, и его бедра с силой двигались в тошнотворно знакомом ритме.

Филипп поднял голову и, увидев ее, пробормотал проклятие.

Молодая женщина под ним вскрикнула, и ее бедра устремились вверх. Ленора. Имя женщины было Ленора. Катрин часто видела ее среди сборщиков на поле и думала, какие у нее красивые русые волосы. Сейчас руки Филиппа были запущены в волосы Леноры, а его ноги сжимали ее обнаженное тело.

– Филипп, – прошептала Катрин.

Склеп.

Резкие движения бедер. Боль. Стыд.

– Нет! – Она повернулась и бросилась прочь из комнаты.

– Катрин, вернитесь! – крикнул Филипп.

Катрин едва заметила Мишеля, промчавшись мимо него вверх по холму. Слезы непроизвольно катились по ее щекам. Филипп. Склеп. Их двое. Насилуют. Нет лиц.

Только не здесь. Не в Вазаро.

Мишель звал ее, но она не остановилась. Рыдания сотрясали ее тело, и Катрин уже не видела, куда бежит.

Склеп!

Она падала.

В висок ударила боль.

Мишель пронзительно кричал.

Или это она кричала?

По ее бедрам и ногам потекла теплая жидкость.

Кровь.

Чернота.