Онлайн чтение книги Горький вкус времени
5

Аббатство Де-ла-Рен 2 сентября 1792 года

– Я не спрашиваю, где Жюльетта. – Сестра Мария-Магдалина избегала умоляющего взгляда Катрин. – Но в судомойне она должна быть до того, как прозвонит полуденный колокол, иначе ее наказание будет удвоено. Вы поняли?

– Жюльетта не хотела пропускать утренние молитвы, – защищала подругу Катрин. – Когда она рисует, она теряет счет времени.

– Стало быть, надо учить ее помнить о времени. Господь наградил ее великим даром, но признательность за его дар выражается в почитании и смирении.

Смирение и Жюльетта? Если бы Катрин не сердилась, она бы расхохоталась.

– Жюльетта стремится совершенствовать свой дар. Разве это не форма почитания господа?

Морщинистое лицо сестры Марии-Магдалины смягчилось.

– Ваша преданность делает вам честь, Катрин. – На мгновение в прекрасных серых глазах монахини появился блеск. – И я не стану ее испытывать. Вы можете не говорить, где на этот раз прячется Жюльетта, чтобы самой не оказаться вместе с подругой на коленях, выскребая каменный пол в судомойне.

Она пожала плечами.

– Полагаю, наказание вряд ли послужит ей серьезным уроком. За эти пять лет она читала молитву только с щеткой в руке над каждым сантиметром пола в аббатстве.

– Но Жюльетта не жалуется, – напомнила Катрин. – Она служит господу с радостью.

– Согласна, она переносит наказания довольно бодро. Но вы заметили, какими стали каменные стены и полы на ее картинах? Совсем как в жизни. По-моему, стоя на коленях, Жюльетта изучает их структуру и цвет вместо того, чтобы молиться.

Катрин видела, но надеялась, что, кроме нее, никому Другому это в голову не придет. Она слабо улыбнулась.

– Вы говорили, что приобретение знаний благословенно.

– Не обращайте мои слова против меня. Мы обе знаем, что Жюльетта вела себя дурно. Помните, я хочу видеть Жюльетту до того, как прозвонит колокол! – Монахиня повернулась и исчезла в часовне.

Катрин побежала на южный двор, а потом через ворота на кладбище, бормоча на бегу все известные ей бранные слова.

Мокрая от росы трава хлестала по подолу серого форменного платья, в туфлях хлюпала вода.

Катрин пробиралась к древним склепам. Пять лет назад, когда она только что приехала в аббатство, сорняки не цеплялись за одежду – за кладбищем был хороший уход. Тогда монахини имели возможность нанимать работников, ремонтировавших и содержавших аббатство в порядке. Все изменилось после штурма Бастилии. Королева оказалась узницей во дворце Тюильри в Париже, благотворительная деятельность ее прекратилась, и монахиням приходилось рассчитывать только на подношения родителей учениц, чтобы хоть как-то продержаться.

Белый мраморный склеп в дальнем конце ряда под действием времени и стихий стал грязно-серым, и Катрин показалось, что парящая над дверью крылатая статуя архангела Гавриила угрожающе смотрит вниз невидящими, без зрачков глазами. Перед ржавой железной дверью девушка помедлила. Она терпеть не могла этого подземелья. Чтоб пусто было этой Жюльетте! Дверь была приоткрыта, но Катрин потребовалось усилие, чтобы проскользнуть внутрь.

– Можешь закрыть дверь. – Жюльетта не подняла глаз от стоявшей перед ней на подрамнике картины. – Я пишу тени, и мне свет не нужен. Вполне сойдет и свеча.

– Я не собираюсь закрывать дверь. – Катрин осторожно обошла мраморный саркофаг с изваянием сестры Бернадетт. Боже милосердный, Жюльетта вложила свечу в сомкнутые руки изваяния!

– Как ты можешь сидеть здесь часами?

– Мне здесь нравится.

– Но это же склеп.

– Какая разница? – Жюльетта добавила желтой краски в коричневую на кисти. – Это единственное место, где сестры не смогут найти меня.

– Сестра Мария-Магдалина назвала бы это святотатством. Мертвых следует оставить в покое.

– Откуда ты знаешь? – улыбнулась Жюльетта Катрин через плечо. – Покой скучен. – Она погладила мраморную щеку монахини. – Мы с сестрой Бернадетт понимаем друг друга. Она рада, пролежав здесь в одиночестве больше ста лет, что я прихожу ее навещать. Ты знаешь, что она умерла, когда ей было всего восемнадцать?

– Нет. – Катрин тут же расстроилась, глядя на фигуру на саркофаге. – Какая трагедия – покинуть землю и перенестись на небо, только начав жить!..

– Не следовало мне говорить тебе о Бернадетт. Ты будешь страдать, приходя за мной сюда. Гораздо забавнее видеть тебя с круглыми от страха глазами.

– Я не боюсь, – вознегодовала Катрин, и слезы на ее глазах высохли. – А если бы и так, нехорошо с твоей стороны вести себя так презрительно. Не знаю, зачем мне понадобилось идти сюда за тобой. Надо было сказать сестре Марии-Магдалине, где ты, чтобы больше не пряталась и…

Взгляд Жюльетты снова устремился на холст.

– Она обратила внимание, что меня не было на утренней молитве?

– Разумеется, – сердито сказала Катрин. – Прежде, когда в аббатстве было больше учениц, уйти было легче. А сейчас нас осталось всего тридцать шесть, и сразу заметно, кто пропускает утреннюю или вечернюю молитву. Сестра Матильда всегда ставит преподобную мать в известность, когда тебя нет там, где положено.

– Она меня не любит. – Жюльетта невидяще смотрела на картину с изображением аббатства. – Тридцать шесть. Еще на прошлой неделе нас было сорок две. Скоро все уедут.

Катрин кивнула:

– За Сесиль де Монтар приехал отец сразу после утренней молитвы. Сейчас укладывают ее сундуки и грузят остальные вещи в дорожный экипаж, запряженный четверкой. Сесиль говорит: они уедут в Швейцарию.

Не глядя на подругу, Жюльетта тихо сказала:

– Меня удивляет, что Жан-Марк еще не прислал за тобой. Он должен был получить письмо от преподобной матери с сообщением о том, что Национальная ассамблея закрыла монастыри. Возможно, он уже послал за тобой, и они могут приехать в любое время. Марсель ведь далеко отсюда.

Катрин насторожилась. Жюльетта говорила каким-то очень странным голосом.

– Жан-Марк, наверное, предполагает, что я останусь в аббатстве еще на год.

– Все так страшно изменилось. Все изменилось! – Жюльетта говорила раздраженно. – Я думала, что ты хоть чуточку прозрела, что я отучила тебя от слепоты.

– А я думала, что отучила тебя от грубости. – Катрин подняла руку, видя, что Жюльетта собирается возразить. – И не говори мне, что прямота – это не грубость. Я тысячу раз это слышала и верю в это не больше, чем раньше.

Губы Жюльетты тронула невольная улыбка.

– Что ж, но ведь глупо с твоей стороны считать, что мы сможем всю жизнь провести в аббатстве.

– Не всю жизнь. Но я не понимаю, почему бы нам не остаться здесь еще на год. Монахини больше не дают нам уроков, но я уверена, что они нас не прогонят. Я не дворянка, и мне нет никакого резона бежать из страны. – Катрин отвела глаза от Жюльетты. – И твоей матери теперь покровительствует богатый торговец, который может гарантировать ей безопасную жизнь в Париже. Так что она наверняка тоже не заберет тебя.

– Несомненно, моя мать давно забыла, что у нее есть дочь.

– Не думай так! – Глаза Катрин затуманились от огорчения. – Она не посылает за тобой, возможно, считая это неприличным… в нынешних обстоятельствах.

Жюльетта покачала головой.

– У тебя такой вид, словно ты сейчас зарыдаешь. Мне безразлично ее отношение. Я рада, что ей все равно, где я. И я могу не покидать аббатства. Мне здесь нравится. – Она задула свечу. – Давай выбираться. Как, по-твоему, могу ли я работать, когда у тебя коленки друг о дружку стучат так громко, что мешают мне сосредоточиться?

– Я не боюсь. – Катрин быстро направилась к двери и облегченно вздохнула, переступив порог и оказавшись на солнце. – Но нам лучше вернуться в аббатство. Преподобная мать удвоит тебе наказание, если ты не объявишься к полуденному колоколу.

– Не сейчас. – Жюльетта последовала за Катрин и задвинула на засов тяжелую дверь. Затем села на траву и удобно откинулась на стену склепа. – Побудь со мной немного. – Она закрыла глаза и подставила лицо солнечным лучам. – Мне надо собраться с силами. Один бог ведает, сколько лье каменных полов мне повелят скрести в этот раз.

– Возможно, преподобная мать разрешит помочь тебе.

– С какой это стати тебе мучиться? – Жюльетта улыбнулась с закрытыми глазами. – Я грублю, святотатствую и вообще вечно доставляю тебе хлопоты.

Жюльетта явно не торопится смириться, подумала Катрин. И села напротив подруги.

– Возможно, ты так и не сумела избавить меня от глупости.

Улыбка Жюльетты исчезла.

– А что?

– Прошлой зимой меня донимал страшный кашель, а ты не спала целыми ночами, возясь со мной. Почему?

– Это другое дело. Ты такая, что тебе все хотят помочь.

– Почему ты притворяешься, что тебе ни до кого нет дела? Помнишь ту бедную крестьянку, что убежала от своего мужа и родила в аббатстве? Ты возилась с младенцем, пока она не поправилась настолько, чтобы покинуть аббатство.

– Я люблю малышей.

– А как насчет его матери? Ты целый год обучала ее читать, чтобы она могла найти себе в Париже работу с приличным жалованьем.

– Ну, я же не могла допустить, чтобы Иоланда вернулась к ленивому мерзавцу, своему мужу. Он бы за считанные дни забил ее до смерти, а ребенок бы умер с голоду. – Глаза Жюльетты неожиданно озорно блеснули. – Так что мной двигал простой эгоизм. Я никогда не стану такой святой, как ты.

Катрин озадаченно смотрела на Жюльетту, не в силах припомнить, когда еще подруга бывала в таком настроении.

– Я стараюсь делать то, что положено. Я никакая не святая, какой ты меня выставляешь.

– Достаточно близко к ней. – Жюльетта сморщила носик. – Но я тебя прощаю, потому что ты не зануда. – Она отвела взгляд. – Я буду скучать по тебе.

– Я же сказала тебе, что…

– Ты всегда думаешь, что все будет хорошо. Нам повезло, что у нас были эти годы. По крайней мере, мне повезло – жить здесь, в аббатстве. – Жюльетта посмотрела на свои испачканные краской руки. – Вначале мне казалось, что я аббатство возненавижу. Все эти правила, стояние на коленях, чистка полов.

Катрин коротко рассмеялась:

– Да ты же нарушаешь чуть ли не все правила, а скребешь полы на коленях, только когда попадаешься.

Жюльетта не слушала.

– А потом я старалась найти в сестрах что-нибудь уродливое, но поняла, что в них этого нет. Они… хорошие. Даже сестра Матильда не осознает свою нелюбовь ко мне. Она считает, что наказывает меня исключительно ради блага моей бессмертной души.

– Возможно, ты ей нравишься. На меня она тоже часто сердится.

Жюльетта покачала головой:

– Она моложе и умнее других монахинь. И понимает, насколько я эгоистична.

Катрин почувствовала себя беспомощной. Жюльетта, которая всегда была сильной и которой никогда ничего не было нужно, теперь нуждалась в чем-то, что могла дать Катрин, а та не имела ни малейшего представления о том, что бы это могло быть.

Жюльетта коротко рассмеялась.

– Я вижу, ты не споришь со мной.

– Ты можешь быть удивительно доброй, когда тебе этого хочется. Но временами ты настолько увлекаешься рисованием, что забываешь о нуждах других.

– А ты думаешь обо всех слишком много. Это опасная практика. Гораздо безопаснее жить только для себя, не думая о других.

– И от меня ты смогла бы отказаться?

– Нет, не смогла бы. – Жюльетта сжала руки. – А вот ее я вычеркнула.

– Ее?

– Королеву, – прошептала Жюльетта. – Я вычеркнула ее из памяти и не хочу о ней думать. Я нигде не была счастлива до аббатства. И я хочу остаться здесь с сестрами и писать удивляющие всех и меня картины и поддразнивать тебя, когда ты становишься слишком чопорной и правильной. Я не хочу уезжать отсюда и отправляться к ней на помощь.

– Настоятельница сказала, что Национальная ассамблея поместила королеву и всю королевскую семью в Тампль для их же безопасности.

– Они говорили то же самое, когда заставили их уехать из Версала в Тюильри. Но то был переезд в другой дворец, не в тюрьму. Башня Тампль мрачная и угрюмая.

– Ты ничего не могла бы сделать, чтобы помочь ей, даже если бы уехала из аббатства, – добавила Катрин. – И хотя им будет не так удобно в башне, зато, я уверена, там они вне опасности.

– Может, я и эгоистична, но лгать себе не стану.

– Но преподобная мать сказала, никто не причинит им вреда…

– Не хочу говорить об этом. Я уже решила, что не уеду отсюда, пока Жан-Марк не заберет тебя. – Взгляд Жюльетты вернулся к розовым стенам аббатства, и напряженное выражение сошло с ее лица. – Здесь есть тишина. Прекрасная тишина. До приезда сюда я и не знала, что можно писать тишину.

Катрин поняла. В последних картинах Жюльетты разливалось спокойствие, приглушенное, как покой часовни на рассвете.

– У меня есть для тебя подарок.

– Подарок?

Жюльетта порылась в кармане серого платья и протянула Катрин завязанный в узелок испачканный краской платок.

– Я-то буду тебя помнить, но тебе, наверное, понадобится какое-нибудь напоминание обо мне. Ты выйдешь замуж за своего красавца Филиппа, у тебя будет десять детей…

– Ты говоришь глупости. С приезда в аббатство я видела Филиппа не более трех раз. Он считает меня ребенком.

– Ты наследница. Он передумает. – Жюльетта закусила нижнюю губу. – Я не то хотела сказать. Ты же знаешь, какой у меня неуправляемый язык. Возможно, твой Филипп так же благороден, как и миловиден. Откуда мне знать?

– Ты тоже выйдешь замуж. Большинство женщин выходят замуж, кроме монахинь.

– Кто на мне женится? Я совсем не красивая, и у меня нет приданого. – Жюльетта вызывающе вздернула подбородок. – Да я и не вижу никаких преимуществ в том, чтобы быть собственностью мужчины. Мне кажется, мадам де Помпадур и мадам Дюбарри прожили более интересную жизнь, чем жены. – Жюльетта неожиданно усмехнулась. – Я не буду рабыней мужчины. Я стану знаменитой художницей, как мадам Виже-Лебрен. Нет, более известной!

Катрин развязала узелок на платке.

– Твои слова серьезны только на четверть. – Она умолкла, глядя на золотой кружок, на котором была филигранно вырезана веточка сирени. У Жюльетты была только одна эта драгоценность. – Я не могу принять этого. Ты говорила, что тебе его подарила ее величество, когда тебе исполнилось восемь лет.

Лицо Жюльетты стало замкнутым.

– Я не сентиментальна. Королева забыла меня. Она любила только мою мать. – Она махнула рукой, отметая воспоминания, ее глаза были прикованы к лицу Катрин. – Открой его.

– Так это медальон? Я думала – кулон. Здесь шов почти не виден… – Катрин осеклась, когда медальон в ее руках открылся. Не веря своим глазам, она вглядывалась в миниатюру внутри его. Потом прошептала:

– Это же я. Это… прекрасно.

– Выполнено довольно пристойно, я полагаю. Я никогда прежде не работала с миниатюрами. Это было очень интерес… – Жюльетта с отвращением уставилась на Катрин. – Пресвятая Дева, надеюсь, ты не собираешься плакать?

– Собираюсь. – Катрин подняла глаза, по ее щекам катились слезы. – Захочу и буду плакать, и ты мне не можешь это запретить.

– Я просто училась писать миниатюры и, если бы знала, что ты так расклеишься, ни за что бы не отдала его тебе.

– Ну, так я тебе медальон не верну. – Катрин надела изящную тонкую цепочку и погладила медальон на груди. – Ни за что! И когда я стану совсем старой, то буду показывать его своим внукам и рассказывать, что миниатюру написала моя самая дорогая подруга. – Катрин вытерла щеки смятым полотняным платком. – И если они спросят, почему она написала меня более красивой, чем я когда-либо надеялась стать… – Катрин помедлила. –…Я скажу им, что моя подруга своеобразный человек и не могла найти другого способа, чтобы сказать мне, что любит меня так же, как я люблю ее.

Жюльетта с минуту изумленно смотрела на Катрин, затем перевела взгляд на медальон.

– Это ничего не значит. Я… рада, что тебе понравилось. – Она вскочила на ноги. – Я лучше вернусь в аббатство. Сестра Мария-Магдалина будет… – Она оборвала себя на полуслове и бросилась в высокую траву и заросли сорняков. Перепрыгивая через низкие надгробия, Жюльетта поспешила к воротам в каменной стене, окружавшей аббатство.

Жюльетта убегала. Катрин медленно поднялась, ласкающим движением сжав теплый золотой медальон на груди. Сколько времени Жюльетта носила с собой этот измазанный краской, небрежно завязанный платок? Как это похоже на нее – совершить благородный поступок, а потом утверждать, что это эгоизм! Жюльетта, такая храбрая при столкновении с жизнью, удирала сломя голову при малейшем намеке на проявление чувств. Катрин охватила нежность, у нее перехватило горло, и слезы, столь презираемые Жюльеттой, снова навернулись на глаза. Она сложила руки у рта трубочкой и прокричала вдогонку Жюльетте, добежавшей уже до ворот:

– Не забудь смыть краску с рук, прежде чем пойдешь к преподобной матери!

Жюльетта обернулась и помахала рукой в знак того, что услышала. Солнечный свет играл на ее темных кудрях.

Катрин отправилась следом, осторожно пробираясь между крестами. Когда она подошла к выходу с кладбища, из ворот южного двора выезжал большой дорожный экипаж графа де Монтара, нагруженный сундуками его дочери. Кучер взмахнул кнутом, подгоняя лошадей. Сесиль де Монтар отправлялась в Швейцарию через Париж.

Перемены. Неожиданно Катрин пронзил холод дурного предчувствия. Она ничего не понимала в этой буре, грозившей разрушить их жизнь. Со времени падения Бастилии Францию охватило безумие. Бунты и голод, крестьянские восстания, кровавые войны, попрание религиозных догм, переход власти от короля и дворянства к Учредительно-национальному собранию, объявление войны Австрии и Пруссии. И все это символизировало начало революции.

В один невообразимый клубок сплелись интересы всех сословий, выплеснулись наружу низменные инстинкты. Тут было все: страшный голод крестьян, нуждавшихся в хлебе, жажда власти у буржуазии, унаследованной от дворянства, желание дворян получить еще больше от короля. А идеалисты мечтали о правах наподобие тех, что отвоевала Америка в борьбе за независимость.

Катрин побежала к высоким надежным стенам, окружавшим аббатство. В самом деле, не о чем беспокоиться. Сияет солнце, они с Жюльеттой обе молодые и крепкие и всегда-всегда будут подругами.

* * *

Колокол звонил и звонил!

В кромешной тьме своей кельи Жюльетта открыла глаза. В самой темноте все было буднично и обыденно. Они всегда вставали на утреннюю молитву до рассвета.

Необычными были крики.

Крики женщин, исполненные дикого ужаса, разорвали ночную тишину, перекрывали звон колокола. В них слышались боль, страх и мольба о пощаде.

Может, горит аббатство?

Жюльетта стряхнула остатки сна и соскочила с постели.

Огонь всегда был опасен: дымящийся уголек в очаге судомойки, горящая свеча, забытая в часовне., Девушка зажгла свечу в медном подсвечнике, стоявшую на грубом кедровом столе, и лихорадочно стала надевать платье, путаясь от спешки в застежках.

– Жюльетта! – В дверях ее кельи стояла Катрин с распущенными по плечам длинными светло-русыми волосами и расширенными от страха зрачками. – Колокола… крики. Что происходит?

– Откуда мне знать?

Жюльетта сунула ноги в туфли и схватила свечу.

– Идем скорее. У меня нет ни малейшего желания зажариться живьем, если аббатство горит.

– Ты думаешь…

– Думать я буду потом. – Жюльетта схватила Катрин за руку и вытащила в коридор. В узком длинном коридоре толпились перепуганные полуодетые девушки-ученицы.

– Здесь нам ни за что не выбраться во двор. Иди за мной. – Жюльетта побежала в другую сторону – к маленькой сводчатой дубовой двери. – Классная комната. Там есть окно.

Катрин последовала за ней по коридору в пустую комнату, к утопленному в нише окну. Жюльетта отодвинула засов и распахнула деревянные ставни.

– Так и есть, это пожар. Посмотри на…

Факелы. Мужчины с факелами. Мужчины с саблями. Мужчины, одетые в грубые полосатые штаны и развевающиеся полотняные рубахи, мужчины в странных красных шерстяных шапках. Казалось, они наводнили двор аббатства. Выкрики. Смех. Ругань. Их лица при свете факелов были омерзительны. Ими овладела жажда насилия.

– Боже всемогущий! – прошептала Жюльетта. – Сестра Матильда…

Монахиня лежала на булыжниках, ее одеяние было разорвано в клочья, ноги непристойно раздвинуты и задраны вверх. Их держали двое мужчин, каждый тянул ногу к себе, а третий, в шерстяной красной шапке, старательно насиловал ее, подбадриваемый теми двумя. Голова сестры Матильды беспомощно моталась, ударяясь о булыжники с каждым яростным ударом члена в ее плоть.

– Мы должны помочь ей. – Катрин взбиралась на подоконник. – Мы не можем здесь оставаться. Мы должны помочь им всем.

По всему двору творилось что-то невообразимое. Монахинь вытаскивали из их келий, срывали с них одежду и бросали на булыжники…

– Мы не можем им помочь. – Жюльетта рванула Катрин, втаскивая ее в комнату. – Их там слишком много, чтобы мы могли с ними справиться. Но мы можем остановить этих овец в коридоре, чтобы они не выбежали во двор.

Катрин схватила подругу за руку.

– Слишком поздно.

Девушки уже вышли во двор и замерли в ужасе и недоумении.

Один из мужчин, соскочив с монахини, со смехом заорал:

– Свежее мясо. Бросайте старых ворон! Насадим на свой горячий вертел этих хорошеньких молоденьких пулярок!

И двор огласился новыми пронзительными криками боли и отчаяния.

– Зачем? – Катрин плакала. – Зачем они делают им больно?

– Потому что они подлые звери и жаждут только крови и совокупления, – пробормотала Жюльетта, отчаянно силясь придумать, что же делать. – Мы не можем пройти через северный двор, но и прятаться здесь опасно. В любую минуту они могут появиться здесь.

– Анриетта Бальвур… – Катрин не могла отвести глаз от кошмара, творившегося во дворе. – Посмотри, что эти двое с ней делают. Ей же всего десять лет!

– Я не собираюсь смотреть. И ты – тоже. – Жюльетта оттащила Катрин подальше от окна и захлопнула ставень. Задула свечу и поставила на подоконник. – Мы не можем помочь им, но, возможно, спасемся сами.

– Ей всего десять лет, – тупо повторила Катрин. Жюльетта схватила подругу за плечи и встряхнула ее.

– Если мы выйдем отсюда и попытаемся защитить Анриетту, с нами произойдет то же самое. Ты хочешь, чтобы так случилось?

– Нет, но мы…

– Нечего спорить и стонать. Я не позволю им сотворить с тобой такое.

Со двора доносились страшные, нечленораздельные крики, стенания, беспомощные всхлипывания.

– Ма-а-ма, ма-а-мо-чка! – рыдала малышка Анриетта.

Жюльетта схватила Катрин за руку и побежала с ней по коридору к северному двору.

Катрин сделала попытку вырваться.

– Нам нельзя туда идти. Ты же сама только что сказала…

– Мы и не идем туда. Мы побежим через аркаду к колокольне. Тут всего несколько метров, а там есть черный ход, который ведет из башен на южный двор.

– А что, если… то же самое творится и в южном дворе?

– Вот тогда и будем об этом беспокоиться. Хуже, чем сейчас, нам уже не будет.

Добравшись до двери, ведущей на южный двор, Жюльетта потянула Катрин в сторону, прижав ее к стене в тени.

Катрин била дрожь.

– Что, если нас увидят? Я так боюсь, Жюльетта!

– Я тоже! – Жюльетта осторожно выглянула во двор. Под аркадой никого не было. Женщин насиловали на северном дворе. – Мчись со всех ног к колокольне и ныряй между каменными колоннами. Я побегу следом. Если меня поймают, не останавливайся. Помочь ты все равно не сможешь, и незачем нам обеим… – Катрин яростно затрясла головой, и Жюльетта свирепо сверкнула на нее глазами:

– Делай что я тебе говорю! Обещай мне.

– Я не могла бы позволить им обидеть тебя. – Катрин непроизвольно тряслась, но голос ее звучал твердо. – Я бы попыталась остановить их.

– О всемогущий боже! – в сердцах выдохнула Жюльетта. – Если эти свиньи распнут тебя, то ты хочешь, чтобы я бросилась к ним в руки на выручку?

– Нет, но я не могу…

– Значит, договорились. Если мы разделимся, каждая будет пытаться спастись сама. Катрин молчала.

– Ты же знаешь, я никогда не позволю этим негодяям одолеть меня, – сказала Жюльетта. – Я найду способ вырваться. А теперь у нас нет времени спорить. Да?

Катрин неохотно кивнула.

– Хорошо. – Руки Жюльетты ободряюще стиснули пальцы подруги. – Пробравшись через южный двор, беги на кладбище.

– На кладбище?

Жюльетта кивнула.

– Пусть сестра Бернадетт укроет нас до их ухода.

– Они могут и остаться. – Катрин содрогнулась и зажала уши руками, но крики все равно доносились. – Господи, этот ад длится уже целую вечность!

– Они уйдут. Мужчины устают от блуда. Моя мать как-то сказала… – Жюльетта замолчала. Это было не то, что происходило в спальнях Версаля. В тех благоухающих, затянутых шелком комнатах мужчины и женщины всегда притворялись нежными. А здесь – лихорадка насилия и зверства – Оставь дверь колокольни открытой и выгляни наружу, прежде чем побежишь к кладбищу. Запомни: жди меня в склепе. Готова?

Катрин кивнула.

– Беги!

Катрин выскочила за дверь, держась поближе к стене.

Жюльетта напряженно ждала: вдруг сейчас раздастся крик. Это значило бы, что один из негодяев бросился за ее подругой.

Катрин добежала до двери в колокольню, распахнула ее и исчезла внутри.

Страх чуть-чуть отпустил Жюльетту, но она подождала, чтобы убедиться, что за Катрин нет запоздалой погони. А потом она промчалась несколько метров, отделявших кельи учениц от колокольни, взбежала по трем ступенькам, пересекла порог и захлопнула за собой дверь.

Темнота.

Сердце Жюльетты отчаянно колотилось. В изнеможении от пережитого она прислонилась к окованной бронзой дубовой двери. Понемногу ее глаза привыкли к темноте, и она смогла различить длинный пролет спиральных деревянных ступенек, ведущих в звонницу. Позади лестницы по открытому двору струился лунный свет. Катрин, конечно, увидела, что южный двор пуст, и сделала второй шаг к свободе. Жюльетта выпрямилась и с готовностью направилась к открытой двери.

– Надеюсь, ты не собираешься уйти отсюда, гражданка?

Ноги Жюльетты буквально приросли к полу.

Из мрака от спиральной лестницы отделилась маленькая стройная фигура мужчины. В одной руке он держал шпагу, в другой – моток веревки.

– Твоя маленькая подружка так спешила, что я не успел спуститься с колокольни и задержать ее. Однако я уверен, кто-нибудь другой перехватит этот нераспустившийся цветочек. Я мельком увидел ее, пока она не выбежала за дверь.

Девочка весьма хорошенькая. Хотел погнаться за ней, а тут в колокольню прибежала ты.

Жюльетта отступила на шаг, не сводя глаз со шпаги. Она была так близка к свободе. Матерь Божья, она не хотела умирать!

– Ну что ж, ты немного тощая, но не так уж непривлекательна. Разреши представиться. Я Рауль Дюпре. А как тебя зовут, малютка? – Мужчина сделал шаг вперед, вглядываясь в ее лицо.

Жюльетта не ответила.

– Может, ты хочешь, чтобы я бросил тебя той банде во дворе?

– Не говорите глупостей. Разумеется, не хочу.

– Очень мудро. Боюсь, добрым сестрам и твоим соученицам приходится несладко. Это достойно сожаления, но у меня это единственный способ доставить моих патриотов в Париж для исполнения революционного долга. И я должен был дать им возможность утолить свою исстрадавшуюся от воздержания в тюрьмах плоть с помощью прекрасных аристократок.

– Они насилуют и монахинь.

– Что ж, марсельцы не слишком любят церковь. – Дюпре покачал головой. – Должен признаться, зрелище такого разгула плоти и крови возбудило меня, но я питаю отвращение к объедкам. Поэтому я и позвонил в колокол. – Дюпре хохотнул. – Я рассчитывал поймать для себя юную девственницу. К несчастью, твоих подружек расхватали, как только они высыпали за дверь, и я уже опасался, что меня лишат удовольствия. – Он прижал кончик шпаги к горлу Жюльетты. – Боишься?

Жюльетта сглотнула ком в горле.

– Конечно, боюсь.

– А ты не глупа, иначе с блеянием далась бы в руки этим увальням вместе с остальными. Мне с тобой понравится, маленькая аристократка.

– Вы не получите от меня никакого удовольствия.

– Ошибаешься. – Дюпре протянул девушке моток веревки. – Однако сейчас у меня нет времени. Я должен заняться организацией суда. Сделай петлю из веревки и оберни вокруг запястий.

Жюльетта не сдвинулась с места.

– Сказать тебе, что с тобой будет, если не сделаешь, как я велю? Одно из двух. Либо я воткну эту шпагу тебе в горло, либо отдам марсельцам. На самом деле мне не по душе такой выбор. Я хочу связать тебя и оставить здесь. А когда у меня будет время ублажить себя, я вернусь в твои пылкие объятия. Ну, так как?

Жюльетта быстро оценила ситуацию. Дюпре намеревался приберечь ее для себя. Пока его не будет, ей, может быть, удастся освободиться от веревок. Возможно, он даже забудет о ней, как только вернется в безумие снаружи. Девушка взяла веревку, соорудила петлю и обмотала вокруг запястий.

– Очень разумно. – Дюпре затянул эту петлю и перетянул веревкой ее тело. Вложив шпагу в ножны, он толкнул девушку в темный проем за лестницей. Затем трижды обмотал веревку вокруг пятой ступеньки и завязал узлом.

– А теперь стой здесь и жди меня. – Дюпре наклонился и погладил ее по щеке. – Какая нежная кожа! Не кричи, а то привлечешь внимание кого-нибудь из этих грубиянов во дворе. Нам бы этого не хотелось, правда?

Жюльетта не ответила, тайком опробуя пальцами толстые веревки, перетянувшие ее запястья.

– Нет, нам бы этого не хотелось. – И Дюпре аккуратными маленькими шажками направился к двери, ведущей на северный двор. Свет факелов позволил Жюльетте отчетливо разглядеть его. Своим худым треугольным лицом и чуть раскосыми карими глазами Дюпре напомнил девушке кота. Даже тело у него было как у кота, маленькое и жилистое, почти костлявое. Вместо грубых свободных штанов и рубахи, как на марсельцах во дворе, на нем был элегантный голубой сюртук, отделанный золотой парчой, и темно-синие штаны до колен. – До свидания, гражданка. Я вернусь, как только уговорю этих добрых людей оторваться от наслаждений и перейти к исполнению своих обязанностей – начать суд.

Он решительно закрыл за собой дверь.

Суд. Уже второй раз Дюпре упомянул о суде. Что он еще задумал? Но Жюльетта отбросила эту мысль и сосредоточилась на собственных трудностях. Веревки были слишком крепкими, чтобы их можно было разорвать, а узлы – пугающе надежными.

Жюльетта склонила голову и стала грызть зубами веревочную петлю, обмотанную вокруг пятой ступеньки лестницы.

* * *

На южном дворе тоже были мужчины!

Катрин резко остановилась и укрылась в тени высокой бочки. Она услышала рыдания женщины и мужской хохот, доносившиеся со стороны перехода, соединяющего южный и северный дворы.

Катрин тоскливо смотрела на спасительные ворота. Ей казалось, что они в сотне лье отсюда. Невдалеке пятеро мужчин столпились вокруг лежавшей на спине обнаженной женщины, шестой ковырялся в ее промежности.

По мольбам, рыданиям и молитвам, нечленораздельным потоком лившимся из уст женщины, Катрин поняла, что это была одна из монахинь, но кто именно? Сестра Тереза? Сестра Елена? Грешно было бы не помочь бедной женщине.

Катрин порывисто сделала шаг вперед и остановилась в мучительной нерешительности. Она была вправе рисковать собой, но не Жюльеттой. Увидев ее в беде, подруга, позабыв обо всех практических соображениях, бросится ей на помощь. Перед Катрин встал выбор: Жюльетта или бедная монахиня, насилуемая этими негодяями.

Катрин упала на колени у бочки, стараясь не слышать ни криков о помощи, ни рычания вошедших в раж выродков. Она будет ждать их ухода со двора, когда они покончат с монахиней.

Девушка закрыла глаза, ее губы беззвучно шептали молитву: «Иисусе милосердный, избави нас от лукавого»…

Где же Жюльетта? Может, она увидела их и осталась в колокольне, ожидая их ухода?

Иди к сестре Бернадетт, сказала Жюльетта. Да, в склепе она будет в безопасности. Почему она всегда так боялась мертвых, когда надо остерегаться живых! Катрин обхватила руками колени в попытке унять дрожь, сотрясавшую ее тело.

"Пожалуйста, приходи, Жюльетта! Мне так одиноко!

Дева Мария, Матерь Божья, не дай им найти меня!

Сделай так, чтобы Жюльетта осталась невредима.

Избавь этих бедных женщин от страданий".

– Ну, что тут у нас?

От неожиданного окрика сердце Катрин остановилось и к горлу подступила тошнота от страха.

– Зачем было тащить ее сюда со двора? Вы же знаете наш уговор. Мы все в доле, причем в равной. Один из них расхохотался:

– Тут особо нечего делить. Это не женщина, а всего лишь тощая старая ворона. Долбить ее мало удовольствия.

– Все равно она принадлежит всем, кто в доле. Катрин отважилась выглянуть из-за бочки.

– А теперь хватит ее трепать, несите во двор. Послышалось ворчание.

– Вставай, шлюха.

– Она не двигается. – Грубый хохот. – Видите? Она не хочет назад к остальным. Ей нравимся мы.

– Тогда несите ее.

Катрин увидела, как один из них взвалил голую монахиню на плечо и понес.

– Какая разница! Женщин вокруг полно.

– Уговор есть уговор.

Катрин напряглась, ее глаза провожали уходящих, и, как только они скрылись, девушка вскочила и бросилась к открытым воротам.

Крик!

Дева Мария, кто-то увидел ее!

Топот башмаков по булыжникам.

«Господи, прошу тебя, не дай им поймать меня!»

Катрин ринулась через огород.

Она больше не слышала их шагов за спиной. Теперь они бежали по мягкой земле или отстали от нее?

Сердце девушки билось в горле так бешено, что она боялась, как бы оно сейчас не разорвалось.

Кровь стучала в висках.

Катрин мчалась среди могил. Почему она раньше не замечала, что мох, растущий на крестах, похож на струйки крови?

Сестра Бернадетт. Она должна добраться до сестры Бернадетт.

Катрин что-то услышала за спиной. Смех? Она боялась оглянуться.

Это мог быть и ветер.

Ох, хоть бы это был ветер!

Мраморные крылья архангела Гавриила сияли в лунном свете. Склеп сестры Бернадетт. Катрин лихорадочно отодвинула засов, ринулась туда и захлопнула за собой дверь.

Изнутри засова не было.

Ну, разумеется. Мертвым засовы не нужны.

Катрин попятилась от двери, наткнувшись на мраморный саркофаг.

Девушка почти не почувствовала боли, упав на колени рядом с мольбертом Жюльетты. Темнота давила, отнимая дыхание.

Катрин прижалась разгоряченной щекой к прохладному мрамору саркофага, напряженно глядя на дверь.

– Защити меня, сестра Бернадетт. Тебе было всего восемнадцать, когда ты умерла. Ты, должно быть, тоже хотела жить. Сохрани меня. Не дай им найти меня.

Боже милостивый, зачем она сюда пришла? Этот склеп не был святилищем.

Это была ловушка.

Дверь склепа распахнулась.