Онлайн чтение книги Горный путь Горний путь
КАПЛИ КРАСОК

Он горстью мягкою земли

и кровь и слезы многим вытер;

Он милосерден. В рай вошли

блудница бледная и мытарь.

И он своим святым простит,

что золотые моли гибли

в лампадах и меж слитых плит

благоуханно-блеклых библий.

И в утро свежее любви

на берег женственно-отлогий

мы выбегали, и твои

босые вспыхивали ноги.

Мы задыхались в серебре

осоки сочной, и, бывало,

подставя зеркальце к заре,

ты отраженье целовала.

Черешни, осы — на лотках;

и, точно отсвет моря синий,

на знойно-каменных стенах

горят, горят глаза глициний.

Белы до боли облака,

ручей звездой в овраге высох,

и, как на бархате мука,

седеет пыль на кипарисах.

Мы пели в поле, и луны

блуждало блещущее диво.

Былинки были так бледны,

так колебались боязливо.

Мы шли, и, может быть, цветок,

между былинками, в тревоге

шепнул: “Я вижу — я высок:

блуждают блещущие боги…”

Он отвернулся от холста

и в сад глядит, любуясь свято

полетом алого листка

и тенью клена лиловатой;

любуясь всем, как сын и друг,

без недоверья, без корысти,

и капля радужная вдруг

спадает с вытянутой кисти.

Где ты, апреля ветерок,

прелестный, в яблони влюбленный?

Цветут, цветут, а ты снежок

сдуваешь этот благовонный…

В былые, благостные дни,

в холодном розовом тумане,

да, сладко сыпались они,

цветы простых очарований.

На лодке выцветшей вдвоем

меж камышей мы проплываем.

Я вялым двигаю веслом,

ты наклоняешься над краем.

И зеленеет глубина,

И в лени влаги появленье

лилеи белой, как луна,

встречаешь всхлипом восхищенья…

Шептала, запрокинув лик,

ты о разлуке предстоящей,

а я глядел, как бился блик

на дне шушукающей чащи,

как — в дымке — ландыша душа

дышала, и как с тонкой ношей

полз муравей, домой спеша,

такой решительный, хороший…

Когда-то чудо видел я;

передаю созвучьям ныне

то чудо, но душа моя —

как птица белая на льдине,

и хоть горит мой стих живой,

мне чуждо самому волненье.

Я скован. Холод заревой

кругом. И это — вдохновенье…

Все, что я видел, но забыл,

ты, сказка гулкая, напомни;

да: робким рыцарем я был,

и пряжка резала плечо мне.

Да. Злая встреча у ручья

в тот вечер шелково-зеленый,

кольчуги вражьей чешуя,

и конь под траурной попоной.

Там, говорят, бои, гроза…

А в Риме сумеречном, тонко

подкрасив грустные глаза,

стихи расплескиваю звонко.

Но завтра… Сердца стебелек

я обнажу, из нежной раны

в воде надушенной дымок

возникнет матово-румяный…

Когда мы встали пред врагом,

под белоснежными стенами,

и стрелы взвизгнули кругом,

Христос явился между нами.

Взглянул — и стрелы на лету

в цветы и звезды превратились

и роем радостным Христу

на плечи плавно опустились.

Дыханье веера, цветы,

в янтарном небе месяц узкий…

Зевая, спрашиваешь ты,

как слово happiness [5]Счастье (англ.). по-русски.

А в тучках нежность хризантем,

и для друзей я отмечаю,

что месяц тающий — совсем

лимона ломтик в чашке чаю.

Твой крест печальный — красота,

твоя Голгофа — наслажденье.

Скользишь, безвольна и чиста,

из сновиденья в сновиденье,

не изменяя чистоте

своей таинственной, кому бы

ни улыбались в темноте

твои затравленные губы.

Тоскуя в мире, как в аду,

уродлив, судорожно-светел,

в своем пророческом бреду

он век наш бедственный наметил.

Услыша вопль его ночной,

подумал Бог: ужель возможно,

что все дарованное Мной

так страшно было бы и сложно?

Скользнув по стоптанной траве,

взвился он звучно, без усилья,

и засияли в синеве

давно задуманные крылья.

И мысли гордые текли

под музыку винта и ветра…

Дно исцарапанной земли

казалось бредом геометра.

Дом новый, глухо-знойный день

и пальма, точно жестяная…

Вот он идет, глядит на тень

свою смешную, вспоминая

тень пестрых шелковых знамен

у сфинкса тусклого на лапе…

Остановился; жалок он

в широкополой этой шляпе…