Онлайн чтение книги Города Алисы
ПЬЕТА ПОД ШОПИНГ

Предательство — ужасно! Не из-за высокопарной морали, а по вполне житейским мотивам. Если бы Алиса не оставила самым предательским образом Соломона в Москве у папы, если бы ее маленький брюссельский грифон был рядом с нею в Риме, то разве он позволил бы подкрасться сзади какому-то негодяю и разрезать ее сумочку. И ладно бы простую сумочку! Весь ужас в том, что только-только купленную на via Condotti сумочку Kelly Hermes из сиреневого бархата. Купленную в первый день июльских распродаж! И ведь поднялась же рука испортить такую тонкую работу, полную изящества и аристократического вкуса…

Алиса была в полном отчаянии. Не из-за украденного кошелька с тысячей евро, не из-за того, что пришлось позвонить в три банка и заблокировать карточки. Все это ерунда. Главное, что сумочка из-за пореза потеряла товарный вид, а такую же новую купить было не на что. Ее подруга Катя со своим мужем отправилась за город в Castel Romano — специальный шопинг-центр с большими скидками. И приехать обратно они должны были ближе к вечеру, когда магазин закроется, перед самым вылетом в Москву. Безысходность! Алиса вышла на via del Corso, швырнула поруганный ворами шедевр в урну, села у какого-то собора и горько-горько заплакала. Иногда кто-то подходил и предлагал помощь, но она, вымучивая улыбку, отнекивалась. В конце концов собрала волю в кулачок и вытерла слезы бумажными салфетками, на которые вор не позарился. Хотела встать, но ее довольно энергично попросили не делать этого.

Слезы не давали Алисе разглядеть то, что происходило у нее под носом. А напротив нее все это время, пока она ревела, жизнь била ключом. Вернее, фонтанировало творчество. В Италии художники любят рисовать разноцветными мелками прямо на асфальте. Туристы фотографируют огромные картины под своими ногами и благосклонно бросают монетки их авторам. И вот как раз такой уличный живописец подловил момент и начал изображать Алису в ее горе.

— Пожалуйста, очень прошу, посиди еще две-три минуты. Пожалуйста! — попросил ее на хорошем английском ползающий на коленях оборванец.

— Хорошо. Мне некуда спешить, — отозвалась, хлюпнув носом, Алиса.

— Меня зовут Лука.

— А меня Алиса.

— Извини, я без твоего разрешения рисую… А что у тебя случилось?

— Сумочку разрезали, — снова затосковала Алиса. — Я ее только что купила… — и снова у нее выступили слезы.

Лука работал в окружении толпы. Когда люди поняли, что он пишет картину с совершенно конкретной девушки, печальной девушки, сидящей в пяти метрах от него, то это их словно загипнотизировало. И как только остановились первые прохожие, к ним сразу же присоединились другие — возник ажиотаж. А ажиотаж неотъемлемая часть коммерческого успеха — в шапку Луки падали монеты. Без звона! Потому что между одно- и двухевровыми железками попадались мягкие прокладки из пяти и десятиевровых купюр.

— Все! Можешь встать и посмотреть! — крикнул Алисе Лука. — Я тебя нарисовал.

Алиса подошла к нему — толпа восторженно расступилась. Лука переместился в нижнюю часть картины, открыв взору своей модели то, что уже было нарисовано. Оказывается, он изображал, как Иисуса снимают с креста апостолы и передают его тело на руки плачущей Мадонне с лицом Алисы. Это был абсолютно точный портрет. Алису так восхитительно никто никогда не рисовал. У нее запершило в горле. Теперь не из-за разрезанной сумочки, а от гордости, что она предстала в таком величественном образе. Зрители снимали на телефоны ее портрет, а потом ее саму, склонившуюся над разрисованным мелками асфальтом.

— С меня обед, — не отрываясь от своей работы, пообещал Лука. — Ты мне сегодня обеспечила отличный заработок.

— Это я тебя должна угощать. За такое…

— У тебя же, наверное, нет денег — тебя же обокрали.

— Денег нет, — согласилась Алиса.

— А как называется картина? — вмешалась в разговор бодрая американка с рюкзаком, в шортах и в клетчатой рубахе, завязанной узлом на пупке. — У таких картин есть какое-то общее название. Только я забыла. Нам экскурсовод в Ватикане говорил, но я забыла, — тараторила она. — Тут в Италии столько всего интересного, что у меня уже все перемешалось в голове. Такая творческая страна. Я из Северной Дакоты. Фантастика! Рим — это удивительно! Я в восторге…

— Это называется Пьета, — прервался Лука. — Оплакивание Христа девой Мадонной.

— Да, точно! А разве Мадонна могла быть такой молодой? — удивилась американка. — Ведь тогда не было пластической хирургии.

— По преданию Мадонна родила Иисуса в тринадцать лет.

— Поздравляю, — американка пожала Алисе руку и принялась с восторженными криками, охами и ахами фотографировать труд Луки.

— Мне как-то… неудобно, — отозвалась Алиса. — Я… и Мадонна.

— Не парься, — успокоил ее Лука. — Ты — красивая, а значит, этот мир создан для тебя. Наш мир придуман для красоты. Красота имеет особые права, — и тут он, наконец, повернулся к Алисе всем лицом, и она смогла его рассмотреть.

Он оказался довольно привлекательным — только порядком измазался. Одному из апостолов он придал сходство с собой. Лица и фигуры были завершены. Лука рисовал феноменально быстро, но сохранял утонченность линий и чистоту красок. Оставалось только закрасить фон.

— А ты можешь пририсовать сюда еще собачку? — попросила Алиса.

— Какую собачку?

— У меня в Москве осталась любимая собачка. Брюссельский грифон. Его зовут Соломон. Мне хотелось бы, чтобы он тоже был тут.

— Прикольное имя. Только я не знаю, как выглядит брюссельский грифон.

— А я тебе покажу. Вот… — она нашла в телефоне видеоролик с проделками Соломона — он нападал на плюшевую мышку, которая, стоило только нажать на нее, пищала спрятанным в глубине ее тельца механизмом «I love you».

— Ух ты! — удивился Лука. — Такой же пес на картине Ван Эйка «Чета Арнольфини».

— Я не знаю такой картины. Я в живописи плохо разбираюсь.

Тогда Лука достал свой телефон и показал там фотку картины Ван Эйка.

— Ой, я ее видела.

— Это очень известная картина.

— Просто я не знала, что она так называется.

— Теперь будешь знать. Куда бы пририсовать твоего Соломона? — задумался Лука.

— Пририсуй где-нибудь внизу. Наблюдает себе пес за происходящим — знаешь, он же любопытный, ему интересно, что происходит.

Лука изобразил в углу череп Адама в основании креста, на котором был распят Иисус. А Соломон играл с этим черепом, как с мышкой в видеоролике. Алиса посмеялась, Лука поднялся с колен, раскланялся перед зрителями и собрал в шапку пожертвования. Ему надо было бы задержаться у своей картины на часик-другой, чтобы получить максимальные дивиденды, но он помнил об обещании угостить Алису в ресторане, поэтому собрал мелки и прочие принадлежности.

— Ты не устала? Тут десять минут надо пройтись.

— Да нет. Идем.

— Ресторан называется L'Arcano. Там шикарная обстановка. Как будто в музее.

— А тебе же еще надо переодеться?

— Нет, я так пойду — у меня ничего с собой нет, — смутился Лука.

Выглядел он, конечно, безобразно. Джинсы не потертые, а прямо таки порванные, на коленях дырки прикрывались специальными щитками, чтобы было удобнее ползать по асфальту, футболка Armani обвисла в области шеи. Даже шикарные кудри до плеч из-за спутанности производили пугающее впечатление. В общем, он был дик. Дик и маргинален. И тут рядом с ним фешенебельная Алиса. Правда, уже без сумочки от Hermes, но от этого не менее яркая. Лука снял щитки и положил в рюкзак, но его имидж нисколько не изменился в лучшую сторону.

— Я умоюсь в L'Arcano, — пообещал художник.

— Делать нечего, — вздохнула Алиса. Ей было неудобно идти вместе с ним, но она не хотела выразить своим поведением, что стыдится его. Алиса позвонила Кате и болтала по дороге в ресторан, что позволяло ей просто идти за Лукой, никак не обнаруживая знакомство с ним.

В L'Arcano она обнаружила, что от переживаний очень проголодалась. Поэтому Лука заказал ей спагетти с морепродуктами. А себе огромную закрытую пиццу. И бутылку красного вина. Решил кутнуть!

— А как ты улетишь в Москву без денег? — вдруг обеспокоился Лука.

— У меня билет и паспорт в отеле. Подруга вместе с мужем сейчас заедет за мной на такси, и через два часа мы поедем в аэропорт. Я им как раз звонила по пути сюда. Они уже возвращаются. У них был шопинг в Castel Romano — знаешь, это за городом.

— Ну, тогда хорошо.

Официантка принесла заказ, изящно извлекала пробку из бутылки, разлила вино по бокалам, они чокнулись.

— А почему ты не хочешь пойти учиться на художника в какую-нибудь серьезную школу?

— Я уже учился. В римской художественной академии.

— А что же ты тогда рисуешь такие картины?..

— Какие? — прекратил жевать Лука.

— Ну… такие… — Алиса смутилась и долго искала слово, чтобы его не обидеть, — как бы… недолговечные.

— Зато они для людей! — с вызовом сказал Лука. — Сегодня моя Пьета изменила жизнь тысяч прохожих, которые смотрели на нее и радовались красоте. И в то же время сопереживали страданиям. Пьета подтолкнет их к творчеству. Пойми, творчество может быть везде — на кухне, в офисе, на стадионе, да где угодно! — Лука почти кричал, экспансивно размахивал руками. — А если бы я выставлялся в галереях, то на мои полотна смотрели бы снобы, вялые эстеты, которых я презираю.

— Ладно. Я просто спросила. Не сердись. У меня тоже творческая профессия. Я — дизайнер. И мне понравилось, как ты рисуешь. Ты очень талантливый, поэтому я решила, что ты мог бы… Ну… я имела в виду… у тебя большой потенциал. Просто ты написал замечательную картину, но там, перед собором ходят люди и через несколько дней ее уже не будет.

— Я нарисую новую. С другим сюжетом.

— Но ты же не будешь всю жизнь рисовать на асфальте? — перешла в атаку Алиса. — Получается, у тебя нет никакой перспективы.

— А какая перспектива у тебя? Вещи, которые ты создаешь, изнашиваются, выходят из моды.

— Но я… — попыталась объяснить Алиса, правда, Лука ее перебил.

— Тогда вообще нет перспективы. Никакой! Мы все равно умрем.

— Перспектива в стабильности, — не сдавалась Алиса, — в уважении публики, в признании. И деньги… деньги — это тоже важно!

— У тебя были деньги, но их украли, а сумочку разрезали. Разрезали, согласись, не от уважения.

Тут у Алисы зазвонил телефон. Катя и Петя высадились на via del Corso, были весьма голодны и хотели присоединиться к Алисе и ее новому товарищу. Но Алиса решительно воспротивилась, просто таки запретила заходить в L'Arcano.

— Идите к Пантеону — там встретимся! Найдем какой-нибудь другой ресторан. Получше! Тут плохо кормят. Все. Пока-пока! — Алиса попрощалась, повысив голос даже больше, чем в споре с Лукой. — Извини, — она чокнулась с ним и начала сбивчиво оправдываться, — мне нужно бежать, подруга ждет — я тебе говорила, что за мной заедут. Они уже здесь. Я побежала. Спасибо! Ты — гений. Я тебе очень благодарна. Рада, что познакомились. В следующий раз, когда приеду в Рим, зайду на via del Corso. Надеюсь, еще увидимся. Чао!

Алиса чмокнула Луку в щетинистую щеку, и он все понял. Понял, что она стесняется его вида. И ничего ей не ответил. Даже не попрощался.

Катя и Петя расположились за столом под тентом в ближайшем к Пантеону ресторане и представляли собой в высшей степени живописную композицию. Вокруг них были свалены пакеты с покупками. Пакеты напоминали белые мешки с песком, которыми в фильмах про Первую мировую войну для создания правдоподобного антуража обкладывались окопы. Алиса подсела и еще раз рассказала о пережитом ужасе. И хотя Катя продолжала находиться в эйфории от шопинга, она, конечно, нашла нужные слова, чтобы посочувствовать подруге.

Минут через десять, когда трапеза Кати и Пети была в самом разгаре, у фонтана появился Лука. Он немедленно обнаружил недавний источник своего вдохновения. Но теперь Алиса предстала не в трагическом окружении Иосифа Аримафейского, апостолов и Марии Магдалины, а в приятном обществе утомленных шопингом соотечественников. Алиса не успела отвести взгляд, когда Лука ее запеленговал. Алиса в замешательстве помахала ему рукой, но он никак не отреагировал. Только грустно посмотрел. В этом взгляде не было презрения. Скорее жалость. И он пошел в сторону собора. Там еще оставалось много свободного пространства на асфальте.

* * *

Когда подъезжали к аэропорту да Винчи, небо стало хмурым и жестким.

— Ой, сейчас дождь пойдет, — переполошилась Катя. — А вдруг рейс из-за этого задержат!

— Не бойся, — покровительственно вразумил ее Петя. — Взлетать можно в любую погоду, а вот садиться…

Петя по профессии был компьютерщиком, так что авторитетность его суждений о воздухоплавании вызывала сомнения, но Катя не сомневалась в эрудиции мужа.

Они выгрузились из такси, и тут такой ливень зарядил — ужас. Катя и Петя откололись от Алисы, чтобы вернуть себе tax free, и они свиделись только перед посадкой. Рейс не задержали, что удивительно. Италия — страна, где в помещениях на стенах не принято вешать часы. Чтобы не утруждать себя пунктуальностью и не портить себе настроение воспоминаниями о необходимости сделать что-то важное в определенное время. И даже в часовых магазинах показания стрелок на циферблатах не солидарны друг с другом. Про точность уличных часов и думать смешно — они выполняют сугубо декоративную, а не информативную функцию.

Алиса заняла свое место у иллюминатора, Катя и Петя оказались в передней части салона. За стеклом была непроглядная тьма, хотя ночь еще не наступила. Струи дождя, стекая по стеклу, посылали внутрь лайнера меланхоличные флюиды. Два места рядом с Алисой почему-то оказались пустыми. От этого стало тревожно. Как будто люди зарегистрировались, а потом чего-то испугались и решили не лететь. Может, у них дурное предчувствие. Ведь это странно — самолет заполнен, а тут два свободных места. Алиса даже завернулась в плед, так ей было неуютно и зябко.

Самолет с грохотом устремился в небо. Алисе показалось, что прямо перед тем, как нырнуть в тучи, он чуть не схлопотал удар молнией. Во всяком случае, все вокруг нереально осветилось. И в этом блеске вечный город внизу промелькнул четкими контурами. Все эти обветшалые камни, колонны, шедевры, арки, скульптуры, мраморные лестницы, дорогие магазины. Словно вспыхнули выдернутые из тьмы веков неведомые святые на фресках в компании с Нептунами и тритонами, патронирующими фонтаны.

Казалось, мир рушится, смывается потопом, но после взлета на борту стало тише, в салоне погас общий свет — остались только маленькие лампочки. И стало удивительно спокойно, когда тучи окончательно скрыли Рим, где завтра Лука на влажном асфальте нарисует новый шедевр.