Онлайн чтение книги Гранит не плавится
Снова Чека

Я вышел на улицу и полной грудью вдохнул свежий воздух. Я был счастлив: наконец-то покинул дом, пребывание в котором так тяготило меня. В нём я оставил свои костыли: шагал, опираясь на палку, чуть прихрамывая.

Было тёплое солнечное утро. На деревьях набухли почки, кое-где зеленела трава. В арыках, вдоль узких тротуаров из каменных плит, весело журчала вода. Над головой, в голых ещё ветках деревьев не прекращался гомон птиц. Весна чувствовалась во всём.

Город тоже изменился и уже не казался мне таким запущенным, пустынным, как тогда, когда я добирался до него из госпиталя. На улицах много прохожих, оживлённые, улыбающиеся лица, визг и крик детворы. Жизнь, судя по всему, постепенно налаживалась.

В горкоме партии девушки обрадовались моему приходу, но поговорить нам не пришлось. Открылась дверь кабинета секретаря, и товарищ Брутенц пригласил меня к себе.

— Заходи, заходи! Дай взглянуть, как ты выглядишь. Молодец, ну просто молодец! — он похлопал меня по плечу. — Поправился, в глазах задор. Видно, буржуйские харчи пошли тебе на пользу! — Он сел за стол, достал из ящика какую-то бумагу. — Полк твой разыскали, связались с комиссаром. Он о тебе хорошо отзывается и не возражает, если ты останешься здесь у нас.

— Не понимаю…

— Сейчас объясню. Война, брат, кончилась! Кое-кому из националистов и белогвардейцев удалось переправиться через персидскую границу, — англичане там приголубят их. Остальные сдались. Теперь нужно нам поскорее покончить с внутренней контрреволюцией, наладить мирную жизнь. Понял?

— Не совсем… Почему же я должен остаться здесь?

— Работать будешь! Армия демобилизуется, зачем же, спрашивается, тебе ехать в полк? Чтобы вернуться обратно?

— Я и не собирался возвращаться сюда… Поеду к себе, вернусь в мастерские. У меня в Ростове мать осталась.

— Коммунист, друг мой, обязан работать там, где он больше всего нужен, — таков железный закон нашей партии. Ты перестал быть бойцом Красной Армии, но остался солдатом партии и обязан подчиняться её решениям!

Я, понурив голову, напряжённо думал. Понимал, конечно, что секретарь прав. Если каждый коммунист будет поступать по-своему — что же получится? С другой стороны, очень уж не хотелось оставаться здесь. «Раз нельзя в полк, лучше ехать домой, чем оставаться в незнакомом городе… Об этом мы и с Маро договорились!» — думал я.

— Что я смогу здесь делать? Ведь я ничего не умею, кроме как точить болты да стрелять из винтовки…

— Будешь работать в Чека! — был ответ.

От неожиданности я даже привскочил.

— Ну уж нет! Где угодно, только не в Чека!..

— Что так?

— Однажды я там уже осрамился, хватит с меня…

Строгое лицо секретаря посветлело.

— Краем уха я слышал о твоих приключениях. Ничего. Кто не ошибается? Важно не повторять ошибки. Комиссар ваш, товарищ Власов, пишет, что ты сообразительный парень, хорошо выполнил важное задание и вообще прирождённый разведчик. К тому же ты знаешь французский язык, а у нас — граница, перебежчики, шпионы. Кому же работать в Чека, как не тебе? Я уже говорил с председателем Чека, он ждёт тебя.

Я был в затруднительном положении: не пристало мне, молодому коммунисту, упираться, а секретарю уговаривать меня, словно красную девицу.

— Товарищ Брутенц, буду с вами совершенно откровенным, — сказал я. — Если вы спрашиваете, согласен ли я остаться здесь и работать в Чека, я отвечу: нет, не согласен. Но если это приказ партии, то ответ у меня один: распоряжайтесь мной, как найдёте нужным.

— Вот это ответ коммуниста! — Секретарь улыбнулся и перешёл на дружеский тон. — Пойми, Иван, ты нам очень нужен. В Чека собрались хорошие боевые ребята, они помогут тебе. Не сомневаюсь, что ты станешь настоящим чекистом.

Судьба моя решилась.

Брутенц позвонил председателю Чека и попросил его прислать за мной Левона.

— Прежде всего устройте Силина с жильём, а решение об откомандировании его в ваше распоряжение пришлю завтра, — сказал он и повесил трубку.

Дальше всё пошло очень просто. Явился Левон, повёл меня в Чека, к председателю.

Товарищ Амирджанов, высокий, худой, бледный, с острыми, пронизывающими глазами, показался мне сухим, чёрствым.

Ещё больше я уверился в этом, когда он начал говорить. Коротко, отрывисто.

— На первых порах приглядывайтесь, знакомьтесь с делами. Следите за иностранной прессой, — там иногда бывают любопытные сообщения. У старшего коменданта получите мандат и карточки на паёк. Место, где будете жить, покажет вам Левон. Всё. Вопросы есть?

Вопросов не было. Признаться, я был ошеломлён таким приёмом.

Он даже не пригласил меня сесть…

— Можете идти. Да, есть у вас оружие? — спросил он.

— Есть наган, полученный лично от комиссара полка, — не без гордости сказал я.

— Чекисту одним наганом не обойтись. Попросите у коменданта браунинг и держите его всегда в заднем кармане. Идите.

Моё невинное хвастовство не произвело на председателя никакого впечатления, он даже не поинтересовался, за что я получил наган «лично от комиссара».

Старший комендант, молодой человек атлетического сложения, встретил меня приветливо, с детски доверчивой улыбкой на лице, совершенно не вязавшейся с его ростом и шириной плеч. Он тут же приказал машинистке напечатать мандат, отнёс его на подпись председателю и, возвратясь, выдал мне ещё удостоверение, карточки, талоны на обед и маленький, хорошо смазанный браунинг.

— Сегодня отдохни, а завтра в девять часов приходи на работу. Снимешься у нашего фотографа, — наклеим карточку на удостоверение. Возникнут вопросы — обращайся прямо ко мне без стеснения, — сказал он и спросил: — В шахматы играешь?

— Нет.

— Научу! По ночам, во время дежурства, неплохо сыграть партию-другую. Время быстрее летит!..

Выйдя из кабинета, я не удержался и тут же, в приёмной, заглянул в выданный мне мандат. Заглянул и ахнул — какие только права не предоставлялись мне! Беспрепятственно пользоваться всеми видами транспорта и связи, в том числе прямым проводом; задерживать людей, подозреваемых в контрреволюции, спекуляции, бандитизме; беспрепятственно посещать все правительственные учреждения и пограничные посты; изымать из советских учреждений необходимые документы; носить любые виды оружия и, в случае необходимости, производить обыск без специального на то ордера. В конце мандата — обращение ко всем советским, партийным, военным и иным органам власти оказывать мне полное содействие при исполнении мною служебных обязанностей… Словом, ничем не ограниченные права!..

На улице Левон, шагая рядом, весело болтал:

— Сведу тебя к одной симпатичной пожилой женщине. Она хотя и не в партии, но вполне своя; во время подполья скрывала наших товарищей, не одного спасла от верной смерти. У неё домик из двух комнат, тебе там будет хорошо. Конечно, это не хоромы, где ты обитал, зато чисто, уютно. И садик есть, а в нём шелковицы, виноград, персики!..

— С какой радости она сдаст мне комнату? Мне ведь и платить-то ей нечем!..

— Чудак! Сказано, тётушка Майрам мировая женщина. Мы уже уговорились с ней…

— Как, разве ты знал, что я останусь здесь, буду работать у вас?

— Конечно, знал! — самоуверенно ответил Левон. — Какой же я чекист, если не буду знать таких простых вещей?

— А всё-таки, как ты узнал?

— Очень просто — путём логического мышления! У нас создан новый отдел. Но в нём нет ни одного сотрудника, знающего иностранные языки. Даже для допроса шпионов приглашают людей со стороны. Это раз. Ты имел отношение к разведке, что видно по письму вашего комиссара, и знаешь французский язык. Два. А в-третьих, я и сам немного постарался — рассказал про тебя товарищу Амирджанову, а он договорился с секретарём горкома.

— Мне остаётся только поблагодарить тебя за такую услугу. Подложил свинью и доволен…

— Не стоит благодарности! Свои люди — сочтёмся.

— А председатель ваш не понравился мне, — он сухарь!..

— Не торопись с выводами! Товарищ Амирджанов замечательный человек. Умница, чекистскую работу назубок знает — недаром был руководителем большевистского подполья. Познакомишься с ним поближе — увидишь!

Миновав узкие, пыльные улочки, мы вышли к бурной речке. Здесь начиналось царство садов и огородов.

Домик тётушки Майрам с плоской земляной крышей, как и все дома по соседству, стоял в глубине сада, за глинобитным забором, и издали казался игрушечным — так он был мал и низок. Открыв скрипучую калитку, мы с Левоном вошли в сад. На пороге домика показалась полная, краснощёкая женщина лет сорока пяти, с необыкновенно живыми глазами и приветливым лицом.

— Тётушка Майрам, вот я и привёл к тебе моего друга Ивана, о котором рассказывал! — Левон указал на меня. — Он парень что надо, — надеюсь, будешь любить его так же, как меня!

— Баловник ты, Левон! Откуда знаешь, что я люблю тебя? — К моему удивлению, моя будущая хозяйка неплохо говорила по-русски.

— Сердцем чую, а сердце, как тебе известно, никогда не обманывает.

— Хорошо, пусть так… Заходите, заходите в дом!

Комнатки с земляным полом оказались крошечными, но очень чистыми. Одно удивило меня: в них не было ни кроватей, ни столов, ни стульев — вообще никакой мебели. Как же тут спят, обедают? В первой комнате, размером чуть побольше, вдоль двух стен тянулось нечто вроде тахты с длинными набитыми шерстью подушками.

— Садитесь, отдохните, — предложила хозяйка, — я вина принесу.

— Спасибо, тётушка Майрам, как-нибудь в другой раз!

— Что так?

— Мне ещё на работу. Нехорошо, когда пахнет вином. Председатель этого терпеть не может… Будь здоров, Ваня! Надеюсь, завтра ты найдёшь дорогу. До свидания, тётушка Майрам.

— До свидания, сынок, приходи, не забывай!..

Левон вышел. Я нагнал его в саду.

— Послушай, может, мне пойти с тобой? Я очень голоден, с утра ничего не ел, — признался я.

— Не беспокойся! Тётушка Майрам накормит. — Он помахал мне рукой и скрылся за калиткой.

Хозяйка дала мне воды умыться, накрыла на низеньком столике ужин, состоявший из тонких, как бумага, лепёшек, брынзы и кувшина красного вина.

— Ешь, сынок, ешь! — угощала она.

Пока я уплетал лепёшки с брынзой, тётушка Майрам рассказывала о себе.

Муж её был знаменитым каменотёсом — умел не только обрабатывать гладкие плиты для строительства домов, но и высекать на них затейливый орнамент — виноградные лозы, оленей, орлов. Слава о его мастерстве распространилась по всей округе, и от заказчиков не было отбоя. Человек он был тихий, скромный и вдруг, неожиданно для всех, принял участие в Александропольском восстании. Дашнаки расстреляли его. Детей у тётушки Майрам не было.

— Вот и живу одна. В саду, в огороде сама работаю. Две овцы имею. Зимой платки вяжу, продаю. Жить надо! — Она вздохнула. — Спасибо товарищам мужа, — часто навещают…

Мы беседовали до поздней ночи. Одиночество угнетало тётушку Майрам, и, по-видимому, она была рада, что я поселился у неё. Узнав, что моя мать тоже армянка, она воскликнула:

— Вижу, вижу, в тебе есть что-то наше! Волосы светлые, глаза серые, а лицо смуглое, русские редко смуглые бывают!

Она постелила мне прямо на полу, принесла кувшин воды и, пожелав спокойной ночи, ушла.

Моя постель состояла из двух толстых тюфяков, длинной подушки и шерстяного одеяла. Простыню заменял цветной ситец. Прежде чем заснуть на этом мягком и жарком ложе, я долго думал о Маро, строил планы встречи с нею и, не найдя ничего лучшего, решил написать письмо до востребования, хотя и знал, что она не скоро пойдёт на почту. Ведь она уверена, что я уехал на фронт. В конце письма сообщил ей свой адрес.

Нужно ли говорить, что у тётушки Майрам, этой простой, приветливой женщины, я чувствовал себя куда лучше, чем в богатом, полном достатка, но чужом и враждебном доме?

Утром, выпив кружку горячего молока, я отправился на работу. Мне отвели небольшую комнату. Начальник отдела Челноков подвёл меня к железному шкафу, наполненному папками, и посоветовал для начала ознакомиться с делами.

— Газеты, издаваемые на французском языке, — сказал он, — мы получаем с большим опозданием, но просматривать их всё же стоит. Если найдёшь что-либо интересное, переводи. Ещё один совет: надеюсь, ты понимаешь, что всё, что здесь увидишь, прочтёшь и узнаешь, — строжайшая тайна!

До сих пор я не имел ни малейшего понятия о методах работы иностранных разведчиков — даже приключенческих романов не читал, разве только о похождениях Шерлока Холмса. Но они не шли ни в какое сравнение с тем, с чем я столкнулся. Со страниц запылённых документов — показаний задержанных, опросных листов — вырисовывались зловещие фигуры матёрых шпионов, диверсантов, вредителей, нарушителей границ, контрабандистов. Удивительные, порою фантастические дела! На каждом шагу хитрость и коварство. Английский разведчик, выдающий себя за учёного этнографа; сотрудник АРА (американская организация помощи голодающим) — профессиональный шпион; магометанский мулла в роли организатора диверсии; учитель — террорист; инженер, завербованный французской разведкой; портниха — связная; парикмахер — «почтовый ящик»; настоятель монастыря — хранитель оружия. Секретные адреса, специальные явки, разные средства тайнописи. Подкуп, обман… Я и подозревать не мог, что в человеческом обществе столько грязи!..

Дела, которыми занимались мы с Акимовым, казались мне теперь сущими пустяками. Подумаешь, много ли ума нужно, чтобы произвести обыск по ордеру или задержать грабителя? А вот попробуй разоблачи опытного шпиона, владеющего солидными документами или прикрывающегося иностранным паспортом! Докажи неопровержимыми фактами виновность, прежде чем получишь разрешение его задержать. Позволяй шпиону разгуливать на свободе, пока не узнаешь его сообщников и явок, но сумей обезвредить его и не дать исчезнуть бесследно…

Чем больше читал я документов, тем сильнее убеждался, что здесь требуется тонкая, «ювелирная» работа, изворотливость и смекалка…

Выдали мне паёк: два килограмма мяса, вернее, костей с мясом, пять селёдок, коробку сахарина, полкилограмма сыра, десять коробок спичек, четыре пачки махорки, четыре коробки папирос и два куска тяжёлого, мокрого мыла. Завернув всё это в бумагу, я шёл домой расстроенный: ну как прожить мне целый месяц? Правда, раз в день мы бесплатно обедали в столовой (денег нам вообще не выдавали), получали четыреста граммов ржаного хлеба, а во время ночных дежурств ещё и ужин.

Голодным я не ходил, — тётушка Майрам делилась со мною всем, что имела. Я надеялся, что сумею расплатиться с нею своим пайком. Как же быть теперь?

Я отдал ей свёрток и вышел в сад. В нём было хорошо. Всё зеленело. На фруктовых деревьях лопались бутоны. Гудели пчёлы. Слышалось журчание реки. Небо было голубое-голубое… Но я ничего этого не замечал, настроение у меня было скверное. «Скоро восемнадцать лет, а ты даже прокормить себя не можешь!.. Мама не пишет. Маро не ответила на письмо, да, наверно, и не ответит… На работе тоже ничего светлого, — копаешься в грязных делах шпионов, читаешь старые французские газеты, в которых нас, большевиков, ругают дикарями, варварами, предсказывают скорую гибель Советской власти…» Беседуя таким образом сам с собой, я вышел к реке, сел на камень и долго смотрел на мутную, пенившуюся воду…

— Ваня, Ваня, где ты? — раздался голос тётушки Майрам за моей спиной.

Я нехотя встал и пошёл домой.

— Почему есть не идёшь? Садись, поешь. Вина налью.

В моей комнате, на подносе, уже лежали лепёшки и брынза.

— Спасибо, тётушка Майрам! Не смогу я больше есть у вас…

— Голодный ходить будешь? Или лепёшки плохие, брынза надоела? Другое б подала, да весна, запасы кончились, — сокрушалась добрая женщина.

— Что вы! Лепёшки у вас замечательные и брынза отменная, но… видели, какой паёк получил? Не могу неё я объедать вас!

— Нехорошо говоришь, очень нехорошо! Мука есть, овцы есть. Дотянем, пока поспеют овощи, фрукты. Скоро паёк станет больше, не всегда так будет. Садись, сынок, поешь. Обидные слова не говори! — Тётушка Майрам погладила меня по голове, и я покорился.

В конце ужина она вспомнила:

— Совсем забыла! Тебе письмо пришло!

Я нетерпеливо схватил письмо, распечатал конверт. Маро писала по-французски:

— Мать пишет? — поинтересовалась наблюдавшая за мною и видевшая моё взволнованное, радостное лицо тётушка Майрам.

— Нет… Это от одной хорошей девушки. До выздоровления я жил у них в доме…

— Кто же они? Пришлось объяснить.

— Знаю! — Тётушка Майрам сразу помрачнела и добавила: — Нехорошие люди, совсем плохие люди!..

Утром, по дороге на работу, зашёл в городской сад и решил, что лучше всего встретиться с Маро на скамейке против фонтана. Так и написал ей…

Прошло больше трёх недель, прежде чем меня допустили к оперативной работе, да и то мелкой.

В середине дня вызвал меня Челноков, начальник отдела, и сказал:

— В три часа к тебе придёт один гражданин из ресторана «Европа». Человек он свой, вполне можешь доверять ему. Зовут его Маркар. Он сильно пострадал: отец его погиб во время войны с турками, брата расстреляли дашнаки. Сам тоже сидел у них в тюрьме, хотя и не был большевиком. Теперь он помогает нам — сообщает полезные сведения. Будь с ним помягче. Выслушай его внимательно и запиши всё, что он расскажет, даже мелочи. Потом доложишь.

Вскоре ко мне пришёл человек средних лет в потёртом чёрном костюме.

— Садитесь, — пригласил я его и протянул пачку папирос. — Закуривайте!..

— Спасибо, — человек затянулся табачным дымом и, как бы изучая меня, некоторое время смотрел мне в глаза. — Вчера Пижон опять заказал ужин на троих, — без всяких предисловий начал он. — Кизиловую водку и шесть бутылок вина!.. Ужин подавал я, но гостей увидеть не удалось. Пижон встретил меня в передней, отдал деньги и велел за посудой не приходить. «Я сам пришлю», — сказал. А сегодня укатил в Т…

Он замолчал, следя за дымом папиросы.

— Всё? — разочарованно спросил я. Я-то надеялся узнать что-то важное, а тут какой-то Пижон заказал ужин и шесть бутылок вина. Подумаешь, событие!

— Нет, не всё… Третьего дня был у нас в ресторане господин Погос с компанией. Вы, конечно, слыхали про него? Ну, тот длинноволосый журналист в пенсне! Он был изрядно выпивши и вслух болтал всякую ерунду.

— Например?

— Что большевики — наивные люди, думают, что им удастся долго продержаться у власти без помощи интеллигенции. Одно дело захватить власть, другое — управлять страной. «Подумайте, — говорил он, — бывший кузнец — председатель ревкома, городской голова, значит, а малограмотный наборщик — редактор газеты! Он, этот невежа, осмеливается учить меня, старого газетного волка, как нужно писать. Шалишь, я под его дудку плясать не стану».

— А как на это реагировали его собеседники?

— Молчали.

— Сколько их было, вы всех знаете?

— Кроме господина Погоса, ещё трое. Одного знаю, Шаварш, артист… И последнее: в городе появилась известная эсерка, по кличке «Искра». Настоящего имени её никто не знает. Вчера она была у нас. Села в самый дальний угол, спиной к двери, пообедала на скорую руку и ушла… Вот теперь всё!

Я поблагодарил и отпустил его.

Сверх всякого ожидания, Челноков отнёсся к моим сообщениям очень серьёзно и, когда я кончил, объяснил:

— Пижон — условная кличка резидента английской разведки. Ловкий, сукин сын!.. Его настоящая фамилия Мансари, Гасан Мансари, запомни. Он персидский подданный, выдаёт себя за коммерсанта. Говоришь, заказал ужин на троих? Значит, к нему опять пожаловали гости, а мы прозевали!..

— Почему же мы не задержим его, если известно, что он английский шпион? — спросил я.

— И не просто шпион, а резидент — руководитель всей шпионской сети! Тут большая разница. Подумай сам — чего мы добьёмся, если засадим этого господина?

— Как чего? Обезвредим его!

— И потеряем все нити!.. Нет, Силин. Посадить его легче лёгкого, а вот знать каждый его шаг, знать всех его агентов — это посложнее! Ты скоро займёшься им и убедишься в этом. А теперь отправь через шифровальный отдел телеграмму в Т. — предупреди, что Пижон выехал туда.

Пока я составлял текст телеграммы, Челноков куда-то позвонил и спросил, что известно об эсерке Искре. Полученный ответ, по-видимому, не удовлетворил его.

— На то она и Искра, чтобы умело заметать следы! — отвечал он в трубку. — Недаром царские охранники годами гонялись за нею и так и не поймали… А вы не спите, нужно взять её… Нет, на улице неудобно!

Подписывая телеграмму, он дал мне дополнительные разъяснения:

— Искра — кличка Ольги Шульц. Она была членом Закавказского центра партии эсеров. Сейчас эсеры тесно связаны с английской разведкой в Персии. Вот её нужно изолировать!

Я был удивлён осведомлённостью своего начальника и в душе завидовал ему: ведь он был старше меня всего лет на семь-восемь!

— А что будем делать с тем, журналистом Погосом?

— Пока ничего, это просто пустозвон!.. Придёт время, предупредим его. Не поможет — тогда и решим.

Отпуская меня, Челноков дал новое задание:

— Разыщи в архиве дело Искры — Ольги Шульц и хорошенько изучи его. Если память не изменяет, в нём должна быть и её фотокарточка. Как только сотрудники секретно-оперативной части установят местопребывание эсерки, выпишем ордер, и ты поедешь за ней. Арест этой зловредной бабы нельзя откладывать в долгий ящик, — вряд ли она приехала к нам просто так. Одному идти за нею опасно. Попроси у старшего коменданта выделить тебе в помощь опытного оперативника. Будьте осторожны: Ольга Шульц отличный стрелок!..

Он долго и терпеливо инструктировал меня, как лучше взять Ольгу Шульц, как произвести обыск, на что обратить особое внимание.

Остаток дня я провёл за изучением дела эсерки Искры.

По документам охранки и коротким донесениям какого-то провокатора я ясно представил себе её подлинный облик. Фанатичка, морфинистка, любительница острых ощущений, террористка с мужеподобной внешностью. Вот в нескольких словах её характеристика. Маленькая пожелтевшая фотокарточка, хранившаяся в деле, подтверждала эту характеристику. Продолговатое волевое лицо, коротко подстриженные волосы, жёсткие глаза.

Вечером идти домой не пришлось. От нечего делать зашёл в красный уголок — он помещался в бывшей столовой богатого особняка, занятого сейчас Чека. Там стояло пианино.

Красный уголок был пуст. Я сел за пианино, стал тихонько наигрывать. Старый, расстроенный инструмент нельзя было и сравнить с великолепным концертным роялем в доме моих недавних «хозяев».

Играл долго. Мысли унесли меня далеко-далеко — домой. Вспомнилось, как мама, сидя рядом, отбивала обычно такт рукой: «раз-два, раз-два, раз-два…» Оглянулся, услышав негромкий шум у дверей, — там толпилось человек десять сотрудников.

— Играй, играй! Складно у тебя получается, — сказал пожилой чекист, входя в красный уголок. За ним последовали другие. Одни брали стулья, садились подле меня, другие пристроились на подоконниках. Пришёл и мой учитель по шахматам, старший комендант. Я сыграл им мазурку Шопена.

— Молодец! — похвалил меня пожилой чекист. — Жаль, пока ты один владеешь у нас этим инструментом!.. Ничего, скоро и другие научатся! Не мы, так наши дети, — добавил он.

— Товарища Силина к дежурному коменданту! — крикнул от дверей курьер.

Я закрыл пианино и побежал вниз.

— Всё готово, — сказал комендант, протягивая мне две бумажки. — Вот адрес и ордер. Извозчик ждёт у дверей. Кого хочешь взять с собой?

— Да мне всё равно…

— Возьми Левона. Кажется, вы с ним дружки, — веселее будет. К тому же он знает здесь все переулки и тупики. — Он вызвал Левона по телефону.

— Есть участвовать в операции с товарищем Силиным! — весело отрапортовал Левон, входя в комендатуру.

— Проверьте оружие, — приказал комендант, отпуская нас.

Мы молча сели в фаэтон, поехали. Я немного волновался. Левон, забившись в угол, о чём-то сосредоточенно думал. Фаэтон, мягко покачиваясь на рессорах, вёз нас по тёмным улицам спящего города.

Около церкви Левон велел извозчику остановиться. Зажёг спичку и ещё раз посмотрел адрес.

— Чертовщина какая-то!..

— В чём дело?

— Да, понимаешь, здесь других домов, кроме дома священника церкви Святой богородицы, нет!.. Не обосновалась же твоя эсерка у него?

— А почему бы и нет?

— Всё может быть! Пошли…

Мы тихонько вошли во двор церкви и обошли двухэтажный дом священника.

— Окна низкие, выпрыгнуть ничего не стоит, — прошептал Левон.

— Оставайся здесь, а я пойду один, — предложил я.

— Рискованно! — Левон задумался. — Тут, на заднем дворе, живёт сторож. Возьмём его с собой.

Подняли спавшего сторожа. Левон объяснил ему цель нашего прихода. Пожилой сторож, что-то испуганно бормоча, оделся и нехотя пошёл за нами. Мы встали по сторонам двери, и Левон приказал сторожу постучать.

Долго не отвечали. Наконец за дверью послышался хриплый голос. Я хотя и не понимал слов, но догадался, что спрашивают: «Кто там?»

Сторож что-то ответил. Дверь раскрылась, на пороге стоял седой священник. Не давая ему опомниться, мы быстро вошли и закрыли за собой дверь.

— Проверка документов! Нет ли у вас посторонних? — спросил Левон.

— Женщина одна попросила у меня приют дня на два… Кто она такая, как её зовут, не знаю, — ответил священник.

— Где она?

— Вот здесь… — Он повёл нас по коридору и показал на последнюю дверь.

Я без стука вошёл первым, держа в кармане наготове наган. Высокая худая женщина приподнялась на тахте и молча уставилась на меня. Луна освещала её костлявые плечи, короткие растрёпанные волосы.

— Прошу встать! — Левон в одну секунду оказался у её изголовья.

— В чём дело? — Тихий, спокойный голос Ольги Шульц плохо вязался с её грубоватой внешностью.

— Прошу встать! — повторил Левон.

Она накинула на себя платье, встала и, подойдя ко мне, сказала:

— Револьвер под подушкой…

— Нет, он уже у меня! — ответил Левон.

Поднялись на второй этаж. В просторной столовой, обставленной массивной дубовой мебелью, при свете керосиновой лампы я предъявил Ольге Шульц ордер на арест.

Она молча пожала плечами.

— После обыска поедете с нами!

Меня смущало спокойствие, даже равнодушие эсерки. Я всё время был настороже, ожидая какой-нибудь неожиданной выходки с её стороны. Но она неподвижно сидела на стуле возле стола, накинув на плечи пальто.

Во время обыска появилась толстая попадья в тёмном капоте. Прикрывая пышную грудь шалью, она взялась светить нам. Не переставая бормотала на ломаном русском языке:

— Зачем такой большой безобразий?.. Здесь «святой церковь! Батюшка уважать надо! Ночь спать надо…

Перебирая в шкафчике старинные книги в кожаных переплётах, должно быть духовного содержания, я заметил, что одна из них очень уж тяжела. Снял её с полки. Под переплётом, в аккуратно пригнанном ящичке, оказалась иностранная валюта. Деньги высыпали на стол, подсчитали: сорок английских фунтов, шестьдесят четыре доллара!

— Гражданин священник, — я не знал, как обращаться к попу, — почему не сдали иностранную валюту?

— Давно положил, забыл совсем, — ответил он, избегая смотреть мне в глаза.

Пришлось взять себя в руки, чтобы не нагрубить ему.

— Удивительно! — сказал я. — Пришла незнакомая женщина, вы её приютили, даже фамилии не спросили. Валюту спрятали под переплётом Евангелия — и забыли. Знаете ведь, что есть декрет о сдаче валюты и золота. В стране голод, дети умирают, нужно спасать их, а вы… Скажите, есть у вас золото? Может, тоже забыли?

— Нет у меня никакого золота!

— Не заставляйте нас переворачивать всё вверх дном, всё равно ведь найдём! — тоже с трудом сдерживая себя, сказал Левон.

— Ищите! — ответил священник.

Золота мы не нашли. В вещах Ольги Шульц тоже ничего особенного не оказалось, если не считать шприца и десятка ампул с морфием.

Составили акт, собрались уходить. Попадья, увидев, что мы уносим деньги, вцепилась в рукав моей гимнастёрки.

— Не дам, не дам! — истерично кричала она. — Деньги наши, надо бога бояться!

— Успокойте же её! — сказал я священнику, высвобождаясь из цепких рук попадьи.

Я не знал, как поступить с ним. Конечно, его можно было задержать за сокрытие валюты, не говоря уже о том, что он приютил у себя опасную террористку. Но имели ли мы право арестовать его без ордера? Как-никак духовное лицо… Я предложил священнику дать подписку о невыезде.

Он молча подписал бумагу.

Взяв с собой Ольгу Шульц, вышли во двор. Близился рассвет. Звёзды в безоблачном небе поблекли. Сели в фаэтон и отправились в Чека.

По дороге Ольга Шульц молчала, потом закурила. Как бы про себя сказала:

— Теперь, значит, они пришли на смену царским жандармам…

Я ничего не ответил, не желая вступать с нею в разговор.

Комендант, приняв арестованную, акт об обыске и валюту, предложил нам зайти в дежурку, отдохнуть.

Левон отказался, — попрощавшись со мной, он пошёл домой. Я остался — уж очень далеко было мне идти.

В дежурке стояли три койки, покрытые солдатскими одеялами. Я снял сапоги и завалился на одну из них. Нервы были напряжены, я долго не мог заснуть. Отправляясь за эсеркой, я думал, что меня ждёт «настоящее» приключение — сопротивление, перестрелка, может быть даже ранение. А на деле всё вышло до обидного буднично. Арестовал немолодую, усталую женщину и спокойно вернулся обратно… «Когда же наконец начнётся настоящая чекистская работа?» — думал я…

Проснулся от шума голосов. В комендатуру привели спекулянтов — скупщиков мыла. Они шумели, кричали, перебивая друг друга, доказывали свою невиновность.

— Подумаешь, мыло! — кричал один из них. — Это же не хлеб и не сахар!

— Какая же коммерция без купли и продажи? — доказывал другой.

— Что же, по-вашему, я должна торговать себе в убыток? — визжала толстая пожилая женщина.

— У меня жена, дети! Должен же я их прокормить! Не краду, не убиваю, занимаюсь честной торговлей, — говорил тощий человек в соломенной шляпе.

— Хватит галдеть! — прикрикнул на них комендант. — Коммерция, честная торговля! Посидите в подвале — будете знать, как скупать всё мыло и продавать из-под полы втридорога! Севчук, проводите коммерсантов в подвал, — приказал он дежурному.

Спекулянтов увели, и я пошёл получать паёк. Со вчерашнего дня во рту не было ни крошки.

В один присест съел все четыреста граммов тяжёлого, как глина, ржаного хлеба, выпил кружку кипятка и принялся за своё нудное занятие — перевод с французского ругательных статей и фантастических, высосанных из пальца сообщений. В то время я не понимал, что и моя скромная работа переводчика может принести пользу, что опытный разведчик из маленького, на первый взгляд ничего не значащего сообщения может сделать нужные выводы, а иногда и разгадать замыслы противника. Работа шла медленно, мысли мои блуждали вокруг вчерашних событий: как узнать, зачем приехала в наш город эсерка Шульц? Допросом ничего не добьёшься. У такой хитрой, озлобленной женщины, как она, признание клещами не вырвешь. Тут нужно что-то другое, а что?.. Поп тоже хорош: он, конечно, знал, кто такая Искра, всё было обусловлено заранее, ведь лучшее укрытие, чем дом священника в церковном дворе, трудно придумать. У попа и золото есть, но где? Попробуй найди. Мы с Левоном, кажется, всё перерыли — и напрасно.

Телефонный звонок прервал мои размышления. Комендант сказал, что какой-то военный, по фамилии Орлов, хочет видеть меня.

— Пропустите! — У меня даже сердце ёкнуло: неужели Костя Волчок?

— Разрешите, товарищ начальник? — раздался весёлый голос, и в комнату вошёл стройный военный в новенькой шинели — Костя!

Я вскочил со стула, мы крепко обнялись.

— Вот неожиданность! Садись, Костя, рассказывай, какими судьбами? Где наш полк, как товарищи — Кузьменко, комиссар, Шурочка, Пахомов?

— Как прикажешь, сразу отвечать или по порядку?

— Отвечай как хочешь! Не томи только!..

— Значит, так, — начал Костя. — Прежде всего, я тебе не Костя, даже не Костя Волчок, а командир пулемётной роты товарищ Орлов! Сюда заехал по дороге в Москву. Полк наш стоит у персидской границы. Все товарищи живы, здоровы и шлют тебе привет, особливо Шурочка. Она утверждает, что ты завладел её сердцем. Правильность такого утверждения установить, конечно, не легко, хотя улики против тебя есть!.. Будут ещё вопросы?

— Не дури ты!.. Скажи толком, зачем в Москву?

— Что значит — не дури? Я человек серьёзный. Еду учиться на курсах красных командиров при ВЦИК. Ты про такие курсы слыхал? То-то!..

— Поздравляю! Это, конечно, лучше, чем искать необитаемый остров!..

— С необитаемыми островами покончено, ищу настоящую жизнь. Знаешь, говорят, курсанты несут караульную службу в Кремле и чуть ли не каждый день встречают Ленина.

— Завидую тебе!

— Не один ты, многие позавидовали, когда узнали, что еду в Москву учиться. Не шутка, — была одна путёвка на всю дивизию. Вызывает меня комиссар и говорит: «Товарищ Орлов, ты храбро воевал с врагами советской власти и отличался дисциплинированностью. Мы решили рекомендовать тебя на учёбу. Поедешь в Москву на курсы при ВЦИК, станешь образованным красным командиром. Надеюсь, не уронишь честь нашего славного полка и всей дивизии». — «Есть не уронить честь нашего славного полка и всей дивизии», — отвечаю. Посмотрел комиссар на меня, покачал головой. «Вид у тебя, скажу прямо, никуда не годится». Позвал старшину и приказывает: «Одеть товарища Орлова как следует! Выдать новую шинель, сапоги, непременно хромовые, брюки, гимнастёрку. Он едет в Москву учиться». Старшина переступил с ноги на ногу, почесал в затылке. Откуда, мол, возьму всё это? «Ничего знать не хочу, — говорит комиссар, — достаньте хоть из-под земли, но чтобы всё было, как я сказал. Мы не можем допустить, чтобы один из наших лучших командиров появился в столице в таком виде!» Ну и вот, сам видишь, как я выгляжу. Хоть в рамочку вставь и на стене повесь!

— Когда едешь?

— Не знаю, ещё не был у коменданта вокзала. Приехал в город — и прямо сюда. У комиссара узнал, где тебя найти.

— Может, останешься на денёк? Освобожусь от работы, пойдём ко мне, посидим, поговорим. Когда-то ещё увидимся?

— Предложение принимается! Ты же знаешь, я для друга на всё готов. — Костя встал. — Побегу до коменданта, выправлю литер — и обратно.

— Постой, ты из дома писем не получал?

— Нет, не получал… Ты же знаешь, что у меня никого нет! — И он торопливо вышел.

Оставшись один, я долго сидел задумавшись. Мама не писала по-прежнему. Ростовский военкомат не ответил на мой запрос… Почему Костя так быстро ушёл, когда я спросил его о доме? Или мне показалось? Неужели он что-то знает и скрывает?

Отложив французские газеты, я тут же написал ещё один запрос в Ростов и для верности отнёс на подпись Челнокову.

— Ты не тревожься, Силин, почта работает плохо, письма часто теряются, — сказал он, подписывая бумагу, и спросил: — Ты Шульц ещё не допрашивал?

— Нет ещё, не знаю, как подступиться. Она ведь всё равно ничего не скажет!.. Чуть было попа вчера не забрал. Ну и тип! Строит из себя святого, а я убеждён, что он контра, да ещё валюту утаил!

— Забрать его успеем! Дело не в этом, важно установить, кто рекомендовал ему Ольгу Шульц. Что она пришла к нему с соответствующим письмом, сомнений не вызывает, и вот кто стоит за этим, нам нужно узнать во что бы то ни стало. Завтра пригласи попа и осторожненько прощупай его. С допросом эсерки повремени, пусть посидит…

Ну и задача!.. А ведь от решения её зависит многое — может быть, и моя дальнейшая судьба: стану я настоящим чекистом или так и останусь переводчиком…

Однако пора подумать и о другом: скоро вечер, придёт ко мне друг детства, Костя Волчок, — нужно накормить его. А у меня ничего нет. Как быть? Пошёл посоветоваться с Левоном.

Он оживился:

— Не беспокойся, сообразим! Не допустим, чтобы в нашем городе чекисту пришлось краснеть перед другом. Говоришь, он хороший парень?

— Отличный!

— В таком случае нужно бутылки две вина, пару селёдок, банку консервов и хлеба. Хватит?

— Ещё бы! Но где всё это достать?..

— Не твоя забота, достанем! Я как-никак местный. Иди занимайся своим делом… Ваня, а всё-таки земля вертится и у попа есть золото!

— Конечно, есть.

— Прижать бы его, длинногривого!

— Прижму! Завтра он будет у меня…

— Учти такое обстоятельство: сын попа был белым офицером. Одно время ходили слухи, что он удрал с Врангелем в Турцию. А теперь есть сведения, что застрял где-то у нас. Он написал одной здешней барышне и просил ответить в один приморский город до востребования.

— Это же очень важно! Что же ты молчал?

— Не знал, только утром выяснил через одного верного человека.

— Левон, нельзя ли без загадок? Ты хоть фамилию и адрес этой барышни скажи.

— Ты её знаешь.

— Знаю? Откуда?

— Очень просто! Офицерик написал дочери твоей бывшей хозяйки — Белле!

Я ушёл от Левона в подавленном настроении. Неужели придётся вызывать в Чека и допрашивать сестру Маро? Только этого не хватало!..

Дело эсерки Шульц приобретало для меня особое значение. Сообщение Левона давало некоторую надежду на разгадку обстоятельств, связанных с её приездом. Белый офицер, без сомнения, связан с какой-то контрреволюционной организацией, он и рекомендовал Искру своему отцу, — думал я. Однако священник мог быть всего лишь посредником. Значит, есть другие люди, с которыми эсерка должна была установить здесь связь, — не могла же она действовать в одиночку. А вдруг… Вдруг это Белла и её друзья из молодёжной организации националистов!..

Зашёл в секретно-оперативную часть и попросил подготовить к завтрашнему дню подробные сведения о священнике церкви Святой богородицы и о его сыне. Там я застал старшего коменданта.

— Силин, чем объяснить, что ты вдруг заинтересовался делами эсеров и попов? — спросил он. — Они вроде не имеют отношения к твоему отделу!

— К сожалению, на ваш вопрос ответить не могу, спросите моего начальника.

— Чего спрашивать? Раз поручили, значит, так надо… А ты хорошо ответил, как настоящий чекист!

Часа через два пришёл Левон и положил на стол большой пакет.

— Тут имеется всё необходимое для царского угощения, — сказал он.

— Не знаю, как тебя и благодарить!

— Чего там! Всегда готов помочь товарищу.

— Приходи вечерком к тётушке Майрам. Познакомлю с другом, он едет в Москву учиться.

— Если не помешаю, приду.

Костя позвонил из комендатуры в самом конце рабочего дня. Я взял пакет с едой и спустился вниз.

— Всё в порядке. Литер выправил — еду утром. — Костя был радостно возбуждён.

— Вот и отлично, пошли ко мне!

И мы зашагали с ним по залитым солнцем, пыльным улочкам города.

Вечер прошёл дружно, весело. Тётушка Майрам красиво разложила на подносе закуску, принесла бокалы, вскипятила чай.

Пришёл Левон. Мы болтали, вспоминали детство, фронт, пели песни и пили красное, как кровь, густое, терпкое вино.

Поздно ночью, лёжа на полу рядом с Костей, я рассказал ему о своей любви к Маро.

Он выслушал мой сбивчивый рассказ молча, с большим вниманием и крепко сжал в темноте мою руку.

— Везёт же людям!.. Шурочка души не чает в тебе, здесь армянка влюбляется. Хорошо! А вот я не встретил ещё ни одной девчонки.

— Встретишь ещё!

— Когда это будет, — Костя вздохнул. — Красивая, говоришь?

— Очень.

— Жаль, что у вас ничего не получится…

— Почему это не получится? — я даже голос повысил.

— Не станешь же ты жениться на дочери буржуя, а так что за любовь.

— Возьму да женюсь! Что мне её родители, была бы она хорошая, честная…

— Смотри, Ваня, все ребята отвернутся от тебя!

Мы замолчали. Я не нашёл, что возразить ему.

Весь вечер мне хотелось расспросить Костю о доме, но почему-то не решался. Вдруг он знает что-то нехорошее? Всё же не выдержал:

— Костя, скажи честно, ты действительно ничего не имеешь из дома?

— Вот чудак, знал бы, так сказал бы…

— Удивительно, за всё время ни одного письма от мамы. Не пойму, в чём дело?

Костя не ответил.