Онлайн чтение книги Комната с призраком Great British Tales of Terror: Gothic Stories of Horror and Romance 1765–1840
Чарльз Мэтьюрин. ЗАМОК ЛЕЙКСЛИП. Перевод А. Бутузова

Умиротворение и спокойствие ирландских католиков в тревожные годы первой половины восемнадцатого столетия были весьма похвальны, но вместе с тем и весьма необычны; анализ возможных причин столь странного их поведения не занимает автора этой повести; ему представляется гораздо более интересным описывать сами события, нежели отыскивать для них сомнительные основания. В ту пору многие католики, не удовлетворенные существовавшим положением дел, покидали фамильные резиденции и странствовали, подобно лишенным крова бродягам, терпеливо ожидая возможных перемен к лучшему.

Однако некоторые из приверженцев короля Иакова II еще оставались на севере острова, и среди них был один якобитский баронет, сэр Редмонд Блейни. Утомленный раздражающим соседством вигов, их нескончаемой болтовней о героической обороне Лондондерри и о варварстве французских генералов, изнуренный назойливыми проповедями преподобного мистера Уолкера, пресвитерианского священника, которого местные жители называли не иначе, как «Евангелист», этот баронет решил оставить родовое поместье и пожить в более спокойном крае. Для этого в январе 1720 года он снял на три года Лейкслипский замок (тогда он принадлежал муниципалитету Коннолиса и сдавался внаем по трехгодичным контрактам), после чего переехал туда со всей семьей, кроме него, состоявшей из трех дочерей; мать их умерла задолго до описываемых событий.

В те годы замок Лейкслип поражал своей красотой и величием, и мало замков в Ирландии могли соперничать с ним. Теперь, увы, его стены разрушило безжалостное время. Расположенный всего в семи милях от Дублина, Лейкслип окружен природой столь тихой и восхитительной, что досужее воображение равно может отнести замок и за сотню миль от города. После целой мили (ирландская миля равняется примерно двум английским) утомительной езды от Лукана до Лейкслипа дорога, с одной стороны огороженная высокими стенами — владения Вишесов, с другой — ветхими столбиками низкого забора, за которым нет ровным счетом ничего, на что бы следовало обратить внимание, неожиданно сворачивает к Лейкслипскому мосту, где путешественнику открывается необычайно восхитительный вид. Воспоминание о нем, доведись вам хотя бы раз увидеть его, будет питать ваше воображение еще долгие годы. Некрасивое, но еще крепкое сооружение, Лейкслипский мост круто опускается на противоположный, значительно более низкий берег реки Лиффи. Справа поток отделяет земли Машфилдов и прихода святой Катерины от владений Вишесов, которые здесь больше не скрывает высокая ограда. Растущие вдоль берегов реки деревья сплетают в ее темной глубине свои ветви. Слева к реке сбегают садовые лесенки ухоженных домиков замка. Сверкая на солнце бриллиантами брызг, волны играют прогулочными лодками, причаленными под стрельчатыми арками летних строений замка. Чуть ниже река плавно огибает низкую в этом месте церковную ограду, и дальше, насколько можно различить, гладь ее полностью скрывают окаймляющие берега густые заросли. Противоположный замку берег являет разительную противоположность описанному ландшафту; покрытые редким кустарником холмы, заброшенные башни и чаща, скрывающая подступы к воде, — теперь эти земли принадлежат полковнику Марли.

Если смотреть поверх городских крыш, то хорошо видны развалины замка Конфи, отстоящего от моста на четверть мили; хищные очертания его башен напоминают о прошедших веках, когда кровь лилась, как вода в Лиффи. Как только вы минуете мост, ваше внимание, конечно же, привлечет водопад (Лососевая стремнина, как его называют здесь); сияние его струй, будь то солнечный день или лунная ночь, едва ли будило восторг грубых душ, живших в те мрачные времена, когда замок Конфи был «неприступной скалой»; вряд ли они даже взглядывали в сторону водопада, когда, грохоча копытами коней по бревенчатому настилу Лейкслипского моста, возвращались с разбойной вылазки, и тем паче не думали они о нем, когда моста не было и поток приходилось преодолевать вброд.

То ли уединение, в котором пребывал сэр Редмонд Блейни, способствовало безмятежности его чувств, то ли они от бездействия утратили былую силу, теперь это сказать трудно, но определенно то, что постепенно его интерес к политическим проблемам угасал, если не считать обедов со старым приятелем, таким же приверженцем короля Иакова, как и сам сэр Редмонд; и если не принимать в расчет многозначительные кивки и улыбки, которыми они имели обыкновение обмениваться за бутылкой вина, если не слушать его разговоров с приходским священником о победе правого дела и о надеждах на лучшие времена и если закрыть глаза на тот, пожалуй, самый крамольный случай, когда якобиту-слуге, насвистывавшему «Мой милый Чарли», неожиданно отозвался и вторил густой бас сэра Редмонда, то можно сказать, что интерес баронета к политике угас окончательно. Вдобавок ко всему старого джентльмена сильно переменили семейные несчастья. Младшая из трех его дочерей, Джейн, исчезла при обстоятельствах столь необычайных, что, несмотря на то что предание об этом — фамильная тайна, я не могу удержаться и поведаю его вам.

* * *

Девочка была необыкновенно прелестна и умна, и ей позволяли гулять в окрестностях замка вместе с дочерью одного из слуг, которую тоже звали Джейн. Однажды вечером Джейн Блейни и ее подружка зашли далеко в лес; их продолжительное отсутствие не вызвало беспокойства, так как подобные прогулки не были редкостью; однако когда ближе к ночи домой возвратилась плачущая подружка Джейн Блейни, весь замок переполошился. Она рассказала, что, проходя дорогой неподалеку от замка, они встретили старуху, одетую в гаэльское платье (красный берет и длинный зеленый жакет); неожиданно появившись из кустов, она взяла Джейн Блейни за руку; на ее ладони лежали две тростинки: одну она перебросила через плечо, а другую дала девочке и заставила ее сделать то же самое.

В ужасе от увиденного подружка убежала; вслед ей донесся голос Джейн Блейни: «Прощай, прощай, много времени пройдет, прежде чем мы увидимся снова». Девочка рассказала, что после этого старуха и Джейн исчезли, а сама она едва нашла дорогу домой. Немедленные и тщательные поиски не принесли результатов; в лесу осмотрели каждый кустик, баграми прощупали дно в прудах — все было тщетно. Постепенно надежда угасла, и поиски прекратили.

Прошло десять лет. Как-то раз экономка сэра Редмонда вспомнила, что забыла на столе в кухне ключи от шкафа с конфетами, и вернулась, чтобы забрать их. Когда она подошла к двери, то услышала детский голос, шептавший: «Холодно, холодно, как долго я не грелась у огня!» Экономка вошла и, к своему изумлению, увидела Джейн Блейни, съежившуюся и как будто усохшую вполовину; она куталась в какое-то тряпье, склонясь над тлеющими угольями. Экономка в ужасе бросилась прочь из кухни и позвала слуг, но привидение уже исчезло. Говорили, что девочку видели еще несколько раз; она становилась все меньше и меньше, как будто не выросла ни на дюйм с тех пор, как пропала. Всегда ее видели греющейся у огня; встречали ли ее в башне или на кухне — все время она куталась в лохмотья, жалуясь на холод и голод. Говорят, ее до сих пор видят в замке такую, совсем не похожую на Люси Грей из чудесной баллады Водсворта:

Судьба старшей дочери была более печальна, хотя и менее необычна; ее обручили с джентльменом мягкого характера и твердого достатка; ко всем прочим достоинствам он был католик, и потому сэр Редмонд подписал брачный контракт, будучи совершенно спокоен за судьбу своей дочери. Свадьбу справляли в замке Лейкслип. После того как невеста и жених удалились в свои покои, гости еще не покинули замок и какое-то время сидели за праздничным столом и пили за грядущее счастье молодоженов, когда неожиданно, к великой тревоге сэра Редмонда и его друзей, из той части замка, где располагались покои новобрачных, донеслись громкие и пронзительные крики.

Кто из гостей не потерял присутствия духа, устремился по лестнице наверх, но было уже поздно: злосчастный жених в ту роковую ночь неожиданно и необъяснимо сошел с ума. Изуродованное тело умирающей леди покрывали раны, которые в буйном припадке помешательства ей нанес ее несчастный муж. Сам он умер сразу же после убийства жены. Скоро, как только того дозволяли приличия, тела предали земле, и об этой истории старались больше не вспоминать.

Хотя сэр Редмонд и продолжал выслушивать самые невероятные истории о явлениях Джейн (их пересказывали ему домашние), надежда на ее возвращение таяла с каждым днем, и вся его забота отныне обратилась к оставшейся дочери, Анне. Получив весьма неглубокое образование, приличествовавшее в те времена ирландским женщинам, Анна жила уединенно и общалась главным образом со слугами, от которых переняла склонность к сверхъестественным страхам и суевериям; все это имело ужасные последствия в дальнейшей ее судьбе.

Среди многочисленной челяди замка была одна «старая колдунья», когда-то нянчившая покойную мать леди Блейни; ее память была настоящим кладезем страшных преданий. Загадочное исчезновение Джейн было причиной того, что ее сестра прилежно выслушивала жуткие истории старой ведьмы, клявшейся и божившейся, будто однажды она видела беглянку, стоявшую в одной из зал замка перед портретом матери и шептавшую: «Горе мне, горе! Разве могла мама подумать, что ее Джейн когда-нибудь станет такой!»

Когда Анна повзрослела, она стала еще серьезнее прислушиваться к словам старухи, особенно к ее обещанию показать ей будущего жениха. Для этого, однако, надо было совершить определенный ритуал. Нечестивостью своей он возмутил Анну, но в конце концов она уступила настойчивым уговорам старухи и согласилась его исполнить. Время, выбранное для безбожных молитв, приближалось; ночь на 1 ноября полна событий, и именно этой ночью следует проводить подобные церемонии с тем, чтобы усилить действие заговоров (предполагают, что такие обряды проводят и поныне на севере Ирландии).

Весь день накануне старуха уговаривала молодую леди, и, чтобы вернее заставить ее исполнить желаемое, она без устали рассказывала ей истории, одну другой страшнее. В замке эту женщину прозвали Кумушкой, равно как в Англии подобных ей называют госсип, а в Шотландии — каммер (хотя настоящее ее имя было Бриджит Диз). Старуха оправдывала свое прозвище неумеренной болтовней, цепкой памятью и ненасытным интересом к сверхъестественному. Ее назойливого внимания не избежал ни один человек в замке; все рано или поздно становились ее жертвами, начиная с конюшего, которого ее рассказы заставляли теплее кутаться в одеяло, и кончая юной леди, Кумушкино влияние на которую было необычайным.

Наступило 31 октября; замок был тих и спокоен. Около половины двенадцатого Кумушку и Анну Блейни видели направлявшимися к башне короля Джона, где, как говорили, этот монарх был коронован ирландскими принцами и провозглашен лордом Ирландии. Это было самое старое из строений замка. Открыв маленькую, неприметную дверцу ключом, с которым она не расставалась даже ложась в постель, Кумушка поторопила юную леди. Ступив под своды подвала, Анна стояла в нерешительности и сомнениях, подобно тому как неопытный пловец стоит на берегу незнакомого потока. Был теплый осенний вечер; сильный ветер вздыхал в кронах деревьев, окружавших замок. Внезапные порывы клонили верхушки деревьев к блестящей глади реки Лиффи, которая, разбухнув от недавних дождей, неслась и ревела среди валунов, обступавших ее русло. Темная аллея вязов скрывала маленькую деревушку замка; там еще виднелись огни, но и они, ввиду позднего часа, скоро должны были погаснуть.

Девушка медлила.

— Я обязательно должна идти одна? — спросила она, предчувствуя, что ужасы ее вечернего бдения — ничто в сравнении с гораздо более жуткой его целью.

— Непременно одна, или снадобье потеряет свою силу, — отвечала ей старуха, прикрывая ладонью тусклый огонек свечи. — Вы должны сойти вниз одна; я буду ждать у входа. Когда вернетесь — смотрите, кто явится вам ровно в полночь.

Несчастная девушка не трогалась с места.

— О! Кумушка, Кумушка, разве ты не можешь пойти со мной. О! Кумушка, идем вместе, прошу тебя!

— Если мы пойдем вместе, дорогая, нам не выбраться оттуда живыми; тот, кто живет там, растерзает нас в клочья!

— О! Кумушка, Кумушка, давай вернемся в мою комнату, я уже сделала так много и прошла так далеко!

— То, что мы сделали, дорогая, обязывает нас идти дальше; если вы сейчас вернетесь в свою комнату, то в полночь увидите не молодого и красивого жениха, а кого-то, кто больше похож на…

Молодая леди оглянулась и некоторое время стояла не двигаясь; ужас и невероятная надежда заставляли трепетать ее сердце. Затем, с внезапной отвагой она, как птица с террасы замка, устремилась вперед; ее белые одежды развевались как крылья и вскоре исчезли из виду. Старуха закрыла дверцу в подвал, поставила свечу в низкую бойницу башни и села ожидать действия колдовских снадобий. Прошел час, и леди поднялась из подвала; лицо ее было бледно, и глаза глядели неподвижно, как мертвые; в руке она сжимала окровавленный лоскут — доказательство того, что колдовской ритуал ею исполнен. Она упала в объятия своей сообщницы и несколько мгновений стояла, тяжело дыша и озираясь, как будто не сознавая, где она. Старуха ужаснулась безумному виду своей жертвы, но заторопила ее к спальне, где предметы, приготовленные для зловещего церемониала, были первым, что задержало взгляд несчастной девушки. Вздрогнув при виде их, она закрыла глаза и остановилась посредине комнаты.

Потребовались все искусство и настойчивость Кумушки (сопровождавшей свои уговоры загадочными угрозами), чтобы заставить молодую леди довершить начатое. Наконец несчастная проговорила в отчаянии: «Хорошо! Я все исполню, но будь в соседней комнате; если произойдет то, чего я боюсь, я позвоню в серебряный колокольчик, и если у тебя есть душа, о которой ты заботишься, Кумушка, приди мне на помощь».

Старуха обещала выполнить ее просьбу. С нетерпеливой обстоятельностью она дала ей последние наставления, после чего ушла в свою комнату, примыкавшую к комнате леди. Свеча ее давно потухла, но она разворошила уголья в камине и сидела возле них, поклевывая носом и поглаживая время от времени соломенный тюфяк на своей кровати. Однако она не решалась ложиться, так как в любой момент из комнаты леди мог долететь звук колокольчика.

Было уже далеко за полночь; могильная тишина окутывала спящий замок. Старуха дремала, склонившись к огню. Ее голова опускалась все ниже и ниже, пока, наконец, не коснулась колен. При звуке колокольчика Кумушка встрепенулась, но задремала снова, потом снова встрепенулась, когда колокольчик зазвучал отчетливее — и в тот же момент она проснулась, но не от звона, а от душераздирающего крика, донесшегося из соседних покоев. Испуганная вероятными последствиями неудачи, старая карга заторопилась в комнату госпожи. Анна лежала на полу без сознания. С неохотой, но старухе пришлось позвать на помощь экономку (предварительно спрятав принадлежности тайного ритуала). Вдвоем они перенесли девушку на кровать и с помощью специфических средств, обычных в то время — обожженных перьев и т. п., — привели ее в чувство. Когда экономка ушла и Кумушка осталась наедине с Анной, о предмете их беседы можно было догадаться, хотя об истинных событиях той ночи еще много лет не знал никто. Странной формы кинжал лежал на кровати Анны; было очевидно, что кто-то посетил ее комнату, и весьма вероятно, что это было не земное существо.

Старуха советовала уничтожить колдовскую улику, но девушка не слушала ее и спрятала оружие в один из шкафов в спальне. Она полагала, что отныне (с тех пор как перед ней приоткрылась пугающая завеса будущего) она имеет право знать все тайны, связанные с ночной загадкой. Однако с этой ночи характер ее разительно переменился; переменились ее манеры и даже ее лицо. Она стала серьезнее и проводила долгие часы в уединении и раздумьях; при виде бывшей сообщницы она вздрагивала и сжималась; при этом она избегала даже малейшего намека на обстоятельства, произведшие в ней столь странную перемену.

Прошло несколько дней с той ночи. Однажды после обеда, оставив сэра Редмонда с капелланом, читающим ему житие святого Франциска Хавьера, Анна вернулась в свою комнату к прерванному рукоделию и была немало удивлена, услышав звук колокольчика у ворот; кто-то звонил настойчиво и громко — звук, которого ей ни разу не доводилось слышать с тех пор, как их семья поселилась в замке; их гости, из числа отдыхавших на здешнем курорте, приходили и уходили неслышно, как и подобает гостям в доме знатного и влиятельного человека. За оградой, по аллее уже упоминавшихся нами вязов, в сопровождении четырех слуг верхом на коне ехал молодой джентльмен. Слуги его, тоже верхом, были нагружены тяжелой поклажей; у двух передних с седел свисали притороченные кобуры, двое других везли переброшенные через луки седел огромные тюки. Шла первая неделя декабря, но обед в замке подавали в час дня, и поэтому Анна легко разглядела все эти подробности. Прибытие незнакомца вызвало суматоху в замке; отдавались громкие и поспешные приказания, шаги не смолкали в коридорах в течение целого часа; затем все утихло. Говорили, что сэр Редмонд собственноручно запер залу, где он принимал незнакомца, дабы никто не мог помешать их разговору. Примерно через два часа после прибытия незнакомца к Анне постучала служанка и передала приказ хозяина замка приготовить к восьми часам ужин и присутствовать на нем.

Хозяйство в замке велось неплохо по ирландским меркам, и все, что требовалось от Анны — спуститься на кухню и проверить, хорошо ли прожарены цыплята и посыпаны ли они сахаром, согласно вкусам тех лет; еще ей надо было посмотреть, правильно ли положены специи и по мерке ли разлито вино в кувшины; но самое главное — ей следовало проследить за тем, чтобы в центр горохового пудинга положили большой кусок масла. На этом ее обязанности по приготовлению ужина заканчивались, и она могла возвратиться в свою комнату, чтобы приготовить на вечер торжественное платье из белой дамасской ткани. В восемь часов ее позвали на ужин; по обычаю тех лет ей следовало внести первое блюдо. Когда она проходила по коридору, кто-то схватил ее за локоть; лицо Кумушки, искаженное отвратительной гримасой, придвинулось к ней. Она прошептала: «Разве я не говорила, что он придет за вами?» У Анны застыла кровь в жилах, но она овладела собой и вошла в залу, приветствуя отца и незнакомца низким реверансом; после этого она заняла свое место за столом. Ужас, охвативший ее при встрече бывшей сообщницы, не уменьшился в присутствии незнакомца; странной была его задумчивость во время ужина. Он ничего не ел. Сэр Редмонд тоже выглядел необычайно сдержанным и задумчивым. Наконец он обратился к незнакомцу (не называя его по имени): «Вы выпьете за здоровье моей дочери?» Незнакомец выразил желание оказать хозяину такую честь, но скромно наполнил свой стакан водой; Анна добавила несколько капель вина в свой, поклонившись ему. В этот момент, в первый раз с тех пор, как она увидела его, ей удалось рассмотреть его лицо — оно было бледным, как у мертвеца. Мертвенная бледность его щек и губ, глухой, как из-под земли, голос и странный блеск больших и неподвижных черных глаз, которые он не сводил с Анны, заставили ее побледнеть и даже задрожать, когда она подносила бокал к губам. Она поставила бокал обратно на скатерть и после этого, еще раз поклонившись отцу и странному незнакомцу, удалилась в свои покои.

Там она застала Бриджит Диз, занятую уборкой прогоревшего торфа в ее камине (тогда еще не было каминных решеток).

— Что ты делаешь здесь? — в волнении спросила девушка.

Старуха обернулась к ней, и безобразная ухмылка исказила ее лицо:

— Я ведь говорила, что он придет за вами!

— Да, я верю, что это он, — проговорила, несчастная девушка, опускаясь в плетеное кресло поодаль от камина. — Никогда в жизни я не видела человека с таким взглядом.

— Но разве он не настоящий джентльмен? — продолжала старуха.

— Он выглядит так, как будто явился с того света, — сказала Анна.

— Этот ли свет, тот ли, — пробормотала старуха, поднимая вверх костлявый палец, — помяните мои слова, они верны как… (тут она повторила одну из странных формул, произнесенных ею в ночь на 1 ноября) — он будет вашим супругом.

— Значит, мне суждено стать невестою мертвеца, — сказала Анна, — ведь тот, кого я видела сегодня вечером, — не живой человек.

Минуло две недели, и, казалось, Анна примирилась с чертами, доселе вызывавшими в ней ужас и отвращение. Она обнаружила, что они необыкновенно красивы; она заметила, что голос, такой странный и глухой, смягчается, когда произносит ее имя. Возможно, что вкусы и склонности молодых людей оказались так же одинаковы, как и их образ жизни; может быть, все проистекало из совокупности причин, — как бы то ни было, меньше чем через месяц незнакомец сказал Анне, что любит ее. С румянцем, хотя и без теснящих грудь вздохов, она приняла его признание. Он открыл ей, что имя его — сэр Ричард Максвелл и что он — шотландский баронет. Семейные невзгоды вынудили его покинуть родину, и он перевел все свое состояние в Ирландию, решив остаться здесь на всю жизнь. Так он говорил. Ухаживание тех дней было простым и коротким, и скоро Анна стала женою сэра Ричарда. Они жили с ее отцом до самой смерти сэра Редмонда, после чего перебрались в свои северные владения. Там они провели несколько лет. Семья их росла, и дни протекали в счастии и спокойствии. Поведение сэра Ричарда, однако, отмечали две странности — он всеми силами старался избегать встреч с соотечественниками: если он узнавал, что в соседний город прибывал какой-нибудь шотландец, он затворялся в замке и не покидал покоев до тех пор, пока не уверялся в отъезде чужестранца. Другая его странность заключалась в том, что он имел обыкновение запираться в своей комнате в канун 1 ноября. Леди, у которой были свои воспоминания, связанные с этим днем, лишь однажды отважилась спросить его о причинах этого необычного уединения; с тех пор она ни разу не осмеливалась повторить свой вопрос и, кажется, испытывала немалое облегчение от этого. Все шло своим чередом, и дела обстояли, как я уже сказал, немного таинственно, но тем не менее счастливо, когда неожиданно, без объяснения причин, сэр Ричард и леди Максвелл расстались и больше никогда не встречались в этой жизни. Сэр Ричард продолжал жить в фамильном особняке, а леди Максвелл переехала к дальней родственнице в удаленную и глухую часть страны. Столь глубоки были чувства, вызвавшие их разрыв, что имя любого из бывших супругов до самой смерти не проронили губы другого.

Леди Максвелл пережила своего супруга на целых сорок лет, дожив до девяноста шести лет. Только перед смертью она открыла родственнице, в доме которой жила, следующие необычайные обстоятельства.

Она рассказала, что в ночь на 1 ноября, около семидесяти пяти лет назад, по наущению негодной советчицы, она выстирала одно из своих платьев в течении, где сходятся четыре потока. Она исполнила и другие безбожные обряды, подсказанные ей Кумушкой, надеясь увидеть будущего жениха в полночь в своих покоях. Пробило двенадцать, однако то, что она увидела, не походило на человеческое существо. Видение неописуемое и ужасное приблизилось к ней и швырнуло на пол тяжелый кинжал странной формы, наказав «узнать будущего мужа по этой вещи». Жуткий визит лишил ее чувств; придя в себя, ока подняла брошенное призраком оружие: при ближайшем рассмотрении оно оказалось покрыто засохшей кровью. С тех пор оно хранилось в одном из ее секретеров и не извлекалось оттуда до того рокового дня, когда леди Максвелл и сэр Ричард так странно и внезапно расстались. Как-то раз рано утром сэр Ричард Максвелл встал, чтобы отправиться на охоту. Затеряв свой охотничий нож, он зашел к леди Максвелл, еще не встававшей с постели, одолжить другой. Леди, полусонная, отвечала, что в таком-то из секретеров он найдет то, чего хочет. Он вышел из комнаты, но, к несчастью, перепутал секретеры; леди Максвелл совершенно пробудилась, когда увидела мужа, приставившего к ее горлу страшное оружие. Он угрожал ей мгновенной смертью, если она не расскажет, как этот кинжал оказался у нее. Она умоляла не убивать ее и в ужасе открыла ему всю правду о страшном гадании. Несколько мгновений он стоял неподвижно, лицо его искажали то гнев, то презрение и беспредельное отчаяние; ни одно из чувств не возобладало над остальными; как она клялась, в этот момент он был донельзя схож с демоном, явившимся ей роковой ночью (так своеобразно проявилось фатальное сходство). Затем он воскликнул: «Ты победила меня с помощью дьявола, но больше тебе не владеть мной!» — и он оставил ее, чтобы не встретить больше в земной юдоли.

Уже тогда ей была известна тайна ее мужа. Нельзя достоверно указать, откуда она узнала ее, но, вероятнее всего, этому способствовал приезд одного шотландского джентльмена, утверждавшего, что он знает сэра Ричарда. Любопытство леди Максвелл, разжигаемое странными привычками мужа, требовало разгадки и побудило ее искать встречи с приезжим шотландцем. Представившись чужим именем, она узнала от него обстоятельства, отравившие ее жизнь до самого последнего часа. Вот рассказ, который ей довелось услышать.

Сэр Ричард Максвелл смертельно враждовал со своим младшим братом. Клан предполагал примирить их на фамильных празднествах. Так как ножи и вилки были тогда орудиями, неизвестными в Горах, пирующие пользовались вместо них шотландскими кинжалами. Вино лилось рекой, и вместо того, чтобы примирить врагов, праздник воспламенил их; вспомнились старые распри, и руки, вначале лишь с негодованием сжимавшие рукояти кинжалов, с яростью выхватили их; в завязавшейся схватке сэр Ричард смертельно ранил своего младшего брата. Жизнь его самого с трудом спасли от мести клана, и он был вынужден бежать к морю. В глухой рыбацкой избушке он скрывался до прихода судна, переправившего его в Ирландию. В ночь на 1 ноября он ступил на его борт, и в тот же миг дух его смутила внезапная ярость; бессознательно его рука коснулась кинжала, который он продолжал носить после убийства. Он выхватил его и обратился к небесам, моля, чтобы «вина за пролитую кровь брата была бы так же далека от его души, как брошенное им оружие». С этими словами он размахнулся и с силой метнул кинжал в воздух. Теперь же, спустя много лет, он нашел его спрятанным в шкафу у своей жены. То ли он в самом деле поверил, что она завладела им с помощью сверхъестественных сил, то ли он боялся того, что жена была тайным свидетелем его преступления, — сейчас это сказать трудно, но исход был таким, каким я его описал вам. Разрыв был немедленным и бесповоротным, и я не знаю, насколько правдива эта история, но рассказываю ее такой, какой ее рассказали мне.