Онлайн чтение книги Большие надежды Great Expectations
XLI

Тщетна была бы попытка описать чувства, наполнявшія мою душу, и не ловкое положеніе Герберта, пока, въ присутствіи Провиса, я раскрывалъ ему роковую тайну. Достаточно сказать, что мои собственныя чувства вѣрно отражались на лицѣ у Герберта, и между ними виднѣе другихъ выдавалось отвращеніе къ моему благодѣтелю.

Довольно было бы одного торжества, съ какимъ онъ слѣдилъ за моимъ разсказомъ, чтобъ поселить въ насъ отвращеніе къ нему. Кромѣ того, что со времени своего пріѣзда, онъ однажды былъ «грубъ» (о чемъ онъ немедленно и сообщилъ Герберту по окончаніи моего разсказа), онъ не могъ представить себѣ другой помѣхи моему счастью. Онъ хвастался тѣмъ, что сдѣлалъ изъ меня джентльмена и дастъ мнѣ средства поддержать это званіе, и пришелъ въ заключенію, что намъ обоимъ есть чѣмъ похвалиться и чѣмъ похвастаться.

— Видите ли, пипинъ товарищъ, сказалъ онъ Герберту послѣ продолжительнаго разсужденія: — я былъ грубъ на одну минуту — я знаю, что былъ грубъ. Я сейчасъ же сказалъ Пипу, что я былъ грубъ. Но объ этомъ не безпокойтесь. Я не даромъ сдѣлалъ изъ Пипа джентльмена, а Пипъ сдѣлаетъ изъ васъ джентльмена, — я знаю, какъ мнѣ должно съ вами обращаться. Милый мой мальчикъ и пипинъ товарищъ, вы оба можете быть увѣрены, что я на себя надѣну приличную узду. Ходилъ въ уздѣ, пока не выпустилъ того грубаго слова, и теперь въ уздѣ и вѣкъ не сниму ея.

Гербертъ сказалъ: «разумѣется», но судя по его взорамъ, онъ далеко не видѣлъ въ этомъ большаго утѣшенія и оставался озадаченнымъ и пораженнымъ. Мы съ нетерпѣніемъ ожидали минуты, когда онъ уйдетъ къ себѣ и оставитъ насъ вдвоемъ, но, кажется, ему было завидно оставить насъ наединѣ, и онъ просидѣлъ довольно долго. Уже пробило полночь, когда я проводилъ его въ Эссекс-Стритъ, гдѣ онъ вошелъ при мнѣ въ свою мрачную дверь. Когда дверь эта захлопнулась, я, впервые послѣ его пріѣзда, почувствовалъ минутное облегченіе.

Неспокойный съ-тѣхъ-поръ, что наткнулся на чужаго человѣка на лѣстницѣ, я всегда осматривался, когда въ сумерки ходилъ за своимъ гостемъ и ночью возвращался съ нимъ, желая убѣдиться, что никто не слѣдуетъ за нами, и на этотъ разъ я осмотрѣлся на всѣ стороны. Какъ не легко вообразить себѣ въ большомъ городѣ, что за вами, слѣдятъ, но теперь я не замѣтилъ никого, кто бы, хоть сколько-нибудь, заботился обо мнѣ. Немногіе шедшіе по улицѣ, прошли каждый своей дорогой, и когда я повернулъ обратно въ Темплъ, улица была пуста. Никто не выходилъ со мною изъ воротъ, никто не вошелъ за мною. Проходя мимо фонтана, я увидѣлъ, какъ окна его тихо и спокойно свѣтились въ темнотѣ, и Гарден-Кортъ, когда я остановился у двери дома, въ которомъ мы жили, былъ также спокоенъ и безмолвенъ, какъ лѣстница, по которой я взобрался домой.

Гербертъ встрѣтилъ меня съ распростертыми объятіями, и я никогда не сознавалъ такъ сильно, какъ въ ту минуту, что за блаженство имѣть истиннаго друга. Произнеся нѣсколько словѣ или, вѣрнѣе, звуковъ, въ утѣшеніе другъ другу, мы сѣли, чтобъ обсудить вопросѣ: что тутъ дѣлать?

Стулъ, на которомъ сидѣлъ Провисъ, еще стоялъ на томъ же мѣстѣ; Гербертъ взялъ его безсознательно, но въ ту же минуту вскочилъ и взялъ другой. Послѣ этого, ему не къ чему было признаваться въ моемъ отвращеніи къ своему благодѣтелю, которое и я раздѣлялъ довольно видимо, чтобъ не нуждаться въ объясненіяхъ. Мы помѣнялись признаніями, не открывая рта.

— Что, что тутъ дѣлать? сказалъ я, когда Гербертъ перешелъ на другой стулъ.

— Бѣдный, милый Гендель, отвѣчалъ онъ:- я слишкомъ пораженъ, чтобъ здраво помышлять о чемъ бы то ни было.

— То же было и со мной, когда ударъ внезапно разразился. Но что-нибудь да надо же предпринять. Онъ хочетъ непремѣнно заводить лошадей, карету и всякую роскошь. Надо же остановить его какъ-нибудь.

— То-есть, ты не хочешь принять…

— Могу ли я? подхватилъ я, видя, что онъ остановился. — Подумай о немъ! Посмотри на него!

Мы оба невольно содрогнулись.

— Я боюсь, Гербертъ дѣло въ томъ, что онъ ко мнѣ — сильно привязался. Видана ль когда подобная судьба?

— Бѣдный, милый мой Гендель, повторилъ Гербертъ.

— Да къ тому же, сказалъ я:- вѣдь, остановись я сейчасъ же, не возьми я болѣе отъ него ни одного пенса, подумай, сколько я ему уже долженъ! Потомъ опять, у меня большіе долги — очень большіе для человѣка, не имѣющаго никакихъ надеждъ въ будущемъ, а я ни къ чему не подготовленъ, ни къ чему не годенъ,

— Ну, ну! возразилъ Гербертъ: — ужь не то, чтобъ ни къ чему не годенъ.

— Къ чему жъ я годенъ? На то развѣ годенъ, чтобъ пойти въ солдаты. Я, можетъ-быть, и отправился бы уже, еслибъ не желаніе поговорить и посовѣтоваться съ тобою, единственнымъ моимъ другомъ.

Я не могъ долѣе удержаться отъ слезъ; но Гербертъ только горячо пожалъ мнѣ руку и притворился, что ничего не замѣчаетъ.

— Во всявомъ случаѣ, милый Гендель, сказалъ онъ:- идти въ солдаты послѣднее дѣло. Если ты отнимешься отъ всѣхъ этихъ благъ, то вѣроятно въ надеждѣ когда-нибудь выплатить уже истраченныя на тебя деньги. А надежда эта была бы плохая, если бы ты пошелъ въ военную службу. Да къ тому же это безсмысленно. Тебѣ гораздо лучше поступить въ контору Кларивера, вѣдь ты знаешь, я скоро вхожу въ долю.

Бѣдняжка, онъ мало подозрѣвалъ — благодаря чьимъ деньгамъ.

— Другое обстоятельство еще то, продолжалъ Гербертъ:- что онъ человѣкъ необразованный и рѣшительный, у котораго постоянно была въ головѣ одна мысль. Болѣе того, онъ, мнѣ кажется, хотя я могу и ошибаться, человѣкъ необузданнаго, отчаяннаго характера.

— Таковъ онъ въ-самомъ-дѣлѣ, сказалъ я:- я могу привести тому доказательство. И я разсказалъ о встрѣчѣ его съ другимъ каторжникомъ, о чемъ умолчалъ въ своемъ вечернемъ разсказѣ.

— Ну вотъ, видишь ли! воскликнулъ Гербертъ. Подумай только объ этомъ! Онъ пріѣзжаетъ сюда съ опасностью жизни, чтобъ привести въ исполненіе мысль, постоянно его занимавшую. И въ самую минуту исполненія этой завѣтной мысли, послѣ столькихъ лѣтъ труда и ожиданія, ты разрушаешь его планы, дѣлаешь тщетными для него накопленныя имъ богатства. Не догадываешься ли ты, что онъ можетъ сдѣлать въ подобныхъ обстоятельствахъ?

— Я только и думалъ, только и бредилъ объ этомъ съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ тутъ. Ничего не представлялось яснѣе моему уму, какъ-то, что онъ отдастся въ руки правосудія.

— А ты можешь быть увѣренъ, сказалъ Гербертъ:- что подобный поступокъ сопряженъ съ большею опасностью. Въ этомъ-то заключается власть его надъ тобою, пока онъ въ Англіи; онъ непремѣнно рѣшится на этотъ отчаянный поступокъ, если ты бросишь его.

Я былъ такъ пораженъ этой мыслью, постоянно меня преслѣдовавшею, что не могъ долѣе сидѣть на стулѣ, а сталъ ходить по комнатѣ изъ одного угла въ другой; случись подобная вещь, я бы считалъ себя его убійцею, даже еслибъ онъ не предалъ себя добровольно. Въ сравненіи съ такою мыслію, было даже легко сносить его присутствіе, хотя я согласился бы охотно работать на кузницѣ во всѣ дни моей жизни, чтобъ избавиться отъ него.

Но не было возможности обойти вопросъ: что тутъ дѣлать?

— Первое и главное дѣло — удалить его изъ Англіи, сказалъ Гербертъ: — тогда, пожалуй, удастся уговорить его и вовсе уѣхать.

— Но куда бы его ни отправили, онъ можетъ воротиться.

— Добрѣйшій Гендель, развѣ не очевидно, что объясниться съ нимъ здѣсь, по сосѣдству съ Ньюгетомъ, гораздо опаснѣе, чѣмъ гдѣ въ иномъ мѣстѣ. Когда бъ пріискать какой-нибудь предлогъ въ его удаленію, вотъ хоть напугать его тѣмъ колодникомъ, или чѣмъ-нибудь инымъ, а ну, подумай-ка — не знаешь ли чего такого изъ его жизни.

— Вотъ опять! воскликнулъ я держа передъ Гербертомъ раскрытыя руки свои, будто на нихъ лежала вся горечь моей участи. — Я ничего не знаю о его жизни. Когда по ночамъ я сиживалъ съ нимъ здѣсь передъ огнемъ, меня просто сводила съ ума ужасная мысль, что я его знаю только, какъ злодѣя, который въ дѣтствѣ два дня сряду пугалъ меня до смерти!

Гербертъ всталъ, взялъ мою руку и мы стали медленно ходить взадъ и впередъ по ковру, слѣдуя за его узорами.

— Гендель, сказалъ Гербертъ, останавливаясь:- ты убѣжденъ, что не можешь болѣе ничѣмъ отъ него пользоваться; не такъ ли?

— Совершенно. И я увѣренъ, что и ты на моемъ мѣстѣ поступилъ бы не иначе.

— И ты убѣжденъ, что долженъ съ нимъ разойтись?

— Можешь ли ты сомнѣваться, Гербертъ?

— Но ты обязанъ пещись о немъ и стараться спасти его отъ угрожающей опасности. Ты долженъ, слѣдовательно, прежде всего удалить его изъ Англіи, а потомъ уже позаботиться о себѣ. А разъ, что ты его выпроводилъ, ради Бога, постарайся вылѣзть изъ этой петли, и тогда уже, милый Гендель, мы вмѣстѣ постараемся устроить свои дѣла.

Мнѣ было уже большимъ утѣшеніемъ пожать ему при этомъ руку и продолжать нашу прогулку по ковру, будто онъ своимъ совѣтомъ на сколько-нибудь подвинулъ дѣло.

— Ну, Гербертъ, сказалъ я; что касается до того, чтобъ вывѣдать у него подробности его жизни, то, мнѣ кажется, на это нѣтъ другаго средства, какъ прямо попросить его разсказать свою исторію.

— Да. Спроси его, сказалъ Гербертъ: — за завтракомъ, по утру. Потому-что, прощаясь съ Гербертомъ, онъ объявилъ, что прійдетъ къ намъ завтракать.

Съ этими планами, въ головѣ мы улеглися спать. Мнѣ снились самые дикіе сны о немъ, и я проснулся на другое утро, вовсе не освѣжившись сномъ — все съ тою же мыслію въ головѣ, что его поймаютъ, какъ бѣглаго ссыльнаго. На яву эта мысль не повидала меня ни на минуту.

Онъ пришелъ въ назначенное время, вынулъ свой ножъ и усѣлся у накрытаго стола. Онъ только и говорилъ о томъ, какъ «его джентльменъ покажетъ себя настоящимъ джентльменомъ», и совѣтовалъ мнѣ приняться поскорѣе за бумажникъ, который онъ мнѣ передалъ. Онъ смотрѣлъ на наши комнаты и на свою квартиру, какъ на временное помѣщеніе, и совѣтовалъ мнѣ немедля пріискать «уголъ по-важнѣе», изъ Гейдъ-парка, гдѣ бы и ему найти «привалъ», въ случаѣ нужды. Когда онъ окончилъ свой завтракъ и обтиралъ свой ножъ объ ногу, я сказалъ ему безъ малѣйшаго предисловія:

— Послѣ того, какъ вы ушли вчера вечеромъ, я разсказалъ моему другу о томъ, какъ вы боролись во рву съ незнакомымъ мнѣ человѣкомъ, когда мы подоспѣли съ солдатами. Помните?

— Помню ли? сказалъ онъ: — я думаю, что такъ!

— Намъ бы хотѣлось узнать поболѣе о васъ и о томъ человѣкѣ. Странно ничего не знать о немъ, и въ-особенности о васъ, кромѣ-того, что я могъ разсказывать вчера. Теперь, кажется, если когда время услышать отъ васъ подробности вашей жизни?

— Ну! сказалъ онъ, подумавъ немного. Помните-жъ, что вы присягали, пипинъ товарищъ.

— Разумѣется, возразилъ Гербертъ.

— Чтобъ я ни разсказалъ, продолжалъ онъ: — присяга остается присягой.

— Извѣстно, подтвердилъ Гербертъ.

— И не забудьте, что все, чтобъ я ни сдѣлалъ, я загладилъ своимъ трудомъ.

— Такъ, такъ!

Онъ вынулъ свою черную трубку и хотѣлъ было набить ее, но потомъ раздумалъ, опасаясь, вѣроятно, чтобъ куреніе ему не помѣшало разсказывать. Онъ спряталъ въ карманъ свой негрскій табакъ, прицѣпилъ трубку въ пуговицѣ сюртука, положилъ руки на колѣни и, сурово посмотрѣвъ нѣсколько времени на огонь, началъ свой разсказъ.