Онлайн чтение книги Гроб для Даниила Хармса
29

Дорогие товарищи, видели бы вы океан, вы бы – клянусь! – в один миг поменяли свои меланхолические постные морды на красивые лица. Я имею в виду, вы сделались бы похожи на Дориана Грея (в его лучшие минуты). Прошу заметить, тут нету никакой ошибки. Такова роль свободного океана в нашей жизни. Он высасывает из наших жил всякую скудную дрянь и немочь и наполняет их звенящей, как серебряная монета, жизненной силой. Тому есть несколько примеров. Архипов, Демченко и Антонов были никудышными человечками, покуда судьба не забросила их на берег бескрайного океана. Соленые брызги вначале застали их врасплох, но после так преобразили, что те стали на себя не похожи. Архипов сделался вылитый Антонов, а Демченко, наоборот, приобрел сходство с одной моей знакомой жрицей, Зоей Иртеньевной. Он начал поводить руками и качать головой даже во сне. А снилась ему преимущественно мелкая утварь. Вот как велико было их преображение.

Теперь к делу. Я уже восьмой день живу на самой кромке Земли. Против меня один только океан, не считая небесных светил. Я развил у себя такое зрение, что мой глаз без труда различает пятно на каменном спутнике Сириуса. Не верите? У меня, однако, имеется доказательство. Это пятно по форме точь-в-точь нога Илларии Федоровны Кичкиной. Левая нога, обутая в сафьяновый сапожок. И потом, если уж вы не верите мне, то прислушайтесь хотя бы к мнению специалиста. Писатель Шварц зарисовал в своей так называемой тетрадочке подобие этой бойкой гладкой ножки! Так что я только безмолвный свидетель. Но расскажу всё по порядку. Третьего дня ко мне приступила ватага писателей. Это всё были члены Союза Писателей, намеренные во что бы то ни стало оказать мне посильную помощь. Писатели действовали, как герои-челюскинцы, всякий был вооружен как попало, но полон твердой решимости. Мне поначалу сильно не понравились их рожи. Они, как мне показалось, были вымазаны кто песком, кто землей, а у некоторых от усердия текли слюни. Что же тут красивого, даже с точки зрения диалектического материализма? Завидев эту творческую ватагу, я поступил так: спокойно лег на землю ногами к взрыву, как того требует военная наука. А потом закрыл глаза, стараясь вообразить что-либо более приятное, чем члены Союза Писателей; вообразить, например, кромку берега, омываемую океанской волной. Тут (чую по запаху) писатели подступили ко мне настолько близко, что я уж различаю сопение двух молодых поэтов. Один поэт, посопев, предложил оттащить меня в сторону и уж тогда оказать посильную помощь. А другой говорит:

– Дорогие товарищи, накануне следующей пятилетки мы должны спокойно вооружиться перьями и изобразить Огненного Зверя Индустриализации.

Тут писатели как раз замахали на своего товарища перьями и говорят:

– Что ты, Веников, так бестолков? Огненный Зверь Индустриализации тебе не дастся. Не по Сеньке шапка.

Но поэт разгорячился и метнул свое перо в того писателя, что усомнился. Перо попало сомневающемуся писателю под левое око.

– Веников! – завопили все. – Вы с ума сошли! У нас тут не субботник, чтобы устраивать геройские вылазки. Сидите смирно.

Вдруг один из них вспомнил обо мне.

Берите, говорит, его за ноги и за руки, а задние товарищи пускай берут доски, предназначенные для помощи товарищу Хармсу. Да пускай не позабудут и гвозди. Эти гвозди выковала специальная артель имени писателя Льва Толстого.

Тут началась страшная давка. Меня и точно схватили за руки и за ноги и куда-то поволокли. Вначале я даже был доволен, что стал жертвой такого мероприятия. Мне почудилось, что писатели хлопочут вокруг меня, как пчелиная матка. Но потом их усердие меня насторожило. Смотрите сами. Сквозь сощуренный глаз я вел наблюдения и отмечал перемены в собственной судьбе. Меня приволокли на задний двор какого-то кирпичного дома. Дом высился надо мною, заслоняя небо, так что я подумал: что это за место такое? Явно не берег реки Нил. Крепко обдумав свое положение, я пришел к такому выводу: писатели сейчас охватят меня своей заботой. Вот уж кто-то вынул из-за спины шерстяной синий шарф, чтобы накрепко перевязать мое больное горло. А потом они возьмутся за строительство моего нового жилища.

Я говорю:

– Товарищи писатели. Вот я вижу у вас доски и гвозди. Что ж можно выстроить из таких материалов? Гроб для дохлой собаки?

Писатели подумали маленько, и наконец самый старший отвечает:

– Товарищ Хармс. Мы не собачники, гробы для собак не наша забота.

Сказавши так, этот писатель покрепче затянул синий шарф на моей шее. А другие писатели взялись за гвозди и доски, работа закипела. Я почти совсем не мог дышать из-за шарфа; да они к тому же позаботились, чтобы сырой воздух не попал мне в легкие, и бельевой прищепкой легонько прищемили мне губы и нос. Чтобы я не наглотался сырого воздуха. Я заметил, что все они работают на совесть. Писатель Гаубицын стоял, развернувшись ко мне поясницей, и неутомимо сгибался и разгибался. Он колотил по доскам с воодушевлением, так что в некотором смысле напоминал великого поэта Гёте, который, тоже не ленясь, лепил свой бессмертный труд. У писателя Куцына с морды капал пот. Писатель Варешкин от изнеможения пускал слюни и утирался полотенцем, по которому был пущен оранжевый узор. Писатель Кравдин трижды от натуги выкрикнул бранное слово. Делицын и Рукомойник (писатели) от переизбытка чувств принялись мутузить друг друга потными кулаками. Глеб Нагайко, будучи во власти какой-то любимой грезы, вскрикивал:

– Туши! Дави! Глубже, глубже!

Короче говоря, писатели работали не за страх, а за совесть. К тому же их сделалось так много, что это уж была не группа Союза Писателей, а настоящая веселая орда, с огненными мыслями и поступками.

– Землицы не жалей! – орал писатель Глеб Нагайко. – Силушка неисчислимая…

Глядя на Глеба Нагайко, я заметил, что он сделался сам не свой. Лицо его поменялось и приобрело вид несвежей котлеты. Заметив эту перемену, я неожиданно для себя кое-что понял. Мне открылся – во всей полноте – секрет делания невидимых кирпичей, из которых только и возможно выстроить Дом на берегу океана! Открытие произошло внезапно, как смерть. Просто мои глаза открылись, и я увидел формулу, а вслед за формулой увидел светлый Дом, целиком составленный из непроницаемых кирпичей. Мне больше не было страшно. Я не боялся, что в меня попадет снаряд либо меня по ошибке зачислят в покойники и закопают в землю. Писатели держали меня за руки, за ноги, за шею, тыкали мне в лоб, в рот, в нос какие-то бумаги – свидетельства их заботы и радушия; в моих глазах мелькнуло оранжевое полотенце и рожа Глеба Нагайко в виде несвежей котлеты; у них закончились гвозди (как я понял из короткой писательской перебранки), и они решили затолкать меня в мое не до конца оборудованное жилище, не дожидаясь новой партии гвоздей. Они решили обойтись простыми веревками. Они говорили так:

– Эти веревки сделаны артелью инвалидов имени Жанны д’Арк.

Тут вдруг сделалось совершенно темно. Крышка моего дома захлопнулась, голоса писателей исчезли, но зато над моей головой стали Светила и около ног зашевелился Океан. Формула, изобретенная мною в минуту сомнения и тревоги, дала свой результат. Светлый Дом стоял на берегу, и легкие занавески слабо шевелились на высоких окнах. Напоследок только намекну, что моя формула не имеет ничего общего с распространенной формулой “2 х 2 = 4”. Это совершенно другая формула.