Онлайн чтение книги Гроссмейстерский балл
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

— Добрый день, товарищи! Самолет ИЛ-18 совершает рейс шестьдесят пять по маршруту Ленинград — Иркутск. Рейс выполняет ленинградский экипаж. Командир корабля — Сухонин. Время полета — девять часов. Граждане, пристегните ремни… Да, да, эти… Раз говорят, значит — обязательно!..

— Объявляется посадка на самолет ЛИ-2. Рейс девятьсот двадцать один. По маршруту Иркутск — Киренск — Витим — Нюрба… Повторяю! Объявляется посадка на…

2

Гостиница называется «Золотой клоп». Неофициально… Сумерки за окном. Кто-то одним пальцем выуживает незнакомую мелодию.

— Интересно, когда этот тип вернет стеклянную тару? Пить охота. — Стас повернулся лицом к стене.

— Тара, брутто, нетто. — Филипп заводит механическую бритву «Спутник» и разглядывает себя в зеркальце. Умещается только часть лица. — В этом краю непуганых лабухов можно пить из любой лужи. Бактерии отсутствуют.

— Энцефалит, менингит, гастрит… У тебя был гастрит? Не был? Я ж говорю, что ты святой. — Стас сел на кровать и уныло свесил ноги в безразмерных носках. — Если этот Моцарт примется за «Подмосковные вечера», я ему раскокаю черепок…

В коридоре раздался скрип досок. В дверь постучали. Не дожидаясь разрешения, вошел тощий, длинный парень. На нем свитер, джинсы цвета хаки, синие кеды сорок четвертого размера. Бороденка и баки раздвигали диапазон его возраста от двадцати до тридцати. Это был третий и последний обитатель гостиницы. Инженер-геофизик Борский.

Стас воспрянул духом.

— Послушайте, сэр… Где вы так научились наяривать на аккордеоне? И почему вы бережете остальные девять пальцев?! Во-вторых, где наш стакан? Или пить ладошками из лужи?

— Стакан лопнул, подлый… Пуф! — Борский всплеснул руками, объясняя, как лопнул стакан. — Пошли в столовку!

Это предложение усмирило Стаса. Он — за! Филипп тоже — за! Борский исчез в своей келье и через минуту явился франтом: в клетчатом пиджаке, огромных «вездеходах» и шапке…

Деревянные мостки, и между ними грязь — так выглядит улица Нюрбы. В конце сентября выпадет снег, и все наладится. А сейчас временные неудобства, не стоит обращать внимания. Зона вечной мерзлоты. Что вы хотите? Тает! Иногда проваливаются мостки…

Два дня Стас и Филипп ходят по мосткам в изящных полуботинках бывшего черного цвета. Им надо лететь дальше, в базовый лагерь. А там густой туман. Так им сказали сегодня днем…

Утром они приходят в экспедицию, как на работу. К девяти. Вчера управляющего не было. Никто толком не знал, где он. В тайге… Сегодня он в управлении. Когда вернулся, неизвестно. Возможно, ночью.

— Подождите, мальчики… У него замминистра. Из Москвы, — уговаривает секретарша.

Придется ждать. Все-таки замминистра. Интересно, почему он прилетел именно сегодня?! Секретарша ответила, что самое подходящее время: и комаров мало, и не холодно. Якутский бархатный сезон. Вам тоже повезло. Кому повезло, кому надоело…

Стрелки-копья на огромных ленивых часах сошлись на цифре двенадцать. «Доброе утро, товарищи! Начинаем наши радиопередачи. Московское время — шесть часов». Только шесть утра. С ума можно сойти. Из кабинета вышел начальник радиометрической лаборатории Симбирцев. Стас и Филипп вопросительно посмотрели на него. Симбирцев был в курсе их командировки и обещал узнать все, что надо.

— Ты не представляешь, что творится. — Симбирцев обратился к секретарше. — Замминистру попалась радиограмма Манукяна. С его очередным «целую»…

— Подумаешь, — сказала секретарша. — Три года получаем радиограммы с поцелуем. И ничего…

— Замминистра приказал собрать все радиограммы! Подсчитать количество «целую»! Отчислить от его зарплаты сумму, заплаченную радистам за это слово в течение трех лет. По высшей категории! Плюс строгий выговор…

Симбирцев подошел к Стасу и Филиппу.

— Могу вас обрадовать. Изотопы отправлены в базовый лагерь. Иначе как на самолете туда не добраться. А погода нелетная — густой туман. Надо ждать…

— Сколько?

— Задайте вопрос полегче. Гуляйте. Сходите к Вилюю. Вспомните ссыльных просветителей. Чернышевского… Кстати начальник вашей базы — золотой парень. Манукян, Георгий Месропович. Комик! Три года шлет радиограммы: «Сгорел движок. Ждем новый. Целую. Манукян» или: «План выполнили на девяносто процентов. Целую. Манукян». Комик!

Вилюй им надоел. Берег напоминает склад. Бочки, мешки, трубы, подъемные краны…

— Немного фантазии — и ты в ленинградском порту, — прокомментировал Стас. — Где таинственная экзотика?! Хотя бы какого-нибудь затурканного шамана увидеть…

Но шаманов не было. Их доконали кинотеатры и клуб. В одном кинотеатре — «Грешница», в другом — «Исповедь». Проводилась неделя по борьбе с богом… В клубе танцы. Кукарача и липси. Девушки в сарафанах сидят на скамейках вдоль стены. Парни в кепочках посмеиваются и покуривают. В рукав…

Единственное развлечение — столовая. Вечерами там шикарно, у школьной вешалки дежурит гардеробщик, старый якут. Сдают шапку — берет, не сдают — не берет… Смирный якут, философ. Оленей видел много, людей мало. Сейчас людей видит много, оленей мало. Работы нет — песни поет. Протяжные и скучные. Наверно, колыбельные…

Вошли Борский, Стас, Филипп. Борский бросил шапку на «прилавок». Старик якут повесил шапку и кивнул. Номерков не было. Кому надо?! Уносить некуда, кругом тайга…

Народу полно. Вокруг каждого столика не меньше восьми человек. Днем столовая на самообслуживании. Никелированные стойки и цветные столики. Модерн! На стене огромная картина из жизни Тараса Бульбы. После шести здесь вечернее кафе. Появляются официантки. Две русские и якутка. Они перешагивают через лениво протянутые ноги, отпихивают назойливые руки, рассчитываются, приносят, уносят, — работают…

Якут-буфетчик оперся толстыми руками о стойку и спит. Ну да! Просто у него такой разрез глаз. На столах бутылки, гуляш с вермишелью, консервы рыбные, консервы овощные, консервы просто… Женщин не видно. Нет, есть! Человек пять. Попробуй отыщи место. Тем более три… От столика, что стоит у самого буфета, кто-то машет рукой и кричит: «Братцы ленинградцы!» Вгляделись — начальник радиометрической лаборатории Симбирцев. Он уже «в порядке». Правда, не совсем. Кто-то организовал два стула, третий передал буфетчик прямо через блюдо с бутербродами. «Ай, гости! Ай, хорошо! У нас Якутия — страна безлюдия…»

Симбирцев придвинул молодым людям зеленоватые граненые стакана.

— Ну, как живем?

— Как в роддоме. Ждем, не знаем кого! — ответил Стас.

Удивительно быстро он ориентируется!

— Ничего. Завтра улетите. Все улетите. АН-2 пойдет.

В стаканы полилась водка. Прозрачная, пузырчатая.

— Ладно. За тех, кто в поле! — выкрикнул Борский.

— Масло возьми. Масло дайте! — заорали со всех сторон. Борский смахнул с бороденки капли водки и спокойным жестом отодвинул масло. Но не выдержал и перекосился. Дает, проклятая!

Филипп немного отпил. Черти, налили сразу двести граммов.

Стас пил спокойно и равнодушно. Выпил. Закусил. Приподнялся и протянул буфетчику пятерку:

— Еще водки!

Симбирцев ухватил Стаса за рукав:

— Куда?! Не годится! Вас угощают! Человек в отпуск уходит, полная мошна денег.

Отпускник сидел в конце стола и качал головой:

— Я в Ялту еду, а вы?! Эх, вы… Аида, три порции вермишели с мясом! — Отпускник поднялся с места и протиснулся к ребятам. Борский подвинулся.

— Хорошие вы ребята. Вы не думайте, что я выпимши… Это я Димке Симбирцеву шепнул, чтоб вас позвал. Сколько к нам приезжает молодежи, и все хорошие. Не с наружности, нет! С наружности вы какие-то смешные, цыплячьи…

— Оставь ты ребят, Викентий. Дай поесть, — проговорил Симбирцев.

— Тс-с-с… Тихо, Дима! Поговорю с ребятами.

Раскосая Аида принесла три порции вермишели с консервированным мясом.

— А как вас зовут? — спросил Филипп.

— Неважно. Викентий Крюкин меня зовут… Викентий Петрович. Слыхал, есть город Томск? Я оттуда. Университет не кончил, со второго курса на казенный счет в Магадан перевели. Было дело… В поселке Хениканджа землю долбил. Пять лет. В бухте Ногаево пароходы разгружал. Пять лет. В Оймяконе в метеорологах ходил. Четыре года. На Алдане золотишко промывал. Пять лет. В вольную вышел, в Нюрбу приехал, жена сагитировала. Седьмой год на грохоте работаю, алмазишки выбираю. А вот тянет меня к молодежи. Может, потому, что сам молодости не знал.

— А за что вас, Викентий Петрович? — проговорил Стас.

— А хрен его знает… Клянусь, не помню. Смешно, а не помню. Вначале помнил, а потом такая житуха пошла, что всю память отморозило. Боюсь, оттаю в Ялте, вспомню и волком завою от обиды…

— Что ты разговор затеял этот, Викентий? — не успокаивался Симбирцев.

— Дима, я знаю, что говорю… Они парни молодые и умные. Вот… Я к чему? На Алдане со мной в двойке один старик снопил. Интеллигентный такой дед… Он мне говорил: «Видишь, Викентий, дотянули! Разобрались что к чему. Через такое перешагнуть не побоялись — разобрались! А знаешь, что сказал писатель Гюго: „Помнить — это значит предвидеть!“ Я о чем? Вы, молодые, должны знать и помнить. Поэтому и в книгах об этом пишут, и в газетах, и по радио. Чтоб вы знали: вы — хозяева жизни, хозяева страны… Поэтому вы должны отвечать за все, что происходит. И, чтобы все было верно, должны помнить все, что было… У вас есть право!

— Викентий, а что такое „право“? — перебил Симбирцев.

— Хочешь поймать меня? Я все знаю… Времени хватало. „Право — это возведенная в закон воля господствующего класса“!

— Верно. Значит, тебя сюда закинули по воле господствующего класса!

— Дурак… То было не право, понял?! А будешь смеяться, в морду дам!

— Я не смеюсь, Викентий, — серьезно ответил Симбирцев. — Пережил не меньше твоего. Вспоминать неохота. Нечем хвастать. Да и парням аппетит портить…

Крюкин, ссутулясь, пошел на свое место.

Куски мяса политы красноватым консервным соком. Дырявые ломтики сыра… Надо есть, иначе можно здорово опьянеть. Это не водка, а разбавленный спирт. Стас посмотрел в конец стола и улыбнулся. Викентий Крюкин ответил жесткой редкозубой улыбкой и потыкал коротким пальцем в сторону закусок… Ну, вот еще! Конечно, он не стесняется. И сейчас будет есть!

Смешно ерзает бороденка у Борского, после того как он пихнет в нее кусок мяса. Словно камнем в кустарник.

— Слушай, сэр… Как ты в этих дебрях находишь рот? Впрочем, ты геолог…

— Уйди.

Слева Филипп. Он задумчив. Как и Борский. Мыслители!

Вокруг шум… За соседним столиком парень подбрасывает яйцо и ловит. Из-за спины поймал, из-под локтя поймал, из-под колена поймал, из-под другого колена — разбил! Аида ругается по-якутски.

Крюкин ушел. Симбирцев тоже… За столом уже никого нет, кроме них троих. Все ушли!

— Скажите, сэр…

— Если ты будешь называть меня…

— Ладно, Борский. Виновата твоя шкиперская борода! Тебе нравится здесь? Честно!

— Нет, — Борский оглядывал стол, выбирая, что еще умять.

Стас пододвинул к нему тарелку с колбасой.

— Тогда почему ты сидишь здесь несколько лет? Москвич! Инженер! Морозишь задницу…

— А какое твое собачье дело?! — Борский с первой встречи невзлюбил Стаса.

— За большой деньгой гонитесь. Как все порядочные люди. Невзирая на лица, — произнес Стас.

— Если бы здесь мало платили, и мало б кто работал, — ответил Борский.

— А с другой стороны?

— С другой? Мы на Сохсолоохе наметили пять кимберлитовых трубок. Пять! Только за один полевой сезон…

— Это много?

— Это хорошо… Впрочем, тебе не понять. Ты примитив!

Стас удивленно оглядел Борского. Тот и не думал тушеваться.

— Самый настоящий примитив! Уехал за восемь тысяч километров, а больше всего тебя взволновала моя борода.

— Я, кажется, тебе дам по шее.

— Фу, какая бульварщина, — скривился Борский, продолжая отдирать шкурку колбасы. — Нет, ты действительно примитив!

Филипп рассмеялся и ухватил Аиду за край платья. Та стукнула его по руке.

— Мы хотим рассчитаться! — крикнул ей вслед Филипп.

Возвращаясь к буфету, Аида проговорила:

— Платить не надо. Платить уже… Крюкин за весь столик заплатил. Еще заказывать будешь? Крюкин деньги много дал. Нет, сдачи возьми. Или домой возьми…

Буфетчик-якут кивал головой и улыбался. Не просыпаясь. От этого он выглядел шире и ниже…

В гостиницу возвращались в той же последовательности — Борский, Стас, Филипп. Мягко прогибались деревянные мостки. Улица освещалась бледными кругами одиноких лампочек. В клубе крутили „Рио-Риту“. Накрапывал дождик. Только его не хватало! Борский вспомнил о каких-то делах и смотался.

Стас и Филипп поплелись в гостиницу. Было темно. Старушка уборщица, она же комендант, осветила их фонариком. Узнала.

— Пробки пережгла я… Может, понимает кто из вас? Мне достирать надо.

— Завтра, мамаша. Сейчас спать будем.

У Стаса было плохое настроение. Он прошел в свой номер и лег. Не раздеваясь, прямо в костюме. Филипп сел на кровать. В оконное стекло настойчиво стучали дождевые капли. Удачно пришли. Борский наверняка промокнет. А может быть, он и не вернется…

Стас уснул. Филипп вышел на крыльцо. Холодный воздух обжег легкие, но было приятно. И совсем не холодно. Из темноты прозвучал низкий пароходный гудок. Там, в темноте, Вилюй. Говорят, что он прозрачный, но Филипп видел его мутным. Днем. Вчера и сегодня…

Гудок пропал в темноте. У крыльца стояла бочка с водой. Капли стекали с крыши и падали в бочку: „Ни-на, Ни-на“. „Почему Нина?“ — подумал Филипп и вытянул руку. Капли застучали о ладонь: „Так-так, так-так…“ Филипп убрал руку, „Ни-на, Ни-на“, засуетились капли…

До Ленинграда восемь тысяч километров. До Ленинграда семнадцать летных часов. В Ленинграде только пять часов вечера… В Ленинграде кончился рабочий день…

3

Пять часов — это время пик. Транспорт переполнен. Люди спешат домой. Из автобуса на остановке у Главного штаба вышла женщина. Светлые волосы падали на лоб. Она зашла в здание телеграфа на улице Герцена и присела к длинному мраморному столу. Много раз перечеркивая, составила телеграмму, переписала начисто и, подойдя к окошечку, протянула бланк.

Девушка-приемщица пробежала текст глазами: „Нюрба—Якутская. Амакинская экспедиция. Круглому Филиппу. Прости меня. Я все тебе лгу. И не надо ничего выяснять. Нина“.

4

В семь утра АН-2 поднялся в воздух и лег на курс: Нюрба — базовый лагерь.

Телеграмму доставили в экспедицию гораздо позднее. Она не застала адресата.

Секретарша расписалась в ведомости и положила телеграмму в ящик.

5

„Интересно, что он слышит в этом шуме?“ — подумал Филипп, глядя на затылок Борского. Тот откинул голову на спинку кресла и прижимал к уху транзисторный приемничек. Самолет ревел, как старый автобус на крутом подъеме. Воздушный работяга — товарняк экспедиционного масштаба. В новенькой заводской упаковке три прибора ПОА. Несколько ящиков с магнитометрами — хозяйство Борского.

Стас сидит на другой стороне. Филипп еще в Иркутске обратил внимание: со Стасом происходит что-то непонятное. Он едва не пропустил самолет на Нюрбу. Прибежал к самому концу посадки. У него появилась непонятная растерянность. Как у человека, неожиданно потерявшего опору. И не в Иркутске, а раньше…

Самолет шел на посадку. Борский спрятал приемник в чехол и повернулся к Филиппу: базовый лагерь. Внизу мелькали домики. В стороне речка. Крылья вот-вот коснутся вдруг выросших лиственниц. Толчок… Посадочная площадка. Самая обыкновенная. Несколько бензиновых бочек свалены в кучу. И все!

Две девушки в старых геологических кителях подбежали к самолету.

— Наконец-то! Вытряхайтесь! Нам в экспедицию надо! — кричали они, словно это был не самолет, а тележка, запряженная пони в зоопарке. Пять кругов — десять копеек…

Приборы сложили на волокушу — стальное корыто, прицепленное к гусеничному тракторишке. Тракторишко захныкал все уверенней и злей и наконец рванул. Следом поползла волокуша. До базового лагеря три километра. Местами грязь была настолько непролазной, что тракторишко сворачивал в сторону, подминая тощенькие лиственницы и карликовую березку.

…Стас и Филипп остановились у Борского в деревянном домике на четыре семьи. Борскому принадлежали комната и кухня. Вместительная кухня превратилась в домашнюю мастерскую по ремонту аппаратуры. Тут стоял и старенький венгерский „Этвеш“, и кварцевые гравиметры, и магнитометры. На дверях кладовки надпись: „Стоп! Термокамера!“. На широкой плите разбросаны инструменты.

— Знаете, в пургу очень удобно работать дома. Веселей, — оправдывался хозяин, жестом приглашая их в комнату.

Комната была большая и очень чистая. Даже не верилось, что у Борского такая чистая комната. Дощатая перегородка делила ее на две неравные части. На перегородке стрелочки-указатели: „Для ума“ и „Для души“…

„Нет, я его убью… Он боится“ заблудиться в своей пещере», — подумал Стас и спросил:

— Надеюсь, фарватер в туалет указывают специальные маяки и путеводители?!

— Прямо и налево. У амбара.

Стас вышел.

— Я его возненавижу, — проговорил Борский.

— Напрасно. Он неплохой парень, — ответил Филипп.

— Самодовольный циник и эгоист, — настаивал Борский.

В отсеке «Для ума» на стене висела карта изогам и структурная карта района. В шпагатных качалках — рулоны миллиметровки и кальки. На столе книги и журналы. Два некрашеных табурета. Платяной шкаф. Обитель ученого-аскета… В, отсеке «Для души» рядом с кушеткой, покрытой слежалой оленьей шкурой, стоял низкий желтый столик на черных ножках. Явная самоделка. Книжный шкаф. Цветные занавески во всю стену. В углу магнитола «Неринга» с откинутой крышкой.

— «Наутилус» капитана Немо на диком дне океана, — проговорил Филипп, оглядывая комнату. — Ну и терпение у тебя, Борский!

— Женщина убирает. Договорился тут с одной, — ответил «капитан Немо» в джинсах цвета хаки. — Остров цивилизации…

Филипп остановился возле книжного шкафа. Книг было немного: Юрий Казаков, К. Паустовский, В. Солоухин. И в основном журналы. На двух нижних полках по секциям — картонные коробки магнитофонных лент. Над каждой секцией название: «Диксиленд», «Свинг», «Боп», «Кул»… Всего девять секций.

— Джаз — мое старое увлечение, — проговорил Борский. — Еще с университета… Хотя сам совершенно не играю. Я коллекционер.

Появился Стас. Он оглядел комнату. «Модерн» в тайге не произвел на него никакого впечатления.

— Интересно, где мы расположимся? — проговорил Стас.

— Ах да… У соседей была раскладушка, — засуетился Борский и вышел.

Филипп повернулся к Стасу.

— Есть такая восточная мудрость: «Придя в гости, оставь у порога спесь». Или что-то в этом духе…

— Он меня раздражает. Он и его бороденка, — грубо ответил Стас. — Рафинированный столичный мальчик играет в Амундсена…

— У тебя плохое настроение?

— Идите вы к черту!

6

Начальника базы Манукяна застали в камералке. Он рассматривал через бинокуляр шлифы какой-то породы. Рядом стояла лаборантка.

— Неужели я не могу разобраться в этом образце? — раздраженно говорила девушка.

— Вера, минуточку… Я твой хлеб не отнимаю. Рабочий день не кончился, Вера, — бормотал Манукян, пряча глаза в тубусы бинокуляра.

— Георгию Месроповичу привет!

— Борский-джан! Я тебя жду, как маму! — Манукян вскочил. Поздоровался с Филиппом и Стасом так, словно они знакомы двадцать лет и пришли из соседней комнаты.

— Ты помнишь незаконченный восьмой профиль?! Вот образцы из трех шурфов… Сплошной ильменит и пироп. Посмотри! — Манукян потащил Борского за руку и усадил на высокий стул перед бинокуляром. — И не говори мне, что надо отрабатывать северный участок… Немедленно заканчивай восьмой профиль…

Борский смотрел в тубус.

— Хорошо. Вы кто такие? — обратился наконец Манукян к Стасу и Филиппу. Филипп объяснил. Но, кажется, Манукян не понял. — Слушай, зачем мне эти изотопы?! Мой складчик боится. Думает, атомные бомбы. Какой-то дурак его напугал… Расчет просит.

Филипп посмотрел на черные усы и веселые глаза Манукяна и еще раз объяснил.

— Вот теперь понятно… Живите! Испытывайте прибор. Очень рад!

Борский откинулся от тубусов и, усмехаясь, полез в карман. Он достал приказ и протянул Манукяну. Тот прочитал и стал серьезным.

— Глупые люди… На пятнадцать рублей меня оштрафовали. — Манукян подошел к стене и постучал. В камералку вошел парень. — Костя, когда сеанс с Нюрбой?

— Через час, Георгий Месропович.

— Как, по-твоему, хорошая шутка в зоне вечной мерзлоты стоит пятнадцати рублей и выговора?

Костя молчал. Он не понимал, в чем дело.

— В сеанс передашь радиограмму: «Срочно пришлите картофель. Приказ получил. Целую. Манукян».

— Это известно, — проговорил радист и вышел.

Стас рассмеялся. Манукян ему нравился…

…Шесть контейнеров с изотопами стояли на полу склада. Их получили еще в июне. Складчик, пожилой якут, обходил «товар» стороной. Искренние и наивные, якуты верили во что угодно. И сразу! Разубедить их было трудно. Зачем надо обманывать?!

Изотопы надо убрать со склада: жаль якута, и потом — техника безопасности. Якут показал неподалеку яму метра полтора глубиной, выложенную кирпичом. Зимой там держали бочки с жиром от обогатительной ленты. Яму очистили и спустили на дно пять контейнеров с изотопами. Шестой контейнер перетащили в камералку. Там собрались геологи. Хотели посмотреть на работу полевого обогатителя. Обсуждали достоинства прибора. Сомневающихся не было…

Манукян добросовестно объяснял Филиппу:

— Сейчас в условиях базы мы работаем на жировой ленте и рентгеновских установках. Пропускаем породу, и на экране видим следы алмазов. Они светятся от действия рентгеновских лучей… Но, сам понимаешь, в тайгу такую установку не возьмешь: шестьсот ватт потребляет. Ваш прибор — находка!

Филипп кивал головой и соглашался. Его распирала гордость. Стас бросал косые взгляды: «Хватит заливать! Вот обмишуримся сейчас с этой „находкой“. Помогай!»

Филипп поставил прибор на край стола, подключил питание. Засветилась контрольная лампочка. Поворот тумблера — и вздрагивает лоток. Кажется, все в порядке…

Стас вытащил свинцовый патрон для изотопа и подошел к контейнеру. Все притихли. Стас небрежно сорвал пломбу, открыл замок, надел резиновые перчатки и принялся отвинчивать головку. Точно, как объяснял Онегин. Еще поворот, еще поворот… Как это долго! Наконец в его пальцах блеснула ампула с изотопом. Тусклым, жирным блеском…

«Вкладывай же!» — раздраженно подумал Филипп. Стас возился с патроном. Левое веко его чуть подергивалось. Впрочем, все смотрели на руки… Что он медлит?! Громко тикают чьи-то часы…

— Дай мне! — крикнул Филипп.

— Стой! — Голос Стаса вернул Филиппа на место.

…Свинцовый патрон брошен на пол. Он пуст! Стас быстро вворачивает ампулу в контейнер. Обратно! Никто ничего не понял.

— Не лезет! — проговорил Стас, обращаясь к Филиппу. Будто никого, кроме них, здесь не было. — Слишком толстая ампула. Надо просмотреть остальные контейнеры…

«Онегин десятки раз брал в руки изотоп — и ничего», — подумал Филипп. Возможно, так думал и Стас. В кармане у него дозиметр. Подарок Онегина. Индикаторная нить замерла у нуля. Напрасные волнения. Понятное дело, с непривычки…

Они шли к яме, где лежали контейнеры. Геологи несли прибор, чтобы не таскать заряженный изотопом патрон в камералку.

— Чудак, я ведь уже имею опыт… Ну, ты полезешь и будешь там ковыряться, — сказал Стас Филиппу, спускаясь в яму.

Он вскрыл по очереди все контейнеры. Пять штук… Пять раз в его резиновых пальцах жирно тускнела ампула с изотопом. Туллий-170. Активность — десять кюри… И ни одна из пяти не помещалась в патрон… Стас вылез из ямы. Он торопился. Сдавали нервы…

Вдруг им в голову пришла мысль. Сразу обоим! А что, если не расточен патрон?! Если он узок в диаметре, а?! Они вернулись в камералку и извлекли патроны из двух других приборов. Все в порядке! Даже на глаз была заметна разница — первый патрон недостаточно расточен по внутреннему диаметру.

— Бракоделы, — ворчал Стас, вставляя ампулу в патрон второго прибора.

…Прибор методично отсекал породу со специально брошенными туда алмазами. Геологи хлопали друг друга по плечу. Сомневающихся не было.

— Завтра поедем на Рудный двор. Отсюда пять километров. Там большие запасы извлеченной породы. Посмотрим! — проговорил Манукян.

7

Десять деревянных домов. Гараж. Столовая. Все это вместе — Рудный двор. А главное — огромный, высокий барак с обогатительными установками.

— Подставляй шапку, алмазы собирай! — кричит девушка в комбинезоне и сапогах. Она улыбается. У нее смуглое широкое лицо и красивые губы. Девушка работает у жировой ленты.

Филипп стоит рядом с ящиком в руках. Он зашел за измельченным кимберлитом.

Филипп уже видел алмазы. Серые, грязные камешки, на которые скучно смотреть. Правда, вчера Манукян показывал голубые, дымчатые, зеленоватые. Были даже прозрачные, настоящие брильянты…

Девушка что-то кричит Филиппу. Но ему не слышно — загружают дробилку. Филипп помахал девушке рукой, наполнил ящик концентратом и прошел в комнату, выделенную, для испытаний.

Там стоят приборы. Там сидит Стас. У него что-то не ладится. Отсекатель дает холостые срабатывания. Или, наоборот, не задерживает породу с алмазами. Утром доставили из Нюрбы приличный осциллограф. Можно работать по-настоящему. И Стас работает.

— Не могу понять. Вся схема расползается по неизвестной причине, — говорит он Филиппу, глядя на экран.

Филипп садится и начинает думать. Они молчат полчаса и думают. Дедукция. От общих рассуждений к частным выводам.

— Давай работать по методе Швейка, — предлагает Филипп. — Помнишь, как он ловил в пустыне льва?

Стас не помнил.

— Очень просто. Он делит пустыню на две половины. Ищет! Если в одной половине льва нет, он делит вторую половину поровну. Опять ищет. И так далее. Пока от пустыни не останется маленький пятачок со львом. Железный способ! Итак, делим прибор на механику и электронику. Механика барахлит?

— По-моему, нет…

— Делим электронику. Рассмотрим преобразователь…

Стас в который раз подключает блокинг-генератор к осциллографу. На экране четкие импульсы. Здесь все в порядке. Вставляют изотоп, включают прибор… Стас отбрасывает клеммы питания и встает. Ничего не получается. Стоило лететь за восемь тысяч километров?! Куча недоделок… А кого это интересует? Их послали сюда не для того, чтобы демонстрировать недоделки.

Если б не Филипп, он не ввязался бы в эту командировку. Он не ребенок и отлично понимает, что значит внедрять опытный прибор в производство. И дернуло его поддаться энтузиазму этого деятеля! Еще тогда, в первой стычке с Терновским. Сколько вечеров он провел в подвале за экспериментированием! Хороший они будут иметь вид, вернувшись в Ленинград с неработающими приборами… Стас смотрит на Филиппа, тот ковыряется в схеме и насвистывает что-то ритмичное…

Филипп в первый же день восстановил против себя ползавода. Он, Стас, начинал спокойней, безобидно остря. Слыл всеобщим любимцем… Артельщики Апраксина двора преподали ему неплохие жизненные уроки: «Живи и дай жить другим!» Мудро! Когда Рябчиков подсовывал ему липовые наряды, он закрывал. Хороший парень этот Ларионов Стас, свой парень. К чему портить отношения?.. Потом появился Филипп. Потом Стас встретил Олю. «Принцесса де Бройль».. Стас выпытал у Левки ее адрес. Левка знал только подъезд. Стас звонил в каждую квартиру и спрашивал. Первый этаж, второй… На третьем этаже дверь открыла Оля. Это было неожиданно. И он ее не узнал, если б не челка: Оля была в мохнатой серой пижаме. Вероятно, мужской…

— Заходите! — пригласила она. Как будто специально ждала его.

Они сидели в гостиной. Большая, строго обставленная комната. Стас почувствовал себя неловко. Он вспомнил медную табличку на дверях: «Профессор Иноземцев». Наверно, ее отец…

— Пичкают меня маслом, сливками и разными калориями, — рассказывала Оля, не обращая внимания на смущение Стаса. — Единственное лекарство при моем состоянии — это питание. Чувствую себя превосходно. Прихожу к выводу, что старик Энгельс ошибался: человека создал не труд, а отдых…

Она и вправду выглядела хорошо. Удивительно, как ей идет мужская пижама!.. Весь вечер они болтали о разной чепухе. Потом пришла пожилая тетя Вера. Она оглядела Стаса и пожаловалась, что нигде нет лимонов.

И действительно, лимонов нигде не было. Как назло! Еще недавно Стас видел почти в каждой витрине золотистые кулачки… И все же он достал их. Тетя Вера открыла дверь и удивленно посмотрела на него: «Олечка спит… Вы что-нибудь забыли?» Стас протянул ей лимоны. Пять штук! «Боже мой, где ж вы их раздобыли?» — «В ресторане „Астория“». — «Если б я пожаловалась, что нет ананасов, вы наверняка отправились бы в Гвинею, да?» — «Вряд ли». — «Жаль, что врачи Оленьке запретили употреблять лимоны. Я искала их для профессора. Он обожает лимоны в сахаре». Когда захлопнулась дверь, Стас сплюнул и негромко ругнулся.

…Филипп перестал насвистывать и повернулся к Стасу.

— Эврика! Я, кажется, все понял!

Стас смотрел на него отсутствующими глазами.

— А что, если транзисторы меняют свои параметры под действием радиации?! А? Я где-то слышал об этом… Что ты на меня смотришь?!

Стас подошел к прибору и открыл крышку.

— Так и есть! Все понятно!

— При чем тут электромагнит? Я говорю о транзисторах.

— Это мура! — сиял Стас. — Но твой крик потревожил мой ленивый мозг. Видишь, на хомутике якоря поставлена сталь вместо немагнитной латуни…

Продолжать не надо. Филиппу все ясно. При сильном магнитном возбуждении якорь заклинивало. Необходимо заменить сталь латунью. Сколько недоделок!

— Теперь тебе понятно, зачем Корнев послал нас в командировку?! — проговорил Стас, отвинчивая электромагнит. — Хитер директор… Знал, какой прибор выпускает. Если в чертежах стоит сталь, надо Маркелову еще раз дать по шее…