Онлайн чтение книги Имею скафандр, готов путешествовать Have Spacesuit - Will Travel
Глава 12

Я считал, что приземляться в Нью-Джерси, не имея полетного задания, чрезвычайно опасно. Вблизи Принстона тьма стратегических объектов; нас могли обстрелять чем угодно, вплоть до атомных ракет. Но Мамми снисходительно промурлыкала: «Думаю, до этого не дойдет».

И не дошло. Она посадила нас на околице, спела прощальную песенку и исчезла.

Конечно, нет ничего незаконного в том, чтобы прохаживаться по ночным улицам города в скафандрах, да еще с тряпичной куклой в руках. Но подозрения это вызывает — и нас замели полицейские. Они позвонили отцу Чибис, и уже через двадцать минут мы сидели в его кабинете, попивали какао с пшеничными хлопьями и разговаривали.

Маму Чибис чуть не хватил удар. Пока тянулась наша история, она так часто приговаривала: «Поверить не могу!», что профессор Райсфельд сказал:

— Прекрати, Дженис. Или иди спать.

Я ее не виню. Ее дочь пропала на Луне и считалась погибшей — и вот она чудесным образом возвращается на Землю. Но профессор Райсфельд нам поверил. Как у Мамми был дар «понимания», у него был дар «осмысления данных». Когда появлялся факт, он отбрасывал теории, которые не соответствовали этому факту.

Он обследовал скафандр Чибис, велел включить шлем, зажег свет, чтобы сделать шлем непрозрачным… Потом потянулся к телефону.

— Это должен увидеть Дарио.

— В полночь, Курт?

— Хоть бы и так, Дженис. Армагеддон не станет ждать до понедельника.

— Профессор Райсфельд!

— Да, Кип?

— Может, сначала вы захотите посмотреть другие вещи.

— Хм.

Я выгреб все из карманов Оскара — оба маяка, по одному на каждого из нас, листы металлической «бумаги», покрытой уравнениями, обе «счастливки» и две серебристые сферы. По пути на Землю мы останавливались на Веге Пять, где провели большую часть времени под неким гипнозом, пока Профессор Джо с еще одним коллегой выкачивали из нас познания о земной математике. Они не изучать ее хотели — о нет! Им нужен был наш язык математических символов, от радикалов и векторов до таинственных закорючек теоретической физики, чтобы они смогли обучать нас; результаты были записаны на металлической бумаге.

Сначала я показал профессору Райсфельду маяки.

— Сектор Мамми включает теперь и Землю. Мамми велела задействовать маяк, как только она нам понадобится. Она всегда будет рядышком — самое большее за тысячу световых лет. Но она прилетит даже издалека.

— Ага, — он посмотрел на мой маяк. Он был меньше и аккуратнее того, смастеренного на Плутоне. — Нельзя ли разобрать его?

— Э-э, там заключена огромная энергия. Он может взорваться.

— Возможно, — он задумчиво протянул маяк обратно.

Что такое «счастливки», трудно объяснить. Они выглядят как те маленькие абстрактные безделушки, которые покупают не только, чтобы рассматривать, но и чтобы вертеть в руках. Моя была из чего-то вроде обсидиана, но теплая и мягкая; у Чибис она походила на яшму. Она действует, когда прижмешь ее к голове. Я дал профессору Райсфельду попробовать, и на лице его отразилось благоговение — кажется, что ты в объятиях Мамми, чувствуешь тепло, безопасность и понимание.

Профессор сказал:

— Она любит тебя. Не для меня эта штука… Извини.

— Она и вас любит.

— Да?

— Она любит все маленькое и беспомощное. Поэтому-то она и Мамми.

Я и сам не сообразил, что ляпнул. Но он не обиделся.

— Так ты говоришь, она полицейский?

— Ну, скорее инспектор по делам несовершеннолетних — а мы живем в трущобном районе, на задворках и в ужасных условиях. Иногда ей приходится делать то, что ей не нравится. Но она хороший полицейский, а ведь кому-то надо делать и грязную работу. И она не может бросить своих подопечных.

— Мне кажется, она не способна кого-нибудь «бросить».

— Хотите попробовать еще раз?

— Не возражаешь?

— Конечно, нет, оно ведь не кончается.

Он попробовал, и вновь расплылся в улыбке. Он взглянул на Чибис, спавшую, уткнувшись в пшеничные хлопья.

— Я не стал бы беспокоиться о своей дочери, если бы знал, что она под присмотром Мамми. И твоим.

— Мы были одной командой, — объяснил я. — Без Чибис я бы не справился. У нее огромная сила духа.

— Порой даже чересчур.

— Иногда без этого «чересчур» не обойтись. Вот на этих шариках все записано. У вас есть магнитофон, профессор?

— Конечно, сэр.

Мы включили магнитофон, и серебристый шарик выдал на него информацию. Пленка была необходима, потому что шарики оказались одноразовыми, потом молекулы теряли упорядоченность. Я показал профессору металлическую бумагу и попытался прочесть, но узнал лишь разрозненные значки. Профессор дошел до середины страницы и остановился.

— Лучше я сделаю несколько телефонных звонков.

Вечером показалась серебряная Луна, и я попытался разглядеть на ней станцию Томбо. Чибис в отцовском купальном халате спала на диване, сжимая в объятиях Мадам Помпадур. Отец хотел было отнести ее в кровать, но она проснулась и начала скандалить, так что ее оставили в покое. Профессор Райсфельд жевал пустую трубку и слушал, как мой серебристый шарик мягко шепчет что-то магнитофону. Время от времени профессор кидал мне какой-нибудь вопрос, я кратко отвечал.

Профессор Джиоми и доктор Брук в другом углу кабинета записывали что-то на доске, стирали и снова писали, споря насчет металлической бумаги. В Институте Передовых Исследований гении — не редкость, но этих двоих никто бы в гениальности не заподозрил: Брук был похож на мрачного водителя грузовика, а Джиом — на перевозбужденного Юния. Но мозгами они работали с такой же интенсивностью, как и профессор Райсфельд. У доктора Брука дергалась щека; отец Чибис объяснил, что это гарантия нервного срыва, но не у самого Брука, а у всех остальных физиков.

Два дня спустя мы все еще торчали там. Профессор Райсфельд побрился; другим было не до того. Я вздремнул и успел принять душ.

Папа Чибис слушал записи. Брук и Джиоми то и дело отрывали его — Джиоми чуть ли не истерично, а Брук бесстрастно. Профессор Райсфельд задавал им один-два вопроса. Кивал и возвращался на свой стул. Вряд ли он мог разобраться во всей этой математике — зато он мог оценить результаты и упорядочить их.

Я хотел отправиться домой, раз уж они со мной закончили, но профессор Райсфельд очень просил остаться; должен был приехать Генеральный секретарь Конфедерации.

Я остался. Я не позвонил домой, ведь какой смысл расстраивать домашних? Я готов был встретиться с Генеральным секретарем в Нью-Йорке, но профессор Райсфельд пригласил его к себе. До меня начало доходить, что приглашение профессора не может игнорировать ни один из высокопоставленных деятелей.

Мистер Ван Дювендюк оказался высоким и худым. Он пожал мне руку и произнес:

— Надо полагать, вы — сын доктора Самуэля Расселла.

— Вы знаете моего отца, сэр?

— Я встречался с ним много лет назад, в Гааге.

Доктор Брук, который на приветствие Генерального секретаря едва кивнул, резко развернулся ко мне:

— Так ты сын Сэма Расселла?

— Вы тоже его знаете?

— Конечно. Его книга «О статистической обработке неполных данных» — блестящий труд. — Он взмахнул рукой, еще сильнее испачкав рукав мелом. Я и не ведал, что папа такое написал, и не подозревал даже, что он знаком с Генеральным секретарем. Иногда все-таки мне кажется, что папа несколько эксцентричен.

Мистер Ван Дювендюк подождал, пока яйцеголовые очухаются, и сказал:

— Итак, у вас есть что-нибудь, джентльмены?

— Да, — сказал Брук.

— Великолепно! — согласился Джиоми.

— Например?

— Ну… — доктор Брук ткнул в строчки, написанные мелом. — Судя по этому, можно погасить на расстоянии ядерную реакцию.

— На каком расстоянии?

— Скажем, десять тысяч миль. Или вам нужно с Луны?

— Ну, думаю, десяти тысяч миль хватит.

— Можно и с Луны, — перебил Джиоми, — если хватит энергии. Шикарно!

— Действительно, — согласился Ван Дювендюк. — Что-нибудь еще?

— Вам мало? — набычился Брук. — Или вам еще подать трусы с капюшоном?

— Так что же?

— Видите семнадцатую строчку? Возможно, это антигравитация, обещать не могу. А если повернуть на девяносто градусов, то получится, как считает этот неуравновешенный латинянин, что-то вроде путешествия во времени.

— Так это оно и есть!

— Ну-ну… Если он прав, то для этого потребуется энергетическая мощность, как у звезды приличных размеров. Так что забудьте об этом. — Брук уставился на каракули. — Хотя… Возможно, это новый подход к преобразованию массы в энергию. Хотите карманную силовую установку мощнее, чем реактор в Брисбене?

— И это возможно?

— Спросите своих внуков. Быстро только кошки родятся, — проворчал Брук.

— Что Вас не устраивает, доктор? — поинтересовался Генеральный секретарь.

Брук еще больше нахмурился.

— Собираетесь посадить на это гриф «совершенно секретно»? Я не терплю, когда засекречивают математику. Это постыдно.

Я навострил уши. Я объяснял Мамми, что такое «государственная тайна», и думаю, что она была шокирована. Я говорил, что государство не может обойтись без оборонных секретов, так же как и Три Галактики. Она со мной не согласилась и сказала, что по большому счету это не будет иметь значения. Но мне было неспокойно.

Мистер Ван Дювендюк ответил:

— Я не люблю секретность. Однако считаюсь с ней.

— Я знал, что вы так скажете.

— Послушайте, это данные принадлежат правительству США?

— Нет, конечно.

— И не являются проектом Конфедерации. Прекрасно. Вы показали мне несколько уравнений. Я не могу запретить вам публиковать их. Они ваши.

Брук покачал головой.

— Не наши, — он показал на меня. — Его.

— Понятно, — Генеральный секретарь посмотрел на меня. — Как юрист, молодой человек, могу сказать вам следующее. Если вы хотите опубликовать это, я не вижу способа вам помешать.

— Я? Но это не мое… Я просто… ну, посланник.

— Все равно. Желаете, чтобы это было опубликовано? Может быть, согласитесь подписать совместно с этими джентльменами?

Мне показалось, что именно этого он и хочет.

— Ну конечно. Только третьим должен стоять не я; должно быть… — я замешкался: птичью песенку не вставишь в статью, — …пусть будет доктор Мам Ми.

— Кто это?

— Она с Веги. Но имя можно выдать за китайское.

Генеральный секретарь поторчал еще немного, задавал вопросы, слушал пленки. Потом он позвонил по телефону. На Луну. Я знал, что это возможно, но никогда не думал, что увижу своими глазами.

— Это Ван Дювендюк… да, Генеральный секретарь. Соедините с Командующим базой… Джим? Связь ужасная… Джим, ты иногда устраиваешь учебные маневры… Я звоню неофициально, но ты мог бы проверить долину… — он повернулся ко мне, я быстро подсказал, — …долину сразу за горами к западу от станции Томбо. С советником по безопасности я не консультировался; это между нами. Но если ты все же пойдешь в эту долину, я настоятельно советую послать солдат с полной выкладкой и боекомплектом. Там могут быть змеи. Возможно, в камуфляже. Назовем это предчувствием. Да, дети в порядке, и Беатрис тоже. Я позвоню Мэри и скажу, что говорил с тобой.

Генеральному секретарю понадобился мой адрес. Я не знал, когда попаду домой, потому что понятия не имел, как добираться — я собирался ехать автостопом, хоть об этом и помалкивал. Мистер Ван Дювендюк поднял брови:

— Думаю, мы должны доставить вас домой. Как, профессор?

— Это будет не лишнее.

— Расселл, я так понял, что вы собираетесь стать инженером — космическим инженером?

— Да, сэр. То есть да, господин Секретарь.

— Вы не думали заняться юриспруденцией? В космосе множество молодых инженеров — и очень немного молодых юристов. Однако закон действует везде. Человек, знающий космические законы — и вообще законы, — всегда будет в выгодном положении.

— Может быть, обе профессии? — спросил папа Чибис. — Терпеть не могу эту современную узкую специализацию.

— Толковая мысль, — согласился мистер Ван Дювендюк. — Тогда он сможет сам диктовать условия.

Я хотел было сказать, что собираюсь заниматься электроникой, и вдруг понял, чего мне действительно хочется.

— Не думаю, что я потяну и то и другое.

— Чепуха! — сурово заявил профессор Райсфельд.

— Но, сэр, я… Мне бы хотелось делать более совершенные скафандры. У меня есть некоторые задумки, как их усовершенствовать.

— Хм-м, инженерная механика… А также многое другое, я думаю. Но в первую очередь — степень магистра техники…

Профессор Райсфельд нахмурился.

— Помнится, ты говорил, что колледжи твоих документов не приняли.

Он побарабанил по столу.

— Ну не глупо ли, господин Секретарь? Парень сумел слетать в Магеллановы Облака, но не может попасть в тот университет, куда стремится!

— Э-э-э, профессор! Вы тянете одеяло на себя!

— Именно. Подождите-ка.

Профессор Райсфельд поднял телефонную трубку.

— Сузи, соедините меня с Президентом МТИ. Я знаю, что сегодня выходной… Мне плевать, в Бомбее он или в постели… Молодец.

Он положил трубку.

— Она работает в нашем институте уже пять лет, а до этого сидела на коммутаторе университета. Она его найдет.

Я почувствовал смущение и радость. Учиться в Массачусетском технологическом — любой бы ухватился за такой шанс! Но обучение влетит в копеечку. Я попытался объяснить, что у меня нет денег.

— Я этот год поработаю, а к следующему лету накоплю…

Зазвонил телефон.

— Райсфельд слушает. Привет, Оппи! Помнится, на встрече группы ты вырвал у меня обещание позвонить, если Брука задергает тик. Держись за стул; я засекал время — двадцать одно подергивание в минуту. Это рекорд… Полегче; никого ты не пришлешь, пока я не получу свой фунт мяса.^{54} Если заведешь лекцию об академических свободах и праве на информацию, я повешу трубку и позвоню в Беркли… Впрочем, думаю, и ты мне не откажешь… Немного, всего лишь стипендию на четыре года, с полной оплатой обучения и проживания… Не кричи на меня; у тебя свои фонды… Припиши там что-нибудь в своей бухгалтерии. Ты ведь уже совершеннолетний и математику знаешь… Нет, никаких намеков. Либо ты берешь кота в мешке, либо твоя радиационная лаборатория останется на бобах. Я сказал «радиационная лаборатория»? Я имел в виду весь физический отдел… Ты же всегда можешь сбежать в Южную Америку, не заставляй меня давить на тебя… Что? Меня тоже можно обвинить в хищениях, а ты не знал? Записывай…

Профессор Райсфельд обернулся ко мне:

— Ты подавал документы в МТИ?

— Да, сэр, но…

— Он в списках абитуриентов. Клиффорд Расселл. Пошлешь вызов ему на дом, а глава вашей бригады пусть привезет мне копию… Да, большую бригаду, а во главе поставь кого-нибудь из матфизиков, например Фарли; у него есть воображение… О-о, ничего более значительного не происходило со времен яблока, долбанувшего сэра Исаака… Да, я шантажист, а ты протиратель штанов и демагог. Когда вернешься к академической жизни? Привет Белле. Пока.

Он повесил трубку.

— Все в порядке. Кип, единственное, что меня смущает: зачем я понадобился этим самым слизневолосым монстрам?

Я не знал, что ему ответить. Только вчера он рассказывал мне, что обобщает все необычное — неопознанные наблюдения, неожиданные помехи на космических трассах, все, что выходит за рамки обыденного. У такого человека наверняка есть что сказать — и к нему наверняка прислушиваются. Если у него и была какая-нибудь слабость, так это скромность. Чего, кстати, не унаследовала Чибис. Если бы я сказал ему, что космические захватчики занервничали из-за его любознательности, он бы только фыркнул. Так что я сказал:

— Они нам не говорили, сэр. Видимо, по их мнению, вы достаточно важная персона, чтобы взять вас в плен.

Мистер Ван Дювендюк поднялся.

— Курт, я не буду тратить время, выслушивая чепуху. Расселл, я рад, что вопрос с вашим обучением решен. Если я понадоблюсь, позвоните.

Когда он ушел, я попытался поблагодарить профессора Райсфельда.

— Я хотел учиться на собственные деньги, сэр. Я бы заработал до начала семестра.

— Меньше чем за три недели? Ну-ну.

— Я имел в виду за остаток этого года и…

— Потерять целый год? Ну нет.

— Но я уже… — я взглянул на зеленую листву за окном. — Профессор… какое сегодня число?

— День труда, разумеется.

«…к тем пространственно-временным параметрам, откуда они были изъяты…»

Профессор Райсфельд опрыскал меня водой.

— Пришел в себя?

— На-наверно. Мы же провели там несколько недель!

— Кип, ты столько пережил, а сломался на ерунде. Можешь спросить этих звездных близнецов… — он махнул в сторону Джиоми и Брука. — …Но ты ничего не поймешь. По крайней мере я не понял. Почему бы просто не принять, что прыжки на 167 тысяч световых лет оставляют место для маленького люфта, вроде поправки на ветер в Теннеси, величиной не знаю уж в какую долю процента? Тем более что метод вообще некорректно использует пространство-время.

В дверях миссис Райсфельд расцеловала меня, Чибис прослезилась и заставила Мадам Помпадур попрощаться с Оскаром, который расположился на заднем сиденье. Профессор вез меня в аэропорт.

По дороге он обронил:

— Ты нравишься Чибис.

— Ну, я надеюсь.

— А она тебе? Я не слишком нескромен?

— Нравится ли мне Чибис? Спрашиваете! Да она раза четыре или пять спасла мне жизнь! От Чибис, конечно, свихнуться можно, но она храбрая, верная, умная… в общем, характер у нее — что надо.

— Тебе и самому парочка медалей за спасение жизни полагается.

Я обдумал это.

— Мне кажется, я чуть не провалил все, за что брался. Но мне помогали и мне ужасно везло.

Я содрогнулся от мысли, что исключительно везение спасло меня от супа. От того, чтобы превратиться в суп.

— «Везение» — это еще вопрос, — ответил он. — Ты говоришь об «удивительном везении», когда ты попал на частоту, на которой моя дочь передавала сигнал о помощи. Но случайностью это не было.

— А?

— Почему ты оказался на той частоте? Потому что ты был в скафандре. Почему ты был в скафандре? Потому что ты стремился в космос. Когда ты услышал сигнал космического корабля, то ответил. Если это «везение», то подающему везет каждый раз, когда он попадает битой по мячу. Кип, «везение» наступает после тщательной подготовки; «невезение» — результат халатности. Ты убедил суд, более древний, чем человечество, что ты и твой народ заслуживают спасения. И это просто случайность?

— Ну… на самом деле я очень разозлился и чуть все не испортил. Мне надоело, что меня не принимают всерьез.

— Историю человечества творят как раз те люди, которым «надоело, что их не принимают всерьез». — Он нахмурился. — Я рад, что тебе нравится Чибис. Она тянет лет на двадцать по уму, и лет на шесть по эмоциям. Обычно она не находит с людьми общего языка. Так что я рад, что она подружилась с кем-то, кто оказался умнее ее.

У меня челюсть отвалилась.

— Но, профессор, Чибис гораздо умнее меня. Она меня то и дело выставляет дураком.

Он взглянул на меня.

— Меня она оставляет в дураках уже много лет — а я не так уж глуп. Не следует недооценивать себя, Кип.

— Но это правда.

— Вот как? Мы имеем величайшего специалиста в области математической психологии, который всегда сам распоряжался своей жизнью, вплоть до того, что он сумел по собственному желанию уйти в отставку (а это очень сложно, когда на тебя такой спрос); этот человек женился на своей лучшей ученице. Сомневаюсь, что их сын глупее моего ребенка.

До меня не сразу дошло, что он говорит обо мне. Я не знал, что ответить. Кто из детей действительно знает своих родителей? Получается, я их не знал.

Он продолжал.

— Чибис — сущее наказание, даже для меня. Вот и аэропорт. Когда начнешь учиться, навещай нас. И на День Благодарения приезжай; ведь на Рождество ты, конечно, отправишься домой.

— Спасибо, сэр. Я приеду.

— Вот и хорошо.

— Да, насчет Чибис — если появятся педагогические трудности, у вас есть маяк. Мамми сумеет ее укротить.

— М-мм, это мысль.

— Чибис пыталась ее переспорить, но у нее ни разу не получилось. Ох — чуть не забыл. Кому можно рассказывать? Не о Чибис. Обо всем этом.

— Разве не понятно?

— Сэр?

— Да говори что хочешь и кому хочешь. Часто не придется. Почти никто тебе не поверит.

Домой я полетел реактивным самолетом — а они очень быстрые. Профессор Райсфельд всучил мне еще десять долларов, когда узнал, что у меня с собой только доллар и 67 центов, так что на автобусной станции я подстригся и купил два билета до Кентервиля, чтобы не сдавать Оскара в багаж; там его могли повредить.

Самым большим плюсом стипендии было то, что теперь не нужно продавать Оскара. Да я и так бы не продал.

Кентервиль выглядел замечательно — от вязов над головой до последней выбоины под ногами. Водитель остановился прямо у дома — из-за Оскара; нести его неудобно. Я прошел в сарай, повесил скафандр, сказал, что еще наведаюсь, и направился к черному входу.

Мамы не было; папа сидел в кабинете. Он поднял голову от книги.

— Привет, Кип.

— Привет, пап.

— Как съездил?

— Да ты знаешь, я не был на озере…

— Я знаю. Звонил доктор Райсфельд, рассказал все подробно.

— А… В общем, удалась поездка…

Я заметил, что он держит том Британики, раскрытый на статье о Магеллановых Облаках.

Он поймал мой взгляд.

— Я их никогда не видел, — с сожалением произнес он. — Возможность была, но по горло дел… а единственная свободная ночь выдалась пасмурной.

— Когда это было, папа?

— В Южной Америке, еще до твоего рождения.

— Я и не знал, что ты там побывал.

— Одно правительственное задание, в общем, работа «плаща и кинжала». Об этом не распространяются. Они красивые?

— Ну, не очень, — я взял другой том, открыл на статье «Туманности» и нашел Большую Туманность Андромеды. — Вот это действительно красиво. Так и мы выглядим.

Папа вздохнул.

— Прекрасно, должно быть, выглядим.

— Да. Я тебе все потом расскажу. У меня и пленка есть.

— Не спеши. Ты проделал долгий путь. Триста тридцать три тысячи световых лет — верно?

— Да нет, вдвое меньше.

— Я имел в виду — туда и обратно.

— А-а. Но обратно мы летели другим путем.

— Как это?

— Не знаю, как объяснить, но в этих кораблях кратчайшим путем назад является длинный кружной путь. Летишь прямо и снова очутишься в исходной точке. То есть не совсем прямо, из-за кривизны пространства — но настолько прямо, насколько возможно. Так что все возвращается к нулю.

— Большой космический круг?^{55}

— Ну да. Круговой путь по прямой линии.

— Ммм… — он задумчиво нахмурился. — Кип, а каково расстояние по окружности Вселенной? Предел красного смещения?

Я затруднился.

— Пап, я спрашивал — но не понял ответа.

(Мамми сказала: «При чем здесь расстояние, когда там нет ничего? »)

— Это не расстояние; это скорее состояние. Я ведь не летал ; я просто оказывался . Ты не проходишь через, а скользишь по краю.

— Мне следовало бы помнить, что математический вопрос не задают словами, — упрекнул себя отец.

Я уже хотел сослаться на доктора Брука, когда вошла мама и проворковала:

— Привет, мои дорогие!

На долю секунды мне показалось, что это Мамми.

Она расцеловала нас.

— Я так рада, что ты дома, милый.

— Э-э… — я взглянул на папу.

— Она знает.

— Да, — ласково согласилась мама, — куда бы ни отправился мой сын, главное, чтобы он благополучно вернулся домой. Я знаю, что ты сможешь побывать везде где захочешь. — Она погладила меня по щеке. — А я всегда буду гордиться тобой. Я сходила на угол за отбивными.

Назавтра был вторник, и я спозаранку пошел на работу. Как я и думал, автомат с газировкой разладился. Я надел свой белый пиджак и принялся его настраивать. Мистер Чартон разговаривал по телефону; наконец он повесил трубку и подошел ко мне.

— Хорошо съездил, Кип?

— Очень хорошо, мистер Чартон.

— Кип, я хотел тебе кое-что сказать. Ты все еще мечтаешь попасть на Луну?

Я опешил. Потом я сообразил, что он не знает о всей этой истории. Что ж, я ведь не успел как следует рассмотреть Луну, и не отказался бы побывать там. Впрочем, теперь я не торопился.

— Да, сэр. Но сначала я закончу университет.

— Я это и имел в виду. Знаешь… у меня нет детей. Если тебе нужны деньги, скажи.

Раньше он намекал на фармацевтическую школу, только не делал таких предложений. И только вчера вечером папа проговорился, что оформил страховку на образование еще в день моего рождения, но ничего мне не говорил — выжидал, когда я встану на собственные ноги.

— О-о-о, мистер Чартон, это ужасно любезно с вашей стороны!

— Мне нравится твое стремление к знаниям.

— Вообще-то у меня уже все улажено, сэр. Но когда-нибудь мне может понадобиться заем.

— Или не заем. Скажи, если понадобится…

Он расстроенно отошел.

Я работал в теплом полумраке, иногда трогая «счастливку», Спрятанную в кармане. Вчера вечером я дал маме и папе приложить ее ко лбу. Мама заплакала. Папа торжественно изрек: «Я начинаю понимать, Кип». Надо будет как-нибудь придумать, каким образом дать «счастливку» мистеру Чартону.

Я начистил автомат до блеска и проверил кондиционер. Все было в порядке.

Около полудня ввалился Туз Квиггл, плюхнулся на стул.

— Привет, космический пират! Что слышно от Галактических баронов? Хи-хи-хи-хи!

Что бы он сказал, ответь я ему честно? Я дотронулся до «счастливки» и сказал:

— Что закажешь, Туз?

— Как обычно, и взбей получше!

— Шоколадной газировки?

— Сам знаешь. Взбодрись, малец! Проснись и погляди на мир вокруг тебя.

— Ладно, Туз, — нечего было обращать на него внимание; он вращался в мирке, узком, как пустота меж его ушей, мелком, как свиная лохань. Вошли две девчонки; пока коктейль Туза крутился в миксере, я налил им кока-колы. Он покосился на них.

— Леди, вы знакомы с Капитаном Метеором?

Одна из них захихикала; Туз ухмыльнулся и продолжал:

— Я его агент. По части зубодробительных подвигов свяжитесь со мной. Капитан, я все думаю насчет рекламы, которую мы запустим.

— То есть?

— Слушай сюда. «Имею скафандр — готов путешествовать!» — этого мало. Чтобы выжать бабки из твоего клоунского балахона, надо поднапрячься. Так что мы добавим: «Истребляю пучеглазых монстров! Спаситель мира — плата по таксе!». Так?

Я покачал головой.

— Нет, Туз.

— Чего это ты? Ни фига не понимаешь в бизнесе?

— Рассмотрим факты. Я не беру денег за спасение мира и не делаю этого под заказ. Это происходит само собой. И вряд ли я стал бы спасать мир, в котором живешь ты.

Обе девчонки заржали, а Квиггл нахмурился.

— Умник, да? Ты чо, не слышал, что покупатель всегда прав?

— Всегда?

— Конечно. Заруби это на носу. И шевелись с моим коктейлем!

— Да, Туз.

Я поднял стакан; он швырнул мне 35 центов; я отодвинул их обратно.

— Это за счет заведения.

И плеснул коктейль ему в лицо.