Замок де Сильвы в горах Арагона. Фамильная портретная галерея. Большой зал, украшенный портретами в пышных рамах, с герцогскими коронами и позолоченными гербами. В глубине высокая готическая дверь. В простенках между портретами набор оружия различных веков.
Явление первое
Донья Соль, в белом, стоит у стола, дон Руй Гомес де Сильва сидит в высоком герцогском кресле, сделанном из дуба.
Сегодня наконец! Сегодня, в час ночной,
Не дядя я, а муж, о герцогиня, твой.
Ведь я прощен? Я был неправ перед тобою;
Я заставлял тебя бледнеть, краснеть порою;
Я слишком был ревнив и на сужденья скор, —
Ведь опровергнуть ты могла мой приговор.
О, как обманчив глаз! Как мы несправедливы!
Пускай я видел сам тех юношей счастливых, —
Что в том? Не должен был я верить и глазам.
Но что поделаешь? Уж слишком стар я сам.
Оставьте! Вам никто не делает упрека.
Нет, все же я неправ. С такой душой высокой
Измены не таят. Я знаю, донья Соль,
Что в жилах у тебя испанской крови соль.
О да, та кровь всегда чиста и благородна:
Все убедятся в том.
Послушай. Не свободна
Душа моя, когда в тебя я так влюблен
На склоне дней. Я зол, ревнив — таков закон, —
И красота в других и юности цветенье
Мне причиняют страх, внушают подозренье.
Завидуя другим, я сам стыжусь порой.
Судьба — насмешница: в любви, уже седой,
Но жгущей сердце нам столь пламенно и смело,
Наш дух и юн и свеж, хотя бессильно тело.
Пред юным пастухом, — покуда мы идем,
Он с песней звонкою, я с сумрачным челом,
Он в зелени лугов, я в темном старом парке, —
Я говорю себе: о, что все башни, арки
Владений герцогских? Я б тотчас отдал их,
Как и свои поля с дубами рощ густых,
Свои стада овец, бредущие в долины,
Свой титул, древний род и все свои руины,
Всех предков доблестных из рода моего —
За домик пастуха, за молодость его.
Он в смоляных кудрях, и взор его так ясен,
Похож на твой; и ты сказала б: «Он прекрасен».
Что думать обо мне? Я стар уж — что скрывать!
Хотя и Сильва я, чем стал бы я пленять?
Все это ясно мне. Вот видишь, как люблю я!
Весь мир я отдал бы за молодость такую.
Напрасные мечты! Мне — свежесть юных сил?
Нет, раньше я, чем ты, приду в страну могил.
Кто знает?..
И поверь — все эти кавалеры
Являют не любовь, не сердце, а манеры.
Полюбит девушка такого всей душой, —
Ей — смерть, ему же смех. Их пестрокрылый рой
Напоминает птиц окраской, воркованьем,
Любовью, как перо, подверженной линяньям.
Пускай у стариков сил меньше, взор темней, —
Надежней их крыло и лучше, хоть тусклей.
Мы любим преданно. Что тяжкий шаг, седины?
Чело изрыто, но на сердце нет морщины.
Но коль старик влюблен, щади его любовь!
У сердца нет седин, и в нем живая кровь.
О нет, любовь моя не искрится, играя,
Как бусы из стекла, — в ней сила есть иная:
Отцовство, дружба, честь; и сам я тверд душой,
Как кресел дедовских тяжелый дуб резной.
Я так тебя люблю! Душой, к тебе летящей,
Люблю, как любят день, на небо восходящий,
Как любят нежность роз, как любят звезд чертог.
С тобою быть все дни, ловить след милых ног,
Узреть чело твое и взгляда совершенство —
Вот счастье для меня, вот вечное блаженство!
Увы!
К тому же мир обычай чтит такой:
Оканчивая жизнь, старик полуживой,
Уже склонившийся над мрамором могилы,
С невинным ангелом, с голубкой сизокрылой,
Остаток делит дней, и бодрствует она
Над жалкой старостью, что в ночь идти должна.
Вот благородный долг, вот дело высшей чести,
Прямой порыв, когда, живя со старцем вместе,
Шлешь утешение ему на склоне дней,
Быть может, без любви, но всей душой своей.
О, будь мне ангелом с душою девы нежной,
Чтоб я, старик, свой пыл, отныне безнадежный,
Остаток жалких дней мог разделить с тобой —
Как с нежной дочерью, как с любящей сестрой.
Не знаю, кто из нас скорей придет к могиле,
Сеньор; и не всегда, покорны юной силе,
Мы жить хотим. Увы! Так часто говорят:
Здесь медлят старики, а юные спешат.
И угасает взор, глубокой тьмой покрытый,
Как темный ров могил, что придавили плиты.
О мысли мрачные! К чему на сердце тень,
Дитя, в такой святой, такой веселый день?
Но время все течет. Мы говорим час целый,
А вам уже пора одеться для капеллы.
Скорей! Где ваш убор? Теряю счет часам.
Где свадебный наряд?
Что торопиться нам?
Пора!
Входит паж.
Что скажешь, паж?
Сеньор, стучит в ворота
Какой-то пилигрим, иль нищий, или кто-то
Другой, прося впустить.
О, кто бы ни был он,
Приносит счастье гость, от бури огражден.
Впустить его! Скажи, что нового на свете?
Где вождь разбойников, занявший чащи эти,
Наполнивший страну столь дерзким мятежом?
Эрнани? С тем, кого зовем мы горным львом,
Покончено!
Мой бог!
Как?
Одержал победу
Король. За ним сейчас он сам спешит по следу.
Оценен в тысячу эскудо он; и я
Уверен — он убит.
Он умер без меня,
Эрнани!..
Умер он? О дева пресвятая!
Отныне счастье к нам приходит, дорогая.
Где светлый ваш убор? Как счастлив я, как рад!
Двойное празднество.
О траурный наряд!
Снеси ей мой ларец, мой дар души влюбленной.
Пускай нарядною предстанет, как мадонна,
Чтоб спорил взор ее с убором дорогим
И чтоб в восторге пал пред нею пилигрим…
Там, кстати, ждет один, войти сюда не смея, —
Вели его впустить, проси сюда скорее!
Паж кланяется и выходит.
Заставить гостя ждать — нехорошо.
Дверь в глубине открывается. Входит Эрнани, переодетый пилигримом. Герцог встает и идет ему навстречу.
Явление второе
Эрнани останавливается на пороге.
Сеньор…
Мир дому вашему!
Ты гость мой с этих пор.
Привет!
Эрнани проходит. Герцог садится.
Ты пилигрим?
Да.
Шел ты, без сомненья,
Через Армильяс?
Нет, не в этом направленье.
Там бой кипит сейчас.
С мятежниками бой,
Не правда ль?
Может быть.
Эрнани, их герой…
Что сталось с ним, тебе известно?
Нет. Он кто же?
Его не знаешь ты? Тем хуже. Не похоже,
Чтоб ты награду взял. Эрнани — это тот
Мятежник, чья вина давно возмездья ждет.
В Мадриде будет он, увидишь сам, качаться.
Я не туда.
А он мог каждому достаться.
Посмотрим.
Но куда ты держишь путь?
Сеньор,
Я в Сарагосу путь держу.
В святой собор?
Иль по обету в храм к мадонне?
Да, к мадонне.
Пиларской?
Да.
Кого такой обет не тронет?..
Обещанное мы должны отдать святым.
А после занят ты намереньем каким?
Увидеть трон ее — вот все твои желанья?
Да, видеть я хочу священных свеч пыланье,
Мадонну, в глубине, под сводами колонн,
Ее златой венец, ее слепящий трон,
А после я вернусь.
Скажи мне имя, званье.
Я — Руй де Сильва.
Но…
Ну что ж, храни молчанье,
Коль хочешь. Здесь никто не спросит, как зовут.
Ночлега ищешь ты?
Да, герцог.
Будь же тут
Как дома. Мир с тобой. Не должен ты смущаться.
А что до имени, то «гостем» будешь зваться.
О, кто бы ни был ты, переступи порог:
И дьявол — гость, когда его нам шлет сам бог.
В глубине распахивается двустворчатая дверь. Входит донья Соль, в свадебном наряде. Сзади нее пажи, слуги и две прислужницы, несущие на бархатной подушке серебряный чеканный ларец, который они ставят на стол. В ларце — драгоценности: герцогская корона, браслеты, жемчуг вперемежку с бриллиантами. Эрнани, пораженный, почти задыхающийся, смотрит горящими глазами на донью Соль, не слушая, что говорит герцог.
Явление третье
Те же, донья Соль, пажи, слуги, прислужницы.
Моя мадонна здесь. Склонись в мольбе пред нею —
И счастье обретешь.
О нежный друг, скорее
Идем! Но где ж кольцо, венок цветов живых?..
Кто тысячу монет взять хочет золотых?
Все в изумлении оборачиваются. Он разрывает балахон пилигрима, бросает его к ногам и предстает пред всеми в наряде горца.
Эрнани я!
Он жив!
Я тот, кого повсюду
Вы ищете…
А вы уж думали, что буду
Я Дьего звать себя? Эрнани — имя мне!
Изгнанник я — и нет почетнее в стране
Другого имени. Вот голова, какою
Вам можно оплатить свой пир. Я много стою!
Я вам ее дарю. Для вас — богатство в ней.
Вяжите руки мне, вяжите поскорей.
Иль нет, — к чему? — меня уж вяжет цепь другая
Навек…
О боже мой!
О дева пресвятая,
Мой гость сошел с ума!
Ваш гость — разбойник, враг!
Не слушайте его!
Поверьте, это так!
Как! Тысяча монет? Такая сумма!.. Боже…
Ручаться мне нельзя за слуг моих…
Так что же?
Тем лучше, хоть один найдется пусть средь них.
Продайте же меня.
Молчите. Слов таких
Не должно слышать им.
Друзья, вот случай верный:
Изгнанник я, бунтарь, разбойник беспримерный, —
Эрнани!
Замолчи!
Эрнани!
Замолчи!
Здесь свадьба! Но и я хочу своей свечи.
Меня невеста ждет.
Она не так прекрасна,
Как ваша, но меня она все ж любит страстно;
И Смерть зовут ее.
Скорее! Что же вы?
О небо!
Золото — оценка головы.
Он — дьявол!
Эй, сюда! Вот золото, с которым
Из жалкого слуги ты можешь стать сеньором.
Ну что ж? Дрожите вы? О, как мне не везет!
Брат! Тронувший тебя сам от меня падет.
Пусть сам Эрнани ты, пусть полон ты коварства
И пусть за жизнь твою нам предлагают царство, —
Ты все-таки мой гость. Тебя хранит мой дом
От Карла самого — ведь ты мне дан творцом.
За жизнь твою себя отдам я на закланье…
Племянница моя, уж близок час венчанья, —
Идите же к себе. Чтоб замок крепче стал,
Ворота на запор.
О, если б хоть кинжал!
После ухода герцога донья Соль делает несколько шагов, чтобы последовать за своими прислужницами, но останавливается и, как только они выходят, с тревогой подходит к Эрнани.
Явление четвертое
Эрнани, донья Соль.
Эрнани останавливает холодный и как бы небрежный взгляд на свадебных драгоценностях, разложенных на столе, затем он покачивает головой, и глаза его загораются.
Я поздравляю вас! Все эти украшенья
Внушают мне восторг, приводят в восхищенье!
Прекрасное кольцо — камней так ярок свет,
Колье сработано отменно, и браслет
Изваян так хитро, — но все же не хитрее,
Чем вы, таящая бесчестные затеи!
И что ж вы отдали взамен за весь убор?
Немножечко любви? Не правда ль, сущий вздор?
О боже, так предать! И жить, стыда не зная!
Иль жемчуг тот фальшив, иль то подделка злая, —
Медь вместо золота, сапфир, где блеска нет,
Брильянты ложные, колец обманный свет?
Ах, если это так, — как тот убор, отныне
Ты сердцем лжешь своим, как надо герцогине!
Нет, здесь все подлинно, все — роскоши печать;
Одной ногой в гробу, он не посмел бы лгать.
Все есть:
колье, кольцо, алмазные подвески,
Корона герцогинь в сиянии и блеске…
О, как его любовь почтительна, нежна!
Подарку нет цены!
Вы не дошли до дна.
Кинжал у короля мне помогла мадонна
Отнять, когда он мне сулил богатства трона.
Неблагодарный! Я отвергла трон для вас.
К ногам твоим упав, из огорченных глаз
Я слезы осушу; я за твои страданья
Отдам всю кровь свою и все свое дыханье!
Эрнани, я люблю, прощаю, я полна
Любовью к вам, лишь к вам.
Прощает мне она
И любит! Кто бы мог, услышав оскорбленья,
Подобные моим, мне даровать прощенье?
О, как бы я хотел, когда бы только мог,
Коснуться, ангел мой, хоть следа милых ног!
Друг!
Ненавидеть ты должна меня. Но все же
Скажи мне: «Я люблю». Что этих слов дороже
Для сердца в горести? Из женских уст порой
Лишь слово нужно нам, чтоб вновь ожить душой.
Считать любовь мою такой непостоянной!..
Ужель уверен он, скиталец безымянный,
Что сердце женщины, где он один живет,
Лишеньям вместе с ним богатство предпочтет?
Увы, я клевещу! И на твоем я месте
«Довольно!» — крикнул бы безумцу, в жажде мести
Тебя клянущему, — все лишь затем, что он
То гневом яростным, то страстью ослеплен.
Скажи мне: «Уходи!» Жестока будь со мною —
Я все приму затем, что ты нежна душою,
Что терпелива ты, что не гнала ты прочь.
Я зол, и жизнь твою моя б чернила ночь;
Твоя ж душа чиста, дух светел, непокорен,
И виновата ль ты, что я так зол и черен?
Стань герцога женой! И добр и знатен он,
Ольмеда — мать его, он Алькалой рожден.
О, будь богата с ним, живи с ним в добром счастье!
А я… ты знаешь, друг, что не в моей уж власти
Достойно одарить тебя. Что б я принес
С собой в приданое? Кровь иль потоки слез,
Изгнанье, цепи, смерть, жизнь в страхе, вне закона, —
Вот дар мой, вот колье, вот брачная корона!
О, ни один супруг не даст жене своей
Таких жемчужных бус — из горя и скорбей.
Стань старика женой! Он будет горд судьбою.
Нет, кто б поверить мог!.. С голубкою такою,
Изгнанник, рядом я. И кто бы, видя нас,
Тебя — спокойною, меня — в мой грозный час,
Тебя — цветок, в ночи безгорестно растущий,
Меня — ладью средь скал под бурею ревущей,
Сказал, что в этот час дорога нам одна!
Прав сотворивший мир: не мне ты суждена.
Тебя ль своей судьбе отдам я беспокойной?
Душой, что я украл, владеет пусть достойный.
Согласья на любовь господь нам не давал.
Сказав, что так судьба велела, я солгал.
К тому же месть, любовь — окончатся со мною.
И вот иду я прочь с двойной своей мечтою:
Не в силах ни карать, ни страсть тебе внушить;
Для мести призванный, могу я лишь любить.
Прости!.. Оставь меня… Вот два моих желанья.
Не отвергай их, нет! Я шлю их в миг прощанья.
Тебе — вся жизнь, мне — смерть. Не знаю, почему
Со мной в могильную идти ты хочешь тьму.
Жестокий!
Арагон и ты, Эстремадура!
На все, что делаю, судьба взирает хмуро.
Я ваших взял сынов, я за себя — увы! —
Заставил биться их — и вот они мертвы.
То были самые храбрейшие в Кастилье;
Они лежат в горах, где пули их сразили,
Отважно, на спине, лицом в небесный свод,
Чтоб видеть небо вновь, лишь бог их позовет.
Вот то, что сделал я тому, кто был со мною.
Ужель такого ты пленяешься судьбою?
Пусть герцог, пусть сам ад, пусть даже сам король —
Все лучше для тебя, чем я… О донья Соль!
Нет друга у меня, который мной гордится.
Покинут всеми я. Так пусть судьба свершится;
Я должен быть один. Оставь меня совсем,
Не делай из любви религии. Зачем?
Молю тебя, беги! Ты думаешь, быть может,
Что я один из тех, кого мечта тревожит,
Кто к цели избранной бестрепетно идет?
О нет! Я темный рок, я страшных сил полет!
Я порождение слепой и мрачной тайны,
Я дух, родившийся из тьмы необычайной,
Иду невесть куда; и слушать обречен
Дыхание стихий, безумных сил закон.
Все ниже, ниже путь. Прервать нельзя движенья;
А если оглянусь, усталый, на мгновенье,
Я слышу вновь: «Иди!» И пропасть так страшна.
В ней отсвет крови есть; она озарена
Ужасным пламенем; в нее готов упасть я.
Все гибнет вкруг меня; я приношу несчастье…
Беги же прочь! Сойди с дороги роковой, —
Тебе невольно зло я принесу с собой.
О боже!
Демон мной владеет, дух постылый.
Он всемогущ, но дать мне счастье он не в силах.
Ты — счастье: значит, ты — пусть страстью мы горим —
Не можешь стать моей. Будь счастлива с другим!
О, если бы судьба, в своем стремленье странном,
Послала счастье мне! Нет, было б то обманом,
Будь герцогу женой.
Иль не довольно вам?
Разбили сердце мне и рвете пополам.
Нет, вы не любите меня!
О дорогая!
Ты — тот костер, где я сейчас живу, пылая.
Но должен я бежать. О, не вини меня!
Нет, вас я не виню. Но все ж погибну я.
Смерть! Смерть из-за меня! Нет, я того не стою,
К чему?
Что я могу?
Твой взор горит слезою.
Я этому виной. И кто мне отомстит?
Ведь ты меня простишь? Душа не так болит,
Когда в очах твоих я вижу слез дрожанье,
Туманящее взор, исполненный сверканья.
Мертвы мои друзья. Мне душу полнит мрак.
Прости. Хочу любить, и сам не знаю как,
И все же я люблю глубоко, всей душою.
Не плачь! Давай умрем! Будь целый мир со мною, —
Тебе б я дал его! Но я сражен судьбой.
О, как прекрасен ты, лев благородный мой!
Люблю!
Когда б любовь, блаженство нам даруя,
Могла б и смерть нам дать!
О, как тебя люблю я!
Властитель мой! Люблю! Я вся теперь твоя!
С какой бы радостью кинжал твой встретил я!
Ах, не боитесь вы, что вас сам бог накажет
За эту речь?
Ну что ж? Пусть он нас прежде свяжет.
Ты хочешь этого? Я сделал все, что мог.
В тесных объятиях, они глядят в глаза друг другу, ничего не видя, не слыша, целиком уйдя в созерцание друг друга. Через дверь в глубине входит дон Руй Гомес. Он видит их и, остолбенев, останавливается на пороге.
Явление пятое
Эрнани, донья Соль, дон Руй Гомес.
Так вот кого пустил к себе я на порог!
О небо! Герцог!
Оба оборачиваются, как бы пробужденные внезапным толчком.
Вот чем платят мне отныне!
«Старик, иди взгляни, крепки ль твои твердыни,
Ворота заперты ль, на башенных зубцах
Стоит ли день и ночь охрана на часах,
По росту отыщи себе вооруженье,
Подставь свой дряхлый стан под тяготы сраженья —
Сполна оплатится доверчивость твоя,
И то, что ты мне дал, верну с избытком я».
О небо! Я шестой десяток доживаю;
Что значит бешенство разбойников — я знаю;
Не раз ночной порой, свой выхватив клинок,
Я в бегство обратить бродяг полночных мог;
Убийц, изменников с собой я видел рядом
И слуг, хозяину несущих кубок с ядом,
И тех, кто без молитв предсмертных умирал;
Знал Борджа, Сфорцу я и Лютера встречал, —
Но все ж такого я не видел преступленья [431] …знал Борджа, Сфорцу я и Лютера встречал, — но все ж такого я не видел преступленья… — Миланский герцог Лодовико Сфорца ( 1451–1508 ) и Цезарь Борджа ( 1474–1507 ), незаконный сын папы Александра VI Борджа, были широко известны своими предательствами, насилиями и убийствами. Мартин Лютер ( 1483–1546 ), основатель немецкого протестантизма, в глазах правоверного католика дона Руй Гомеса является воплощением ереси и безнравственности.:
Здесь гость хозяину наносит оскорбленье!
Был не таков мой век. Такой измены вид
Вдруг старца ужасом в дверях окаменит,
И он, под тяжестью ужасного страданья,
Как надмогильное застынет изваянье.
Испанцы, мавры! Как такой злодей живет!
О Сильва, слушайте! О доблестный мой род!
Прости, что пред тобой я, гневом ослепленный,
Гостеприимства мог на миг забыть законы.
О герцог!
Замолчи!
Вы, предки! Прям ваш взгляд;
Вам небо видимо, и знаете вы ад.
Скажите, кто же он, тот человек, — откуда?
То не Эрнани, нет: предатель он, Иуда!
О, дайте наконец, я вас молю, ответ!
Могло ль подобное случиться с вами? Нет!
О герцог!
Видите? Он говорит, бесчестный!
Что замышляет он, о предки, вам известно, —
Не слушайте его. Обманщик он и ждет,
Что кровь рука моя в своем жилье прольет,
Что я таю в груди, забыв веленья чести,
Как в день семи голов [432] …как в день семи голов… — По средневековому народному сказанию, семеро братьев, благородных юношей из кастильского рода Лара, были предательски завлечены своим дядей в засаду и убиты маврами. Позже сводный брат погибших, Мударра, отомстил за них предателю. Это предание о «Семи инфантах Лары» составило сюжет эпической поэмы и многих романсов., одну лишь жажду мести.
Себя изгнанником сочтя, меня опять
Не Сильва — Ларою осмелится он звать.
Он скажет, что он гость и мой и ваш, сеньоры…
О предки! Гневные не отвращайте взоры,
Но рассудите нас.
О Сильва! Коль могло
Столь благородное явиться нам чело,
Столь сердце чистое, ум смелый и глубокий,
Так это вы, сеньор, хозяин мой высокий!
Я, говорящий здесь, виновен, я смущен.
Что я могу сказать, когда я осужден?
Да, я хотел украсть жену твою, — о боже! —
Бесчестьем запятнать твое хотел я ложе.
Всю кровь, что есть во мне, — пролей ее клинком
И, осушив его, не думай ни о чем.
Виновна я, не он! Лишь мне готовьте мщенье!
Молчите, донья Соль! Вот лучшее мгновенье.
Оно мое, мое! Нельзя его отнять.
Я должен герцогу здесь многое сказать.
О герцог, в смертный час я клятвою старинной
Клянусь: виновен я, а донья Соль невинна.
Вот все. Виновен я, она чиста! Ты б мог
Вернуть доверье ей, мне — в грудь вонзить клинок.
Да, можешь бросить ты в дверях мой труп кровавый
И вымыть пол. Пусть так! Ведь ты имеешь право.
Ах, я всему виной. Люблю его…
Дон Руй Гомес, вздрогнув, оборачивается и вперяет в донью Соль ужасающий взгляд. Она бросается к его ногам.
Он мой!
Да, я люблю его.
Вы любите?
Постой!
Звук рожков за сценой. Входит паж.
Что там за шум?
Сеньор, то сам король с толпою
Несметною стрелков, при нем герольд с трубою.
Король! Удар судьбы!
Спросил он, почему
Ворота заперты.
Король? Открыть ему!
Паж, поклонившись, выходит.
Погиб он!
Дон Руй Гомес подходит к раме одного из портретов — своего собственного, — который висит с края налево, и нажимает пружину. Портрет поворачивается, как дверь, и обнаруживает тайник, находящийся за ним в стене. Затем герцог оборачивается к Эрнани.
Спрячься здесь скорей.
Моей судьбою
Теперь владеешь ты. И этой головою.
Я пленник твой.
Дон Руй Гомес снова нажимает пружину, и портрет возвращается на прежнее место.
Молю за жизнь его, сеньор!
Его величество король!
Донья Соль быстро опускает вуаль. Двери распахиваются настежь. Входит дон Карлос в военной одежде, сопровождаемый толпою дворян, вооруженных, как и он. За ними солдаты с протазанами, аркебузами и арбалетами.
Явление шестое
Дон Руй Гомес, донья Соль под вуалью, дон Карлос, свита.
Дон Карлос приближается медленными шагами; левая рука его на эфесе шпаги, правая — на груди. Он устремляет на старого герцога взгляд, полный подозрения и гнева. Герцог идет к нему навстречу и приветствует его глубоким поклоном. Молчание. Все ждут, охваченные ужасом. Наконец король, подойдя вплотную к герцогу, быстро поднимает голову.
С каких же пор,
Кузен мой, вход сюда ты держишь загражденным?
Клянусь, давно считал я меч твой притупленным
И в час, когда к тебе я шел, не ожидал
Найти в руках твоих сверкающий кинжал!
Дон Руй Гомес хочет говорить; король продолжает, сделав повелительный жест.
Не странно ли гореть столь юношеским пылом?
В тюрбанах, что ли, мы? Зовусь я Боабдилом
Иль Магометом, да? Зачем, скажи мне, ты
Решетку опустил и поднял все мосты?
Сеньор…
Забрав ключи, займите все проходы!
Два офицера выходят. Несколько других устанавливают солдат в три ряда по залу от короля до главного входа. Дон Карлос оборачивается к герцогу.
А! Воскресили вы былых восстаний годы?
Так, герцог мой, себя ведете вы со мной?
Ну что ж, я, как король, ответ вам дам прямой.
Я горы перейду и сам, закован в латы,
Дворянство задушу средь гнезд его зубчатых.
Король, тебе верны все Сильва…
Что хитрить?
Ответь, иль башни я велю — все десять — срыть.
Костер погашен — да, но искра догорает.
Бандиты умерли — вождь жив. Его скрывает
Де Сильва, герцог мой. Эрнани, дерзкий вор,
Мятежник, — у тебя, здесь, в замке?
О сеньор,
То правда.
Хорошо. И головой своею
Ответит он иль ты!
Я возражать не смею.
Пусть будет так.
Донья Соль закрывает лицо руками и падает в кресло.
Готов на жертву ты? Вперед!
Ищите пленника.
Герцог, скрестив руки, опускает голову и некоторое время остается погруженным в раздумье. Король и донья Соль молча наблюдают за ним, обуреваемые противоположными чувствами. Наконец герцог поднимает голову, идет к королю и, взяв за руку, медленными шагами подводит его к самому древнему из портретов, которым начинается их ряд, справа от зрителя.
Из рода Сильва вот —
Старейший, пращур мой, герой, большое имя.
Дон Сильвий, тот, что был три раза консул в Риме.
Вот здесь дон Гальсеран де Сильва — Сид второй!
В соборе Торо он, в гробнице золотой;
Средь тысячи свечей горит над ним корона.
От подати в сто дев он спас народ Леона.
Дон Блас, что сам себя изгнал во цвете лет
За то, что королю неправый дал совет.
Кристобаль. В битвы час, когда под Эскалоной
Дон Санчо, наш король, чей шлем, столь оперенный,
Приманкой был врагам, сказал: «Спаси меня!» —
Он шлем его надел и дал ему коня.
Дон Хорхе. Выкупил когда-то из неволи
Рамиро-короля.
Дивлюсь я вам все боле,
Дон Руй!
Вот Гомес Руй. В делах он вознесен.
Сант-Яго был магистр и Калатравы он [433] Сант-Яго был магистр и Калатравы… — Сант-Яго и Калатрава — два рыцарских ордена, основанных в XII в. в Испании преимущественно для борьбы с захватившими многие земли страны маврами..
Кто тяжесть вынес бы его вооружений?
Он триста взял знамен, он триста вел сражений.
Он трону подарил Монтриль, Хаэн, Суэц
И умер в нищете. Склонитесь наконец!
Король слушает его с возрастающим нетерпением и гневом.
Хиль, сын его, с душой и верной и суровой:
Всех королевских слов его надежней слово.
Гаспар! Мендосы кровь и Сильвы слились в нем.
Со всем дворянством мы соседствуем родством.
Страшась нас, Сандоваль не раз роднился с нами;
Манрике, Лара нам завидуют веками,
И враг наш Аленкастр. Наш род пятой своей
Уперся в герцогов, главою — в королей.
Вы насмехаетесь.
Дон Васкес, прозван — Умный.
Дон Хайме — Сильный, тот, что в храбрости безумной
Замета с маврами сдержал своей рукой.
Но я иду к другим, и лучшим.
Прадед мой!
Жил шесть десятков лет, держать умея слово,
Хотя бы дал жиду…
Вот старика седого
Портрет — то мой отец. Герой последний он.
Когда был маврами захвачен граф Хирон,
Шестьсот взяв воинов, отважный и суровый,
Он поскакал вослед, чтоб с друга сбить оковы.
Из камня изваять Хирона он велел
И взял его с собой и средь враждебных стрел
Клялся не отступать, покуда этот камень
Чела не отвратит, не дрогнет пред врагами.
Он бился, победил, из плена друга спас.
Мой пленник!
С ним наш род высокий не угас.
Все скажут: «Вот они, герои поколений,
Де Сильва, храбрецы!»
Скорее! Где мой пленник!
Дон Руй Гомес низко склоняется перед королем, берет его за руку и подводит к последнему портрету, который служит дверью в тайник, где скрыт Эрнани. Донья Соль следит за герцогом взором, исполненным тревоги. Присутствующие молча ждут.
Вот мой портрет. Король, благодарю вас. Вы
Хотите, чтоб он стал посмешищем молвы?
«Изменник был рожден высокою семьею,
И гостя своего он продал с головою!»
Радость доньи Соль. Движение среди присутствующих. Король удаляется в гневе. Но вдруг останавливается и несколько мгновений остается погруженным в молчание: губы его дрожат, взгляд пылает.
Твой замок гнусен мне, и он пойдет на слом!
Но буду я за все вознагражден потом.
Велю я башни срыть в знак королевской мести,
И станет конопля расти на этом месте.
Пусть лучше коноплей покроется оно,
Чем мне на имени своем носить пятно.
Не правда ль, предки?
Ты ответить головою
Мне, герцог, обещал…
Иль той, или другою.
Не правда ль, предки?
Вот вам голова моя.
Возьмите!
Хорошо. Но все ж обманут я.
Мне нужно голову иную, молодую,
Чтоб мертвой взять ее за кудри. А такую?..
Палач напрасно бы волос на ней искал:
Для пятерни его ты слишком гладок стал.
Молчите, о король! Честь ею не забыта.
Она ценней для вас, чем голова бандита.
Вам Сильва не нужны? С каких же это пор?
Отдай Эрнани нам!
По совести, сеньор,
Нет!
Обыщите всё! Все башни, закоулки,
Подвалы, погреба.
Но камень замка гулкий
Надежен, как я сам. И нам двоим позволь
Ту тайну ото всех хранить.
Я твой король!
Пусть станет замок мой добычей разрушенья, —
Я смерть в нем обрету, но не скажу.
Моленья
Напрасны. Где бандит? Ты хочешь, чтоб отнял
Я голову твою и замок?
Я сказал.
Мне не одна уже нужна теперь, а обе.
Возьмите герцога!
Король, в столь дикой злобе
Вы отвратительны!
Что вижу? Донья Соль?
Нет, не испанское в вас сердце, мой король.
Не слишком ли сейчас вы к королю суровы?
Сюда я из-за вас пришел, на все готовый.
От вас один мне путь — иль в ад, иль к небесам.
Когда не любят нас, легко стать злыми нам!
Когда бы только взор ко мне вы устремили,
Великим бы я стал, я стал бы львом Кастильи!
Но в тигра превратил меня ваш дерзкий гнев:
Молчите — это тигр ревет, рассвирепев.
Донья Соль бросает на него взгляд. Он отвешивает поклон.
Но все ж покорен я!
Тебя, кузен, я знаю:
Велений чести я в тебе не отвергаю.
Будь верен гостю ты, неверен королю.
Я лучше: я тебе прощение дарю.
Невесту только я возьму себе залогом.
Да? Только?
Как, меня?
Да, вас!
Ну что ж, не много!
Вот милость высшая! Вот благородства путь!
Он голову щадит, но мне терзает грудь.
Прощенье!
Выбирай меж нею и злодеем.
Одно из двух.
Король, мы возражать не смеем.
Карлос приближается к донье Соль и хочет ее увести с собой. Она ищет защиты у дон Руй Гомеса.
Спасите, о сеньор!
Ах, как несчастна я!
Кровь дяди, кровь его… Нет, может быть, моя!
Иду за вами вслед.
Да, мысль была прекрасна!
И прекословить мне она уже не властна!
Донья Соль медленными шагами подходит к ларцу, где спрятаны ее драгоценности, и, открыв его, берет оттуда кинжал, который прячет у себя на груди. Дон Карлос подходит к ней и предлагает руку.
Что взяли вы?
Пустяк.
Кольцо или браслет?
Да.
Я узн а ю.
Да.
Дон Руй Гомес, остававшийся, по-видимому, погруженным в свои мысли, оборачивается и делает несколько шагов.
Земля! Небесный свет!
Как бессердечен он, властитель мой надменный!
На помощь! Рушьте всё! Рассыпьтесь прахом, стены!
Оставьте мне ее! Я ею жив одной!
Так выдай пленника!
Герцог опускает голову, словно во власти ужасной нерешительности; затем он поднимает взор к портретам и простирает к ним руки.
О, сжальтесь надо мной!
Донья Соль с тревогой следит за ним взглядом. Он обращается к портретам.
И не смотрите так. Я подойти не смею.
Ты хочешь?
Да!
Герцог протягивает дрожащую руку к пружине.
Ах!
Нет!
Я жизни не жалею.
Ее!
Возьми ж ее! Все лучше, чем позор.
Прощай.
Мы свидимся…
Храни вас бог, сеньор!
Король выходит с доньей Соль, и вся свита следует за ним попарно, торжественно, каждый соответственно своему рангу. Выходящие вельможи обмениваются тихими словами.
Король, уходишь ты, лицо твое сияет;
И верность грудь мою отныне покидает.
Явление седьмое
Дон Руй Гомес, Эрнани.
Ну!
Эрнани появляется в дверях тайника. Дон Руй Гомес указывает ему на две шпаги, лежащие на столе.
Выбирай! Король уже покинул дом,
Пора с тобою нам поговорить вдвоем.
Бери! И поскорей! Иль взять рука страшится?
Дуэль? Нет, не могу, старик, с тобою биться.
Вот как? Боишься ты? Не ровня мне? Мой бог!
Что в том? Противника, с клинком скрестив клинок,
Я равным делаю, весь гневом пламенея.
Старик…
Убей меня иль сам умри скорее!
Умру. Ты спас меня — и жизнь свою, мой враг,
Я отдаю тебе. Возьми ее…
Ах, так?
Он хочет смерти сам.
Молись без промедленья.
Тебе я шлю сейчас последнее моленье!
Шли небу.
Нет, тебе! Я жизнь тебе отдал.
Рази! Все хорошо — меч, шпага иль кинжал!
Но сжалься над душой несчастною моею —
Пред тем как я умру, дай повидаться с нею!
С ней повидаться?
Да, услышать в смертный час
Хоть голос доньи Соль — увы, в последний раз!
Ее услышать?
Да. Ревнуешь ты, я знаю.
Послушай, жизнь моя уже подходит к краю.
Прости. Когда нельзя увидеть мне ее,
Услышать дай, — и я уйду в небытие.
Лишь голос услыхать! Пойми мое желанье.
С какою радостью я испущу дыханье,
Когда моя душа, которой жизни нет,
Ее души в очах увидит нежный свет.
Ни слова не скажу я, верь, твоей невесте.
Убей меня потом.
О небо! В этом месте,
Которое всегда так глухо, так мертво,
Ужель не слышал ты?..
Не слышал ничего.
Тебя или ее хотел взять тот, кто губит…
Кто ж взял ее?
Король.
Старик, ее он любит!
Как!
Он ее увез! Он — враг и нам и ей.
Проклятие! Вперед! Вассалы! На коней!
В погоню!
Хочешь ты догнать скорей злодея?
Но юности рука найдет его вернее.
Я твой. Я отдал жизнь тебе, старик. Позволь
Отмстить за честь твою, отмстить за донью Соль.
Есть право у меня делить твое отмщенье —
У ног твоих молю на это разрешенья.
Поскачем вслед за ним. Я — твой и меч и нож.
Дай мстить мне за тебя. Потом меня убьешь.
Потом, что захочу, я сделаю с тобою?
Да!
Чем клянешься ты?
Отцовской головою.
А вспомнить это все захочешь ли ты сам?
Послушай, вот мой рог. Что б ни предстало нам,
Когда б ты ни решил, в каком бы ни был месте,
Раз день уже настал для этой страшной мести,
Для гибели моей — труби в мой рог тотчас.
Я твой.
Дай руку мне.
Они обмениваются рукопожатием.
Все слышали вы нас!
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления