Онлайн чтение книги Эрнани Hernani
ОДЫ И БАЛЛАДЫ

В судьбе племен людских, в их непрестанной смене

Есть рифы тайные, как в бездне темных вод.

Тот безнадежно слеп, кто в беге поколений

Лишь бури разглядел да волн круговорот.

Над бурями царит могучее дыханье,

Во мраке грозовом небесный луч горит.

И в кликах праздничных, и в смертном содроганье

Таинственная речь не тщетно говорит.

И разные века, что братья исполины,

Различны участью, но в замыслах близки,

По разному пути идут к мете единой,

И пламенем одним горят их маяки.

О муза! Нет времен, нет в будущем предела,

Куда б она очей своих не подняла.

И столько дней прошло, столетий пролетело, —

Лишь зыбь мгновенная по вечности прошла.

Так знайте, палачи, — вы, жертвы, знайте твердо,

Повсюду пронесет она бессмертный свет —

В глубины мрачных бездн, к снегам вершины гордой,

Воздвигнет храм в краю, где и гробницы нет.

И пальмы отдает героям в униженье,

И нарушает строй победных колесниц,

И грезит, и в ее младом воображенье

Горят империи, поверженные ниц.

К развалинам дворцов, к разрушенным соборам,

Чтоб услыхать ее, сберутся времена.

И словно пленника, покрытого позором,

Влечет прошедшее к грядущему она.

Так, собирая след крушений в океане,

Следит во всех морях упорного пловца

И видит все зараз на дальнем расстоянье —

Могилу первую и колыбель конца.

Так — я перелистал историю народов!

Все есть в той книге — скорбь, величье, блеск походов.

И дух мой трепетал при смене царств и лет,

Когда скрывала тьма мужей великих лица,

Гремя, откидывалась медная страница

      И век злодеев шел вослед.

Теперь ту книгу мы закроем — не пора ли!

В надежде пламенной мы сфинкса вопрошали —

Немое чудище в личине божества,

Но разве разрешит его загадку лира?

Лишь кровью и огнем он в летописи мира

      Заносит темные слова.

И кто поймет их смысл? Искатель правды смелый,

Усни, усни, поэт, над лирой онемелой!

К чему нести на торг заветной думы плод?

Зачем ты пел, скажи, то гневно, то уныло?..

      Пытливой мысли нужно было

      В движенье увидать народ.

Дух революции я вызвал беспокойный?

Но хаос надобен, чтоб мир воздвигнуть стройный,

Я слышал некий глас в безмолвии ночном,

И я воззвал к толпе, чтобы могучим словом

      Век отошедший с веком новым

      Соединить одним звеном.

Народ внимающий необходим поэту —

Он должен жечь сердца, будить, вести их к свету,

Он должен видеть мир бескрайный пред собой,

Он к небу воспарил, раскрыв крыла впервые,

      И что ж — он как в родной стихии

      Над бездной моря голубой!

Он мощь обрел свою. Взмахнув крылом могучим,

То волн коснется он, то унесется к тучам,

В любой предел стремит безудержный полет.

Он в вихре кружится, как буря, чужд покою,

      Ногою став на смерч, рукою

      Поддерживая небосвод!

Будь то Урганда иль Моргана, —

Но я люблю, когда во сне,

Вся из прозрачного тумана,

Склоняет фея стебель стана

Ко мне в полночной тишине.

Под лютни рокот соловьиный

Она поет мне песни те,

Что встарь сложили паладины, —

И я вас вижу, исполины,

В могучей вашей красоте.

Она за все, что есть святого,

Велит сражаться до конца,

Велит сжимать в руке суровой

Меч рыцаря, к боям готовый,

И арфу звучную певца.

В глуши, где я брожу часами,

Она, мой вездесущий друг,

Своими нежными руками

Луч света превращает в пламя

И в голос превращает звук.

Она, укрывшись в речке горной,

О чем-то шепчет мне тайком,

И белый аист, ей покорный,

Со шпиля колокольни черной

Меня приветствует крылом.

Она у печки раскаленной

Сидит со мною в поздний час,

Когда на нас из тьмы бездонной

Глядит, мигая утомленно,

Звезды зеленоватый глаз.

Влечет видений хороводы,

Когда блуждаю меж руин,

И эхо сотрясает своды,

Как будто там грохочут воды,

Подобные волнам стремнин.

Когда в ночи томят заботы,

Она, незрима и легка,

Приносит мне покой дремоты,

И слышу я то шум охоты,

То зов далекого рожка.

Будь то Урганда иль Моргана,

Но я люблю, когда во сне,

Вся из прозрачного тумана,

Склоняет фея стебель стана

Ко мне в полночной тишине.

«Ты, что жадному взору в окне освещенном

Вдруг предстала сильфидой в смирении скромном,

Отвори мне! Темнеет, я страхом объят!

Бледных призраков полночь ведет небосклоном,

Дарит душам покойников странный наряд!

Дева! Я не из тех пилигримов печальных,

Что рассказы заводят о странствиях дальних,

Не из тех паладинов, опасных для дев,

Чей воинственный клич откликается в спальнях,

Будит слуг и пажей, благодарность презрев.

Нет копья у меня или палицы быстрой,

Нет волос смоляных, бороды серебристой,

Скромных четок, меча всемогущего нет.

Если дуну отважно я в рог богатырский,

Только шепот игривый раздастся в ответ.

Я лишь маленький сильф, я дитя мирозданья,

Сын весны, первозданного утра сиянье,

Я огонь в очаге, если вьюга метет,

Дух рассветной росы, поцелуй расставанья

И невидимый житель прозрачных высот.

Нынче вечером двое счастливых шептали

О любви, о горенье, о вечном начале.

Я услышал взволнованный их разговор,

Их объятья мне накрепко крылья связали,

Ночь пришла — а свободы все нет до сих пор.

Слишком поздно! Уже моя роза закрылась!

Сыну дня окажи ты великую милость —

Дай до завтра в постели твоей отдохнуть!

Я не буду шуметь, чтобы ты не смутилась,

Много места не надо — подвинься чуть-чуть.

Мои братья уходят в цветущие чащи,

Открывают им лилии сладкие чаши,

Травы в чистой росе, как в вечерних слезах.

Но куда же бежать мне? Дыханье все чаще:

Ни цветов на лугах, ни лучей в небесах!

Умоляю, услышь! Ночи темные эти

Ловят маленьких сильфов в незримые сети,

К белым призракам, к черным виденьям влекут…

Сколько сов обитает в гробницах на свете!

Сколько ястребов з а мки в ночи стерегут!

Близок час, когда все мертвецы в исступленье

Пляшут в немощной ночи при лунном свеченье.

Безобразный вампир, полуночный кошмар,

Раздвигает бестрепетной дланью каменья

И могиле приносит могильщика в дар.

Скоро карлик, весь черный от дыма и пепла,

Снова спустится в бездну бездонного пекла,

Огонек промелькнет над стеной камыша,

И сольются, чтоб в страхе природа ослепла,

Саламандры огонь и Ундины душа [447] …Саламандры огонь и Ундины душа.  — По представлениям средневековых алхимиков. Саламандра — это дух, обитающий в огне. Ундина — фольклорный образ, водяная дева..

Ну, а если мертвец, чтоб от скуки отвлечься,

Средь костей побелевших велит мне улечься?!

Иль, над страхом смеясь, остановит спирит,

Мне прикажет от мирных полетов отречься,

В тайной башне мечты и порывы смирит?!

Так открой же окно мне, покуда не поздно,

Не вели мне отыскивать старые гнезда

И вторжением ящериц мирных смущать!

Ну, открой же! Глаза у меня, словно звезды,

И признанья умею я нежно шептать.

Я красив! Если б ты хоть разок поглядела,

Как трепещет крыло мое хрупко и смело!

Я, как лилия, бел, я прозрачнее слез!

Из-за ласки моей и лучистого тела

Даже ссоры бывают порою у роз!

Я хочу, чтоб сказало тебе сновиденье

(Это знает сильфида), что тщетны сравненья:

Безобразна колибри, убог мотылек,

Когда я, как король, облетаю владенья, —

Из дворца во дворец и с цветка на цветок.

Как мне холодно! Тщетно молю о тепле я…

Если б мог за ночлег предложить, не жалея,

Я тебе мой цветок и росинку мою!

Нет, мне смерть суждена. Я богатств не имею, —

Их у солнца беру и ему отдаю.

Но укрою тебя я во сне небывалом

Шарфом ангела, феи лесной покрывалом,

Ночь твою освещу обаянием дня.

Будет сон этот нового счастья началом,

От молитвы к любви твою душу маня.

Но напрасно стекло мои вздохи туманят…

Ты боишься, что зов мой коварно обманет,

Что укрылся поклонник за ложью речей?!

Разве слабый обманывать слабого станет?

Я прозрачен, но тени пугаюсь своей!»

Он рыдал. И тогда заскрипели засовы,

Нежный шепот ответил нездешнему зову.

На балконе готическом дама видна…

Мы не знаем, кого удостоила крова, —

Сильфу или мужчине открыла она!

О воины! Рожден я был средь галлов смелых.

И Рейн переступал мой пращур, как ручей.

Меня купала мать в морях обледенелых,

И колыбель была из шкур медведей белых,

Поверженных отцом, сильнейшим из мужей.

Отец мой был силён! Но возраст сгорбил спину,

На лоб морщинистый легла седая прядь.

Он слаб, он стар! Увы, близка его кончина…

И трудно вырвать дуб и вытесать дубину,

Чтобы дрожащий шаг в дороге поддержать.

Я заменю отца! Хотя умрет он вскоре,

Он завещал мне лук, и дротик, и быков.

Я по следам отца пойду, осилив горе,

И если дуну я на дальний лес со взгорья, —

Дыханием сломлю столетний дух стволов.

Став отроком едва, я на альпийских кручах

Торил себе тропу в нагроможденье скал,

И голова моя тогда терялась в тучах,

И часто я следил полет орлов могучих,

И с голубых небес их прямо в руки брал.

Перекрывало гром в грозу мое дыханье,

Гасило молнии извилистый полет.

Когда резвился кит в бескрайнем океане,

Я ждал у берега моей законной дани

И доставал кита, создав водоворот.

Ударом удалым учился настигать я

Акулу в глубине и ястреба вдали,

Медведю смерть несли жестокие объятья,

Ломала рысь клыки, но лишь рвала мне платье, —

Мне причинить вреда укусы не могли.

Но отрочества мне прискучили забавы,

И устремлен теперь я к мужеству войны.

Проклятья плачущих, победный запах славы

И воины мои с оружием кровавым,

Как пробужденья клич, сегодня мне нужны.

Во мгле пороховой, в горячке рукопашной

Всё, словно вихрь, войска сметают пред собой,

А я встаю один, огромный, бесшабашный,

И, как баклан в волну врезается бесстрашный,

Ныряю смело я в кровавый, мутный бой.

Потом иду, как жнец среди колосьев спелых,

И остаюсь один в поверженных рядах.

Доспехи — словно воск для великанов смелых,

И голый мой кулак легко пробить сумел их,

Как узловатый дуб в уверенных руках.

Я так силен, что в бой иду без снаряженья,

Одетые в металл, мне воины смешны.

Из ясеня копье не знает пораженья,

И волокут быки мой шлем без напряженья,

Когда они в ярмо попарно впряжены.

Ненужных лестниц я не строю для осады,

Я просто цепи рву у крепостных мостов,

Кулак мой, как таран, легко крушит преграды;

Когда в пылу борьбы мне ров засыпать надо,

Обламываю я ограды городов.

Но, как для жертв моих, и мой черед настанет…

О воины! Мой труп не бросьте воронью!

Пусть гордый горный кряж моей могилой станет.

Когда же на хребты здесь чужестранец глянет,

Не сможет разглядеть средь многих гор — мою.

Послушай-ка, прекрасная Мадлен!

Сегодня день весенних перемен —

Зима с утра покинула равнины.

Ты в рощу приходи, и снова вдаль

Нас позовет врачующий печаль

Звук рога, вечно новый и старинный.

Приди! Мне снова кажется, Мадлен,

Что, уничтожив зимний белый плен,

Весна оттенки пробуждает в розах…

Так хочет угодить тебе весна:

На вереск ночью вытрясла она

Цветное платье, вымытое в росах.

О, если б я овечкой стал, Мадлен,

Чтобы затихнуть у твоих колен,

Когда коснутся белой шерсти руки!

О, если б я летящей птицей стал,

Чтоб в бездне неба я затрепетал,

Призыва твоего услышав звуки.

Когда б я был отшельником, Мадлен,

Ко мне бы ты явилась в Томбелен

Для исповеди и для покаянья,

Свои уста приблизила б ко мне,

Шепча в благочестивой тишине

Про грех вчерашний девичьи признанья.

О, если бы я получил, Мадлен,

Глаз мотылька моим глазам взамен,

То в темноте я стал бы страстно-зорким,

И билось бы нескромное крыло

В прозрачное, но прочное стекло

Твою красу скрывающей каморки.

Когда выходит грудь твоя, Мадлен,

Из плена крепостных корсетных стен,

А черный бархат разомкнет объятья, —

Стесняясь неприкрытой наготы,

Торопишься простосердечно ты

На правду зеркала набросить платье.

О, если б захотела ты, Мадлен,

Ты воцарилась бы, как сюзерен,

Над преданностью слуг, пажей, вассалов.

В твоей молельне, радующей глаз,

Скрывал бы камни шелк или атлас,

Пышнее, чем убранство тронных залов.

О, если б захотела ты, Мадлен,

То не вербена или цикламен

Тогда твою бы шляпку украшали,

Тогда носила бы корону ты,

И вечные жемчужные цветы

На ней бы никогда не увядали.

О, если б захотела ты, Мадлен,

Дворец бы дал на хижину в обмен

Я — граф Роже, я — раб твоей причуды.

Но если хочешь, буду пастухом,

Вдвоем с тобою в шалаше глухом,

Как во дворце, я вечно счастлив буду.

Старый бургграф с сенешалем у гроба

          Оба.

«Готфрид святой, ты для нас господин

          Один.

В наших лесах уже нету былого

          Лова;

Если охотничьих дашь нам побед, —

          Обет

Ныне даю почитать твои мощи.

          Мощи

Дай своему, о лежащий в гробу,

          Рабу!

Рог подарю тебе кости слоновой.

          Новый

Склеп возведу с драгоценной плитой

          Литой.

Будет у гроба всегда для поминок

          Инок;

Сам средь монашьих паду власяниц

          Я ниц!»

В склепе сыром выступает из мрака

          Рака.

Знает бургграф, что избавит обет

          От бед.

Солнце на небе высоко пылает.

          Лает

Свора борзых: их не кормят псари

          С зари.

«Паж, пусть печется получше о конях

          Конюх.

Всыпать в кошель не забыл ты монет?»

          «О нет!»

«Полно вам, бросьте вы карты и кости,

          Гости!

Выберет каждый немедля пусть лук

          У слуг.

Вас в своем замке задумал собрать я,

          Братья,

Чтоб вам охотничье сердце рожок

          Ожег!»

Чаши и кубки выносят на блюде

          Люди.

Вот поварята и повар седой

          С едой.

Графу ременный стянул наколенник

          Ленник;

Паж поправляет алмазный аграф,

          А граф

В рог затрубил, созывая отважных:

          Важных

Графов имперских и бедных дворян.

          Он рьян!

С башни графиня рукой белоснежной

          Нежной

Машет лукаво. Вокруг госпожи —

          Пажи.

Мост на цепях опустили драбанты.

          Банты

Ветер срывает с беретов и грив,

          Игрив.

Мчитесь, спасаясь от рыцарской длани,

          Лани!

Бойтесь, косули, тугой тетивы

          И вы!

Скачут охотники. Вдруг — к их смятенью —

          Тенью

Стройный олень промелькнул, где кусты

          Густы.

«Гончих спустите по красному зверю!

          Верю —

Псы нам покажут свою быстроту!

          Ату!

Ловчие, вы удивитесь награде!

          Ради

Дичи такой ничего, сенешаль,

          Не жаль!

Нимфа, владычица мира лесного,

          Снова

Мы в твоем царстве. Не будь к нам строга, —

          Рога

Зверя своим волхованием тайным

          Дай нам!

Дай, мать охотников, дай, сестра фей,

          Трофей!»

Вихрем несется скакун андалузский.

          Узкий

Бархатный душит бургграфа камзол.

          Он зол.

Графские псы самому королю бы

          Любы.

Дать может волку-грабителю бой

          Любой.

Мощны их лапы, свирепы их морды.

          Орды

Мчат, чтоб, оскаливши бешено пасть,

          Напасть.

Рощи, прощайте! Прощайте, лужайки!

          Шайке

Яростной нужно оленя сгубить,

          Убить.

Мчится олень, свою резвость удвоя.

          Воя,

Псы настигают… Отстали на пядь

          Опять.

Граф разъярен. Он скакать велит слугам

          Лугом.

Сам же он лесом несется, гоня

          Коня.

Мнут на лугах скакуны Калатравы

          Травы.

Топчет охота, гремя и пыля,

          Поля.

Тяжко храпят от безумной погони

          Кони.

Вот покатился с конем паладин

          Один.

Лес! Беглецу путь открой ты к спасенью!

          Сенью

Свежих ветвей, где царит соловей,

          Овей!

Гончих собак поредела густая

          Стая:

Сбились иные, почуяв лису

          В лесу.

Рыщут они средь кустов и бурьяна

          Рьяно.

Скоро они след, оставленный тут,

          Найдут.

Зверь убегает от стаи рычащей

          Чащей.

Рвут ему сучья бока и живот.

          И вот —

Озеро видит в лесу он дремучем.

          Мучим

Жаждою, жадно пьет воду олень.

          О, лень!

Здесь ты царила: склонялись, ленивы,

          Ивы,

Речка прозрачная, как из стекла,

          Текла…

Лай, улюлюканье, криков и смеха

          Эхо, —

Где лишь услышать могли шелест вы

          Листвы.

Лес оглашен звуком рога знакомым.

          Комом

Сжался олень: его ужас прожег.

          Прыжок, —

Ив расступились зеленые своды.

          В воды

Прянул олень. Водоем здесь глубок.

          Клубок

Псов, потерявших от ярости разум,

          Разом —

В воду за ним… Это смерти порог.

          О, рог!

Эхо разносит звук рога победный.

          Бедный

Зверь, это гибели грозный пророк!

          О, рог!

Видишь ли ты, что тебя окружили,

          Или

Ищешь еще ты к спасенью дорог?

          О, рог!

Руки тверды у стрелка и жестоко

          Око.

Целит в тебя он, стянув лук тугой

          Дугой.

К берегу зверь подплывает усталый.

          Алой

Кровью окрашен, травы стал покров

          Багров.

К стонам их жертвы охотников глухо

          Ухо.

Что же, толпа палачей, обнажи

          Ножи!

Кто же вонзит ему в сердце кинжала

          Жало?

Первым по праву, бургграф-государь,

          Ударь!

Вам будет знатный, с бургграфом кто дружен,

          Ужин.

Ждет уже в замке, сеньор и вассал,

          Вас зал.

Будут о подвигах петь менестрели.

          Трели

Флейт и гобоев там будут греметь

          И медь.

Но торжествует убийца твой рано:

          Рана

И у него — его честь сражена.

          Жена,

С мужем скучая суровым и старым,

          Даром

Время не тратит. Смеются над ним

          Одним

Двое: графиня и юноша вместе.

          Мести

Радуйся, бедный олень: у врага —

          Рога!