Онлайн чтение книги Театральная история Histoires comiques
НЕПОДКУПНЫЕ СУДЬИ

— Я видел неподкупных судей, — сказал Жан Марто. — На картине. Я перешел бельгийскую границу, чтобы ускользнуть от одного любознательного судьи, который считал меня участником заговора анархистов. Я не знал своих сообщников, а мои сообщники не знали меня. Это не было препятствием для судьи. Его ничто не смущало. Он не искал истины, а старательно создавал почву для обвинения. Его мания показалась мне опасной. Я перешел бельгийскую границу и остановился в Антверпене, где устроился приказчиком в бакалейной лавке. Однажды, в воскресенье, я увидел двух неподкупных судей на картине Мабюзе , в музее. Они принадлежат к ныне исчезнувшей породе. Дело в том, что это странствующие судьи, которые рысцой ездят по дорогам верхом на своих лошадках. Их сопровождают пешие стражники, вооруженные копьями и протазанами. Эти двое судей, бородатые, заросшие волосами, носят, как короли в старых фламандских библиях, причудливый и пышный головной убор, похожий одновременно на ночной колпак и на корону. Их парчовые платья расшиты цветами. Старый мастер сумел придать им важный, спокойный и кроткий вид. Их лошади кротки и спокойны, как они сами. Однако у этих судей различные характеры и убеждения. Это сразу видно. Один держит в руке бумагу и пальцем указывает на текст. Другой, опершись левой рукой на луку седла, поднял правую скорее благожелательным, чем властным движением. Он словно держит щепотку неосязаемой пыли. И этот жест, выражающий осторожность, свидетельствует о благоразумии и тонкости мысли. Оба они неподкупны, но первый явно придерживается буквы, а второй — духа закона. Прислонившись к барьеру, отделяющему их от публики, я услышал их разговор. Первый судья сказал:

— Я основываюсь на написанном. Первый закон был начертан на камне, в знак того, что будет существовать вечно.

Второй судья ответил:

— Всякий писаный закон устарел. Ибо рука писца медлительна, а ум людей проворен, и судьба их переменчива.

И почтенные старцы продолжали обмениваться суждениями.

Первый судья.Закон постоянен.

Второй судья.Закон никогда не бывает твердо установлен.

Первый судья.Исходя от бога, он незыблем.

Второй судья.Он — естественный продукт общественной жизни и зависит от изменчивых условий этой жизни.

Первый судья.Закон есть божья воля, которая вечно неизменна.

Второй судья.Закон есть воля человека, которая вечно изменяется.

Первый судья.Он существовал до человека и поэтому выше его.

Второй судья.Он есть порождение человека, несовершенен, как человек, и, так же. как он, может совершенствоваться.

Первый судья.Судья, открой свою книгу и прочти, что в ней написано. Ибо бог глаголет верующим в него. Sic locutus est patribus nostris, Abraham et semini ejus in sæcula .

Второй судья.То, что написано умершими, будет вычеркнуто живыми, ибо иначе воля несуществующих будет навязана существующим ныне, и мертвые будут живыми, а живые — мертвыми.

Первый судья.Живые должны подчиняться законам, завещанным мертвыми. Живые и мертвые — современники перед богом. Моисей и Кир, Цезарь, Юстиниан и германский император еще и поныне управляют нами . Ибо мы — их современники перед лицом предвечного.

Второй судья.Живые должны получать свои законы от живых. Зороастр и Нума Помпилий с меньшим основанием могут поучать нас тому, что нам дозволено и что запрещено, чем какой-нибудь сапожный подмастерье у церкви святой Гудулы.

Первый судья.Первые законы были возвещены нам бесконечной премудростью. Закон тем лучше, чем ближе он к этому источнику.

Второй судья.Разве вы не видите, что каждый день появляются новые законы и что конституции и кодексы различны в разные времена и в разных странах?

Первый судья.Новые законы возникают из старых. Это — молодые ветви того же самого древа, и питаются они теми же соками.

Второй судья.Старое древо законов источает горький сок. Его постоянно подрубают.

Первый судья.Судья не должен доискиваться, справедливы ли законы, потому что они несомненно таковы. Он лишь должен справедливо применять их.

Второй судья.Мы должны разбирать, справедлив или несправедлив закон, который мы применяем; ибо если признать его несправедливость, то можно несколько смягчить его в применении, что мы и обязаны сделать.

Первый судья.Критика законов несовместима с должным уважением к ним.

Второй судья.Если мы не видим суровости законов, как мы можем их смягчить?

Первый судья.Мы — судьи, а не законодатели или философы.

Второй судья.Мы — люди.

Первый судья.Человек не может судить человека. Судья, творя суд, отрешается от всего человеческого. Он уподобляется божеству и не доступен более ни радости, ни скорби.

Второй судья.Правосудие, совершаемое без сочувствия к людям, — само по себе жесточайшая несправедливость.

Первый судья.Правосудие совершенно, когда оно придерживается буквы закона.

Второй судья.Когда правосудие забывает о духе закона, оно нелепо.

Первый судья.Основа законов божественна, и даже самые малейшие последствия, вытекающие из них, — божественны. Но если бы даже закон не исходил всецело от бога, а был бы полностью создан человеком, — его должно было бы применять буквально. Ибо буква — незыблема, а дух — непостоянен.

Второй судья.Закон — всецело создание человека и был бессмысленным и жестоким при своем зарождении, когда человеческий разум едва лишь начал развиваться. Но если бы даже сущность его была божественной, все равно нужно было бы следовать духу закона, а не букве его, ибо буква — мертва, а дух жив.

Разговаривая таким образом, неподкупные судьи спешились и отправились в сопровождении стражников в суд, где их ожидали, дабы каждому они воздали должное. Их лошади, привязанные к дому под большим вязом, стали беседовать друг с другом. Конь первого судьи начал так:

— Когда земля будет принадлежать лошадям (а она когда-либо будет им принадлежать, ибо лошадь несомненно венец и конечная цель творения), — итак, когда земля будет принадлежать лошадям и когда мы сможем действовать на свой лад, мы будем жить под властью законов, как люди, и будем иметь удовольствие сажать в тюрьму, вешать и колесовать себе подобных. Мы будем нравственными существами. Это будет ясно по тюрьмам, виселицам и дыбам, воздвигнутым в наших городах. Появятся лошади-законодатели. Как ты думаешь, Рыжак?

Рыжак, конь второго судьи, подтвердил, что лошадь — венец творения, и выразил надежду, что рано или поздно наступит ее царство.

— Когда мы построим города, — добавил он, — нужно будет, ты согласишься с этим, Серый, ввести полицию в городах. Я хотел бы, чтобы законы у лошадей были лошадиные: то есть благоприятные для лошадей и для конского счастья.

— Что ты под этим разумеешь, Рыжак? — спросил Серый.

— То, что нужно. Я требую, чтобы законы обеспечивали каждому причитающийся ему паек овса и место в конюшне; и чтобы каждый мог любить по своему желанию в положенный срок. Ибо всему свое время. Словом, я хочу, чтобы лошадиные законы сообразовались с природой.

— Я надеюсь, — ответил Серый, — что у наших законодателей будет более возвышенный образ мыслей, чем у тебя, Рыжак. Они будут сочинять законы по внушению Небесного Коня, создателя всех лошадей. Он — всеблагой, ибо он — всемогущий. Могущество и благость — его атрибуты. Он велел своим творениям терпеть узду, повиноваться поводьям, выносить шпоры и издыхать под ударами. Ты говоришь о любви, приятель, но он пожелал, чтобы многие из нас были сделаны меринами. Так он установил. Закон должен поддерживать эти божественные установления.

— Но твердо ли ты уверен, дружище, — спросил Рыжак, — что эти беды ниспослал нам Небесный Конь, создавший нас, а не человек, его недостойное творение?

— Люди — посланцы и ангелы Небесного Коня, — ответил Серый. — Его воля проявляется во всем происходящем. Она — благостна. Раз он хочет нам зла, значит это зло есть благо. Закон, в своей благости, также должен причинять нам зло. И в лошадином царстве нас будут принуждать и мучить всякими способами: указами, постановлениями, декретами, судебными определениями и приказами, чтобы угодить Коню Небесному.

У тебя, Рыжак, должно быть, ослиная башка, — добавил Серый, — если ты не понимаешь, что лошадь послана в мир, чтобы страдать, а если она не страдает, то это противоречит ее назначению, ибо Конь Небесный отвращает свои взоры от счастливых лошадей.