Онлайн чтение книги Хромой бес
СКАЧОК ВОСЬМОЙ

Тем временем донья Томаса, запасшись указом об аресте, наняла двухместные носилки и мула, на которого нагрузила свои и солдатовы пожитки, нарядилась, как его брат-близнец, в мужское платье и потащилась с этим новым обожателем из Мадрида в Севилью (таскаться и тащить ей было положено по званию). А нашего астролога все никак не могли похоронить из-за споров о завещании, им составленном незадолго до кончины и обнаруженном в его столе родичами: дабы решить кляузное дело, пришлось обратиться в суд. Хромой же и дон Клеофас проспали до двух часов дня, ибо почти всю ночь шатались по Севилье; затем они пообедали отменной здешней рыбой и вкуснейшими в мире галисийскими хлебцами, и дон Клеофас опять проспал всю сиесту, а его приятель отправился хлопотать при адском дворе о прощении за самовольный побег. Вечером они снова поднялись на террасу, и Бес продолжил рассказ о примечательных зданиях Севильи – сей пучины всесветной, – каковые не успел накануне показать товарищу. Внезапно дон Клеофас дважды вздохнул, и Хромой спросил его:

— Что тебе пришло на ум, приятель? Какие воспоминания раскалили твое сердце столь сильно, что из уст вырвались эти два языка пламени?

— Ах, друг, – ответил студент, – я вспомнил Главную улицу Мадрида и блестящий поток гуляющих, которые в этот час устремляются по ней к Прадо.

— Нам ничего не стоит увидеть это столь же отчетливо, как если б мы находились там, – сказал Бес, – Попроси у нашей хозяйки зеркало, и я устрою тебе забаву, какой ты еще не видывал. Конечно, я мог бы в мгновение ока доставить тебя туда на моих почтовых, хоть и кормлю их не овсом, а ветром, но не хочу покидать Севилью, пока не узнаю, к чему приведут происки Стопламенного и твоей дамы, которая также направляется сюда. К тому же в этом городе я чувствую себя превосходно – потому, верно, что в нем изобилие нечистой совести, привозимой из Индий.

Тут как раз появилась на террасе Руфина Мария, хозяйка гостиницы, дама орехово-шоколадной масти, чтобы прямо не сказать мулатка, искусный лоцман, знавший все злачные места

Севильи, и быстрый сокол, умевший спугнуть кошелек из кармана чужеземца и пригнать его в коготки начинающей потаскушки, если та догадалась прибегнуть к ее помощи. На хозяйке была белая блуза из голландского полотна с прорезями на рукавах, белая же хлопчатой ткани юбка, туфли на каблуках и, по обычаю темнокожих жителей того края, носки вместо чулок. О той поре Руфина Мария с гребнем и большущим зеркалом всегда поднималась на террасу причесываться. Пользуясь случаем, Хромой учтиво попросил у нее зеркало и, объяснив, для какой надобности, прибавил:

— Сеньора хозяйка может тоже остаться; у нее, я знаю, есть склонность к таким вещам.

— Ах, сеньор, – ответила Руфина Мария, – ежели вы про черную магию, так я от нее без ума. Ведь родом я из Трианы, умею гадать на бобах да вертеть сито лучше всех здешних ворожей и знаю штучки еще занятнее; с удовольствием покажу вашим милостям, чтобы отплатить за любезность, хоть люди благоразумные твердят мне, что ворожба – вздор.

— И они правы, – сказал Хромой. – А все же, сеньора Руфина Мария, то, что я намерен показать моему приятелю, заслуживает внимания столь незаурядной особы, как вы. Смотрите же хорошенько!

И, взяв в руку зеркало, он сказал:

— Сейчас я покажу вам обоим все, что в эти часы происходит на Главной улице Мадрида, – такую штуку, кроме меня, способен проделать разве только дьявол. Предупреждаю, в моих восхвалениях я буду держаться порядков Круглого стола, где каждый сидел во главе, а не обычая кредиторов, кои норовят один другого опередить.

— Ах, господи! – сказала Руфина. – Начинайте же поскорей, ваша милость, то-то будет забава! Я еще девчонкой побывала в столице вместе с одной дамой, она отправилась вдогонку за кавалером ордена Калатравы, который приезжал сюда доказывать свои права. Потом родители забрали меня обратно в Севилью, но улицу ту я не могу забыть и с удовольствием снова погляжу на нее, пусть только в зеркале.

Не успела хозяйка, договорить, как показались в зеркале кареты, коляски, носилки, всадники на лошадях и такое множество прелестных дам в сверкающих дорогих уборах, словно апрель и май рассыпали свои дары и слетели звезды с небес. Дон Клеофас глядел во все глаза, не появится ли донья Томаса; хоть и довелось ему испытать столько разочарований, он еще не вырвал ее из своего сердца. О, извращенная натура человеческая! Холодность нас воспламеняет, а пылкость охлаждает. Но в эту пору донья Томаса, восседавшая в своих двойничных носилках, уже миновала Ильескас.

Руфина Мария, остолбенев от восторга, смотрела на это стечение важных персон, разыгрывающих на подмостках мира разные роли.

— Сеньор, – обратилась ока к Хромому, – покажите мне короля и королеву! Я так хочу повидать их, коли уж подвернулся случай.

— Дочь моя, – отвечал Бес, –их величества не появляются на обычных гуляньях, но ежели вы хотите увидеть их воочию, мы вскоре доберемся туда, где желание ваше исполнится.

— Дай-то бог! – сказала Руфина. – Но кто этот знатный кабальеро, что в сопровождении слуг и пажей проезжает в карете, достойной служить колесницей солнцу?

Хромой ответил:

— Это адмирал Кастилии дон Хуан Альфонсо Энрикес де Кабрера, герцог Медина де Риосеко и граф де Модика – гроза Франции в битве при Фуэнтерабии^{120}.

— Ах, господи! – сказала Руфина Мария. – Так это он прогнал французов из нашей Испании? Да хранит его бог многие лета!

— Он, равно как и доблестный маркиз де лос Велес, – ответил Хромой, – в сем уподобились бесподобному Пелайо^{121}, освободившему родную Кастилию.

— А кто сидит вон в той карете, похожей на колесницу Весны? – спросила Руфина.

— Граф де Оропеса-и-Алькаудете, – сказал Хромой, – в ком течет кровь Толедо, Пиментелей и королей Португалии – муж величайших достоинств; а справа едет его кузен, граф де Луна, Киньонес-и-Пиментель, глава рода Бенавидесов в Леоне, первенец графа Бенавенте – сия луна и днем сияет. Дальше едет граф де Лемос-и-Андраде, маркиз де Саррия, Кастро-и-Энрикес – старший жезлоносец Сантьяго^{122}, из свиты славного герцога де Архона – муж проницательный и великодушный, истинный вельможа. В соседней карете – граф де Монтеррей-и-Фуэнтес, наместник в Италии; будучи вице-королем Неаполя, он оставил благодарную память о себе в обеих Сицилиях, где его преемником стал герцог де лас Торрес, маркиз де Личе-и-Гораль, комендант крепости Авиадос, спальник его величества, он же принц де Астильяно и герцог де Сабионета – последний титул более всего подобает его величию. Графа сопровождает столь же родовитый и просвещенный маркиз де Альканьисас Альманса Энрикес-и-Борха. За ними следует мудрый коннетабль Веласко, камерарий его величества, с братом, маркизом дель Фресно. А вон герцог де Ихар Сильва-и-Мендоса-и-Сармьенто, маркиз де Аленкер-и-Рибалео, – любимец двора и весьма искусный наездник в простом и рыцарском седлах, чем снискал себе право сидеть за королевским столом в праздник Королей^{123}, Рядом с ним маркиз де лос Бальбасес Спинола, великий отец коего прославил навек их имя^{124}. Вот и граф де Альтамира Москосо-и-Сандоваль, знатнейший вельможа и истинный витязь во всём, старший шталмейстер ее величества королевы. Дальше едет маркиз де Побар Арагон со своим братом, доном Антонио де Арагон, членом Совета орденов и Совета инквизиции. А там пересекают улицу маркиз де Ходар и граф де Пеньяранда – Оба члены Королевского Совета Кастилии, кладези мудрости и благородства.

– Кто те два юноши, что едут вместе? – спросила Руфина. – С виду они ровесники, и оба при золотых ключах.

— Оба они камерарии; имя одного – маркиз де ла Инохоса, граф де Агилар и сеньор делос Камерос Рамирес-и-Арельяно; имя другого – маркиз де Айтона, он покровитель музыки и поэзии, подобно своему отцу.

— А там что за карета, полная блестящих кабальеро? От них так и пышет юностью и благородством! – воскликнула мулатка.

— Ее хозяин – герцог дель Инфантадо, – сказал Хромой, – старший в роду Мендоса-и-Сандоваль по мужской линии, маркиз де Сантильяна-и- де-Сенете, граф де Салданья-и-Реаль де Мансанарес, сын и живой портрет знаменитого отца^{125}. С ним едут: маркиз де Альменара, самый учтивый, изящный и любимый при дворе кавалер; далее – сын маркиза де Орани, адмирала Арагона, зерцало доблести; далее – маркиз де Сан Роман, истинный рыцарь, наследник могучего маркиза де Велада, грозы Орана, Голландии и Зееландии, и с ним его брат маркиз де Салинас, равно стойкий телом и духом, –оба они, как две капли воды, похожи на своего достославного отца; рядом с ними дон Иньиго Уртадо де Мендоса, кузен герцога дель Инфантадо. Все это доблестные и благородные кабальеро, коим стоит лишь назвать себя – и стоустая молва умолкает, признав свое бессилие. Сопровождает их дон Франсиско де Мендоса, один из влиятельнейших придворных, всеобщий любимец, равно искусный наездник и боец на белых и черных шпагах.

– А эти всадники, что сейчас проезжают, кто они? – спросила Руфина.

– Если будут ехать медленно, я успею их назвать, – сказал Хромой. – Те двое впереди – это граф де Мельгар и маркиз де Пеньяфьель^{126}, чьи имена лучшая хвала их отваге; дальше – дон Валтасар де Суньига и его брат, граф де Брандевилья, достойные сыновья маркиза де Мирабель; дальше – граф де Медельин Портокарреро по мужской линии, а за ним принц де Арамберге, первенец герцога де Арискот; дальше – маркиз де ла Гуардия, прозванный «Ангелом»; за ним следуют маркиз де ла Лиседа Сильва-и-Манрикес де Лара, потом дон Диего Гомес де Сандоваль, старший командор ордена Калатравы, маркиз де Вильясорес Аньовер-и-Уманес, а также дон Балтасар де Гусман-и-Мендоса, наследник славного рода Оргас. А вон и Ариас Гонсало, старший сын графа де Пуньонростро, который в делах подражает отцу и мечтает сравниться с непобедимым дедом. За ними скачут граф де Молина с братом, доном Антонио Месия де Тобар – доблесть каждого из них порука в доблести брата. Между ними – дон Франсиско Лусон, чье имя гремит в Мадриде и чье великодушное сердце едва ли уместится в груди великана, а позади едет его родственник, храбрый рыцарь дон Хосе де Кастрехон; оба они племянники сиятельного президента Совета Кастилии. В карете следом за ними едет герцог де Пастрана^{127}, глава рода Сильва, муж деятельный и могущественный, и с ним маркиз де Паласиос, мажордом короля, единственный потомок Мена Родригеса де Санабрия, правителя Санабрии и старшего мажордома короля Педро. Там же сидят благородный граф де Грахаль и граф де Гальве, брат герцога де Пастрана – краса истинного рыцарства, в ком сохранилась бы учтивость и тогда, когда б она исчезла во всем мире. Прочие спутники герцога прославили себя в различных науках и искусствах – такова всегда его свита. Сейчас он переговаривается с седоками соседней кареты – своим дядей, принцем де Эскилаче, и своим братом, доном Карлосом герцогом де Вильяэрмоса; первый из них – член Государственного совета его величества, второй – монарх поэтов. С ними едет дон Фернандо, юный герцог де Вильяэрмоса, чей разум не уступает доблести, и дон Фернандо де Борха, старший командор Монтесы, камерарий его величества, прошедший двадцать два курса в науке вице-королей и равный по добродетели обоим Катонам – Утическому и Цензору^{128}. Вон там едет маркиз де Санта Крус, испанский Нептун и старший мажордом нашей государыни. А вот граф де Альба де Листа с маркизом де Табара и графом де Пуньонростро. Позади них герцог де Нахера, неаполитанский Гектор, нынешний правитель Арагона. В следующей карете – граф де Корунья Мендоса-и-Уртадо, баловень девяти муз, гордость кастильской поэзии, и рядом с ним граф де ла Пуэбла де Монтальбан Пачеко-и-Хирон. Вот маркиз де Малагон Ульоа-и-Сааведра и маркиз де Мальпика Барросо-и-Ривера, а также маркиз де Фромиста, отец маркиза де Карасена, прослывший в Италии кастильским Марсом, и граф де Оргас Гусман-и-Мендоса де Санто Доминго и Сан Ильдефонсо – все они мажордомы короля. Вон в той карете едет маркиз де Флоресдавила Суньига-и-Куэва, дядя славного герцога де Альбукерке, который с оружием в руках сражается во Фландрии, а прежде был капитан-генералом в Оране, где поверг в изумление всю Африку, водрузив знамена своего короля в сердце Берберии^{129}, за двадцать пять лиг от границы. Вот граф де Кастрольяно, неаполитанский Адонис. А там едут отважный андалусиец граф де Гарсиес Кесада и маркиз де Вельмар, дальше маркиз де Тарасона, он же граф де Айяла Толедо-и-Фонсека, потом граф де Сантистебан-и-Косентайна и с ним граф де Сифуэнтес – все люди возвышенного ума; вон граф де ла Кальсада, а за ним герцог де Пеньяранда Сандоваль-и-Суньига. А в той карете дон Антонио де Луна и дон Клаудио Пиментель – члены Совета орденов, Кастор и Поллукс по верности в дружбе и великодушию.

— Ах, господи! А вон тот, что сейчас проезжает в карете, – сказала Руфина, – он, сдается мне, из Севильи, и величают его Луис Понсе де Сандоваль, маркиз де Вальдеэнсинас; его лицо мне так знакомо, ну точно я в его доме выросла.

Хромой ответил:

— Это весьма знатный кабальеро, любимец и здешних и столичных жителей, что уже немалая похвала. И сидит с ним маркиз де Айямонте из горделивого рода де Кастилья-и-Суньига. Не менее знатен тот, что едет в следующей карете, – это граф де ла Пуэбла дель Маэстре, в чьих жилах течет кровь не только графов, но и орденских магистров, юноша, подающий большие надежды и достойный стать обладателем больших богатств, однако Фортуна ему не благоприятствует. Сейчас вот проезжает граф де Кастильо Аро, брат знаменитого маркиза де Карпио, президент Совета Индий, а дальше – маркиз де Ладрада и его сын, граф де Баньос Серда, из славного рода Мединасели. А вот маркиз де лос Трухильос, блистательный кабальеро. Дальше едет граф де Фуэнсалида и с ним дон Хайме Маруэль, камерарий его величества, брат герцога де Македа-и-Нахера, в чьих руках ныне трезубец обоих океанов.

— Скажите, ваша милость, сеньор лиценциат, – спросила Руфина, – что за роскошные здания высятся против тех ювелирных лавок?

— Это дворец графа де Оньяте, – ответил Бес, – славнейшего из всех Ладронов де Гевара, испанского Меркурия и графа де Вильямедиана, чей отец создает императоров и ныне восседает в кресле президента Орденов.

— А вон та галерея, где толпится народ? – продолжала спрашивать Руфина Мария. – Видно, она окружает какой-то храм? И чего там собрались все эти люди в пестрых одеждах?

— Это галерея святого Филиппа, – отвечал Бес, – у монастыря святого Августина, пресловутая солдатская «брехальня» – новости рождаются там прежде самих событий.

_ А кого это так пышно хоронят? Вон та процессия, что движется по Главной улице... – спросил дон Клеофас, не меньше чем мулатка изумленный чудесным зрелищем.

— Да нашего астролога! – ответил Хромой. – Всю жизнь он постился, чтобы эти бездельники сожрали его добро, когда умрет. Жил бирюком, а в завещании, которое оставил родичам, распорядился, чтобы его тело пронесли не иначе как по Главной улице.

— Видно, для такой прогулки, – сказал дон Клеофас, – гроб – самая подходящая карета.

— Вернее, самая обычная, – сказал Хромой, – и встречается на земле чаще других карет. Теперь, полагаю я, – продолжал он, – мои хозяева будут снисходительней: залог, который они требовали за меня, уже в их руках, а вскоре и вторая половина, сиречь тело астролога, последует за первой, дабы насладиться нашими серными банями.

— Легкого ему пару да огоньку пожарче! – добавил дон Клеофас.

Руфина меж тем не сводила глаз с Главной улицы и не слышала их разговора. Обернувшись к ней, Хромой сказал:

— Сейчас, сеньора хозяйка, мы прибудем туда, где ваше желание исполнится: перед нами Пуэрта дель Соль – ристалище, на коем состязаются лучшие фрукты и овощи Мадрида. Дивный фонтан из лазуревого камня и алебастра – это знаменитый фонтан Доброй Удачи, где полуголые галисийцы-водоносы, подобно тяжущимся кредиторам, взапуски наполняют свои кувшины. Напротив – монастырь Победы, обитель минимов ордена святого Франциска из Паулы, подражавшего смиренному и кроткому праведнику^{130}, что восседает в чертогах господних на месте нашего князя Люцифера, низринутого за гордыню. А вот и те, сеньора Руфина, кого я обещал вам показать.

Но мулатка, не слушая Хромого и его беседы с доном Клеофасом, все восторгалась:

— Какая великолепная кавалькада! Вижу всех так ясно, будто они рядом со мной!

— Первым едет король, наш государь, – сказал Хромой.

— Вот это мужчина! – сказала мулатка. – Усы- то какие, диво! Истинный король, и лицом и осанкой! А уж до чего хороша рядом с ним наша королева, как красиво одета и причесана! Да хранит их господь! А прелестное дитя с ними, кто это?

— Его высочество инфант, – сказал дон Клеофас. – Ну чем не ангел? Похоже, будто господь отливал его в той же форме, что и ангелов.

— Благослови его бог! – заметила Руфина, – Как бы мне его не сглазить. Пусть живет вечно и никогда не наследует своему отцу, которому я желаю здравствовать столько веков, сколько зубцов на крепостях в его государстве. Ах, господи, – продолжала она, – а кто же этот кабальеро? Одет он вроде бы по-турецки, и рядом с ним красавица в испанском наряде.

— И вовсе не по-турецки, – сказал Хромой. – Это платье венгерское, потому что кабальеро этот – король Венгрии;^{131} ты видишь Фердинанда Австрийского, державного императора Германии и римского короля, а с ним его супругу, императрицу Марию, светлейшую инфанту Кастилии. Даже мы, бесы и дьяволы, – шепнул Хромой дону Клеофасу, – прославляем их величие.

— А кто вон тот кабальеро в воинском наряде, красавец с роскошными кудрями? – спросила мулатка, – Он едет среди этого отряда венценосцев, такой осанистый, статный и бравый, что все вокруг только и глядят на него.

— Это светлейший инфант дон Фернандо^{132}, – ответил Хромой. – Ныне он вместо брата правит Штатами Фландрии, а кроме того, имеет сан архиепископа толедского и кардинала Испании. Он выдал французам и голландцам столько билетов в преисподнюю, что с самого того дня, как она создана предвечным, туда не являлись такие полчища – а ведь мы видали армии Дария и Ксеркса! Полагаю, скоро он начнет выдавать даровые билеты в ад также и женам лютеран, кальвинистов и протестантов, ибо они идут по стопам своих мужей столь усердно, что чистилище ежедневно перечисляет нам деньги за купленные ими билеты.

— Ох, как бы мне хотелось расцеловать его! – сказала мулатка.

— В стране, где он живет, – сказал дон Клеофас, – поцелуями не удивишь^{133}– сам Иуда посеял в тамошних краях этот обычай.

— Как жаль, что смеркается, – сказала Руфина, – и этих важных господ на Главной улице уже не видно.

— Все они поехали на Прадо, – сказал Хромой, – и на Главной улице смотреть теперь нечего. Заберите, сеньора, ваше зеркало; как-нибудь в другой раз мы вам покажем Мансанарес, которую рекой нарекли только для смеху, – да и как не смеяться, когда купаются там, где нет воды, один чуть влажный песок!^{134} Как наваррская монета, она сходит за настоящую лишь в темноте^{135}, но съедено и выпито на ее берегах больше, чем у всех прочих рек.

— Зато она самая обильная из рек, – заметил дон Клеофас, – ибо мужчин, женщин и карет в ней больше, чем рыбы в обоих океанах.

— А я-то уж тревожился, –сказал Хромой, – что ты не вступишься за свою реку. Повтори эти слова тому бискайцу, который посоветовал жителям Мадрида: «Либо продайте свой мост, либо купите настоящую реку».

— Большей реки Мадриду и не надобно, – сказал дон Клеофас. – Там и без того слишком часто топят людей в ложке воды, а того рехидора, который подал в суд на лягушек со сгоревшей мельницы^{136}, и в такой реке не жаль утопить.

— Ну и любезен же ты, дон Клеофас, – сказал Хромой, – даже рехидоров своих не милуешь!

Они спустились с террасы, и Руфина, уходя, напомнила Хромому его обещание показать ей завтра еще что-нибудь. Но об этом и о дальнейших событиях мы поведаем в следующем скачке.