Онлайн чтение книги Ласковый голос смерти Human Remains
Колин

Еще один отупляющий день на работе, впрочем сегодня хотя бы вторник, а значит, вечером у меня занятия в спортзале, что, в свою очередь, означает, что сегодня ночью я смогу заснуть. Сейчас я готов побить достижения прошлой недели, должным образом зафиксированные в моей фитнес-программе.

Меня начинает всерьез беспокоить, что я слишком много мастурбирую – на этой неделе по несколько часов за ночь. Думаю, все из-за скуки и избытка порнухи – обычная навязчивая идея.

Я нахожу своего рода успокоение в рутинных делах. Вечер понедельника посвящен учебным занятиям. Вторник – спортзалу. Среда – стирке и уборке. Четверг – колледжу. Пятница – еде навынос и фильмам. Суббота и воскресенье – что ж, в выходные я, так сказать, позволяю себе некоторую гибкость. И конечно, встречи с друзьями. Мне нравится поддерживать с ними контакт.

Однако основное внимание я всегда уделяю учебе. Хотя последний курс был весьма интересным, мне он не показался особо сложным. Все тесты я сдал вовремя, некоторые даже досрочно и без каких-либо усилий получил высшую оценку.

Закончив курс в прошлом году, я начал искать варианты учебы без отрыва от работы, но лишь немногие меня привлекли. Я даже подумывал снова заняться биологией, поскольку она больше всего мне нравилась. Но потом мне на глаза попалась тема «НЛП и методы поведенческого анализа для бизнеса и социального взаимодействия». Бизнес меня интересовал мало – я не думал о дальнейшей карьере в совете, – но меня заинтриговала идея, что, пройдя этот курс, я смогу проникать в мысли и намерения людей. Результат показался мне весьма заманчивым и притом не требующим особых усилий, как и подавляющее большинство курсов, которые я изучал в колледже. Больше же всего меня занимали дополнительные области исследования: передача мыслей, гипнотизм (в отличие от гипнотерапии, не имеющей с этим ничего общего), нейролингвистическое программирование – названное так явно по ошибке – и промывание мозгов. Проходя очередной курс, я редко обхожусь без дополнительных материалов, особенно если тема интересная, а эта открывала передо мной целый мир новых возможностей. Хотя для меня не вполне обычно изучать тему больше одного года, она настолько меня увлекла, что я перешел на следующий курс. К моему удивлению, некоторые сокурсники поступили точно так же, хотя, на мой взгляд, никогда не отличались особым умом.

Вот только я понятия не имею, почему этот самый поведенческий анализ заставляет меня дрочить каждую ночь.

Помню, когда курс только начался, я лежал в темноте, размышляя, подобно бесчисленным одиноким мужчинам, как, черт побери, затащить в постель женщину.

В конце концов, я же вовсе не чудовище. Во мне шесть с лишним футов роста, я хорошо сложен, не страдаю ожирением, опрятно одеваюсь, тщательно моюсь – что еще нужно уважающей себя даме? Похоже, единственное, чего мне не хватает, – способности понять, что они, собственно, хотят от меня услышать. Чего на самом деле хотят женщины? Вряд ли вы сможете ответить на этот вопрос – я лично даже гадать не стану, – и, подозреваю, ваш ответ будет отличаться от ответа любого другого мужчины.

У меня промелькнула мысль найти проститутку, но, честно говоря, я не хочу платить за то, что бесчисленным пустоголовым идиотам по всей стране удается получить бесплатно, не говоря уже о риске подцепить какую-нибудь заразу. Но, несмотря на внутреннее отрицание, шлюха остается в числе моих любимых фантазий. Я представляю, как медленно еду в темноте по Лондон-роуд среди оранжевых кругов света и разглядываю силуэты женщин, прислонившихся к стенам или прогуливающихся по тротуару на невероятно высоких каблуках, призывно покачивая бедрами. Я притормаживаю возле одной – не могу хорошенько ее разглядеть, собственно, не вижу ее вообще, но почему-то я выбираю именно ее. Она выходит на свет и наклоняется к открытому окну машины.

Иногда ей уже за сорок, у нее черные вьющиеся волосы – наверняка парик. Улыбнувшись, она садится в машину, и мы едем в убогую квартиру, которая, по ее мнению, со вкусом украшена розовым нейлоном и полиэстером, а на ковре тот же самый психоделический узор, что и в гостиной моих родителей в семидесятые. Я ложусь на кровать, от которой несет сыростью и сексом, и смотрю, как она раздевается, сбрасывая нейлоновые кружева на потертый цветастый диван. Тело у нее старое и потасканное, кожа висит на костях, под париком растрепанные седые волосы. Я пытаюсь ее трахать, но даже не чувствую краев ее громадной дыры, так что в конце концов она вынимает зубы и яростно отсасывает у меня голыми деснами, пока я наконец не дохожу до оргазма. Фантазия, естественно, не заканчивается, пока я не плачу ей тошнотворно большую сумму и не выхожу на улицу, чувствуя вонь ее пота и грязь ее тела на лице, руках, коже и одежде.

Впрочем, порой мне удается повернуть дело по-другому, и тогда к окну моей машины склоняется девушка непревзойденной красоты, настоящий ангел, чьи светлые волосы волнами падают на обширную грудь; она садится в машину, и мы едем в отель, прямо в люкс на самой крыше, где она раздевает меня напротив громадных окон, за которыми виднеются очертания города на фоне неба. Тело ее чувственно и нежно, кожа словно источает сияние, когда она ложится на ослепительно-белые простыни. Но когда я пытаюсь ее трахать, у меня ничего не получается. Я просто не могу – не могу заставить себя взглянуть на нее, и у меня даже толком не встает.

Что со мной такое – я не в состоянии даже представить собственное счастье?

И потому я вновь возвращаюсь в своем воображении к грязной казенной квартире, в которой старая шлюха теперь то ли мертва, то ли просто спит, и, пока она неподвижно лежит подо мной – торчащие кости и обвисшая кожа, – я позволяю себе кончить, после чего встаю и долго моюсь в душе, думая, что же я за мужчина.

Прошлой ночью, когда я вернулся в постель, досуха вытершись и благоухая гелем для душа, я подумал о Дженис. В последнее время я часто думал о ней, вновь и вновь переживая тот день, когда нам на работе сказали, что нашли ее труп.

Интересно, дала бы она мне хоть раз?

Когда в семь вечера я прихожу в спортзал, я все еще думаю о Дженис. Полчаса на велотренажере, полчаса на качалке, полчаса на беговой дорожке. Сегодня мне особенно тяжело, но бо́льшую часть тренировки мысли мои заняты ею.

Я помню, когда Дженис заговорила со мной в первый раз. Вероятно, она работала в совете уже многие годы, став такой же неотъемлемой частью обстановки, как копировальный аппарат или стопка телефонных справочников десятилетней давности, но я ни разу не слышал, чтобы она с кем-либо разговаривала.

В тот день она принесла почту из приемной и, вместо того чтобы просто оставить ее в лотке у двери, положила на мой стол конверт, откашлялась и сказала:

– Это вам.

Я удивленно поднял взгляд.

Тогда ей было около тридцати, как мне сейчас, но она выглядела почти на пятьдесят – каштановые волосы с сединой на висках завязаны в тощий конский хвост, бледные ввалившиеся глаза на морщинистом лице. Ей бы очень помог макияж – а подобное я мало кому готов сказать. Я вполне мог представить ее участницей шоу с преображениями, в которых из неряшливой старой девы делают уверенную в себе зрелую женщину.

Будто прочитав мои мысли, она улыбнулась, и лицо ее тут же изменилось, оно даже показалось мне почти красивым – словно старуха превратилась в ангела.

После я неоднократно с ней заговаривал. Мы часто одновременно заходили на кухню, чтобы заварить чай. Она не отличалась словоохотливостью, всегда держалась вежливо и формально, но мне – сам до сих пор не верю – нравилось ее общество. Когда она однажды заболела, я по ней чуть ли не скучал. Но потом она исчезла надолго, и мы не вспоминали о ее существовании до того дня, когда тот невежественный придурок из отдела персонала собрал нас в комнате для совещаний и сообщил, что Дженис нашли мертвой в собственном доме. Я решил, что у нее случился сердечный приступ, и ожидал информации о том, когда смогут нанять кого-то другого, но дальше кадровик рассказал, что женщина пролежала в собственном доме, разлагаясь, почти четыре месяца.

И это было перед самым обедом.

В последующие несколько дней все только и говорили о печальной судьбе Дженис, я уже готов был вскочить и заорать, что сыт по горло и сам за себя не отвечаю, если еще хоть раз услышу ее имя. Однако больше меня встревожило, что в разговоре внезапно упомянули меня.

– Прошу прощения?

Конечно, это была Марта.

– Я сказала, Колин, если ты не слышал, что вы с ней дружили.

– С кем, с Дженис? Вовсе нет.

– Ты разговаривал с ней больше всех нас.

– Да, разговаривал – но это вовсе не значит, что мы дружили.

– И все-таки тебе не кажется чудовищным, что она все это время была мертва и никто из нас не пытался выяснить, что с ней?

– Да, это чудовищно, – ответил я сквозь зубы и вернулся к работе, надеясь, что они поняли намек.

К счастью, коллеги переключились на другую тему.

И все же я не мог не думать о Дженис. Почему она заговорила со мной в тот день, после столь долгого молчания? Неужели я показался ей привлекательным? Я вспоминал ее улыбку, то, как преобразилось ее лицо. Я пытался представить Дженис в моей спальне; представить, как снимаю с нее шерстяную кофту и жуткую бесформенную блузку, которую она, похоже, носила постоянно, а под ней оказывается обширных размеров бюстгальтер. Но под одеждой, там, где ожидал увидеть нечто реальное и вещественное, с волосами, складками и родинками, выпуклостями и запахом пота, я обнаруживал лишь тело моего ангела, гибкое, золотое и светящееся, безупречное, безмятежное и недостижимое. И от моей страсти не остается и следа, как обычно бывает, когда оказываешься лицом к лицу с самим совершенством.

Спортзал пустеет, и я направляюсь в раздевалку. Быстрый душ, чтобы смыть пот, а затем тридцать кругов в бассейне в легком ритме, чтобы остыть. При всем при этом я поглядываю на часы. В прошлый раз у меня ушло девятнадцать минут. Возможно, удастся сократить время до пятнадцати, что меня устроит куда больше, но придется поднапрячься.

Когда только перебрался в этот спортзал из другого, в городе, я не был уверен насчет своих тренировок. На старом месте занималась группа молодых женщин, которые, казалось, следовали за мной по пятам, хихикая и перешептываясь за спиной. И там всегда было полно народу – еще одна причина уйти. Нет ничего хуже, чем наблюдать за чьей-то потной задницей, подпрыгивающей в седле велотренажера, дожидаясь своей очереди.

Этот спортзал дороже, но, на мой взгляд, он того стоит. Он намного больше, а значит, лучше оснащен, и абонемент по карману далеко не каждому клиенту. Днем приходят женщины, которым больше нечем заняться, матери с детьми после школы. Но вечером спортзал заполняют профессионалы-одиночки, которые, сделав свое дело, отправляются домой, или в паб, или куда-нибудь еще, куда идут люди, одновременно и похожие, и столь непохожие на меня.

На этой неделе будет год, как нам сказали о смерти Дженис. Возможно, именно поэтому в последнее время я так часто о ней вспоминаю. Погода и желтеющие листья напоминают о разложении и гниющем трупе, постепенно превращающемся в жидкость, – трупе, который никто не замечает. Жаль, что я не уделял ей больше внимания. В Дженис было столько красоты, а я ее бездарно упустил.

Но с другой стороны, это всего лишь новый повод для беспокойства вроде той мерзкой бабы из дома престарелых. Она опять позвонила сегодня вечером, когда я собирался в спортзал, и, ожидая услышать Вона, я ответил, даже не взглянув на экран телефона.

– Мистер Фридленд?

Я тут же понял, что это она. Она произносит мою фамилию с ударением на второй слог, в отличие от всех прочих. Фрид Ленд. Не поправляю я ее лишь потому, что, возможно, она точно так же обращается к моей матери. Подумав об этом и, естественно, о том, что мать не может выразить своего возмущения, я слегка развеселился.

– Да, слушаю, – ответил я, притворившись, будто ничего не заметил.

– Мистер Фрид Ленд, это заведующая из «Лиственниц».

– Да, – повторил я.

– С вашей матерью все в порядке, беспокоиться не о чем.

– Хорошо, – сказал я.

– Однако она страшно по вас скучает.

«Сомневаюсь», – подумал я.

– В самом деле? Вы уверены, что она вообще понимает, где она?

– Иногда да. У нее бывают просветления. И в такие моменты ей, похоже, остро недостает вас. Вы так долго ее не навещали, мистер Фрид Ленд.

– Я был очень занят, – ответил я. – Работы невпроворот.

– А по выходным?

– Послушайте, я постараюсь подъехать в воскресенье. А теперь прошу меня простить, дела.

– Конечно-конечно. До встречи.

Чертова баба, испортила своей болтовней интересный вечер. В любом случае какой мне смысл ехать навещать мать? Шансы, что в те полчаса, что я там пробуду, у нее наступит «просветление», ничтожны. А если даже и так, не могу представить, о чем мы будем говорить после столь долгой разлуки. И все-таки подумаю насчет воскресенья, лишь бы эта баба перестала донимать своими звонками.

Теперь она звонит реже. В прошлом году, когда инсульт превратил мать в беспомощное существо, дом престарелых был только рад ее принять. Я быстро нашел лазейку в законе о медицинском обеспечении, и ее содержание полностью оплачивалось. Похоже, представителей учреждения это не особо обрадовало, хотя я так и не понял почему – ведь они получали те же деньги, к тому же из более надежного неиссякаемого источника. Я подозревал, что они старались поддерживать со мной контакт, чтобы вытянуть больше денег на дополнительные услуги, которых финансирование не покрывало. Что толку от персонального телевизора, если есть такой же в комнате отдыха, который мать вполне может смотреть, появись у нее желание? Зачем ей туфли, если она никогда и шагу не сделает за дверь?

Однажды я попытался все это объяснить, но тон заведующей стал чересчур резким. После этого разговора – в завершение которого она сказала что-то насчет того, что мне следует хоть иногда навещать мать, причем с весьма неуместным сарказмом, – я перестал брать трубку, если на дисплее телефона высвечивался номер дома престарелых. Ей даже не приходило в голову оставить сообщение.

Я действительно готов навестить мать. Собственно, я вовсе не против съездить за город в солнечный выходной, купить по пути шоколада, а потом съесть его в комнате матери, поскольку сама она его съесть не может, – но я сатанею, если какая-то высохшая старуха указывает мне, когда именно следует мне это сделать.

Точно так же я терпеть не могу, когда кто-то указывает, что мне делать.

Так или иначе, у меня на эти выходные свои планы, и, вероятно, я буду основательно занят. Слишком многим моим исследовательским проектам предстоит дать плоды – восхитительные трансформации, которые никак нельзя пропустить.