Онлайн чтение книги Каменная река Il fiume di pietra
VI

В сентябре пронесся слух, что американцы покинули Сицилию и переправились в Калабрию. Поэтому в Минео больше не показывались джипы с солдатами и в небе что-то не было видно самолетов. Нахалюга и Марио Гулициа тоже собрались уезжать.

— В Катанию едем, — объявили они.

В день их отъезда жара стояла невыносимая; они взгромоздились на последний американский грузовик, в кузове которого отдувались и обмахивались фуражками солдаты.

— И чего надумали, олухи! — крикнул Чернявый.

Нахалюга и ухом не повел.

— Козлы! — подхватил Золотничок. — Да американцам на вас насрать, уж вы мне поверьте!

— Сдохнете где-нибудь в канаве, — прибавил Карлик, закрываясь ладонью от солнца.

— Видали, неймется им! — кипятился Чернявый, но слова его тонули в рокоте мотора и бензиновой гари.

— Чтоб вам ни дна ни покрышки! — надрывался Пузырь.

— Заткнитесь, сукины дети! — не удержавшись, крикнул в ответ Марио Гулициа. — Мы-то знаем, куда едем, а вот вы где остаетесь? Мы будем объедаться мясом, пирожными, галетами, шоколадом, а вы как сидели, так и будете сидеть в дерьме!

— Ни дна ни покрышки! — заладил свое Пузырь.

Грузовик быстро набирал скорость. Нахалюга повернулся к нам спиной, такой маленький, сутулый среди этих краснокожих гигантов.

— Не забывайте нас, — тихо сказал я, когда пыль уже скрыла от нас машину.

Мы решили в тот же день предпринять одну из наших вылазок. Пускай эти дезертиры завидуют.

— Виноград уже почти созрел, — доложил Агриппино. — Я такие места знаю — вам и не снилось! Только идти надо под вечер, чтоб хозяева не засекли, а то ведь они только в войну были тише воды, ниже травы.

Я повеселел и перестал думать о Нахалюге. Мы выбрали кратчайшую дорогу — через поле моего дяди дона Джованни Казаччо.

— А дальше куда? — спросил я у Агриппино, который был нынче нашим главарем.

Он повел нас направо, где тянулись пожелтевшие поля и виноградники. В этот вечер вся наша компания была в сборе. Тури, правда, ворчал, что хватит, пора, дескать, взяться за ум, как Нахалюга и Марио Гулициа. Но его никто не слушал; я уж два дня ел только хлеб с мякиной, а последнюю маленькую шоколадку, оставшуюся от американцев, мне пришлось отдать сестрам — Марии, Иде и Винченце. Брат мой тоже был рад вырваться на волю — бежал впереди всех, даже Чернявый не мог за ним угнаться.

— Стоп! — сказал Агриппино. — Вон видите виноградник? Лезьте живо на дерево.

— Это еще зачем? — удивился Лунатик. — Я не коза, чтоб листья обгладывать.

Но на дерево все-таки полез. Агриппино из-под ладони долго высматривал виноградник и наконец объявил:

— Дорога свободна. Вперед!

Через полчаса мы уже были на винограднике; тяжелые гроздья свисали до земли, а ягоды были сочные и сладкие.

— Во весь рост не становиться, — предупредил Агриппино. — А то хозяин заметит и пальнет по нам из дробовика.

Мы поползли по-пластунски между лозами и гроздья не обрывали, а откусывали теплые виноградины зубами, словно изголодавшиеся звери.

Из-под листьев испуганно вспархивали птички. Мы рассыпались по всему винограднику. Иногда попадался и неспелый виноград, который мы тут же выплевывали. Вскоре я уже по запаху мог определить сладкие ягоды: если чувствовал легкое пощипывание в ноздрях, то пропускал гроздь.

Чтоб не потеряться, мы то и дело перекликались на манер дроздов. Широкие листья щекотали шею и нос. Пузырь, больше всех боящийся щекотки, громко взвизгивал.

— Тише, дубина, ты ж нас всех заложишь! — зашипел на него Тури.

В винограднике стало темнеть. Я уже насытился, и глаза слипались. Мы остановились там, где лозы разрослись особенно густо: должно быть, земля тут была получше.

— Поспать бы, а? — сказал я.

— Ты что, застукают! — возразил Агриппино.

— На ночь-то глядя? — недоверчиво проговорил Обжора.

— Так они с фонарями ходят, не знаешь, что ль?

Земля под нами была такая мягкая, теплая, словно постель.

— А может, все-таки пойдем по домам? — сказал Пузырь.

— По домам? — удивился мой брат. — Разве уже утро?

Мало-помалу я заснул, и снились мне, к счастью, красивые цветы — розы, лилии. Как всегда, разбудил меня этот паразит Чернявый.

— Эй, Пеппи, слышишь, жужжит что-то! — сказал он.

— Нет, ничего не слышу.

Обжора с Золотничком громко посапывали под соседней лозой. Мы их растолкали.

— Давайте-ка выбираться на дорогу, — послышался голос Тури.

— Что ж это такое, никак не пойму. — Агриппино приник ухом к земле.

Я, зевая, поднялся, но Карлик, с силой дернув за ногу, повалил меня на землю.

— Совсем сбрендил? Попадемся ведь!

Мы ползком, пробирались к тропе, все время прислушиваясь. Странное жужжание не смолкало.

— Может, пчелы или птицы? — предположил Чуридду.

— Ты что, дурак? — бросил Кармело.

— Самолеты! — воскликнул я. — Видно, опять война началась.

— Час от часу не легче!

— Это мухи, — хохотнул мой брат.

Непонятный звук приближался и теперь уже напоминал не жужжание, а скрежет или шорох камней.

— Сами вы мухи! — сказал Кармело и сплюнул. — Неужто до сих пор не догадались? Это телеги.

Сын кузнеца не мог ошибиться, ведь он, можно сказать, родился под телегой. Агриппино смерил его недобрым взглядом и сжал кулаки.

— Значит, ты самый умный?

— Не заводись, — осадил его Тури. — У Зануды, что ли, набрался? Тот тоже вечно в бутылку лезет.

Теперь мы уже явственно различали скрип колес.

— Куда это они в такой час? — недоумевал Пузырь.

— А я знаю. Спорим! — с вызовом воскликнул Тури.

— Ну, говори, — сказал я.

— В Катанию. Время-то военное, в городе нынче продукты на вес золота.

Мы задумались. И правда, времена меняются. Наконец я нарушил молчание:

— Ну а мы куда?

Все загомонили разом. Пузырь и Карлик стояли за то, чтоб вернуться домой, а Тури с Обжорой решили ехать в Катанию следом за Нахалюгой и Марио. Я же мучился сомнениями: в Катанию хорошо бы, конечно, но что я буду делать в чужом городе, где никого не знаю?

Как только на дороге показались темные силуэты телег, Тури, Обжора и Золотничок в три прыжка очутились возле них.

— Счастливо оставаться, — объявили они.

— Эй вы, остановитесь! — крикнули мы возчикам.

Те схватились за ружья.

— Они нас за бандитов приняли! — воскликнул Чернявый.

— Да вы что, очумели, козлы! — завопил Обжора. — Земляков уже не признают!

— Меня зовут Агриппино Лаурия.

— А меня — Лоренцо Куддé, по прозвищу Пузырь.

— А меня Назарено Дифорти, в народе Карлик.

— А я — Кармело Бонавири.

Двое мужиков подошли к нам, выставив ружья.

— Ха-ха-ха! Вы что тут делаете, баламуты? Еще чуток, и мы б вас ухлопали. Разбойников-то нынче на дорогах — слыхали, поди?

Золотничок подскочил к одному из крестьян.

— Эй, дядюшка Яно, узнаешь меня?

— А-а, и ты здесь, мошенник?

Мы подошли к мулам: они злобно пыхтели, один даже взревел. Возчик огрел его кнутом по морде.

— Вот что, ребятки, — сказал нам Чиччо Каваллуччо, — ступайте-ка домой.

— Домой? Ну уж нет, — запротестовал Тури. — Мы с вами, в Катанию.

— Куда? — вылупил глаза Пеппино Чирмени.

Мулы сердито били копытами. От повозок, накрытых брезентом, пахло только что испеченным хлебом. Вокруг стояла тишина.

— Вы, видно, рехнулись, — проговорил дядюшка Яно. — До Катании целый день пути, да и на дорогах опасно. Случится что — потом отвечай за вас.

Мы встали посреди дороги, а Тури, Кармело и мой брат улеглись прямо на камни.

— Ну проезжайте, давите нас колесами, раз не берете с собой.

— Этого еще не хватало! — воскликнул Чиччо. — И впрямь лучше уж с бандитами воевать.

— А ну-ка всыплем им по первое число, — сказал Пеппино.

У нас над головой просвистел кнут.

— Возвращайтесь домой, хуже будет, — предупредил Яно.

— Дядюшка Яно, ну возьми нас, Христом богом прошу! — канючил Золотничок.

Мужики озадаченно чесали в затылке. Бланчифорте так вытянул Кармело по заду вожжами, что тот аж скорчился весь. А Чернявый, Карлик, Золотничок и я не долго думая прыгнули в повозку и уселись на мешки с хлебом.

— Черт с вами! — засмеялся Бланчифорте. — Поехали. Но учтите, мы в Катанию по делу едем.

Мы в ответ тоже заржали. Тури, мой брат и Кармело вскочили с земли и бросились к телегам. Крестьяне, нахлобучив поглубже шапки, укоризненно качали головами.

Мой брат сел рядом с Каваллуччо на переднее сиденье и взял вожжи.

— Но-о!

Мул потрусил по дороге. Карлик и Обжора попытались развязать мешок, но Чирмени грозно зыркнул на них:

— А ну не лезь! Хлеб на продажу.

Звезды стали меркнуть. Цокот копыт сливался со скрипом колес в мерном, убаюкивающем ритме. На небе неярко поблескивали звезды. Чернявый по своему обыкновению затянул было песню.

— Цыц! — прикрикнул дядюшка Яно.

— Жрать нельзя, петь нельзя, — буркнул Чернявый. — Так и со скуки помрешь.

— Взгляни-ка сюда! — Тури показал на обшивку повозки, испещренную какими-то неясными фигурами.

— А что там нарисовано? — спросил я.

— Видишь, это Ринальд, — объяснил Тури. — Он бросил воевать и живет отшельником в лесу.

— Не высовывайся — шею свернешь, — предупредил дядюшка Яно, видя, как я свесился с телеги, чтобы разглядеть Ринальда на закопченных досках.

Точно — Ринальд. Я узнал его по длинному остроконечному мечу, с которым он даже в лесу не расстался.

— А вон река и долина, видите? — заметил Золотничок.

Ринальд спускался к реке — то ли утолить жажду, то ли в поисках уединения.

— Поглядим, что с другой стороны, — сказал Тури.

Мы проползли по мешкам с недоступным для нас хлебом и перегнулись через другой край повозки. Весь рисунок был покрыт серебристыми штрихами, будто лунным сиянием.

— А это что такое? И не разберешь, — сказал я.

Яно все понукал мула, и тот пошел живее.

— Ну что, разглядели? — спросил Золотничок. — Это не луна, это тысячи мечей блестят на поле битвы. А черные пятна — лица и шлемы сарацин. Вон Родомонт у стен Парижа. А Орланд самый высокий из всех, он уже снес голову одному из неверных.

Мы и вправду различили осажденный Париж с множеством сарацинских шатров вокруг, над ними веяло поганое вражеское знамя с полумесяцем.

— И кто же победил? — спросил Чернявый. — Антифор, что ли?

— Нет, — сказал Тури. — Командовал паладинами Родомонт, его потом предательски убили. Видите, вон паладины выходят из ворот?

На рисунке вместо ворот зияли черные пятна, но ряды паладинов были видны отчетливо. Похоже, в лагере царило большое волнение, даже женщины вышли на крепостные стены.

— И не надоело вам? — Дядюшка Яно, усталый, прилег на мешок с хлебом.

Впереди замаячили во тьме крыши Палагонии. Каваллуччо, сидевший на козлах, подергивал вожжи, чтобы мул не спал на ходу. Сзади о чем-то шептались Обжора, Пузырь, и Кармело.

— О чем вы там толкуете? — спросил я.

— Да о чем может толковать этот чудик Пузырь? О звездах, конечно, — со смехом ответил Чернявый.

— Всю башку нам просверлил. Посмотрите сюда, посмотрите туда. А я жрать хочу.

— Вы бы поспали, ребятки, — сказал Яно. — Так ночь быстрее пролетит.

Мы улеглись на дно повозки между мешками. Тури продолжил рассказ об осаде Парижа.

— С утра туман будет! — крикнул нам с ближней повозки Агриппино.

Ночная тьма еще больше сгустилась; звезды мерцали слабым, дымным светом.

— Уснешь тут, как же! — пробурчал Золотничок. — В брюхе урчит, в горле пересохло, а этот старый жмот, мой дядюшка, хоть бы корку хлеба дал.

Мул опять тащился еле-еле, то и дело останавливаясь.

— …и наконец Орланд пронзил врага мечом… — Тури так увлекся своей сказкой, что вздрогнул от неожиданности, когда повозка резко дернулась и стала.

— Ой-ой! — Я, встрепенувшись, озирался кругом.

Бланчифорте схватил ружье и навел его прямо мне в затылок. Я вскрикнул:

— Вы что, ополоумели?

— Тсс… — Яно тоже шарил по дну повозки в поисках ружья.

— Ну и дела! — прошептал Тури.

Путь нам преградило срубленное дерево, неизвестно кем оставленное, посреди дороги. Впрочем, это мы быстро поняли, поскольку из близлежащей рощи вдруг выскочила целая орава людей в масках и с двустволками.

— Вылезайте, живо! Не то всех перебьем!

Бланчифорте уже готов был выстрелить, но Чирмени схватил его за руку.

— Опомнись, ты что?!

Мужики один за другим покорно слезали с телег. А мы не знали, что нам и делать.

— Что везете? — спросил один из бандитов.

— Глядите сами, — отозвался Бланчифорте.

Бандиты порылись в телегах.

— Ух ты, добра-то, добра-то!

— А это кто такие? — спросил один, показывая на нас.

— Наши сыновья, — не растерялся дядюшка Яно.

— Ага, помощнички, значит. Пусть тоже вылезают. Считайте, что вы уже в Америке, спекулянты чертовы!

Чернявый первым спрыгнул на землю, мы за ним.

— Чего расселись! — басом прикрикнул на нас бандит. — Помогай мешки сгружать.

— Откуда силы-то взять? — буркнул Чернявый.

— Давай-давай! Пошевеливайся!

Но с нами не так-то легко было сладить.

— Слышите, — сказал я, — как у меня в животе урчит от голода? Урр-урр!

— Урр-урр! — подхватил Чернявый.

— Быр-быр-быр! — присоединился к нам мой брат.

И все стали вопить как оглашенные:

— Ква-ква-ква.

— Хрум-хрум-хрум!

— Хлеба-хлеба-хлеба!

— А ну заткнитесь, черти, не то пулями вас накормим!

В общем, стали мы смотреть, как бандиты и крестьяне перегружают мешки на ослов, которых бандиты, подгоняя пинками, вывели из рощицы.

— И откуда только такие ослы берутся? — насмешливо произнес мой брат.

— Вот пойдешь с нами, покажем тебе то место, гаденыш!

По резкому, властному голосу и автомату за плечами бандита было ясно, что он главарь, хотя росточку был небольшого и под маской бегали глазки-буравчики. Очистив телеги, он приказал моим односельчанам возвращаться в Минео.

— Садитесь, поехали, — сказал нам дядюшка Яно.

— Мальчишки останутся с нами.

— С вами?

— Да, они нам понадобятся.

— А что мы скажем их матерям?

— Что их на время приютили добрые люди, а потом они вернутся домой целыми и невредимыми. Мы же не звери какие.

— Да на что они вам? Совсем ведь малолетки.

— Сказано, они останутся здесь.

— Пожалели бы матерей-то. День и ночь, бедные, слезами будут обливаться.

— Слезы очищают душу. Кто из нас не плакал? А теперь катитесь ко всем чертям, пока пулю не схлопотали.

Бланчифорте скрипнул зубами и покосился на ружье, которое ему пришлось бросить на землю.

— Что же теперь? — растерянно спросил Яно.

— Давай-давай, отчаливай! — подал голос здоровенный бандюга в маске.

Яно уселся в повозку и развернул вспять мула.

Мы всё сидели на земле и смотрели. Пузырь в страхе жался ко мне, в глазах у Тури была тоска. Мул Чирмени заартачился было — никак не хотел поворачивать, — и хозяин со всей силы огрел его вожжой. Повозки снова тронулись, их колеса скрипели как-то уныло, из-под копыт у мулов летели искры. Постепенно телеги скрылись из вида и шум затих.

— Что ж теперь? — повторил Тури вопрос дядюшки Яно.

— А ничего, с нами пойдете, — ответил главарь. — Первым делом наедимся вволю. У нас два дня маковой росинки во рту не было, да и вы оголодали, по глазам видно.

Мы немного приободрились и пошли за ними вверх по узенькой, извилистой тропке, мелькавшей среди смоковниц.

Бандиты сняли маски, но в этой темноте, лиц все равно было не разглядеть. Подъем тянулся долго, мы совсем из сил выбились.

— Это что, дорога в ад? — поинтересовался Чернявый.

— А ты как думал? — сказал главарь. — Нам с нашим ремеслом только туда и дорога.

Наконец мы очутились в небольшой лощине, поросшей опунциями. Там нас поджидали еще пятеро из банды.

— Все в порядке? — спросили они. — А это что ж, военнопленные?

Они дружно загоготали.

Грабители, как и обещали, выставили нам богатое угощение: шоколад и много вина.

— Ничего себе! — присвистнул мой брат. — Я думал, вы и вправду с голоду пухнете.

— Вино да шоколад — разве это еда? — откликнулся главарь.

Хлеб был свежий, мягкий, с хрустящей корочкой — давно я не ел такого.

— Райская пища! — восхитился Обжора.

— Да здравствует мой дядюшка Яно! — объявил Золотничок. — Чтоб ему пусто было, старому скряге!

— Чтоб фашистам было пусто! — хриплым, пропитым голосом подхватил один из грабителей.

— Да здравствуют христианские демократы! — возопил другой.

— Да здравствует Америка! — рявкнул Чернявый.

Этим здравицам не было конца; бандюги перепились, стали бить бутылки и завывать песни, а деревья отвечали им тихим угрюмым шелестом.

— И что у вас за песни, прямо заупокойные какие-то, — удивился Карлик, не переставая уплетать за обе щеки.

У главаря слезились глаза: то ли вино разбередило ему душу, то ли хлеба объелся.

— Эй вы, — обратился он к нам, оборвав пение, — дело есть. У меня семья в Палагонии с голоду помирает. Я дам вам осла и два мешка хлеба. Поедете в деревню и разыщете семью Мандра. Скажете, что хлеб от старшего сына, поняли? Для надежности с вами поедет Фебронио, а то знаю я вас. И обо всем, что увидели, молчок, иначе не сносить вам головы. — Он снова присосался к бутылке.

Остальные разлеглись на земле и захрапели. Только трое еще пытались петь — не в лад, фальшивыми голосами.

— Фебронио! — окликнул главарь и сверкнул своими острыми глазками. — Поезжай с ними и держи их на мушке, сдается мне, это прохиндеи изрядные.

В лощину с гор струился слабый свет. Фебронио тяжело поднялся на ноги; волосы у него прилипли ко лбу. Был он, может, чуток постарше нас и совсем хилый.

— Э-э, помогите-ка, — пробормотал он.

Пузырь поддержал его под локоть, а то бедняга Фебронио наверняка бы не устоял на ногах.

— Все дрыхнут, — сказал Чернявый. — Давайте отвяжем ослов, свезем хлеб в деревню и там продадим.

Я и Тури согласно кивнули. Подойдя к ослам, мы увидели, что они тоже спят. Пришлось тянуть их за хвост и будить пинками.

— Хозяин одного велел взять, а вы четверых ведете, — запинаясь, лепетал Фебронио.

Золотничок дернул его за руку.

— Идем, это тебе спьяну померещилось.

Тропинка была хоть и не каменистая, но крутая; роща постепенно редела.

— В какую сторону? — спросили мы у Фебронио.

— Наверх, через перевал. Деревня там, под горой.

Пузырь отпустил его локоть, и Фебронио мешком плюхнулся на землю.

— Я же вижу, их четверо, — бубнил он. — Всем башки проломлю.

Вскоре послышался его храп.

— Ага! — обрадовался Обжора. — Сейчас мы с ним разделаемся.

Мы сняли уздечку с одного из ослов и связали ноги Фебронио; тот лишь промычал что-то во сне.

— Ну-ка вспрыснем его! — скомандовал Чернявый и первым помочился на бандита.

— Ах, дождик! — вздохнул Фебронио.

Мы обступили спящего, и каждый справил на него нужду.

— Ох, мокро! Сейчас поплыву! — стонал он.

— Пора сматываться, — сказал Тури. — Сейчас он протрезвеет и позовет других на помощь.

Мы стали карабкаться на гору, таща за собой ослов.

— Давайте их оседлаем, — предложил Чуридду.

Животные, видно, привыкли ходить по горам и ничуть не испугались, когда мы вчетвером — Обжора, Чуридду, Тури и я — сели им на спину.

— Потом поменяемся, — сказал Тури остальным.

Но подъем становился все труднее. Ослы начали упираться.

— Вперед, бандитское отродье! — кричали мы, нахлестывая их по крупу.

Конечно, сидеть и ехать на мягких мешках было не то, что тащиться на своих двоих, и наши пешие друзья взбунтовались:

— Хватит! Дайте и другим прокатиться. А то расселись как короли!

Слезать не хотелось, тем более что гора уходила вверх все круче и приходилось цепляться за выступы.

Теперь верхом ехали Чернявый, Карлик, мой брат и Агриппино.

— Эх, как здорово промчаться с ветерком! — нарочно поддразнивали они нас.

Я взглянул наверх: казалось, до вершины было уже рукой подать. Но каждый шаг давался нам с великим трудом: на камнях скользили ноги. Животные окончательно выбились из сил, и как ни нахлестывали их наездники — они ни в какую.

— Делать нечего, — заключил Агриппино, — придется дальше идти пешком.

Чернявый, Карлик и мой брат, чертыхаясь, спрыгнули на землю. Ослы, помахивая хвостами, стали снова одолевать подъем. Мы понуро тащились за ними.

— Все ты! — напустился на Агриппино Золотничок. — Куда нас завел? Уж не в Вифлеем ли младенцу Христу помолиться?

Агриппино промолчал; сдвинув брови, он упорно лез по скале, цепляясь за кусты. Мы часто останавливались перевести дух. Ослы тоже то и дело спотыкались и натужно пыхтели.

Первым на вершине очутился Тури.

— Эй, вы чего там копаетесь? — насмешливо бросил он.

Я взобрался сразу после Агриппино и Карлика. На вершине нас обдувал свежий ветерок, ероша волосы.

— Ой, как хорошо-то! — вздохнул я.

Наконец вскарабкался на вершину и последний из нас — Обжора.

— Проклятая гора, кто тебя выдумал! — пробурчал он и сплюнул вниз.

Ослы разлеглись в зарослях репейника, блаженно вытянув передние ноги. Они то и дело взбрыкивали, видно пытаясь сбросить тяжелый груз.

— Ну, что делать будем? — спросил я.

— Передохнем немного, — сказал Кармело. — Здесь-то уж разбойники наверняка нас не достанут.

Все согласились. К тому же никто из нас не знал дороги. На всякий случай мы легли поближе к ослам, чтоб не упустить их, если вдруг заснем. Мы так измучились, что нас уже не раздражали ни колючий репейник, ни назойливый стрекот цикад.

— Будто мама колыбельную поет, — прошептал брат, погружаясь в сладкую дрему.

Я еще какое-то время думал о матери, о сестрах, об отце, воевавшем в далекой Абиссинии, но мысли путались, разбегались в разные стороны, и наконец я тоже уснул.

Проснулись мы от трубного ослиного рева.

— Чертовы твари! — ругался Чуридду. — Такой сон не дали досмотреть!

Обжора, Тури и Пузырь, потягиваясь, продирали глаза. День, как и предсказывал Агриппино, выдался туманный.

— Ну что? — спросил Золотничок, словно продолжая прерванный разговор.

Тури заглянул в мешок.

— Ого, идите-ка сюда! — воскликнул он.

Мне страшно не хотелось вставать, и я только перевернулся на другой бок в густом репейнике. А Чернявый, мой брат и Пузырь подошли к Тури и присвистнули от изумления.

— Чего вы там нашли? — окликнул их Золотничок, и не думавший покидать свое удобное ложе.

Тури вытащил из мешка рог, потом второй. Порывшись, нашел рог и Чернявый.

— Ну и ну, — сказал он. — Что ли, у бандюг свой оркестр?

Втроем они затрубили в эти рога; сперва звук был прямо-таки непристойный, но они быстро наловчились, и у них начало выходить что-то похожее на кукареканье.

Мы, разинув рот, смотрели на безумных музыкантов; один только Обжора, не обращая внимания, принялся рыться в других мешках. Ослы уже били копытами: видно, им не терпелось снова пуститься в путь. Обжора после тщетных поисков попросил Чернявого на время уступить ему свой рог и заиграл так громко, что гора, казалось, ходуном ходила.

Карлик, известный проныра, умудрился откопать четвертый рог, немного надтреснутый, и затрубил громче всех, торжествующе глядя на нас.

Но мы и не думали завидовать: что может быть приятнее, чем всласть поваляться на траве, да еще когда тебя музыкой развлекают?

Кармело пошел на разведку.

— Все спокойно, — объявил он, возвращаясь. — Той рощи, откуда мы пришли, и на горизонте не видно, так что бандитам теперь нас никак не достать.

Теперь Чуридду выпросил рог у моего брата и стал дуть изо всей мочи, но куда ему было тягаться с Карликом! Чернявый низко склонился над репейником, и от этого звуки рога казались осиным жужжанием. У моего брата на губах пенилась слюна, и он издавал какое-то жалобное хрюканье.

А мы от души веселились, глядя, как из гнезд испуганно выпархивают ласточки и рябчики.

Долина все светлела, тени исчезали в дымке зари. Внизу за обрывом стали видны дома Палагонии.

— Играйте громче!

— Поднажмите!

— Гопля, гопля!

— Давай, наяривай!

— Смотри, пупок развяжется!

Очень смешно было глядеть на этот квартет: коротышка Карлик, верзила Тури, толстяк Пузырь и согнувшийся в три погибели Чернявый выводили на разные лады один и тот же мотив и приплясывали себе в такт.

— О, что это за зеленый табун скачет там по полю?! — воскликнул вдруг Пузырь.

— Какой табун? — отозвался Кармело. — Это море блестит.

— Да нет, дураки, это двери распахнулись, — возразил Золотничок.

— Вот и конец ночи, — сказал я.

Пузырь печально провожал глазами утренние звезды.

Я поднялся и стал изучать спуск к Палагонии.

— Да, дело дрянь, цыгане. Сами мы еще как-нибудь прошмыгнем, а с этим караваном нас сразу засекут.

Подошел Кармело и тоже принялся рассматривать дорогу.

Я толкнул Чернявого в бок:

— Уймись наконец, ишь, разыгрался! Надо что-то решать.

Мелодия мгновенно оборвалась.

Карлик, весь взмокший, бросил свой рог в заросли репейника.

— Ну, чего надумали? — спросил он.

— Поди сюда.

Он поглядел вниз с обрыва.

— Ого, сколько народу-то на улицах! Надо удирать скорей. И ослов придется бросить — с ними нам крышка.

Чернявый окинул взглядом деревню и уселся на камень, о чем-то размышляя.

— Чего тут думать! — торопил его Золотничок. — Выход один: оставляем скотину — и по домам, а то эти игры дорого нам станут.

Чернявый наморщил лоб и еще несколько секунд молчал. Потом вдруг лицо его просветлело, и он засмеялся, лукаво подмигнув нам.

— Ну нет, веселье только начинается!

— Какое еще веселье? Сейчас сюда нагрянут бандиты — помните, что они нам обещали башку проломить?

— Да, хлеб, конечно, не спасти, — согласился Чернявый. — Отсюда спуститься можно только к Палагонии — а там добычу у нас все одно отберут, — либо обратно в бандитское логово. Поэтому сделаем так: вон та тропинка ведет прямо в деревню. Спустим по ней хлеб и поглядим, что будет.

Кармело засмеялся: затея ему понравилась. Мы отвязали мешки и начали вынимать оттуда ароматные караваи.

— А ну, катись, хлебушек! — сказал Чернявый и, прицелившись, кинул каравай вниз по тропинке; он подкатился аккурат к первому дому на окраине.

Сперва никто не обратил внимания: кому могло прийти в голову, что с горы хлеб будет падать?

Первыми это чудо заметили ребятишки. Они проворно подбирали хлеб и принимались жевать.

— Ты глянь на этих паршивцев! — возмутился Золотничок.

Агриппино, самый меткий из нас, спрятался за выступом скалы, чтоб его не заметили.

Но вот ребятишек с пронзительным кудахтаньем окружили старухи; слов на таком расстоянии было не слышно.

Немного погодя сбежались люди и в изумлении воззрились на гору. Женщины стали на колени и принялись молиться.

— Ха-ха-ха! Болваны возносят хвалу Святому Февронию, а благодарить-то надо бы дядьку Золотничка.

Снизу донеслись гулкие удары колокола.

— В нашу честь звонят! — с гордостью заявил Пузырь.

Мешки быстро опустели.

— Ну, в какую сторону тронемся? — спросил Кармело.

Нам еще хотелось полюбоваться на царящее внизу столпотворение.

— Ладно, хватит вам, повеселились, — увещевал нас Кармело. — Надо же чуток и себе оставить.

— А ну, хрен с ним, с этим хлебом! — Тури так разошелся, что его уж было не остановить.

— Да разуй глаза-то, дубина!

Грязный палец Кармело указывал на группку людей, которые тихонько подбирались к нам.

— Бандиты! — всполошился Пузырь.

— Какие тебе бандиты! — отозвался Кармело. — Скорее всего, местные решили проверить, откуда вся эта благодать Господня.

Мы поспешно запихнули под рубаху по караваю и сбросили с обрыва мешки. А ослов погнали по уже проторенной нами ночью тропке.

Потом Кармело отыскал вымытый ливнями желоб на самом крутом, восточном склоне. И мы стали поодиночке спускаться, напряженно глядя под ноги и хватаясь за выступы.

Наконец каменная круча сменилась довольно пологим зеленым склоном. Тут мы разжились миндалем: странно, как это он еще не сгнил? Одна беда — нас зверски мучила жажда.

— Весь рот огнем горит! — хныкал Карлик.

— Да, не надо было в эти рога трубить, — добавил мой брат.

— Фу-ты, дьявол! — плевался Чернявый.

— А вон апельсиновая роща, — сказал Тури (рог висел у него на ремне). — Там и утолим жажду.

— Ура! — закричал я.

— Ать-два, ать-два! — со смехом командовал Агриппино.

— Где ж мы тут напьемся? — допытывался Пузырь.

— Воды я вам добуду, — с ухмылкой объявил Агриппино. — Только, если нас накроют, я не виноват.

Мы послушно двинулись за ним.

— Может, лучше в деревню спуститься? — предложил Тури. — Кто нас там знает?

— Погоди, — не сдавался Агриппино.

И все-таки он нашел колодец. Правда, на нем висел замок, и рядом — никого.

— Как же воды-то достать? — спросил я.

Агриппино подергал замок — безрезультатно.

— Ну вот, напились! — огорчился Пузырь.

— А ты думал, крестьяне дураки? — с издевкой произнес Тури.

— Кто днем колодцы запирает? — возразил Агриппино и взялся за рычаг.

Раздался скрип и звонкое бульканье.

— Ой, вода!

Тури и Обжора показали на заполнившиеся водой желобки в роще.

— Вот она, водичка!

— Запела, милая!

— Вырвалась на свободу!

Первые струйки были серыми, с комьями земли, но затем по желобкам, выложенным плитками, потекла чистая, прозрачная водица.

— Ну наконец-то, родимая! — облизываясь, приговаривал Карлик. — А мы уж заждались! Кто же тебя там, внизу, за задницу-то держал?

Мы улеглись рядком вдоль желоба и стали жадно пить. У меня вода аж из носа полилась, но оторваться я все равно не мог, как и мои приятели.

Напившись, мы стали плеваться, брызгаться и устроили настоящий морской бой.

Внезапно в глубине рощи яростно залаяли собаки, учуяв присутствие чужаков.

— Атас! — крикнул Агриппино.

Мы помчались за ним. Он каким-то чутьем угадывал, куда бежать, и быстро вывел нас на изрытую колесами пустынную дорогу. И тут нас наконец настигла жара.

Путь предстоял долгий и опасный, ведь надо было еще как-то миновать рощу, где прятались бандиты.

Пузырь, как всегда, начал канючить:

— Как бы опять на бандюг не напороться!

— Ничего, — ухмыльнулся Чернявый. — Ведь на разбой они ночью выходят, а днем где-то хоронятся, черти.

За поворотом дороги мы услышали грохот и увидели столб красноватой пыли над мостом через ближнюю речку.

— Должно, машина едет, — предположил мой брат.

И верно, это был последний джип, который мы увидели на нашей земле. Мы встали посреди дороги, шофер притормозил и хотя с явной неохотой, но все же посадил нас в машину.

— Энна, Энна, — твердил он. — Я еду в Энна.

Там сидели еще два солдата, а когда мы загрузились, в машине стало плюнуть негде. Чернявый щелкал миндаль, и его примеру тут же последовали Тури и Карлик. Американцев мы тоже угостили орехами; они смеялись и повторяли: «Гуд, гуд». Встречный ветер обдувал нам лица; вдали показалось наше Минео.

Американцы высадили нас на развилке дорог и потом долго махали нам на прощанье.