Онлайн чтение книги В клетке In the Cage
12

Вместе с тем по временам ее угнетала мысль, что жертва эта, как она ни была велика, ничего не стоит в сравнении с тою, которую любовь заставляет приносить его самого, если только главным во всем этом не было чувство той женщины, которая завладела им и крутит теперь, как колесом огромной машины. Во всяком случае, он был крепко схвачен головокружительной, необоримой силой судьбы; ураганом ворвавшись в его жизнь, она подняла его и теперь стремительно уносила. Разве сквозь сиявшую у него на лице улыбку и все счастье, которое это лицо выражало, не сквозил иногда отблеск неистовой тоски, с какою загнанный зверь взывает к чьим-то исполненным жалости глазам? Он, может быть, даже сам не знал, сколько страха он затаил в душе, но она знала. Им грозила беда, им грозила беда, капитану Эверарду и леди Бредин: и это было нечто еще более страшное, чем то, о чем она читала в романах Она думала о мистере Мадже и о его уравновешенном чувстве к ней, она думала о себе самой, и ей становилось еще более стыдно за то равнодушие, каким она на него отвечала. В такие минуты она утешала себя мыслью, что в отношениях с другим человеком — таких, где возникла бы та душевная близость, какой с неспособным ее понять мистером Маджем никогда не могло бы возникнуть, — у нее не было бы и тени равнодушия, как не было его у ее светлости леди Бредин. Когда ей удавалось заглянуть еще дальше вглубь, она подчас преисполнялась уверенности, что, стоило ей только отважиться быть откровенной, любовнику ее светлости «разговор» с ней непременно бы принес облегчение. Раз или два ей показалось даже, что, уносимый этой роковой силой, оглушенный ею, он замечал вдруг в толпе ее глаза, в которых светилась жалость. Но мог ли он заговорить с ней, когда она сидела там, зажатая между клерком и беспрерывно стучавшим клопфером?

Давно уже, проходя мимо них много раз, она приглядывалась к домам на Парк-Чеймберс и, окидывая взором их роскошные фасады, думала, что они-то и могут быть идеальным местом для идеального разговора. Во всем Лондоне не было другого такого уголка, который бы в эту весну так глубоко запал ей в душу. Она делала круг только для того, чтобы пройти по этой улице — ей это было не по дороге, — она переходила на противоположную сторону и всякий раз смотрела на верхние этажи, и ей понадобилось немало времени, чтобы удостовериться, что это и есть те самые окна. Наконец она все уточнила, совершив дерзновенный акт, от которого у нее в ту минуту замерло сердце и вспоминая который, она потом постоянно краснела. Однажды поздно вечером она набралась терпения и ждала — и улучила минуту, когда обычно стоявший внизу швейцар повел наверх вошедшего гостя. Тогда она осмелела и, рассчитав, что, пока они поднимаются, в холле никого не будет, вошла в дом. В \холле действительно никого не было, и отблески электрического света озаряли позолоченную дощечку, где были указаны фамилии всех жильцов дома рядом с номерами занимаемых ими этажей. То, что она хотела узнать, оказалось прямо перед нею: капитан Эверард жил на третьем. Это была какая-то безмерная близость — как будто на один миг, и только впервые, они столкнулись с ним лицом к лицу по ту сторону клетки. Увы! Длилось это всего одну или две секунды: она умчалась оттуда, охваченная паническим страхом, что именно сейчас он может войти или выйти. Страх этот, вообще-то говоря, почти всегда настигал ее в таких вот бесстыдных эскападах и самым странным образом сменялся приступами разочарования и тоски. Ее приводила в ужас мысль, что он может подумать, что она старается его подкараулить, и вместе с тем ужасно было и то, что приходить туда она позволяла себе только в такое время, которое начисто исключало возможность подобной встречи.

В омерзительные утренние часы, когда она шла на работу, он всегда — надо было надеяться, что это так, — спал в своей уютной кровати; когда же она окончательно покидала контору, он — вне всякого сомнения, она в точности это знала — одевался к обеду. Нечего и говорить, что если она не могла заставить себя помедлить до тех пор, пока он успеет одеться, то это было просто потому, что у таких людей, как он, процедура эта могла растянуться очень надолго. Когда среди дня ей надо было идти обедать самой, ей уже некогда было совершать этот круг, хотя надо сказать, что, будь она только уверена, что увидит его, она бы рада была и пропустить свой обед. Идти туда в три часа ночи? Но тут уж решительно не было никакого предлога, который мог бы оправдать ее появление. В эти часы, если только в ее дешевых романах была хоть толика правды, он, по всей вероятности, возвращался домой. Поэтому ей оставалось только пытаться представить себе эту удивительную картину, против которой вступало в заговор столько неодолимых сил. Но как ни была неосуществима сама эта встреча, в воображении ее она все равно возникала и рисовалась отчетливо и ярко. Чего только не происходит — нам остается лишь догадываться об этом — во взбудораженных и приглушенных чувствах девушки с таким вот складом души! Все природные достоинства нашей юной героини, вся изощренность ее натуры, унаследованное благородство, гордость — все сошлось в этом маленьком трепещущем сгустке жизни; ибо как раз в те минуты, когда она ощущала, сколь уязвлено ее тщеславие и сколь жалостны все ее волнения и уловки, — именно тогда дарующим утешением и всеискупающим светом во мгле явственно и зримо загоралась уверенность: она ему нравится!