Онлайн чтение книги Инсургент Insurgent
Глава 9

Один из бесфракционников разводит огонь, чтобы мы могли разогреть еду. Те, кто хочет поесть, собираются вокруг большой металлической чаши, в которой и развели огонь. Разогревают банки с едой, а потом их передают по кругу, вместе с ложками и вилками, чтобы каждый мог взять по кусочку. Я стараюсь не думать о том, сколько разной заразы может распространяться таким способом, и опускаю ложку в банку с супом.

Эдвард плюхается на землю рядом и принимает у меня жестянку с супом.

– Значит, вы все из Альтруизма, а? – спрашивает он, вылавливая несколько лапшичек и кусок морковки. Засовывает их в рот и передает банку женщине, сидящей слева.

– Были, – уточняю я. – Тобиас и я перешли, сам понимаешь, и…

Внезапно я понимаю – не стоит упоминать о том, что Калеб перешел в Эрудицию.

– А Калеб и Сьюзан – все еще альтруисты, да.

– И он твой брат. Калеб, – говорит он. – Бросила семью, чтобы уйти в Лихачество?

– Ты говоришь, как настоящий правдолюб, – раздраженно отвечаю я. – Не оставишь свое мнение при себе?

– На самом деле сначала он был эрудитом. А не правдолюбом, – замечает Тереза, наклоняясь к нам.

– Ага, я знаю. Я…

– И я тоже, – перебивает она меня. – Но пришлось уйти.

– Что случилось?

– Умишка не хватило, – отвечает она, беря у Эдварда банку с бобами и засовывая в нее ложку. – Получила недостаточно высокую оценку в тесте интеллекта во время инициации. «Будешь всю жизнь мыть полы в лаборатории, – сказали они. – Или можешь убираться отсюда». Я решила уйти.

Глядя на ложку, она вылизывает ее дочиста. Я беру у нее бобы и передаю Тобиасу, который смотрит на огонь.

– И много тут у вас из Эрудиции? – спрашиваю я.

Тереза качает головой.

– Большинство из Лихачества, на самом деле, – отвечает она, кивая в сторону Эдварда, который кривится, слыша эти слова. – Потом – Эрудиция, Правдолюбие, немного из Товарищества. В Альтруизме инициацию никто не заваливает, так что их очень мало, кроме тех, кто выжил после симуляционной атаки и присоединился к нам как беженцы.

– Почему-то ситуация с лихачами меня не удивляет, – говорю я.

– Ну да. У вас – одна из самых жестких инициаций, и вся эта штука с возрастом.

– Какая штука с возрастом? – спрашиваю я и гляжу на Тобиаса. Он прислушивается к нашему разговору и выглядит почти нормально. Он задумчив, синие глаза отблескивают в свете огня.

– Когда лихач достигает определенного уровня упадка физических сил, ему предлагают уйти, – отвечает он. – Тем или иным способом.

– Каков же второй? – спрашиваю я. Мое сердце колотится, будто я уже знаю ответ, но не могу себе признаться.

– Скажем так, для некоторых смерть лучше, чем бесфракционники, – отвечает Тобиас.

– Идиоты, – усмехается Эдвард. – Я лучше буду бесфракционником, чем лихачом.

– Значит, тебе повезло, если ты оказался здесь, – холодно отвечает Тобиас.

– Повезло? – хмыкает Эдвард. – Ага, с одним глазом остаться и все прочее.

– Припоминаю, ходили слухи о том, что ты сам спровоцировал нападение, – говорит Тобиас.

– О чем ты? – возражаю я. – Он был лучшим, вот и все, а Питер ему завидовал, и просто…

Я замечаю на лице Эдварда кривую усмешку и замолкаю. Возможно, я не в курсе всех фактов.

– Был один случай, – продолжает Эдвард. – Питер не победил. Но это не оправдывает удара в глаз ножом для масла.

– Тут спорить не о чем, – говорит Тобиас. – Если тебе от этого легче будет, знай, его ранили в руку во время симуляционной атаки, в упор.

Разговор явно доставляет Эдварду удовольствие, его ухмылка становится еще шире.

– И кто это сделал? – спрашивает он. – Ты?

– Трис, – качая головой, отвечает Тобиас.

– Молодец, – говорит Эдвард.

Я киваю, но мне не слишком-то приятно получать поздравления за такое.

Ну, не настолько неприятно, в конце концов, это же был Питер.

Я смотрю на огонь, пожирающий куски дерева. Языки пламени колеблются и движутся, как и мои мысли. Я вспоминаю, что ни разу не видела пожилых лихачей. Мой отец не мог подняться по тропам Ямы, потому что был слишком стар. Я осознаю больше, чем хотелось бы.

– Насколько хорошо ты знаешь текущую ситуацию? – спрашивает Эдварда Тобиас. – Все ли лихачи переметнулись к эрудитам? Что делают правдолюбы?

– Лихачи разделились примерно пополам, – отвечает Эдвард, продолжая жевать. – Часть – в районе Эрудиции, другая – у правдолюбов. Те из альтруистов, что выжили, – с нами. Больше пока ничего не произошло. Кроме того, что, как понимаю, случилось с вами.

Тобиас кивает. Я чувствую облегчение от того, что по крайней мере половина лихачей не стала предателями.

Ем ложку за ложкой, пока мой желудок не наполняется. Потом Тобиас отыскивает нам тюфяки и одеяла, и мы укладываемся, найдя свободное место. Когда он наклоняется, чтобы развязать ботинки, я вижу на его пояснице татуировку с символом Товарищества. Ветви изгибаются по обе стороны позвоночника. Когда он выпрямляется, я перешагиваю через одеяла и обнимаю его за талию, поглаживая татуировку пальцами.

Тобиас закрывает глаза. Надеясь, что неверный свет огня дает нам достаточно уединения, я провожу руками по его спине, касаясь каждой из татуировок. Представляю себе глаз, символ Эрудиции, наклоненные весы Правдолюбия, сложенные руки Альтруизма и огненные языки Лихачества. Другой рукой нахожу вытатуированное пламя у него на груди. Он тяжело дышит, я чувствую это щекой.

– Хорошо было бы нам остаться наедине, – мечтательно говорит он.

– И я этого хочу, – отвечаю я.

Под шум разговоров я постепенно проваливаюсь в сон. Сейчас мне легче заснуть, если вокруг есть какой-нибудь шум. Я могу сосредоточиться на звуках, и отвлечься от мыслей, которые заполняют мою голову в тишине. Возня вокруг – спасение для осиротевших и виноватых.

Я просыпаюсь, когда от огня остаются едва светящиеся угли. Бодрствуют лишь немногие из бесфракционников. Пару секунд я пытаюсь понять, что случилось. И слышу голоса Эвелин и Тобиаса меньше чем в метре от меня. Лежу неподвижно, надеясь, что они не обратят на меня внимания.

– Ты должна рассказать мне, что тут происходит, если хочешь, чтобы я захотел помочь тебе, – говорит он. – Хотя до сих пор и не представляю, зачем я тебе вообще нужен.

Я вижу на стене тень Эвелин, дрожащую в такт пламени. Она худощавая и сильная, как Тобиас. Она запускает пальцы в волосы, начиная говорить.

– Что именно ты хочешь знать, конкретно?

– Расскажи про таблицу.

– Твой друг прав. На карте и в таблице перечислены и указаны наши убежища, – отвечает она. – Не прав он насчет переписи населения… до некоторой степени. Цифры отражают не все количество бесфракционников. Только определенных людей. Думаю, ты догадываешься, каких именно.

– У меня сейчас нет настроения решать задачки.

Она вздыхает.

– Дивергентов. Мы ведем подсчет дивергентов.

– Как вы их определяете?

– До атаки в рамках помощи, которую оказывали нам альтруисты, было проведено тестирование бесфракционников на определенную генетическую аномалию, – отвечает она. – В рамках исследования заново проводился тест на проверку склонности. Иногда были проверки и посложнее. Но они подтвердили факт, что среди нас самая большая группа дивергентов в городе.

– Я не понимаю. Почему…

– Почему среди бесфракционников больше всего дивергентов?

Она усмехается.

– Совершенно очевидно, те, кто не может ограничить себя строго определенным образом жизни и мышления, чаще всего покидают фракцию или проваливают инициацию, так?

– Дело в другом, – говорит он. – Я хотел понять, почему тебя беспокоит, сколько тут дивергентов.

– Эрудитам нужна армия. Временно они обрели ее в виде лихачей. Теперь им нужно еще больше, и мы – очевидное место поисков, пока они не выяснили, насколько много у нас дивергентов. В том случае, если они еще этого не сделали, я хочу знать, сколько у нас людей, способных противостоять симуляциям.

– Откровенно, – говорит он. – А зачем было искать дивергентов альтруистам? Ведь не для того, чтобы помочь Джанин, так?

– Конечно, нет, – отвечает она. – Но пока я точно не знаю. Альтруисты неохотно делились информацией, если в их глазах это выглядело лишь удовлетворением любопытства. Они говорили нам ровно столько, сколько считали необходимым.

– Странно, – говорит Тобиас.

– Возможно, тебе следует спросить твоего отца, – замечает она. – Ведь именно он сказал мне про тебя.

– Про меня, – повторяет Тобиас. – Что?

– Он подозревает, что ты дивергент, – отвечает она. – Он все время следил за тобой. Подмечал особенности твоего поведения. Был очень внимателен. Именно поэтому… именно поэтому я думала, что с ним ты будешь в безопасности. В большей, чем со мной.

Тобиас ничего не отвечает на это.

– А теперь вижу, что была не права.

Он продолжает молчать.

– Хотела бы я… – начинает она.

– Не смей даже пытаться извиниться, – дрожащим голосом говорит он. – Это не то, что можно поправить одной-двумя фразами и объятиями или чем-то в этом роде.

– Хорошо, не буду, – кивает она.

– Зачем бесфракционники объединяются? – спрашивает он. – Что ты собираешься делать?

– Мы хотим свергнуть эрудитов, – отвечает Эвелин. – Когда мы от них избавимся, ничто не остановит нас на пути к власти в правительстве.

– Так вот в чем тебе нужна моя помощь. Свергнуть продажное правительство и установить тиранию бесфракционников.

Он хмыкает.

– Без вариантов.

– Мы не хотим становиться тиранами, – отвечает она. – Мы построим новое общество. Без фракций.

У меня пересыхает во рту. Без фракций? Мир, в котором никто не знает, кто он такой и что ему лучше подходит? Такого я себе даже представить не могу. Для меня это означает лишь хаос и взаимное отчуждение.

Тобиас усмехается.

– Хорошо. Так как ты хочешь свергнуть эрудитов?

– Иногда радикальные перемены требуют радикальных мер.

Тень Эвелин приподнимает плечо.

– Я понимаю, такое потребует серьезных разрушений.

Я вздрагиваю. Где-то, в темной части моей личности, я приветствую разрушение, если уничтожать будут эрудитов. Но сейчас это слово обретает для меня новое значение. Теперь я знаю, как это выглядит. Тела в серых одеждах, лежащие на тротуарах. Лидеры Альтруизма, которых убивают прямо на лужайках перед их домами, рядом с почтовыми ящиками. Я вжимаюсь лицом в тюфяк так, что лбу становится больно. Чтобы избавиться от воспоминаний. Избавиться.

– Вот для чего ты нам нужен, – говорит Эвелин. – Чтобы сделать это, необходима помощь лихачей. У них есть оружие и боевой опыт. А ты сможешь закрыть пропасть между ними и нами.

– Ты считаешь, я важный человек среди лихачей? Ты ошибаешься. Я – просто человек, который мало чего боится.

– Я полагаю, ты стал важным человеком среди них, – отвечает Эвелин. Она встает, и ее тень протягивается от пола до потолка. – И уверена, ты найдешь способ это сделать, если пожелаешь. Подумай.

Она откидывает назад вьющиеся волосы и завязывает их в узел.

– Двери открыты всегда.

Спустя пару минут он снова ложится рядом со мной. Я не желаю признаваться, что подслушивала, но очень хочу сказать ему одну вещь. Я не верю Эвелин, бесфракционникам и любому другому человеку, который так непринужденно говорит об уничтожении целой фракции.

Но прежде, чем я набираюсь смелости заговорить, его дыхание становится медленным и ровным. Он засыпает.