Онлайн чтение книги Искатели
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Утром причалили к Зеленой пристани. Борисов потянул Андрея на пляж купаться вместе с молодежью. На пляже царила безлюдная тишина, длинные косые тени парусиновых зонтиков лежали на подсыхающем песке. После города тихий воздух казался необычайно чистым, как и все это радостное свежее утро.

Когда Борисов разделся, Андрей увидел у него на груди татуировку — женщина с распущенными волосами и подпись «Жанна».

— Интересная особа, — сказал Андрей. — Вполне художественно, а главное — прочно.

— Ошибка юности беспечной, — конфузливо пояснил Борисов. Андрей вошел в воду последним. Он еще не купался в это лето, и вода показалась ему холодной. Зайдя по колено, он остановился, зябко скрестив руки на груди. У ног, на песчаном дне, колыхались солнечные прожилки, скользили пугливые стайки рыб.

Борисов критически оглядел Андрея, выделявшегося своей молочной белизной среди бронзовокожих ребят.

— Где это ты так успел загореть? — спросил Борисов, мстя за татуировку.

— В Публичной библиотеке, — сказал Андрей.

Он все еще не решался войти в воду. Борисов подозвал Ванюшкина и Пеку Зайцева, пытавшегося сделать стойку в воде, скомандовал им:

— Давайте окрестим начальство, — и первый плеснул в Андрея.

Ребята переглянулись. Ванюшкин нерешительно почесал грудь и начал поправлять мокрые трусики. Увертываясь от Борисова, Андрей заметил эти колебания Ванюшкина, и ему стало неприятно и стыдно.

Втянув острую голову в плечи, Пека осторожно ударил рукой по воде.

Охая, вздрагивая от холодных брызг, Андрей завертелся во все стороны. Пека осмелел, отчаянно взвизгнул и кинулся поливать Андрея целыми пригоршнями.

Ванюшкин тоже закричал и начал бить по воде ладонью. Смеясь, Андрей побежал вперед, они за ним; спасаясь, он нырнул и, уже ничего не боясь, повернул назад, схватил Борисова за шею и окунул его с головой. Глотнув воздуха, Борисов пытался что-то сказать, Андрей снова погрузил его в воду. Пека вертелся поблизости, пробуя выручить Борисова.

Отпустив Борисова, Андрей погнался за Ванюшкиным. — Ванюшкина ему не догнать! — кричал Пека. — Смотрите, как Ванюшкин толково идет. Стильный брасс!

Вокруг Борисова столпились ребята, споря, догонит Лобанов Ванюшкина или нет. Плывя кролем, Андрей не мог смотреть вперед, зато он выигрывал в скорости. Почувствовав, что его нагоняют, Ванюшкин обернулся и круто свернул, Андрей, не заметив этого, продолжал плыть напрямик. Его остановили крики: «Андрей Николаевич, правее, правее!» Среди множества голосов он различил захлебывающийся от азарта голос Саши и густой бас Воронько. И то, что волновались за него ничуть не меньше, чем за Ванюшкина, придало Андрею новые силы, — его принимали в свою семью. Собственные неосознанные растущие тревоги и упреки Борисова, из которых он не упустил ни слова, все это по-молодому просто разрешили эти крики. Во что бы то ни стало он должен догнать Ванюшкина. Хотя бы ради того, чтобы заслужить похвалу ребят. Эта маленькая, пустячная победа была ему сейчас нужнее любых деловых успехов.

Разыскав среди солнечных бликов, прыгающих с волны на волну, стриженую голову Ванюшкина, он устремился к нему, перейдя тоже на брасс и плывя частыми и сильными гребками. Ванюшкин снова обернулся, ища его глазами.

Андрей глотнул воздух, нырнул, поплыл под водою. Через несколько секунд он различил в зеленоватой воде ноги Ванюшкина. Судя по их беспорядочным взмахам, Ванюшкин вертелся на месте, высматривая, куда девался преследователь. Андрей схватил его за ноги.

На берегу увидели, как Ванюшкин вдруг странно забился, взмахнул руками и исчез под водою.

— Наша взяла! — закричал Саша, толкнув кого-то из ребят, и началась веселая свалка.

Назад Андрей и Ванюшкин плыли не торопясь, болтая и хохоча без всякой причины. Вода уже не казалась холодной, и жаль было вылезать на берег.

— Ты заработал право почивать на лаврах, — заявил Борисов, когда они с наслаждением растянулись на теплом песке, закрыв головы рубашками.

Андрей видел, как Саша и Нина, взявшись за руки, побежали играть в мяч.

Нина была в черном купальном костюме с вышитым на плече якорем, они с Сашей были одного роста, одинаково загорелые.

«Вот и хорошо», — устало, с приятной грустью подумал Андрей. Перед закрытыми глазами поплыли оранжевые круги и среди них запрокинутое лицо Нины, она что-то говорила ему, он не слышал.

Потом он чихнул и, с трудом разлепив веки, приподнялся на локтях. Возле него на корточках сидела Нина, щекоча его соломинкой. Должно быть, его заспанная физиономия имела дурацкий вид. Нина, посмеиваясь, тихо сказала:

— Вставайте, сгорите.

Борисов спал, похрапывая. Солнце стояло высоко, пляж шумел, полный народу, а Нина была уже не в купальнике, а в своем темно-голубом платье.

Пока Андрей одевался, она притащила полотняный зонт и воткнула его так, чтобы тень закрывала Борисова.

Обходя загорающих, они выбрались в парк. Андрей ждал, что Нина пойдет к «пятачку», но она свернула в сторону от главной аллеи. Не сговариваясь, они выбирали безлюдные, расписанные тенями дорожки, забираясь и глухую часть парка, которая незаметно переходила в редколесье. Дорожки сменялись извилистыми, лукавыми тропками. На траве под деревьями лежали отдыхающие.

Запахи разогретой хвои, трав, берез, наплывая друг на друга, создавали единый аромат леса. Самый воздух состоял из этого густого настоя, из шума деревьев и птичьего гомона.

Деревья поредели, перешли в кустарник, открылась луговина. Несколько женщин, растянувшись цепочкой, косили траву. Поросли розовой кашки, серебристые метелки, лилово-желтые иван-да-марья падали полосками, теряя сразу в скошенных рядах многоцветную пестроту своих нарядов. Там, где прошли косцы, оставалась ровная зеленая щетинка, словно женщины махали не косами, а кистями, окрашивая луг однотонной зеленой краской.

Ничего не сказав Андрею, Нина побежала к пожилой женщине, которая отстала от своих подруг и отдыхала, утирая пот рукавом. Нина стала ее о чем-то просить, женщина недоверчиво посмеивалась, указывая на туфли Нины.

— Испытай, Прокофьевна, убытку не будет! — крикнула одна из женщин.

Прокофьевна что-то ответила, отчего все женщины засмеялись, и протянула Нине косу.

«Вот взбалмошная девчонка!» — забеспокоился Андрей, заранее переживая насмешки женщин.

Нина ногтем попробовала лезвие косы, невозмутимо приладила поудобнее ручку и, не оглядываясь на Андрея, пошла вперед, плавным точным махом огибая кочки, не сбиваясь в узких проходах между кустами. Тонко посвистывая, сверкала коса, расчищая зеленую дорогу перед этой совсем незнакомой Андрею девушкой, непохожей на кокетливую модницу, любительницу танцев, надменную, капризную Нину, с которой он впервые столкнулся полгода назад. Крепко расставляя загорелые ноги, она с упоением взмахивала косой, разбудив у Андрея желание вот так же ладно подсекать длинные сочные полосы трав, слышать, как поет коса в руках: раз — взжик, раз — и взжик…

Он шел за Ниной, завидуя ей и любуясь ею. Нина обернулась в сторону притихших женщин:

— Догоняйте, что ли!

— Ай да девка! — засмеялись они, довольные своим разочарованием. — А кавалер твой что же отстает?.. Нынче мужики только командуют!

Вытерев косу пучком травы, Нина вернула ее хозяйке.

— Где это вы научились косить? — спросил Андрей, когда, перейдя луговину, они вошли в лес.

— Я родилась и росла в лесу, — сказала Нина. — Лесная девка. И потом каждое лето ездила к отцу в леспромхоз. А в лесу, знаете, как, там косилкой не пройдешь.

Нина прикрыла рукой Андрея спои глаза. Андрей подводил ее к деревьям, вслепую она ощупывала кору и определяла породу; потому Андрей заставлял ее угадывать деревья но запахам сорванных листьев. Нина растирала их, нюхала и безошибочно называла — ольха, рябина, орешник. Лес был для нее живой толпой, где толкались, шумели, спорили ее знакомцы, где у каждого дерева был свой характер, своя судьба.

Она утверждала, что ее отец мог определять породу даже по шелесту листьев. Андрей и Нина остановились под осиной, закрыв глаза, плечом к плечу.

— Слышите, звенит, — сказала она.

Андрей попытался различить оттенки этого шелеста, и ему казалось, что он действительно улавливает разницу: твердые листья дуба стучали, клен мягко шептал, а осина тонко и жалобно звенела.

— Больше всего я люблю березу, — сказала Нина, присев на корточки перед молоденькой березкой, пальцы ее перебирали тонкие, прозрачные листки. — А вы?

— Я?.. Я сосну.

— Тут их нет, они, наверное, выше по откосу растут. Она вскочила и побежала, скрывшись в зеленых зарослях.

— Андрей Николаевич! — донесся ее голос. — Идите сюда.

Он нашел ее на солнечной брусничной полянке перед высокой сосной.

— Дарю эту сосну вам, — сказала Нина. — Вы знаете, если надрезать ствол ножом, вырезать стрелку, то потечет живица. У вашей сосны ее больше, чем у других деревьев.

— Живица, — задумчиво повторил Андрей. — Хорошее слово. Жи-ви-ца. Вот видите, а на вид сухое, безжизненное дерево.

Ветер внизу весело болтал в молодой поросли можжевельника, а наверху вел важный разговор, гулко гудя в темно-зеленой кроне сосны.

Если бы Андрей умел, он бы сейчас запел. Потребность в таком бездумно-счастливом солнечном дне, в любви, в тепле дружеских рук давно копилась в нем. А он почему-то боялся этой простой радости, ограждал от нее свою работу. Зачем?.. Сейчас, когда эта нелепая ограда рухнула, он не испытывал ничего, кроме облегчения.

— Какая это была глупость, — сказал он. — Нина, не обращай те на меня внимания. Я как пьяный. Такой день сегодня. И вы такая…

— Какая? — вдруг глухо, неподвижными губами спросила Нина.

— Чудесная! — ответил он просто.

— Андрей Николаевич!.. — испуганно сказала она и сразу опустила голову.

Руки ее легли в ладони Андрея. — Вы… это правда?

Ни о чем не думая, он притянул ее к себе. Закрыв глаза, она прижалась к нему и поцеловала в губы.

Ее губы были горячие, словно нагретые солнцем, по-лесному свежие, казалось, что все запахи хвои, и горьковато-душистого папоротника, и сладких березовых листьев исходили от ее губ.

Руки чувствовали влекущую тяжесть ее тела, губы чувствовали прохладную твердость ее стиснутых зубов. Крепко прижимая ее к себе, он держал ее на весу; он был сейчас бесконечно сильным. От этого лесного воздуха, от стучавшей проснувшейся крови было так хорошо… И он знал, что сейчас может стать еще лучше, стоит им только посмотреть друг другу в глаза.

На куст можжевельника уселся галчонок. Наклонив головку, он настороженно блестел пуговичкой глаза. Что-то знакомое, пережитое, тенью прошло в памяти Андрея, заставляя сравнить прежнее мучительное чувство с тем возбуждающим волнением, которое он испытывал сейчас. Нет, это не любовь. Ему стало горько и тоскливо, — найдет ли он еще когда-нибудь настоящую любовь.

Он медленно поставил Нину на землю и отстранился. Не глядя, он отыскал ее руки, взял их осторожным, ласковым движением.

— Нина… — хрипло начал он. Хотел облизнуть губы, но на них жили еще не остывшие следы ее губ, влажные отпечатки ее зубов, запахи леса. Опустив глаза, он смотрел ей в ноги. Она стояла чуть косолапо, в неудобной позе, боясь пошевельнуться. Все ее игривое, развязное кокетство слетело. Перед ним была беззащитная девчонка, трогательная в своем девичьем, боязливом ожидании. Он вдруг увидел себя ее глазами, и ему стало стыдно. Сейчас он не испытывал к ней ничего, кроме мужской бережливой жалости.

— Нина… — Он чувствовал на лице ее взгляд. Руки ее дрогнули, он понял, что она по-своему понимает его волнение, готова прийти к нему на помощь, и от этого может произойти что-то не нужное, нечестное, непоправимое. Секунда, другая — и он бы не выдержал.

— Нина, — твердо сказал он. — Не надо. Вы мне нравитесь. Вы… — Его решимость показалась ему жестокой.

Он поднял глаза и увидел, что она силится улыбнуться. Кривая, болезненная улыбка была первым, чем она могла защититься от его слов. Он был благодарен ей за эту тяжкую, но мужественную улыбку. Теперь они преодолели самое трудное.

— С чего вы взяли, Андрей Николаевич, — громко, слишком громко сказала Нина. — У меня просто было хорошее настроение.

Черные зрачки ее сузились. Она тряхнула головой, небо, отраженное в ее глазах, дернулось и исчезло.

— Ладно. Вы молодец, Нина. Я виноват, если испортил вам настроение. — Он сказал так нарочно, чтобы она могла ответить ему: «Мне? Испортить? Как бы не так!». Но она только высвободила руки и помахала затекшими пальцами.

Меряя его взглядом, она неожиданно, с вызовом, спросила:

— Если я вам нравлюсь, то чего же вы испугались?

Она вполне овладела собою. И хотя это облегчало разговор, Андрея опечалил вернувшийся к ней игривый тон. Нина переступила с ноги на ногу, и ничего не осталось от ее милой позы, от недавней близости.

Андрею стало жаль ее и захотелось чем-то утешить:

— Я подумал о вас, о себе и еще об одном человеке.

— О ком?

— Он по-настоящему любит вас. Я его тоже люблю, уважаю и, понимаете…

— Это вы о Заславском хлопочете? — помолчав, сказала она.

Беззастенчивая насмешка в ее голосе рассердила Андрея. «Будь я даже влюблен в вас…» — хотелось начать ему, но это было бы слишком безжалостно.

— Какой вы добрый, Андрей Николаевич! Паинька, ну и только.

Андрей отступил, оперся рукой о сосну.

— …Точно сцена Онегина с Татьяной. Оркестра только не хватает, — пальцы ее все быстрее отщипывали и рвали листок. — А где же я? О себе подумали, о Заславском подумали… Я знаю его не хуже вас. Зря стараетесь.

Не люблю и любить не буду… и все тут. У него настоящее, истинное… А вдруг у меня тоже настоящее? По-вашему, я легкомысленная? Тогда зачем я вашему Саше нужна? Просто глупо выходит… Эх вы, такой умный, испугались свое го чувства. Ответственности побоялись? Ответственности… Господи, до чего ж вы плохо в людях разбираетесь. — Она презрительно покачала головой.

Волосы ее рассыпались, закрыли лоб, глаза, она мотала головой и все никак не могла стряхнуть тяжелую прядь.

— Нина…

— Довольно, слушать вас не хочу. Я-то… ничего не побоялась… Она сорвала ветку и, похлестывая себя по ногам, пошла по тропке.

Медленно выпрямлялась примятая ее ногами трава. Андрей все стоял, ожидая чего-то. Упала шишка, Андрей вздрогнул, оторвал прилипшую к сосне руку.

«Скверно. Худо все… — думал он. — И правильно. И она права. А иначе я не мог…»