Онлайн чтение книги Искатели золота
ГЛАВА XVIII. Изобретения господина Вебера

Королевский дворец был окружен большим парком из магнолий. Когда девушки вышли, они нашли господина Массея с доктором и Жераром; вскоре и Вебер присоединился к ним. Что же касается Брандевина, то он остался в своей кухне, занятый предстоящим торжеством.

Начались расспросы, рассказы, прерываемые подробностями, которые повторялись сотни раз. Столько нужно было сказать друг другу, что не знали, с чего начать. Наконец более или менее удалось установить некоторую связь между фактами.

Жерар и Колетта узнали, что господин Массей и его друзья попали в одну из двух последних лодок, спущенных с «Дюранса»; они не знали, успели ли Генрих и капитан Франкер отплыть на остававшейся лодке, или же они остались на судне. В тумане невозможно было ничего разглядеть. Лодку господина Массея и его спутников понесло и выбросило на берег Мозамбикского пролива. Потерпевшие крушение решили тотчас же направиться в Трансвааль, но после утомительного пути, измученные, они попали в плен к одному из племен матабелей.

— Племя Больших Голов воевало в то время с кифарами, которым покровительствовали немцы, снабжая их ружьями и водкой.

Большие Головы были убеждены, что мы немцы, а потому можете себе представить, какими глазами они смотрели на нас. Мы ежечасно должны были ожидать, что нас перебьют и превратят в котлеты и бифштексы.

— Как! Неужели матабелы — людоеды? — воскликнула Колетта. — Это невозможно, у них тогда была бы наружность гораздо свирепее!

— Не всегда можно доверяться внешности, — возразил доктор. — Большинство диких племен делаются людоедами в известный момент. Это еще не значит, что они всегда питаются человеческим мясом, или что они нарочно убивают людей с этой целью. Но когда представляется удобный случай, редко кто из них устоит от искушения…

— Одним словом, нам бы пришлось весьма плохо; к тому же нас не понимали; но тут подвернулось счастливое обстоятельство, убедившее дикарей в наших добрых намерениях.

— На матабелов внезапно напали, выскочив из оврага, человек двадцать кифаров. Хотя Больших Голов было столько же, но они растерялись от неожиданности и хотели бежать.

— Тогда господин Массей явился их избавителем. Вырвав топор из рук одного из беглецов, он закричал громким голосом:

— Нас больше! Как вам не стыдно отступать! У кого есть хоть капля совести, пусть идет за мной! Заметьте, что в критические минуты всякий язык делается понятным, поэтому всем стал ясен смысл речи господина Массея, — и все без исключения пошли за ним. Очертя голову, точно двадцатилетний юноша, он бросился в самую гущу кифаров и начал махать топором направо и налево, каждым ударом кладя на месте человека. Кифары же, взявшие вместо своих простых боевых орудий немецкие ружья, совсем растерялись при вмешательстве белых.

— Конечно, мы разбили их наголову, и наше положение сразу упрочилось. Вместо подозрительных людей мы вдруг сделались благословенными гостями, посланными каким-нибудь добродетельным маниту!

— Нас с триумфом повели в деревню, как избавителей, и после такой услуги за нас, разумеется, уцепились всеми силами.

— Первой нашей заботой было ознакомиться с местным наречием.

— О! Это совсем нетрудно, — воскликнул Жерар. — Их речь и образ мышления совсем просты. Достаточно изучить какую-нибудь сотню слов, и при соответствующей мимике вы всегда будете поняты.

— Да, я согласен с вами, — сказал доктор с улыбкой. — Итак, пока мы изучали их язык, Вебер принялся за исправление и усовершенствование ружей, отнятых у неприятеля, потом наготовил новых, еще более усовершенствованных, и, таким образом, понемногу положив прочное начало будущим победам, мы добились расположения к нам матабелов. К тому же, в самое короткое время мы приобрели на эти темные умы большое нравственное влияние и наш авторитет окончательно установился. Затем наши познания и опытность сыграли тоже немаловажную роль. Довольно было двух-трех вкусно приготовленных блюд, и Брандевин сделался в их глазах великим человеком. А когда, благодаря артиллерии, изготовленной нашим изобретателем, господину Массею удалось разрушить неприятельский лагерь, престиж белых людей достиг своего апогея. Только королевская власть могла вознаградить такой подвиг, и ваш отец волей-неволей вынужден был согласиться на королевские почести.

— И мои таланты как чародея тоже оказались весьма кстати. Меня здесь почитают то за бога, то за дьявола. Не успею я покончить с лечением, как меня просят поколдовать; потом пристают с фокусами и, к довершению всего, я имел неосторожность рассказать им однажды несколько басен и сказок, когда наше положение еще не совсем упрочилось. Легенда о «Всесильном Адамасторе, короле бурь», произвела на них очень сильное впечатление. Вряд ли когда-либо оратора слушали с большим благоговением. Все их круглые глаза устремились на меня как загипнотизированные; эти грубые лица перестали гримасничать и, под влиянием поэтических грез, озарились чем-то духовным… Но, к несчастью, эти разбойники пристрастились к моим рассказам, и с тех пор они не дают мне ни минуты покоя.

— А знаете, доктор, — сказал Жерар, — что еще до матабелов у вас и на «Дюрансе» были ревностные поклонники?

— О ком вы говорите?

— Из всех, кто имел счастье слушать вас, особенно выделялась Мартина, невеста Иаты.

— Она постоянно изливалась мне на ваш счет: «Иес! Он знает все, этот удивительный человек, — говорила она. — Я бы за ним пошла на край света!..»

— Мартина честная, прекрасная девушка! — воскликнул господин Массей при упоминании о верной прислуге. — Как жаль, что ее нет с нами!

— Но я не считаю это дело проигранным! — сказал Жерар. — Наш долг освободить ее!

— А бедный Ле-Гуен! Я уверен, что он тогда только успокоится, когда найдет нас.

— Ты забываешь, голубчик, что мы сами-то — пленники!

— Как! Король?

— Такой же пленник, как и все короли, но в данном случае приходится еще считаться с особенной привязанностью подданных. Они ни за что не выпустят таких замечательных людей, которым известны всевозможные искусства цивилизации.

— А знаете, господа, какая мысль мне пришла в голову? — сказала Колетта. — Есть одно средство избавиться от несносного почитания ваших обожателей: надо найти себе заместителей!

— Что именно вы подразумеваете под этим?

— А вот, например, пусть господин Брандевин научит одного из них, которого он признает способным, как надо готовить кушанья, пусть он его заставит справиться без своей помощи в нескольких торжественных случаях, чтобы удостовериться в его опытности. Другому папа может показать военную тактику и научить секретам управления. Третьему господин Вебер откроет секрет делать орудия. И, наконец, доктор Ломонд сообщит своему ученику необходимые сведения о хирургии, гигиене… и даже по колдовству, — добавила Колетта, улыбнувшись, — и я уверена, что после таких благодеяний для края и подготовив достойных себе преемников, вы будете иметь полное право просить своей отставки!

— Прекрасная мысль, — сказал доктор после минуты раздумья. — Однако, мадемуазель Колетта, я и не подозревал за вами таких политических способностей!

— А! Колетта не только замечательный политик, но могла бы быть и генералом во главе армии. Если бы вы ее видели в этих огромных равнинах, в непроходимых лесах, — там она нам всегда давала хорошие советы и находила способы выйти из тяжелого положения, и все так спокойно, не теряясь в трудных обстоятельствах… Ле-Гуен часто говорил:

— Мамзель Колетта! Да она нам командир; ей повинуешься охотно не только потому, что ее глубоко уважаешь, но и потому, что знаешь, что она не ошибается в своих суждениях!

И добрый парень всегда заканчивал так:

— Жаль, что она девушка! Какой бы славный капитан вышел из нее со временем!

— Нет, нет, нечего сожалеть! — воскликнул господин Массей, кладя руку на белокурую головку дочери. — Пусть наша Колетта остается для нас такой, какова она есть!

— А пока, — сказал Жерар, — я вижу, что моя сестра совсем забыла обо мне в своем прекрасном плане. Нельзя ли и мне найти какую-нибудь работу или должность?

— Не беспокойтесь, и вашими трудами воспользуются, — сказал доктор. — Во-первых, если хотите, то с сегодняшнего же вечера вы будете моим помощником, как на «Дюрансе».

— Ах! Как я рад! — воскликнул Жерар. — Что может быть интереснее фокусничества!

— А Колетта и Лина что будут делать?

— Для них достаточно бы было служить украшением нас всех, что тоже не последняя вещь. Но если барышни пожелают заняться чем-нибудь, то они могут принести большую пользу туземным женщинам, внушив им идеи порядка, чистоты, домашнего хозяйства и прочего.

— Мы согласны от всей души, не правда ли, Лина? — спросила Колетта.

— О, да! — ответила девочка. — Я сделаю все, чего захочет Колетта!

— В таком случае вот что я вам посоветую для начала, — сказал господин Массей, — устройте мастерскую шитья. В этих местах произрастает масса деревьев, так называемый «лен матабелов», волокно которых так же крепко, как нитки лучшего голландского полотна. Заметив эти деревья, мы уже кое-что сделали.

— Вебер приготовил ткацкий станок, хотя совсем простой, но вполне отвечающий цели. Потом его гениальный ум сообразил, как обращаться с ним, и тогда, выбрав из этих обезьян четырех самых понятливых, их засадили к станку. Дело пошло недурно. Теперь уже наткано несколько дюжин метров полотна. Остается только кроить и шить. И мне кажется, это для вас самое подходящее занятие, как вы думаете, девицы?

— Ах, Боже мой! — воскликнула Лина, — но ведь у нас нет ни ножниц, ни иголок! У Мартины был рабочий несессер, но он остался у нее!

— Ну, ну, об этом-то вам нечего тревожиться, Лина, — сказал господин Массей. — Разве вы забыли, чья вы дочь? Не так ли, месье Вебер?

— Э!.. Что? — спросил изобретатель, прерванный в своих мечтаниях.

— Ничего, ничего. Извините, что я помешал вам. Но дело в том, что эти барышни очень были бы рады иголкам, ножницам, наперсткам и прочему. Ведь вы наготовили всех этих вещей, как будто предчувствуя, что они скоро понадобятся!..

— О, да! Конечно! — сказал Вебер, думая совсем о другом. — Я к вашим услугам. — Порывшись в своих карманах, он вытащил оттуда связку всевозможных инструментов и, выбрав пару щипцов и коробку с гвоздями, с любезной улыбкой предложил их Колетте; потом, заметив, что он ошибся, он подал ей пробочник и связку ключей. Десять раз начинал он сызнова искать, нисколько не смущаясь, после чего опять погрузился в свои мечты о новых изобретениях и усовершенствованиях.

Колетта с Линой были в восторге. Иголки, ножницы, наперсток, — все это драгоценности для каждой рассудительной девушки, любящей опрятность. Но надо пожить в пустыне, чтобы понять, какое важное значение приобрели эти вещи в глазах девушек.

Поэтому добродетельные иголки они сочли за самое важное изобретение Вебера, а когда доктор принес им еще клубочек ниток, изготовленных из «льна матабелов», восторгу их не было пределов: они сейчас же начали зашивать на себе все дыры.

Между тем послышались звуки бубнов.

— Это сигнал к обеду, — сказал доктор. — Пойдемте! Брандевин положительно превзошел самого себя.

Суп из черепахи, крокетки из ужей, котлеты из антилопы, жареные попугаи, не говоря уже о целой горе превосходных фруктов, — все было на столе, даже посуда из тыкв всевозможной величины. Были тут и цветы, размещенные с большим вкусом.

— После обеда будет спектакль! Как видите, мы совсем светские люди, — сказал доктор, объясняя в это время Жерару, что он должен будет делать, как его помощник в фокусах.

— Вы в этой зале устраиваете спектакль? Но здесь не поместиться всему племени!

— Нет, но мы устроимся: их будут приглашать группами, и каждое приглашение они должны считать как награду за какую-нибудь оказанную услугу…

— Ну-с, за работу; уже пора начать приготовления к торжественному сеансу!..

ГЛАВАXIX. Фокусы доктора Ломонда. Свадьба Мии-Мии

Залу разделили на две неравные половины. С одной стороны устроили места для публики, а на другой — водворили стол и все необходимые аксессуары фокусника.

Вскоре начали появляться приглашенные и, как только европейцы заняли почетные места, матабелы стали входить по одному, почтительные и проникнувшиеся чувством торжественности. По мере того, как они проходили, доктор представлял тех, которых хотел вы делить своим особенным вниманием.

— Вот Мбололо — это достойный молодой человек, признательное сердце, помнящее добро; у него ловкие руки, голова дельная… Самое лучше место для Мбололо!..

— Нгаи-Аи — неблагодарная и несимпатичная личность, но влиятельная особа, которую следует беречь. Пусть Нгаи-Аи встанет подле Мбололо!..

— А вот Мака-Ту — невеликий ростом, но с прекрасным сердцем; Бра-Шита — обладатель самой большой головы из всего племени; Угого — человек хитрый и коварный. Но все они хороши для своего народа. Хорошие места всем троим!..

— А!.. Почтенный Мзи-Шеше — отец многочисленного семейства. Честь и слава патриархам. Посторонитесь и дайте место Мзи-Шеше!..

— Но, кажется, я ошибся! Там как будто протискивается Сугаро, который третьего дня украл обед одной бедной вдовы и хотел высосать черепашьи яйца, приготовленные ею!.. И тебе не стыдно, Сугаро, показаться здесь? Ну, уж так и быть, я тебя прощаю на этот раз! Но пойди, спрячься подальше! Чтобы мои глаза не видели такого бессовестного человека!..

Понемногу все ряды заполнились. Как только за последним гостем захлопнулась дверь, доктор встал перед своим столом и тотчас открыл сеанс.

— Я узнал, — сказал он, — что между вами есть дурные люди, которые сомневаются в могуществе белых людей, благодаря которым ваше племя теперь благоденствует. «А ведь доктор не мог бы отрубить нос и сделать другой?» — говорят эти скептики.

— А заставить вырасти выдернутые зубы? А если бы какому-нибудь воину снесли голову, небось он не мог бы заменить ее? Ха-ха! Раз он ничего этого не может сделать, значит, он не всемогущий!..

— Конечно, эти люди говорят так по невежеству, и им можно простить. Нет ничего легче доказать им, как они ошибаются. Но если и после моих операций найдутся еще недовольные и ворчащие, то пусть с этими несчастными расправятся «добрые духи».

Эти «добрые духи», то есть уверовавшие в могущество белых людей, остались очень довольны речью оратора, другие же чувствовали себя пристыженными.

— Кто хочет, чтобы я вырвал ему все зубы? — продолжал доктор, потрясая страшными щипцами.

По всему собранию пробежал трепет; даже самые убежденные в силе белых не решились подвергнуть себя такому страшному испытанию.

— Я вижу, что из Больших Голов никто не соглашается предоставить себя для опыта. Но белых людей ничто не испугает. Наш великий изобретатель огнестрельных орудий, наверное, не откажет оказать свое содействие.

Вебер, у которого все зубы до единого были вставные, поднялся с места и с геройским видом предоставил себя в распоряжение оператора.

— Простите, великий мастер, мою вольность, — продолжал доктор, — но необходимо, чтобы сначала все посмотрели в каком состоянии ваши челюсти.

Приоткрыв рот, Вебер показал матабелам свои прекрасные искусственные тридцать два зуба, потом сел в кресло перед доктором с видом жертвы, обреченной на страдания.

Лина заткнула себе рот платком, чтобы громко не расхохотаться.

Доктор раскрыл щипцы, все затаили дыхание. Затем он направил их в рот Вебера, уперся ногами и, повернув руку, как бы с большим усилием… торжественно вытащил обе челюсти — шедевр самого изобретателя.

Восхищенные зрители вскрикнули от восторга.

— Но это только еще начало, — сказал доктор спокойно. — Теперь, дорогой месье, потрудитесь показать ваш рот почтеннейшему обществу.

Перед удивленными матабелами раскрылся совершенно беззубый рот.

Когда все хорошо разглядели его, пациент терпеливо занял свое прежнее место перед доктором, который продолжал помахивать щипцами, державшими его трофей.

— Теперь смотрите хорошенько — результат операции впереди!

Доктор наклоняется над пациентом, закругляет руку, вставляет челюсти, слышится только легкий треск… и фокус готов: у великого мастера появляются безукоризненные зубы.

Последовал взрыв радости. Топанье ногами, восторженные возгласы, крики ужаса, громкий хохот не умолкали. Теперь все соглашались вырвать свои зубы.

Но доктор отказался.

— Время уже прошло! — сказал он. — Но пусть это послужит вам уроком и навсегда отучит вас не верить могуществу белых!

— Но, так и быть, — добавил снисходительно господин Ломонд, — я согласен принять содействие одного из вас для следующего опыта. Пусть желающий выйдет вперед. Я готов отрубить ему голову!

Сказавши это, он взял из рук Жерара наточенную саблю и потряс ею в воздухе.

Во всех рядах воцарилось унылое молчание. Конечно, вера среди зрителей была велика, и, если бы зашла речь о том, чтобы отрубить нос, многие предложили бы свои услуги при том экстазе, в котором находились. Но голову!.. Это был вопрос, требующий размышления! Хотя у матабелов были безобразные головы, но они весьма дорожили ими. Все смутились от нерешительности.

Тогда доктор выказал великодушие.

— Я понимаю, — сказал он, — что прошу у вас слишком многого. Эта операция такая трудная, что я не могу обратиться даже и к белым с просьбой предоставить голову для опыта, — хотя вы сами знаете, что наши ничего не боятся. Нет! Уж если чьей-либо голове суждено пасть здесь, то пусть это будет моя собственная!

В толпе послышался гул, среди которого выделялся сдавленный голос Мбололо, самого ревностного обожателя доктора: он предлагал свою голову!

— Нет, сын мой, нет, оставь себе твою башку! — сказал доктор Ломонд, — но я всегда говорил и теперь повторяю: Мбололо — преданный малый! А теперь нечего мешкать! Жерар Массей, вот сабля, рубите мне голову!

Жерар, держа под рукой все нужные аксессуары, подошел к Ломонду с правой стороны. Не колеблясь ни минуты, он схватил роковое оружие и, взмахнув им в воздухе три раза, нанес решительный удар.

У всех захватило дух. Жилы вздулись на лбу и пот покатился крупными каплями. Не только на дикарей, но даже на людей цивилизованных этот любопытный фокус производил большое впечатление.

Однако доктор, нисколько не растерявшись от нового положения, схватил в руку свою отрезанную голову и повернул ее перед пораженными зрителями.

Когда все насытились этим необыкновенным зрелищем, голова заговорила:

— Жерар Массей, помогите мне водворить голову на место!

Жерар набросил на плечи обезглавленного доктора большой капюшон, спустившийся ниже талии.

— Хорошо так? — спросил мальчик.

— Теперь готово! — ответил глухой голос. Жерар снял капюшон, и доктор показался с головой, жив и невредим!

Теперь о недоверии не могло быть и речи. Шепот и восторг сливались в общий гул. Каждому хотелось удостовериться, что голова действительно была на месте; доктор всем показывался и любезно раскланивался в разные стороны.

В довершение всего возобновили опыт, показанный на «Дюрансе», в котором силачи племени оказались неспособными приподнять самую незначительную тяжесть под влиянием внушения; а потом, после овладевшего им ужаса, к ним снова возвращалась потерянная сила. Брандевин особенно радовался этой шутке.

— А теперь, милые друзья, — сказал доктор, — всему бывает конец, и нам пора расходиться. Хотя сеанс был сегодня и невелик, но мы все устали; днем у нас было слишком много волнений. Вы понимаете, что я должен быть утомлен.

Все рассудительные люди согласились, что человеку, пробывшему некоторое время без головы, необходим отдых, а потому Большие Головы мирно пошли по домам, спеша сообщить не попавшим сюда об удивительных зрелищах этого вечера.

Утром вокруг королевского дома все пришло в веселое оживление. После крепкого и спокойного сна путешественники собрались к завтраку, приготовленному Брандевином; прислуживал им верный Мбололо, встававший раньше всех, чтобы угодить доктору, предмету его обожаний.

Закусив, все принялись за обсуждение новых проектов работ и разных усовершенствований.

Первым долгом решено было сделать пристройку к дому господина Массея для Колетты и Лины.

Затем отправились в помещение великого мастера. Здесь они увидели молот и наковальню, на которой Вебер изготовлял иголки, ножницы, наперстки и прочее способом, практиковавшимся до употребления плющильных машин и других новейших изобретений. Все работы — ткачество, плетение корзин, резьба ножом, изготовление досок и бревен — производились туземными мужчинами и женщинами.

Колетта, Жерар и Лина попробовали заговорить с ними и благодаря уже приобретенному навыку к африканским наречиям вскоре стали понимать местный язык и свободно объясняться на нем. Большие Головы не были так бессмысленно суеверны, как баротзеи: они сразу оценили Колетту и почувствовали к ней доверие и симпатию.

Первые дни казались очень длинными, несмотря на массу занятий, нескончаемых разговоров и тысячи неожиданностей в совершенно новом для них краю. Потом же время полетело незаметно; все успокоились и привыкли к приятной новизне быть вместе, только одного не могли забыть, — это дорогих отсутствующих. Не проходило ни одного часа, чтобы господин Массей не думал о них; ни одного дня, в который он не порассуждал бы со своими детьми и друзьями о планах освобождения.

Так прошли два месяца; трудовая деятельность кипела: производились постройки, преподавалось шитье, садоводство, внутреннее устройство жилищ. Колетта и Лина, вошедшие во вкус новой жизни, и не думали ни о каких празднествах, как вдруг получили приглашение. Одна из туземных девушек, которая занималась ткачеством и с которой они подружились, собиралась выходить замуж и попросила их присутствовать на церемонии. Ее отец, Мзи-Шеше, почтенный старик, явился сам приглашать их; его приняли очень ласково.

Когда наступил час свадьбы и приглашенные подходили к хижине Мзи-Шеше, солнце высоко поднялось на небе, что считалось благоприятным признаком при вступлении в супружество. Отец невесты стоял у входа и, устремив глаза на небо, выжидал, когда солнце будет в зените, чтобы в этот момент исполнить обряд великого жреца.

— Миа-Миа уже готова? — спросили девушки после первых приветствий.

— Ее наряжают! — торжественно сказал ее отец. — Вы можете войти.

Предложение было не очень-то заманчиво. Но приглашенные, не желая обижать его отказом, пробрались как могли через неудобное отверстие в жилище своей молодой подруги.

В первую минуту они ничего не могли рассмотреть, так как комната была без окон: воздух был наполнен испарениями конюшни. Матабелы живут по-братски со своим скотом. Понемногу глаза привыкли к темноте, и при тусклом свете огня они наконец могли различить героиню праздника, которую наряжали.

Невеста, так же как и ее отец, была среднего роста, с черной кожей и довольно хорошо сложена. Узкий лоб и выдающиеся затылок и челюсти придавали ее лицу бессмысленное выражение.

Но в общем во всех чертах ее лица была какая-то мягкость, располагавшая в ее пользу.

Узнав Колетту и Лину, Миа-Миа дружески кивнула им головой. Но тотчас же позабыла об их присутствии, занявшись опять своим туалетом: даже девушки дикого племени матабелов обожают наряжаться.

Невесту в это время намазывали толстым слоем жира, что у них составляет первое условие нарядного туалета. Это косметическое средство не только пачкает волосы и делает их липкими, но издает отвратительный запах, невыносимый для непривычного человека, но зато его боятся насекомые, отравляющие существование в этих краях.

Между тем одевание невесты приближалось к концу. Прическа принимала все более и более внушительный вид. Мода была на большие лбы, а потому голову Миа-Миа выбрили кружком, как у францисканского монаха. На верхушке же возвышался пучок волос, которые крепко закрутили и смазали. На этот бастион насадили целую коллекцию перьев и султанов, а выбритый лоб обвязали ремешком, на который повесили всевозможные кольца, амулеты и брелки. Уши, проткнутые в нескольких местах, отвисли от тяжести украшений; ресницы все выдернули; нос проткнули двумя кольцами; не забыли также и про зубы. Местная эстетика не требовала, чтобы они были черные, как в других африканских краях, но они должны были быть острыми, а потому их подпилили с двух сторон, вследствие чего у Миа-Миа сделалась крокодилья улыбка, необходимая для такого торжественного события.

Покончив с головой, убранство которой все одобрили, приступили к украшению туловища, навешав массу ожерельев, браслетов, колец, нарукавников, кушаков и всевозможных висюлек.

Гостям особенно понравился широкий кожаный кушак бледно-лилового цвета, с которого свешивались бледно-голубые и бледно-желтые бусы.

В общем, костюм Миа-Миа был безупречен. Конечно, он не понравился бы непривычному глазу, не умеющему ценить такую красоту. Но у нее все гармонировало одно с другим; ни одна мелочь не нарушала общего местного стиля. Миа-Миа была очень довольна своей прической и в восторге вертелась, гремя побрякушками.

Хорошо, если бы она сумела сохранить навсегда традицию своих предков!.. Но, увы! Гордость и тщеславие способны все испортить!

Настал момент обетов, не вечных, но по решению судьбы. Отец сел на курган, поросший зеленью и расположенный напротив его жилища. Все гости стали парами и торжественно прошли мимо него; Миа-Миа заключала собой шествие под руку с женихом, который был не кто другой, как Мбололо. Дойдя до Мзи-Шеше, молодые остановились, между тем как прочие разместились около них полукругом. Маленький негритенок поднес старику раковину. Мзи-Шеше взял ее, поднял руки и с силой бросил на камень, нарочно положенный здесь. Раковина разбилась, негритенок поднял осколки и передал старцу, который тут же сосчитал их. Всего было семь кусков: значит, супруги повенчаны на семь лет. Дело совсем простое!

Теперь могли наслаждаться прелестями еды. Бараны, козы, буйволы «натурой» и обжаренные, всевозможные фрукты, — таково было меню банкета. Но хитрый Мзи-Шеше отлично знал, что делал, приглашая белых на праздник; он был уверен, что знатные гости не придут с пустыми руками!

И он не ошибся в расчете. Теперь можно было распаковать таинственную корзину; в ней оказались всевозможные печенья и яства, приготовленные Брандевином, до которых так лакомы Большие Головы; со всем этим новобрачной преподнесли полный столовый сервиз.

Да, Миа-Миа выходила замуж при счастливых обстоятельствах, тем более, что число семь считается хорошим предзнаменованием. Прибавьте ко всему этому присутствие важных иностранцев; о ее свадьбе долго будут судачить местные кумушки.