Онлайн чтение книги История одной судьбы
XLV

Вот она и осталась одна. Одна и не одна. Рядом Щетинин, Жуков, Добровольский, Ванюшин. Существует коллективная ответственность. И все-таки большое бремя легло на ее плечи.

На нее обрушилось множество дел. Она и при Тарабрине решала много вопросов. Решала иногда и за себя, и за Тарабрина. Но почему-то теперь все дела предстали перед ней в ином качестве. Что же изменилось? Мера ответственности.

Прошло несколько дней, и она почувствовала: дела захлестнули ее. Все в ней нуждались. Все требовало согласования с ней, ее одобрения, ее решения. К ней шли со строительством школы, с критической статьей в газете, с планом севооборота, со снабжением детских яслей. Затоваривание книг. Молокопоставки. Квартиры. Пьяницы. Семена. Тротуары…

Она советовала, предлагала, решала. Могла ответить на тысячу вопросов, и все-таки находился тысяча первый, на который она ответить не успевала. Если другие не будут делить с ней ответственности, думала она, ей с районом не справиться. Ни ей, ни Щетинину, ни Жукову…

Взаимодействие людей, организация этого взаимодействия — вот что должно составлять суть деятельности работников партии.

Необходимо доверять, но важно и уметь определить, на кого можно опереться…

А опереться можно далеко не на всех!

Взять хотя бы тот же план севооборота. Богаткин честно расписывал все из года в год. Он хороший человек, Александр Петрович, но сколько же можно сидеть в канцелярии… Он получал установки из области, получал планы колхозов, сводил все в общий порайонный план, и… Почему-то это устраивало Тарабрина. Каждый год одно и то же по заведенному шаблону. Никаких преобразований. Все очень добросовестно, но блинов из одной добросовестности не напечешь.

Сколько Богаткину лет? Она попросила Клашу навести справку. Батюшки, шестьдесят четвертый!

Анна была не против того, чтобы и в шестьдесят четыре человек работал на полную катушку, но если все нитки смотаны и осталась лишь болванка…

Поспелов тоже спокоен до безразличия. Раньше он был живее, хотя всегда отличался излишней покладистостью с начальством. Куда прикажут, туда и везет. Никогда не поперечит Богаткину.

Апухтин. Пыхтит, а что толку? Запущен совхоз. При том внимании, какое оказывается совхозу, давно бы можно выйти вперед…

Время требовало от людей размаха, знаний, движения. Не все выдерживали взятый темп. Кое-кто отставал. Этих людей почему-то терпели, хотя отстающий человек не может двигать вперед дело…

Людей надо менять. Точнее, не людей, а руководителей. Приходит такое время, когда некоторые руководители перестают, как говорится, соответствовать возрастающим задачам. Смена кадров — это неизбежность.

Надо найти в себе мужество произвести эту смену. Но решиться на это очень трудно. Кроме всего прочего, Анна не знала, сколько времени пробудет она на посту первого секретаря. Месяц, два, три… Может быть, лучше подождать до конференции. Новый секретарь пусть и подбирает людей.

Нет, неправильно! Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня. Если ты убеждена, что для дела полезно сменить Богаткина, зачем проявлять нерешительность? Если ты уверена в себе, разве это по-партийному, ждать…

Трудно решиться, многие ей чем-то даже милы, она их давно знает, они хорошо относились к Анне…

Но не могла она сбиваться с шага и сбивать с шага других из-за того, что кто-то устал…

С Богаткиным разговор закончился сравнительно легко. Анна пригласила его в райком, он пришел со всеми сводками, с какими-то инструкциями, весь внимание, весь готовность…

Анна посмотрела в его добрые, голубые глаза, и ей стало не по себе.

Она усадила его на диван, села рядом. Так хотелось сказать ему что-нибудь доброе.

— Александр Петрович, вы не устали? — спросила она.

— Нет, — ответил Богаткин удивленно, в райкоме редко задавались такие вопросы. — Время сейчас не отчетное, отсыпаюсь…

— Вы меня не поняли, Александр Петрович, — призналась Анна. — Я спрашиваю не о сегодняшнем дне. Я имею в виду… — Она чуть смешалась. — Вы не собираетесь на пенсию?

Богаткин вскинул на Анну глаза…

Они здорово потускнели. Выцвели. Совсем старенький. На щеках морщины, и волосы в морщинах не пробриваются. Полтора десятка лет знакома с ним Анна. Милый человек. Когда она сидела за канцелярским столом, он казался ей неплохим работником. Вместе составляли отчеты. Но что сделал он для колхозов, для района?

Поймет он ее или не поймет?

— Нежелательно, Анна Андреевна. Я старый агроном Знаю район. До каждой мелочишки.

Конечно, знает. А что с того?

— А мне думается, пора и отдохнуть.

Богаткин обиженно заморгал.

— Чем я не угодил вам, Анна Андреевна? Я всегда к вам относился…

— Не могло быть лучше, Александр Петрович, — согласилась Анна. — Но ведь годы идут…

— Стар?

— Да.

— Кого же имеете в виду?

— Филиппова из «Ленинского пути».

— Мальчишка.

— Вот и будем с него требовать.

— А с меня нельзя?…

Неожиданно Богаткин махнул рукой. Как-то вяло, безнадежно.

— Ваша воля…

Этим ответом он бесповоротно уронил себя в глазах Анны. Вялый человек. Даже постоять за себя не хочет.

— Это не моя воля, это в интересах дела, Александр Петрович. Я помню все доброе, помню ваше отношение. Но ведь работаем мы с вами не для себя. Будем откровенны. Вам не угнаться за Филипповым…

— В конце концов, я тоже могу читать лекции, — обиженно произнес Богаткин.

— Вот и читайте, — охотно согласилась Анна. — Читайте в Доме культуры. Мы постараемся устроить вам хорошую пенсию. Но спрос с вас будет другой, и нам легче…

Конечно, он обижен. Анне жалко Богаткина. Но теперь уже невозможно быть агрономом за письменным столом. Агроном, который сам не умеет выращивать хлеб, не может руководить районом…

Труднее с Поспеловым.

С Василием Кузьмичем Анну связывали годы совместной борьбы за подъем колхоза. Анна знала: Поспелов слишком покладист, легко мирится с недостатками, любит угождать начальству, но хозяин он в свое время был крепкий. Чего не отнять, того не отнять. С Анной он иногда спорил, чаще подчинялся, но все это были споры в одной семье, их жизнь, их благосостояние росли на одном поле.

Анна сама позвонила в «Рассвет».

— Василий Кузьмич, вы не выберетесь в город?

Поспелов появился важный, довольный, как-никак делами в районе заправлял теперь свой, мазиловский, рассветовский, можно сказать, выдвиженец. Отсвет райкомовского авторитета падал и на колхоз, все-таки это они воспитали Гончарову, из их колхоза, а не из какого-нибудь другого выдвинули человека в секретари.

Поспелов приехал довольный, даже слишком довольный, какой-то неуязвимый. Поэтому-то его и надо было освобождать. Все от него отскакивает, как горох от стенки, а руководители теперь нужны беспокойные, которым каждая неудача приносит боль…

— Как ребята, Василий Кузьмич, как семья?

Такое начало не предвещало в разговоре ни облачка. Или что-то нужно от колхоза, или Анна Андреевна затевает какое-нибудь новшество, у нее до сих пор сохранилась этакая юношеская запальчивость в работе. Но Василий Кузьмич заранее решил не сдаваться, Анну Андреевну он уважает, но пора постоять за спокойную жизнь.

— Василий Кузьмич, а ведь «Рассвет» опять стал откатываться.

Что это — упрек? Поспелов не понял.

— Мы твердо стоим, — сказал он уверенно.

— Ничто не стоит на свете. Все движется. Или вперед, или назад.

Василий Кузьмич провел ладонью по бритым щекам.

— Все у нас, Анна Андреевна, движется вперед. Закон развития.

— Но есть и закон старения. Старое старится, а молодое растет. Старость должна уступать дорогу молодости.

Василий Кузьмич еле заметно забеспокоился, потрогал подбородок, одернул пиджак.

— Вы что имеете в виду?

— А ведь похуже будет в этом году баланс у колхоза? — Анна не ответила прямо, все не решалась сказать правду. — Трудно вам, Василий Кузьмич…

— То есть как трудно?

— И вообще, и в частностях. Трудно тянуть колхоз. Одышка.

Поспелов вдруг понял. Он порозовел. Поднялась вверх бровь и снова стала на место.

— Это как понимать, Анна Андреевна? — Но он уже все понял. — Считаете, не справляюсь?

Анна выдержала его взгляд.

— Пока еще справляетесь. Но скоро перестанете. Зачем доводить и колхоз и себя до такого состояния?

Поспелов подумал.

— Я ведь, Анна Андреевна, понимаю. Если райком не будет поддерживать, никакой председатель, конечно, не справится. Но вас не понимаю. Работали вместе, и, кажись, неплохо. Что ж это так?

Анна многое могла сказать: и как спорили они друг с другом, не раз, не два, и с каким завидным спокойствием принимал Поспелов и хорошее и дурное… Но помнить плохое ей не хотелось.

— Пришло время, — просто сказала Анна. — Постарайтесь понять.

— Значит, с ярманки?

— С ярмарки, Василий Кузьмич.

— Да уж чего там… С ярманки!

— Поймите, Василий Кузьмич. Вручную вы косили, может быть, не хуже многих, но смешно махать косой рядом с комбайном.

— Поздновато учиться.

— Вот это я и говорю.

Поспелов прищурился.

— Люди — не комбайн, Анна Андреевна. С людьми я нахожу общий язык…

— Любой человек посложнее комбайна, Василий Кузьмич, а человек на комбайне сложнее человека с косой.

Поспелов похлопал ладошкой по столу.

— Подыскали кого?

— Да, есть на примете.

— А нам не нужно чужих, — вдруг резко сказал Поспелов. — Ни я не приму, ни народ. Кого вы нашли? Откуда? Все свыше дают начальников!

— А если сниже?

— Это как понимать?

Анна вышла из-за стола, подошла к окну, посмотрела на светлую кудрявую травку под окнами.

— Давайте говорить, Василий Кузьмич, начистоту. Я всегда уважала вас, но ведь ваши дочки подкованнее вас, вы сами Любой гордитесь. Раньше у кого голос покрепче, тот и фельдфебель, а теперь, чтоб отделенным стать, не только надо уметь стрелять и разобрать автомат до винтика, а и других научить. Никого мы к вам не пошлем, место тому, кто умнее в дому…

Она помолчала, знала, что обидит Поспелова, но была уверена в своей правоте.

— Сама приеду в колхоз, буду рекомендовать Челушкина. У него тоже есть недостатки, но он мало беспокоится о своем положении, о себе. Гриша… — Она поправилась. — Григорий Федорович из тех людей, кто затыкал собой амбразуру. Вы считали, он не годится в кладовщики, а в Кузовлеве он почти агрономом стал…

Большей похвалы ей не высказать! Нашлась бы и другая похвала, более высокая, но не хотелось ни обидеть, ни оскорбить Поспелова. Василий Кузьмич легко шел на тот или иной компромисс. Гусей не любил дразнить. А гусей иногда надо дразнить! Опыт и честность — вот золотое сочетание. Однако из двух этих качеств предпочтение следует отдать честности. Опыт приобретается, а честность — врожденное качество. Конечно, и преступников перевоспитывают, но руководитель с пятнами на совести немыслим. Слишком спокоен, снисходителен, податлив Поспелов. Неплохой человек, но не пример, не пример…

— А меня со счетов?

— Нет. Но не будем загораживать дорогу тем, кто нас обгоняет. Хотите меняться? Идите в Кузовлево бригадиром вместо Челушкина! Проявите себя…

Анна угадывала, какие чувства бушевали в Поспелове. Возможно, он горько раскаивается сейчас, что по-хорошему встретил ее в свое время в колхозе. Наверно, многое хотелось ему напомнить ей, только смелости не хватало.

Он, конечно, не произнес ни слова, даже смотреть не хотел на Анну.

— Подумаю, Анна Андреевна, — процедил он, отводя глаза.

— Я не тороплю вас.

— А когда же вы это хотите… — Он не договорил.

— Повторяю, торопиться некуда, — сказала Анна. — Не горит. Вы сами все подготовьте. Сами привлеките Григория Федоровича, посоветуйтесь с ним лишний раз, поднимите. Не мне вас учить, пусть все идет без обиды…

Они расстались. Анна чувствовала себя виноватой. Поспелов уходил обиженным. Но, казалось, даже сейчас он ощущал ее правоту.

И уж совсем не получился разговор с Апухтиным. Она тоже позвонила ему, пригласила в райком, тот сказал, что приедет. Но не прошло и часа, как Сурож соединили с Пронском. Звонил Волков.

— Привет, Анна Андреевна! Опять повели атаку? Очень прошу, не трогайте Апухтина…

Апухтин прятался за Волкова, как за каменную стену. Он имел, по-видимому, инструкцию при малейшем покушении на свою особу звонить в Пронск.

— Быстро вас информировали! — Анна не пыталась скрыть раздражения. — До каких пор можно его терпеть? Принимать решение без вас не будем, но и терпеть дольше…

— Повремените, Анна Андреевна! — закричал Волков. — Все в свое время. Дайте еще полгодика сроку. Я подброшу техники…

— Да уж куда подбрасывать? — возразила Анна. — Всего хватает. Кроме ума и способностей…

Но Волков все-таки отбил Апухтина, он защищал его с удивительным постоянством.

Однако даже те — не такие уж большие — перестановки людей, какие произошли в районе, дали повод к разговорам о том, что Гончарова не щадит кадры. Особенно волновались те, кто чувствовал себя не на месте. В область посыпались жалобы, и Анна с некоторым беспокойством ждала вызова в Пронск.