Онлайн чтение книги Из Парижа в Бразилию
Глава III

Несчастье с Жюльеном. — Неожиданная помощь. — Средство от укуса змей. — Город Ибарра.  — Катастрофа 1868 года. — На экваторе.  — Вулкан, извергающий миллионы рыб.  — Вулкан Кайамба, соперник Чимборазо.  — Несколько слов о столице Экуадора. — Единственный вид в мире. — Серьезное положение. — Чилийско-перуанская война. — Братья враги. — Воюющие флоты. — Блокада Иквикве. — Первое морское сражение.

Жак и проводник, услыхав крик Жюльена, бросились по только что проделанному проходу к изгороди.

— Коралловая змея!.. — вскричал проводник тоном, крайнего ужаса. — Это коралловая змея!.. Ах, синьор, синьор!..

— Как! — пролепетал Жак в невыразимой тревоге. — Неужели это коралловая змея?

Он насилу мог говорить. Язык не слушался его.

— Да это одна из самых ядовитых, каких я только знаю, — отвечал Жюльен, к которому тем временем уже вернулась вся его твердость. — Для укушенных ею мало надежды на спасение…

— Но ведь если так… — задыхающимся голосом произнес Жак. — Но нет, нет… Я этого не хочу…

Он не мог продолжать. Его душили рыдания.

— Да, друг, — спокойно продолжал Жюльен, — мне осталось жить не более часов четырех… Если только…

— Если только я не отсеку сейчас же палец, зараженный ядом гадины.

С этими словами он первым делом рубанул саблею змею, которая все еще висела на пальце.

Затем он бросил на землю свою ремингтоновскую винтовку, положил на приклад свой раненый палец и, замахнувшись саблей, приготовился нанести самому себе удар.

Жак закрыл глаза, с ужасом ожидая удара, который должен был искалечить его друга, и, быть может, безо всякой для него пользы…

Действительно, средство, выбранное Жюльеном для своего спасения, было поистине героическим.

Требовалась, во-первых, необыкновенная твердость, чтобы нанести самому себе удар, самого себя искалечить. Во-вторых, это средство было само по себе опасно, так как ампутация могла иметь очень дурные хирургические последствия.

Еще секунда — и удар был бы нанесен. Но случилось нечто такое, что совершенно неожиданно остановило его. Увидав, что собирается делать Жюльен, проводник вышел из оцепенения, в которое впал перед тем, и схватил Жюльена за руку в самый последний момент.

— Ты что, любезный? — спросил его Жюльен с некоторой досадой.

Ему неприятно было, что проводник задерживает его, тогда как результат операции зависел всецело от быстроты, с которою будет отсечен источник заражения.

— Не теряйте надежды, синьор, не отчаивайтесь, — отвечал метис. — Не режьте пальца. Ведь у вас другой не вырастет, — прибавил он наивно.

— На что же мне надеяться? — с горечью отозвался Жюльен.

— На излечение.

— Кто же меня вылечит и чем?

— Я вылечу.

Раненый с сомнением пожал плечами. Метис продолжал с горячностью:

— Взгляните, синьор: в пятидесяти шагах растет дерево, которое содержит отличное противоядие.

— А вдруг ты ошибаешься?

— Нет, синьор, ручаюсь головой. Да вот что: я пойду к дереву, ваш друг пусть идет следом, держа меня под прицелом своего ружья, если он сомневается во мне и боится, что я убегу. Если затем вы, приняв лекарство, все же не выздоровеете к нынешнему же вечеру и не будете в состоянии ехать дальше, то пусть ваш друг меня убьет.

— Хорошо, я тебе верю, — сказал Жюльен отрывисто. — Только поскорее, пожалуйста, а то я уже начинаю чувствовать дурноту.

Метис бросился к дереву и в одну минуту влез на него с проворством обезьяны.

Во время этого короткого разговора, оглушенный несчастьем Жак, не слыша сабельного удара, открыл глаза, но по-прежнему пребывал в каком-то оцепенении.

Затем он начал постепенно вникать в смысл слов метиса и наконец все понял.

Возродившаяся надежда вернула его к жизни. Жак приободрился и даже сам стал поддерживать друга, бормоча какие-то бессвязные утешительные слова.

Жюльен, хранящий по-прежнему хладнокровное спокойствие, как ни в чем не бывало следил за симптомами заражения, которые проявлялись все явственнее и явственнее.

Его распухший палец сделался сине-багровым.

— Теперь уж и поздно отрезать его, — сказал он. — Онемение распространяется на сустав, и вся рука уже начинает менять цвет.

— Что, тебе очень больно? — с тревогою спросил Жак.

— Нет, не очень. Только я чувствую головокружение и тошноту, но это пустяки.

— А проводник наш все не возвращается!

— Возвращается, синьоры, возвращается! — раздался вдруг радостный голос запыхавшегося проводника.

Метис примчался во всю прыть, неся два каких-то плода величиною с гусиное яйцо, фляжку с водой, вынутую из мешка за седлом, и небольшую жестяную кружку вроде солдатской.

— Вот и лекарство, синьор, — проговорил он, между тем как взгляд Жюльена был прикован к плодам, от которых зависела его жизнь.

Плоды были мясистые, с косточкой в середине. Метис извлек косточки, очистил их от пленки, вскрыл и вынутые ядра положил в кружку.

Не теряя ни минуты, он налил туда воды и дал отпить половину Жюльену.

Затем, увидав кончик носового платка, торчавший у Жака из кармана, метис вытащил его, обвязал им вздувшийся палец и вылил на него остаток жидкости.

Прошло не более четверти часа с тех пор, как Жюльена укусила коралловая змея, хотя и маленькая, но не менее опасная, нежели гремучая.

Покуда метис чистил плоды, у Жюльена началась рвота, окончившаяся обмороком. Это было несомненным признаком отравления уже всего организма.

Проглотив поднесенную ему жгуче-горькую жидкость, Жюльен почувствовал общую слабость и хотел было лечь на землю, чтобы ускорить действие лекарства. Однако проводник стал отговаривать его.

— Лучше находиться в движении, синьор, — возразил метис. — На ходу лекарство подействует скорее и вернее.

— Хорошо. В таком случае, я пойду взглянуть на чудесное дерево, которое, может, спасет мне жизнь. Это будет, так сказать, мой благодарственный визит.

Все четверо медленно приблизились к дереву, щадя больного, который слабел на глазах, несмотря на его физически крепкое сложение. Дерево оказалось из породы пальм, с очень прямым стволом и вершиною из больших перистых листьев.

— Как оно называется? — спросил Жак.

— У нас оно зовется цедрон и считается священным, — отвечал проводник.

То был действительно знаменитый цедрон, целебные свойства которого стали известны белым недавно, примерно с 1828 года.

В настоящее время признан факт, что ядра плодов этого дерева нейтрализуют самый смертоносный змеиный яд, лечат лихорадку, горячку, эпидемическую дизентерию и другие желудочные болезни, а также и болезни, происходящие от малокровия.

Визит к цедрону пошел Жюльену на пользу.

Совет проводника — ходить, чтобы лучше усвоить противоядие, оказался весьма полезным. Лекарство начало действовать необыкновенно быстро, и вскоре зловещие признаки заражения крови стали исчезать, как по мановению волшебной палочки.

Это выздоровление было равнозначно воскресению из мертвых.

Сделали привал неподалеку от целебного дерева и на другой день с зарею двинулись дальше, прихватив с собою большой запас косточек из плодов цедрона.

В полдень друзья прибыли в Ибарру, главный город провинции Имбабуры.

Это был симпатичный городок с населением в 25 тысяч жителей. Выстроенный со вкусом в благословенных краях, с прекрасным климатом, он, увы, рискует в любую минуту превратиться из миленького городка в груду развалин.

Так, в 1868 году ужасное землетрясение разрушило в городе почти все дома, уничтожило много замечательных памятников седой старины и погребло десять тысяч человек в черте Ибарры и втрое больше в провинции.

Жюльен и Жак пробыли в Ибарре полсуток и направились дальше на юг, минуя вулкан Имбабуру, который отстоит от города всего в пятнадцати километрах.

Этот вулкан, потухший уже около ста лет тому назад, время от времени выбрасывает из своих недр огромное количество грязи и органических веществ. Некоторые полагают даже, что самое название вулкана произошло от слияния двух слов: имба — небольшая рыба черного цвета, и бура — производить. Действительно, в 1691 году вулкан Имбабура выбросил громадное количество мелкой рыбы, очевидно, жившей в каком-нибудь подземном озере.

По невозможнейшим дорогам путешественники проехали селения и местечки Тупигаче, Тобокундо и Качикуанто.

Слева от них, в шести тысячах метрах, величественно возвышался вулкан Кайамбе, превосходящий по высоте даже знаменитый Чимборазо.

Вдруг Жюльен остановился и указал на огромный конус, покрытый вечными снегами, в которых отражался ослепительный свет палящих солнечных лучей.

— Зааешь ли, в какой точке земного шара мы находимся? — спросил он друга.

— Да, — отвечал Жак, — мы достигли экватора.

-

На другой день утром путешественники прибыли в город Квито, расположенный на 0°13′ ниже экватора.

Несмотря на желание как можно скорее ехать дальше, им все-таки пришлось сделать остановку в столице Экуадора.

Возможности человеческого организма не беспредельны. Путешественники проделали большое расстояние, так что отдых им был просто необходим.

Да, наконец, и Жюльен не совсем еще оправился после укуса змеи.

Но и помимо всего этого возникла необходимость пробыть хоть несколько дней в Квито. Полученные друзьями по приезде в город известия были настолько важны, что приходилось подумать о более глубоком изучении страны, которую им предстояло проехать.

Поэтому старинный город Квито, несмотря на все его своеобразие и экзотику, друзья осмотрели лишь поверхностно, мельком.

Правда, им довелось пережить несколько минут эстетического наслаждения, когда с холма перед ними развернулась чудеснейшая в мире панорама из семи вулканов: Кайамбе, Антизаны, Коразона, Хинизы, Котопахи и Пичинчи, из которых два последних до сих пор действующие.

Возвратившись затем на крутые улочки города, они нанесли визит французскому консулу, который принял их очень радушно и предоставил им целую коллекцию газет, вышедших за последние месяцы.

Узнав о намерении французов во что бы то ни стало добраться до Бразилии сухим путем, консул любезно сообщил им самые подробные сведения о странах, лежащих на пути их следования.

Эти сведения были весьма кстати, ибо теперь, пускаясь в рискованное предприятие, путешественники по крайней мере знали, чего им следует беречься, и заранее могли принять меры для избежания опасностей.

В Южной Америке в то время кипела война, которой не предвиделось конца.

Перу в союзе с Боливией вела войну с Чили, войну кровавую, истребительную, беспощадную, сродни кровной вражде внутри одного семейства или племени.

Не будем вдаваться в анализ всей совокупности причин и поводов к этой войне. Все они, надо сознаться, не делают чести Боливии и Перу, государственные мужи которых, запутавшись в экономических трудностях, грозивших им полным банкротством, во что бы то ни стало хотели войной прикрыть собственные недочеты и промахи {Авторская трактовка причин и событий Тихоокеанской войны 1879–1883 гг. не всегда совпадает с точкой зрения ученых.}. У многих охотников ловить рыбку в мутной воде были при этом и личные виды на обогащение.

Что касается Перу, то этой стране решительно нечего было терять, даже в случае поражения ее дела не стали бы хуже: они и так уже были катастрофически плохи. От былой славы и прежнего богатства давно уже остались одни лишь смутные воспоминания. Война же, напротив, могла многое поправить.

Точно в таком же гибельном положении находилась и Боливия, где какое-то жалкое подобие правительства вершило дела республики.

Зато положение Чили было совершенно иным.

Избавившись в 1810 году от неумелого и недееспособного правления испанцев, эта страна тружеников не стала на путь внешнеполитической интриги и военных переворотов, а в полном соответствии со своим девизом, заключающимся в двух словах: trabajo, cordura, то есть «Труд и здравый смысл», добилась необыкновенного процветания, возбудив тем самым зависть промотавшихся соседей, а зависть, в свою очередь, породила глухую ненависть, которая при первом же поводе переросла в явную вражду.

Нищета — плохая советчица. Она и помогла двум разорившимся республикам отыскать предлог, чтобы поссориться с третьей, преуспевающей. Спор возник первоначально между Боливией и Чили из-за неясных границ. Выведенное из терпения недостойными придирками и притеснениями жителей пограничных районов, правительство Чили объявило Боливии войну.

Между Боливией и Перу еще раньше было заключено двустороннее военное соглашение. Однако объявление Чили войны Боливии застигло Перу врасплох.

Но как бы там ни было, а перуанцам, в силу договора, пришлось тоже включиться в войну.

В первой же стычке с чилийским отрядом численностью в 500 человек, высадившимся в Антофагасте и в марте 1879 года взявшим город Коламу, боливийцы были разбиты наголову.

Но республика Перу нисколько не смутилась неудачей союзницы. Перуанцы объявили, что сотрут Чили в порошок, и приняли на себя всю тяжесть войны, надеясь на высокие боевые качества своей армии, а в особенности на свой броненосный флот.

Но их с первых же шагов ожидало горькое разочарование.

Покуда перуанское правительство с лихорадочной поспешностью проводило мобилизацию, чилийцы преспокойно взяли в блокаду важнейший стратегический объект перуанцев — гавань Иквикве.

И с какими кораблями!.. Господи Боже!..

Потребовалась большая смелость со стороны Чили, чтобы принять вызов в такой неравной борьбе, — неравной ввиду относительной слабости чилийского флота.

Республика Перу располагала восемнадцатью военными кораблями, из которых четыре были броненосцы: фрегат «Independencia» и три монитора: «Huascar», «Atahualpa» и «Manco-Capas», кроме того, два корвета и двенадцать более мелких судов, в том числе одна броненосная канонерка.

Чилийский флот состоял всего лишь из 9 кораблей, в числе которых было только два броненосца.

Командующий эскадрой, стоявшей в водах Иквикве, адмирал Реболледо, несмотря на скудость военных сил, решился идти к Кальяо и дать перуанцам сражение. Для поддержания блокады он оставил перед Иквикве всего два корабля, находившихся в таком плачевном состоянии, что считались совершенно не пригодными к бою.

То были корвет «Эсмеральда», с 25-летним стажем службы, и маленькая шхуна «Кавандонга», отнятая у испанцев в 1866 году, — оба судна, разумеется, деревянные.

И это было все.

Спустя два дня после отплытия главной эскадры в виду Иквикве появились два больших перуанских корабля: «Индепенденсия» и «Гуаскар». Гордые броненосцы полагали, что стоит им только показаться, как чилийцы тут же снимут осаду и сдадутся в плен на своих ветхих кораблях.

Однако это не входило в намерение командиров «Эсмеральды» и «Кавандонги», дона Артуро Прата и дона Карлоса Канделя. Оба молодые, бесстрашные, до конца верные присяге и долгу, они решились сражаться до последней капли крови и дорого продать свою жизнь.

«Гуаскар» наметил «Эсмеральду», у которой машина едва действовала, а «Индепенденсия» понеслась на «Кавадонгу».

«Эсмеральде» предстояло стать первой жертвой.

Командир «Гуаскара», разгневанный дерзким сопротивлением старой скорлупы, изрешеченной ядрами и все-таки усердно отвечавшей на артиллерийский огонь, приготовился потопить ее стальным тараном.

Два раза удалось «Эсмеральде» увернуться от столкновения с монитором {Бронированным военным кораблем с сильной артиллерией.}.

Чилийский капитан поднял на грот-мачте национальный флаг.

Моряки знают, что это значит.

Это значит, что корабль пойдет ко дну, но не сдастся.

Снова монитор несется на корвет, и снова корвет ускользает от удара. Оба корабля почти соприкасаются бортами.

Тогда капитан Прат, в сопровождении офицера и солдата, с саблей наголо бросился на палубу «Гуаскара», воодушевив своих матросов личным примером и громкой командой:

— На абордаж!

К несчастью, монитор как раз в этот момент отошел от корвета, и экипаж последнего не имел возможности последовать за своим героем-капитаном. Дон Артуро Прат сдержал слово и погиб со своими товарищами на палубе неприятельского корабля, который тем временем снова бросился на «Эсмеральду» и врезался в ее борт.

Машина остановилась. Корвет, продержавшись с минуту, пошел ко дну.

Но гибель корвета не осталась без отмщения.

Как ни странно, но жалкая паровая шхуна «Кавадонга» все время стойко держалась в бою с громадной «Индепенденсией» и, хотя вся была изранена ядрами, энергично отвечала из своих двух пушек тем страшным 18 орудиям, которые осыпали ее целым градом снарядов.

Машина шхуны оставалась невредимой.

Взбешенный командир «Индепенденсии» решил немедленно потопить дерзкую посудину. Фрегат устремился на «Кавадонгу», но капитан Кандель, великолепно знавший конфигурацию дна у берегов, обратился в притворное бегство и, пользуясь малым водоизмещением шхуны, смело понесся над подводным скалами.

Перуанский фрегат, преследуя его на всех парах, с разбега налетел на скалы.

«Гуаскар» выслал шлюпки спасать погибающих матросов «Индепенденсии», а «Кавадонга», едва держась на воде, гордо вошла в гавань Антофогасту латать свои пробоины…

-

Теперь можно вернуться к продолжению нашего политического экскурса.

Республика Перу, нуждаясь в оружии для своих рекрутов, с самого начала войны заключила контракты с разными оружейными заводами в Европе и Америке.

Беспрерывным потоком шли в Перу обозы оружия и военных припасов через Панамский перешеек, представлявший кратчайший и удобнейший путь. Тщетно чилийские консулы протестовали против такого вопиющего нарушения нейтралитета. Протестов этих никто не принимал до тех пор, покуда наконец успехи чилийцев не поубавили спеси у перуанцев. Только тогда республики, державшие пристрастный «нейтралитет», спохватились и поняли, что с маленькою юго-западною республикою приходится считаться.

Все вышеизложенное в достаточной мере проливает свет и на деятельность капитана Боба и полковника Бутлера, как раз и занимавшихся доставкою оружия перуанцам.