Онлайн чтение книги Из Парижа в Бразилию
Глава VI

От Чуквизаки до гасиенды Жаккари-Мирим оставалось по прямой тысяча девятьсот километров.

Но так как дорога, конечно же, не была прямой, а с многочисленными поворотами, то к этому числу следовало прибавить еще верных пятьсот километров, вследствие чего получалась внушительная цифра — две тысячи четыреста километров.

— Ничего, — говорил Жюльен, — доедем. При большом желании и неослабевающем усердии можно делать до сорока километров в день.

Совершая путешествие то верхом, то на лодке по рекам, они прибыли в селение Курумбу на реке Сан-Лоренцо — первую бразильскую деревню на их пути из Чуквизаки. В Курумбе они узнали, что в шестидесяти километрах к югу находится форт Альбукерк, где можно пополнить запас провизии. Комендант форта принял путешественников очень любезно, разместил у себя в доме, помог запастись провизией и даже позволил им сесть на правительственный пароход, как раз на другой день отходивший с депешами от коменданта.

Месяц спустя после отъезда из форта друзья благополучно достигли реки Жаккари-Мирим, на которой и располагалась одноименная гасиенда.

А на третий день после этого путешественники сошли на берег в двух километрах от усадьбы, добравшись до нее на тринадцать дней раньше, чем рассчитывали.

Богатая гасиенда имела вид хлопотливого муравейника.

Шумно и озабоченно бегали взад и вперед многочисленные рабочие — негры, индейцы, мулаты, метисы и китайцы, таская объемистые кули и охапки.

Жюльен и Жак, видавшие виды и готовые ко всяким неожиданностям в гасиенде, все же были немало изумлены увиденным.

Они стояли и смотрели на все происходящее, невольно вспоминая пройденный долгий путь и перенесенные лишения и опасности.

Из задумчивости их вывел приход нового лица. К ним приблизился какой-то метис, одетый в европейское платье, увешанный цепями, унизанный кольцами и браслетами и защищенный от солнца огромным зонтиком.

Он шел важно, но, увидав европейцев, любезно осклабился, снял шляпу и предложил проводить путешественников в дом.

— Вы здешний управляющий? — осведомился Жак.

— Нет, синьор. Синьор Кристовао в отсутствии, и я исполняю его должность. Но зато сам барин дома.

— Очень хорошо, — не дрогнув отозвался Жак. — Сведите нас, пожалуйста, к нему.

— С удовольствием, синьоры, с удовольствием, — заторопился метис.

Самозванец, похитивший имя и наследство Жака, восседал тем временем в роскошной прохладной курильне и предавался кейфу {Послеобеденному отдыху.}.

Увидав гостей, он вылез из гамака и выступил к ним навстречу.

— Полковник Бутлер! — вскричал Жак, от гнева теряя самообладание. — Вы, кажется, поставили себе целью вечно встречаться мне на пути… Только на этот раз вы не отделаетесь от меня так дешево, негодяй! Я вас заставлю поплатиться за все подлости, которые вы учинили.

В первую минуту американец был до того ошеломлен, что не мог выговорить ни слова.

Появление этих двух людей привело его в крайнее изумление. Он никак не ожидал, что они выйдут целыми и невредимыми из больницы для прокаженных.

Но смущение Бутлера длилось только одну минуту, ровно одну. Негодяй был человек закаленный, прошедший сквозь огонь и воду и поэтому скоро оправился и обрел обычное самообладание и наглость.

— Не понимаю, милостивый государь, — сказал он, делая вид, что не узнает Жака, — по какому праву вы вторгаетесь сюда и наносите мне оскорбление в моем собственном доме.

— Полковник Бутлер! Я вас знал как вора и убийцу, а теперь вы оказываетесь вдобавок еще самозванцем и подделывателем документов. Знайте, я поклялся — при первой встрече убить вас как вредную гадину. Клятву эту я дал в больнице для прокаженных, куда вы нас так подло заперли. Пришло время сдержать клятву. Моя совесть будет спокойна, потому что я избавлю мир от гнуснейшего из мерзавцев, а когда здешние власти узнают, что вы за личность, то мне не трудно будет оправдаться.

— Караул! Помогите!.. — не своим голосом завопил янки, не на шутку испугавшись, когда Жак, бледный и со сверкающими глазами, навел на него дуло своей винтовки.

В усадьбе послышались крики и торопливые шаги, потом бешеный галоп лошади, скакавшей к крыльцу.

Из седла, соскочил всадник, одним прыжком взбежал на крыльцо и, запыхавшись, влетел в курильню. Увидав происходившую там сцену, он крикнул звучным голосом:

— Прочь винтовку! Я здесь представитель владельца, я управляющий Кристовао.

Управляющий покойного дяди Жака Арно приехал как раз вовремя.

При виде Жака — настоящего Жака — он радостно всплеснул руками и весь просиял.

— Вы здесь!.. — воскликнул он. — Ведь это, конечно, вы племянник моего покойного хозяина?

— Да, я, — спокойно отвечал Жак, гнев которого тем временем немного улегся.

— Не верьте ему, он лжет! — крикнул американец, которому придало храбрости присутствие сбежавшейся на шум прислуги.

В соседней комнате послышались чьи-то тяжелые шаги, дверь отворилась, и в комнату вошел нечесаный, растрепанный, заспанный капитан Боб.

— Черт вас возьми, Сайрус… то бишь Жак, я хотел сказать…. Что это вы так расшумелись здесь? Просто нет никакой возможности уснуть. Что это значит?

Вдруг он запнулся и обомлел, увидав Жюльена и Жака.

— Это значит, — отвечал полковник Бутлер, — что у нас хотят отнять это имение.

— Кто?

— Вот эти два авантюриста.

— Они? Ну, так что же? Вышвырнуть их отсюда вон — и делу конец. У нас есть прислуга, мы в силе.

— Тут, господа, речь не о силе, а о правде, — вмешался управляющий. — Наследства покойного синьора вещь нешуточная, и нужно хорошенько дознаться, к кому оно переходит.

— Что вы этим хотите сказать? — спросил полковник по-прежнему надменно, но все-таки с легким оттенком беспокойства.

— Я хочу сказать, что останется подвергнуть обоих претендентов последнему испытанию. Оно будет решающим.

— Пусть будет так, — согласился янки. — В чем же должно состоять испытание, которое вы предлагаете?

— Мы спросим покойника.

— Что такое? Это еще что за комедия с духами?

— Это не комедия. Я не позволю себе шутить, когда речь идет о памяти человека, который меня любил, как родной отец. Она для меня священна.

— И для меня тоже, — поспешил поправиться Бутлер.

— Так потрудитесь пройти на берег реки. Это недалеко: не более пятисот метров, и того, пожалуй, не будет.

— С удовольствием, — согласился Бутлер.

Но в душе у него поднялась тревога. Он почувствовал, что затевается что-то серьезное и что одной смелостью тут не возьмешь.

Он отвел капитана Боба в угол и торопливым шепотом спросил:

— Ваши молодцы здесь?

— Да, все здесь, но… пьяны, как всегда.

— Тем лучше для дела. Вооружите их хорошенько и ступайте за нами, но так, чтобы никто не видал. Когда я вам дам знак, уберете этих трех. Нужно, чтобы они исчезли бесследно… иначе мы погибли. Идите. Все зависит теперь от вас.

— Хорошо. Можете вполне на меня положиться.

— Ну-с, господа, — сказал Бутлер, подходя к управляющему и французам, — идем?

— Идем, — отвечал управляющий. — Мигуэль, возьмите с собой кого-нибудь и следуйте с нами. Вы будете свидетелями.

Все вышли из дома, разделившись на две группы: в одной — французы с управляющим, в другой — полковник с двумя служителями.

Они быстро шли по отлогому склону, поросшему купами благовонных деревьев. Вдруг разом увидели реку, протекающую внизу в зеленой долине с редкими кустами. Над рекою стоял домик в европейском стиле, с зелеными ставнями, черепичной крышей, голубятней и колодцем.

При виде этого домика Жаком овладело сильное волнение, которое вскоре сообщилось и Жюльену.

Он не мог удержаться от возгласа удивления и умиления.

— Тише! Ради Бога, молчите! В противном случае вы навредите себе, — уговаривал его управляющий. — Ну-с, милостивый государь, — обратился он к американцу, — что вы думаете об этом домике?

— Об этой гадкой лачуге-то? Думаю, что не дал бы за нее и пятисот долларов, и удивляюсь фантазии владельца, выстроившего здесь такую безвкусицу.

— И неужели этот дом вам ничего не напоминает?

— Сегодня ровно ничего. Но завтра он будет напоминать мне о неприятном посещении моей усадьбы двумя мошенниками, и поэтому я завтра же прикажу его срыть с разнести по кирпичику.

— Разнести по кирпичику этот дом! — вскричал в негодовании Жак. — Дом, который как две капли воды похож на тот, где выросли моя мать и мой дядя… на берегу Лауры, в Монлуи… где прошло и мое детство!..

— И где я провел лучшие дни моей юности! — присоединился Жюльен.

— О, я понимаю, зачем дядя велел его выстроить здесь! Эта река своей капризной излучиной напоминает Луару…

— Здесь он велел и похоронить себя, — перебил управляющий. — Здесь он и спит вечным сном, под цветами, за которыми во время моего отсутствия был, как видно, очень плохой уход. А он так любил европейские цветы!

— И что же, по-вашему, из этого следует? — дерзко спросил американец.

— Да ничего не следует. Я только констатирую тот факт, что вы, называющий себя племянником господина Леонарда Вуазена, родившегося во Франции, в городе Монлуи, в департаменте Эндры-и-Луары, между тем не узнаете ни Эндры-и-Луары, ни Монлуи, ни дома, в котором родились и жили. Равным образом я замечаю, что вы совершенно не заботитесь о могиле своего дяди, хотя знакомы с содержанием его письма.

— Это и значит, по-вашему, «спросить покойника»? — иронически осведомился полковник Бутлер.

— Это и значит, по-моему, спросить покойника. Ответ получен красноречивый и убедительный.

В густой траве и кустах послышался быстрый шорох.

— Ну-с, а теперь послушайте меня, — вскричал злодей. — Для меня это решительно все равно. Обман мой во всяком случае не откроется, потому что нескромные люди, знающие о нем, не разгласят его… ни живые, ни мертвые. Я сумею заставить их замолчать.

С этими словами он громко крикнул:

— Сюда, Боб!.. Эй, сюда, матросы!.. Убейте их всех!.. Скорее…

Кусты раздвинулись, и двенадцать вооруженных негодяев, под предводительством капитана Боба; яростно набросились на четырех человек, из которых двое были безо всякого оружия.

Нападение было столь неожиданным, что атакованные не успели даже приготовиться к защите. К довершению бед, Жак оступился, выронил винтовку и упал под ноги капитана Боба, который занес над ним свою железную руку с ножом.

Жюльен тем временем отчаянно отбивался от четырех разбойников.

Положение было безнадежное.

Вдруг над кустами со стороны домика взвились четыре белых дымка, и одновременно грянули четыре громких выстрела.

Капитан Боб тяжело упал на Жака, пораженный пулею, попавшей прямо между глаз.

Полковник Бутлер, сделав, шатаясь, несколько шагов, упал на колени, схватившись за грудь, из которой хлынула алая струя.

Двое из пиратов, теснивших Жюльена, крест-накрест повалились друг на друга.

Затем чей-то раскатистый голос прогремел по-французски:

— Мы уже три недели следим за вами, разбойники!

Из рощицы вышел гигант, за ним два других таких же рослых молодца, а следом, едва поспевая, кто-то четвертый, уже обыкновенного роста.

— Нужно перезарядиться, — сказал первый гигант. — Помни своего медведя, Андрэ!

Как буря налетели они на бандитов, изумленных неожиданным нападением и смущенных смертью своих вожаков.

— Долой оружие, мерзавцы! — громовым голосом приказал первый гигант. — Или вы сейчас же узнаете, что значат четыре канадские винтовки.

— Перро! — вскричал Жюльен вне себя от удивления. Он бросился к гиганту навстречу.

— К вашим услугам, сударь…

— И monsieur Лопатин!.. Федор Иванович!.. — продолжал восклицать Жюльен, узнавая молодого русского и поспешая к нему.

— Monsieur Жак не ранен, — успокоил всех Перро. — Я уверен в этом. Я стрелял в надлежащую минуту и целился в надлежащее место. Он не может встать только потому, что на него навалилась эта американская свинья. Ах, падаль!

С этими словами богатырь сильной рукой отшвырнул в сторону тело капитана Боба. Избавившись от тяжести, Жак проворно поднялся, вскрикнул и бросился на шею Перро.

— Ах, милый Перро! Вы еще раз меня спасли!

Вдруг послышался жалобный стон.

Это стонал полковник.

— Пить! — прохрипел он глухим голосом.

Перро побежал к реке, а Жак и Жюльен приподняли раненого и прислонили к дереву.

Несчастный улыбнулся какою-то странною улыбкою, в которой была и ирония, и благодарность.

— Вы очень добры, — пролепетал он.

— Не разговаривайте. Вам вредно, — кротко остановил его Жюльен.

— Все равно я не жилец. Моя песенка спета… Пить!..

Перро вернулся, неся в кожаной кружке воду.

— Извольте, сударь, пейте.

Раненый жадно прильнул губами к кружке.

— Спасибо, — сказал он, не отнимая руки от раны, чтобы удержать кровь.

Раненый помолчал, потом продолжал с усилием:

— Господин де Кленэ!.. Господин Арно!.. Я умираю. Я не боюсь смерти, но если вы пообещаете, что не проклянете меня за то… что… я засадил вас в больницу для прокаженных… то мне… будет… легче умирать.

— Прощаю вам! — торжественно произнес Жюльен. — Прощаю вам и за себя, и за Жака.

— Спасибо! — вздохнул раненый.

Рот его раскрылся, глаза остановились.

— Кончено! — прошептал Перро. — Умер!

— Мир праху его! — сказал Жак, снимая шляпу. — Господь с ним!

Как неожиданно ни было появление канадцев и Лопатина на месте засады, в сущности оно не содержало в себе ничего сверхъестественного.

Читатели помнят, конечно, из писем Перро и Лопатина, что они все четверо собирались приехать в Жаккари-Мирим, как только в Карибу начнутся заморозки.

Заморозки начались, и друзья покинули Карибу. Прибыв сначала в Сан-Франциско, они сели на корабль, отходивший в Бразилию, и через несколько недель прибыли в Рио-де-Жанейро.

В пути пароход заходил во все южноамериканские порты и, между прочий, в Салаверри. В этой гавани друзья с удивлением увидали, что к ним на пароход садится их старый знакомый — полковник Бутлер в сопровождении капитана Боба.

Чутьем охотника, угадав очередную авантюру американца, Перро решил скрываться от полковника все время их совместного пути. Сделать это было совсем нетрудно, так как пароход был огромен, точно город, одним словом — настоящий американский пароход.

После шестинедельного плавания пароход пришел в Рио-де-Жанейро.

Друзьям удалось разведать, что негодяи предъявили властям документы, в силу которых самозванного Жака Арно утвердили в правах наследника.

В конце концов бандиты водворились в гасиенде Жаккари-Мирим. Тем временем Лопатин и братья Перро решили продолжать тайные наблюдения до тех пор, покуда не приедут Жюльен и Жак. Во всяком случае их прибытия оставалось не так уж долго дожидаться.

Они устроились в лесу и жили как дикари, наблюдая за всем, что делается в гасиенде, но не будучи сами никем замечены. Главную свою квартиру они устроили подле небольшого европейского домика, к которому за все время никто не подходил, и откуда вся усадьба была как на ладони.

Это была очень ловкая тактика, рассчитанная на то, что по приезде Жака и Жюльена между ними и бандитами непременно произойдет стычка и потребуется оказать помощь друзьям.

Мы уже видели, как подтвердились эти предположения и как своевременная подмога спасла Жюльена и Жака от неминуемой гибели.

Пусть уж читатель сам домыслит события, которые последовали за победой.

Ввиду признания умирающего полковника Бутлера водворение Жака в гасиенде Жаккари-Мирим не встретило никаких затруднений.

Дон Кристовао сдал ему на руки все наследство вместе с самым подробным и добросовестным отчетом.

Быстро пронеслись несколько месяцев среди живого обмена мыслями и чувствами между друзьями, среди общения, которому придавали много прелести пылкость Жюльена, добродушие братьев Перро и образованность Лопатина.

Но вот настала пора нашим диггерам возвращаться в Карибу. Они не торопились и дотянули до самого последнего срока, а затем сели в Рио на пароход, отходивший в Колон via Пернамбуко Пара Демерара, Панама и Сан-Франциско.

Для наших друзей это было первое огорчение со времени водворения в гасиенде Жаккари-Мирим.

Прощаясь, условились свидеться в будущем году. Жак и Жюльен остались вдвоем.

Прошли апрель, май и июнь. Жак, два года не видавший Европы, все чаще и чаще стал поговаривать о Франции, о Париже.

— Признайся, — сказал ему однажды, улыбаясь Жюльен, — что ты заболел тоской по родине.

— Не то чтобы совсем, а так… я бы не прочь явиться гранд-синьором в город, где всю свою жизнь прожил чернильным сиднем. Хочется насладиться Парижем богатства и знатности…

— Тебе это скоро надоест.

— О, я в этом не сомневаюсь… Главное же — мне хочется проветриться, переменить место, подышать воздухом родины. Тропический климат мне надоел.

— Ну, что же, в добрый час. Сегодня 8 июля. 15 августа отходит в Европу пароход. Готов ли ты ехать морем?

— Совершенно готов.

— Так за чем же дело стало? Через пять недель можно отправляться.

Жак героически сдержал слово. В назначенный день он сел с Жюльеном на один из великолепных пароходов трансатлантической компании. Рявкнул свисток, пароход вздрогнул и пришел в движение.

Жак с тревогою ожидал первого приступа морской болезни. Вот он почувствовал сосанье под ложечкой… нет, это не то. Это просто голод.

Девять десятых всего числа пассажиров страдали морской болезнью, а Жаку не делалось ровным счетом ничего. Даже больше того: у берегов Африки они попали в сильный шторм, продолжавшийся двенадцать дней и ночей, так что даже у Жюльена сделалась головная боль, а Жак по-прежнему исправно и с аппетитом кушал.

Наконец пароход прибыл в Гавр.

Это было 15 сентября.

Друзья приехали по железной дороге в Париж и вышли из вагона на Сен-Лазарском вокзале, который покинули ровно два года назад — день в день.

— Куда мы отсюда поедем? — спросил Жак. — В Гранд-отель или ко мне на квартиру? Ведь она осталась за мной.

— Мы поедем в Cafe-Anglais, если ты не против.

— О, нисколько, я очень рад. Там мы посмеемся, вспоминая, как ты меня похитил и в виде багажа доставил в Берлин, где я впервые очнулся путешественником…

Если есть на свете в высшей степени неприятная вещь, так это металлическое хрипение будильника, утром прерывающего сладкий, освежающий сон.

Эти резкие, непрерывно-дрожащие ноты сверлят мозг, разгоняют ласковые грезы, являя им на смену тяжелый кошмар будней.

Так думал Жак Арно, просыпаясь на своей постели в маленькой квартирке на улице Дюрантен.

Он потянулся, открыл глаза, увидал знакомые предметы привычной обстановки, расставленные с педантичной аккуратностью старого холостяка-чиновника, услыхал знакомый голос и наконец обнаружил чашку с ужасным напитком, состоящим из смеси цикория и парижского молока.

Голос между тем говорил:

— Сударь! Извольте кушать ваш кофе!

— А? Что?.. Но как же это так?.. Я… Тысяча громов! Неужели это вы, Женевьева? Неужели я в своей квартире, на улице Дюрантен?

— Да, сударь, — отвечала старая экономка.

— А какое сегодня число?

— 16 сентября, сударь.

— А вчера было?..

— 15 сентября.

— Ах, я совсем не про то… Право, я, кажется, сошел с ума. С головой у меня неладно. Вчера высадился в Гавре… Приехал из Бразилии… 16 сентября!..

Он обвел взором комнату и остановил его на стенном календаре с отрывными листами. На последнем стояла жирная цифра 15.

Жак разом вскочил с постели, забывая о присутствии Женевьевы, бросился к календарю и прочитал год и число.

— 16 сентября! — воскликнул он, торопливо одеваясь. — Неужели прошло ровно два года и одна ночь? Или все мое путешествие было только сном? Неужели я по-прежнему геморройный чиновник и сейчас должен взбираться на верхотур конки, чтобы ехать в свою канцелярию? Но тогда, значит, все эти приключения, этот путь через Сибирь, провал сквозь лед на реке Шандуге, зимовка у чукчей, встреча с профессором Норденшильдом, перелет через Аляску на шаре, прииски Карибу, братья Перро, Калифорния, полковник Бутлер и моя драка с ним, — далее Мексика, Панама, больница прокаженных, Экуадор, Перу, английский капитан, озеро Титикака, прибытие в Жаккари-Мирим, заключительная сцена — все это только сон, сон и сон!.. Нет, этого не может быть. А между тем я нахожусь на улице Дюрантен… и Женевьева подает мне кофе, и этот глупый будильник шипит… Сон! Нет, сон не может оставить такого яркого впечатления, не может сообщить той энергии, которую я чувствую и которой прежде у меня не было и следа, покуда я не поплавал по морю. А между тем — 16 сентября.

— Да, но только два года спустя, — послышался хорошо знакомый голос из-за двери.

— Здравствуй, путешественник! — весело продолжал Жюльен, входя в комнату.

Впереди графа шел высокого роста старик, с правильными чертами лица, изможденного страданиями.

— Нужно ли представлять тебе этого господина? Ведь вы знакомы, и познакомились при весьма и весьма драматических обстоятельствах.

Жак вгляделся в старика и кинулся к нему с распростертыми объятиями.

— Господин Михайлов!.. Спаситель наш!.. Неужели это вы? Какими судьбами?.. Ах, стало быть, все это не сон, не мечта… Но вы-то, вы… Вы на свободе? Вас простили?

— Да, я получил помилование, — отвечал старик грустно, — но счел за лучшее переехать жить в Париж. Здесь я буду с любовью вспоминать свою родину.

— А знаете, господин Михайлов, Федор Иванович Лопатин… — заговорил было Жак, но его прервало восклицание:

— Он здесь сам!

И с этими словами Лопатин появился в комнате.

— А! Вот как! — нашелся только сказать изумленный Жак вместо всякого приветствия. — Вы-то как сюда попали? Я думал, вы в Карибу, и вдруг такой приятный сюрприз. Теперь недостает только, чтобы сюда явился Перро…

— И право, в этом ничего удивительного не будет… И если вы желаете видеть человека, восхищенного встречей со «старой родиной», — если вы желаете его видеть, то вот он перед вами.

Послышались тяжелые, крупные шаги, и Жак, все более и более изумляясь, увидал входящих в комнату не одного Перро, а целых трех. Лица их так и сияли радостью и довольством. Платья на них были новые, с иголочки. В них братья-трапперы очень смахивали на фермеров из Нижней Нормандии.

— Боже мой, Жюльен! — воскликнул Жак, у которого изумление сменилось самою искреннею радостью. — Боже мой, да ты собрал сюда всех наших друзей! Недостает только мистера Андерсона, коменданта форта Нулато. Да, может быть, и он здесь и сидит в гостиной? А? Уж признавайся заодно — он там?

— Нет, право же, нет, но вот письмо от него. Он пишет, что запоздавший разлив реки Юкон, сопровождаемый в нынешнем году необыкновенным наводнением, на целый месяц задержал поездку капитана в Париж. Если бы не это, мистер Андерсон был бы уже с нами. Что касается сэра Колина Кэмбли, то он прислал телеграмму с извинениями, что не может приехать на обед, который ты нам даешь сегодня вечером. Я получил эту телеграмму из Австрии.

— Ну, теперь я понимаю все. Ты вчера за обедом в Cafe-Anglais, выкинул со мной ту же штуку, которая так блистательно удалась тебе два года назад.

— Да, я опять дал тебе снотворных капель и доставил тебя в квартиру на улице Дюрантен, где тебя два года поджидала верная домоправительница.

— Шутка очень остроумная, но, представь, как я страдал при пробуждении. Подумай только — очнуться вдруг снова чиновником канцелярии! Тут было от чего прийти в отчаяние и даже умереть с горя. К счастью, ты поторопился доставить мне живые доказательства действительности моего путешествия из Парижа в Бразилию сухим путем.