Онлайн чтение книги Изабелла, или Тайны Мадридского двора
ТАЙНЫ РАЗВАЛИН ЗАМКА ТЕБА

Дон Рамиро, благородный господин с большим золотым крестом на груди, остался один со старым Фрацко в большой зале. Старый привратник подошел к гроссмейстеру тайного ордена.

— Мне нужно еще кое-что сообщить вам, мой благородный господин, — сказал согнувшийся старик, — кое-что очень важное, — кашель прервал старика.

— Так говори же, — сказал дон Рамиро и, взяв из рук старого слуги свой плащ, легко накинул его на плечи.

— Графиня и донна Евгения здесь! — шепнул Фрацко.

Гроссмейстер вздрогнул. Несмотря на то, что маска скрывала его лицо, видно было, что новость эта сильно подействовала на него.

— Донна Евгения здесь? — повторил он, и в этих словах слышалось все блаженство любящего сердца.

— Она здесь проездом со своей светлейшей матерью! — сказал старик. — Госпожа графиня в Мадриде, ваша светлость, а донна Евгения прискакала сегодня вечером сюда в руины замка своих праотцов, чтобы поговорить со старым Фрацко и особенно с Жуаной, но главным образом для того, чтобы спросить меня, не может ли она где-нибудь вас увидеть. Она этого не сказала, но я все-таки понял.

— Ты знаешь людей, — сказал, улыбаясь, благородный господин.

— Недаром же я состарился. Донна Евгения сделалась еще прекраснее, чем была тогда, когда вы видели ее распускающуюся, как бутон.

— Еще прекраснее чем была тогда? — прервал дон Рамиро старика. — Донна Евгения здесь, о, пойдем, пойдем скорее!

Замаскированный дон сделал рукой знак старому Фрацко, чтобы он шел вперед. Они вышли из пустынной залы и через опасный коридор прошли в потайную дверь. Было около полуночи. Развалины с окружающими их холмами и долинами, освещенными ясным лунным светом, погрузились в глубокое безмолвие.

Старый Фрацко с благородным господином вышли из развалин, загромоздивших вход в таинственную залу, прошли через маленькое открытое местечко и достигли лежавшей недалеко от него развалины, которая была еще лучше скрыта, нежели руины бывшего замка Теба.

В этой развалине жил старый Фрацко с женой своей Жуаной. Совершенно отделенные от света, они жили около двадцати лет в этой части руины, в которой никто не мог бы подозревать существования человеческой души.

Старый Фрацко долго служил у одного потомка того графа Теба, которому когда-то принадлежал замок. Двадцать лет тому назад он женился на молодой, прекрасной Жуане, черноглазой андалузянке, перед которой мужчины останавливались в восхищении, когда она проходила с Фрацко по улицам Мадрида.

Но, к несчастью, экипаж страшного короля Фердинанда проехал однажды мимо прекрасной Жуаны. Она взглянула на него своими огненными глазами и встретила взор короля, смотревшего на нее. Через два дня Фрацко не нашел своей жены дома.

Отчаяние, гнев, жажда мести наполняли душу разгоряченного молодого испанца, у которого таким бесстыдным образом похитили любимую им женщину. Говорили, будто бы прекрасную Жуану увели в Санта Мадре.

— Так я возвращу себе жену свою! — воскликнул скрежеща зубами возмущенный Фрацко. — Я ее силой вырву из дворца на улице Фобурго.

Люди предостерегали разгоряченного супруга, но он был оскорблен до глубины своего сердца, он был унижен в том, что ему было наиболее дорого. Фрацко побежал к замку и требовал, чтобы его повели к королю. Адъютанты выталкивали его, а часовые стращали штыком.

— Я требую, чтобы мне возвратили жену мою! — кричал в отчаянии Фрацко и старался снова проникнуть в покои. — Я требую, чтобы мне возвратили жену мою! — кричал он так страшно, что толпа людей стала собираться вокруг него и приняла сторожу разгневанного Фрацко, который, хотя и окровавленный, все-таки старался проникнуть во дворец.

Ропот перешел во взрывы ярости и народ стал брать камни и оружие для борьбы против охраны замка. В продолжение нескольких секунд отряд уланов очистил улицы и площадь замка, употребив решительное оружие против сторонников Фрацко. Не прошло часа, как на улицах, окружающих замок, лежало уже более ста убитых бунтовщиков, между тем как Фрацко, посреди суматохи и шума, был легко схвачен и тотчас же отправлен в Санта Мадре, где ему хотели дать на всю жизнь несколько памятных знаков.

Несчастного супруга прекрасной Жуаны схватили и повели в комнату пытки. Там стоял столб, имевший вид виселицы, с перекладины которого спускалась веревка. Под этим столбом стоял замаскированный Мутарро. Патеры перед орудием веревочной пытки спрашивали у Фрацко, не хочет ли он сознаться, что обвинение его было фальшиво, что жена его находится дома, и что, следовательно, он произнес сознательно клевету на короля.

Фрацко смотрел с ужасом и презрением на отвратительных судей инквизиции, окружавших его с молитвенниками в руках и закрытых своими широкими капюшонами. Он с содроганием смотрел на замаскированного палача, стоявшего около орудия пытки.

Мутарро связывал уже узел.

— Признавайся, безбожник, что ты ложно обвинил короля, — настаивал инквизитор. Фрацко же перед этим требованием дрожал от гнева и ярости.

— Отстаньте от меня, отвратительные твари! — воскликнул он, в высшей степени возмущенный. — У меня похитили жену мою, чтобы обесчестить ее. Я требую, чтобы мне ее возвратили!

По знаку, сделанному инквизитором, палач подошел к побледневшему Фрацко, слуги схватили его, а Мутарро накинул ему на голову отвратительный кораца10Высокий острый колпак, изрисованный весь чертями и пламенем. и на плечи желтый санбенито. Он защищался, но сила его скоро уступила превосходству слуг, которые потащили его к веревке. В то время как они соединили его руки за спиной, Мутарро надел и закрепил петли на сгибах его рук.

В эту минуту, когда вся кровь Фрацко застыла в его жилах, он был в состоянии во всем сознаться и все сказать, что только ни потребовали бы от него инквизиторы. Но, когда он вспомнил, что у него похитили и обесчестили жену, когда он подумал, что ему на это нужно дать свое согласие, то еще секунду назад готовый на все, он закричал:

— Делайте со мной все, что хотите. Будь проклято Санта Мадре, будь проклят тот, кто украл у меня жену мою!

Начальник инквизиции со скрещенными руками поднял молитвенник. Это было немым знаком для палача. Помощники его схватили другой конец веревки, и перекладина, на которой она лежала, со скрипом повернулась.

Фрацко был вскинут на воздух на высоту, по крайней мере, двадцати футов. Его тяжелое тело держалось только на сгибах рук, которые были вдеты в петли. Глаза у него вздулись, волосы висели в беспорядке, и когда он взлетел на воздух, то из уст его невольно вырвался стон.

Прислужники палача вдруг выпустили из рук конец веревки, которой они высоко вскинули несчастного, и Фрацко с быстротой молнии полетел с высоты к полу, на фут расстояния от него. Сочленения его хрустнули, жилы вытянулись и разорвались. Он от боли потерял сознание.

Тогда слуги осторожно спустили веревку до полу и обмочили водой лоб и губы страдальца. Он должен был прийти в себя, прежде чем будут продолжать над ним ужасную пытку. Дело долго не доводили до смерти: палач инквизиции имел на то навык.

Когда, наконец, Фрацко со стоном и ужасом открыл глаза, то над ним повторили ту же пытку. Когда он вторично с ужаснейшей силой был сброшен с высоты, то на петлях веревки осталась какая-то масса членов и мяса, лишенная всякого человеческого образа.

Мутарро отвязал окровавленную веревку от сгибов, которые были разодраны до костей, а помощники его положили мученика на пол комнаты пытки и своими грубыми руками вправили его члены в их надлежащее положение.

Начальник инквизиции спросил еще раз у полумертвого Фрацко:

— Берешь ли ты назад свое ложное обвинение?

Раздался непонятный горловой звук.

— Он берет его назад! — сказал страшный монах. — Слышали вы? Отнести его в келью!

Но этот звук, который начальник инквизиции принял за утвердительный ответ на его вопрос, был вызван потоком красной и горячей крови, выходившим из груди и рта несчастного.

Слуги инквизиции потащили его в отвратительные подземелья Санта Мадре для того, чтобы он там пришел в себя и неслышно выстрадал первые ужасные муки.

Когда после нескольких недель Фрацко, навеки изувеченный, был, наконец, перенесен к себе в дом, он нашел там свою жену.

Оба так различно и между тем так страшно искалеченные имели впереди отравленную жизнь. Больные телом и душой, они видели перед собой одну только ночь, без единого луча солнца, без детей, без радости, без наслаждения. Жуана обняла своего супруга и стала на колени перед его постелью. Она была невинна во всем горе и несчастий, причиненном ей. Ее прекрасное лицо отцвело и поблекло в несколько месяцев. Если бы король увидел теперь прекрасную Жуану, то оттолкнул бы ее от себя. Глаза ее были тусклы, и она с любовью, полной самопожертвования, сидела около постели бедного больного Фрацко.

Несмотря на то, что он был уже одной ногой в гробу, со временем его сильная натура справилась с многочисленными ранами. Он настолько окреп, что смог стоять и ходить. Но его руки, вывихнутые, с разорванными жилами, остались слабыми, и в груди сохранилась на всю жизнь болезнь, которая делала его неспособным ни на какую работу.

Тогда графиня Теба указала ему на еще хорошо сохранившуюся часть развалин, которую она подарила ему, для того чтобы он мог найти убежище для себя и Жуаны.

Она не могла ему оказать другой помощи, потому что со смерти своего мужа должна была использовать свои ограниченные средства на воспитание единственной дочери своей Евгении.

Старый, изувеченный Фрацко охотно поселился в одиноком убежище замка Теба и горячо благодарил за него старую графиню. Он нежно заботился о юной Евгении, которая часто приходила к рано состарившейся чете, с тем чтобы посетить те места, в которых жили ее предки.

В обществе госпожи де Монтихо, как называли почти везде графиню Теба, и ее расцветающей дочери вскоре появился молодой дон самого изысканного воспитания и образования.

Он часто сопровождал прекрасную Евгению в ее посещениях развалин замка Теба и тогда познакомился со странной четой, жившей в таком уединении.

Вдруг госпожа де Монтихо со своей прекрасной дочерью исчезла на несколько лет. Молодой дои тоже перестал ездить к старому Фрацко, который, несмотря на свое слабое здоровье, весь предался служению обществу Летучей петли, когда узнал, что оно борется против инквизиции.

В одном из собраний этого тайного союза Фрацко снова увидел молодого дона, который только тогда узнал, вследствие чего были так изувечены несчастные супруги. Он скоро сделался спасителем и благодетелем бедной Жуаны и ее несчастного мужа, который каждую речь заключал словами: «Да будет проклято Санта Мадре!»

Он имел право произносить это ужасное проклятие, потому что лишился в этом страшном дворце больше, чем жизни.

Молодой дон сделался гроссмейстером ордена, а Фрацко охранителем тайного места сборища, о котором никто, кроме членов Летучей петли, не имел ни малейшего подозрения.

Услышав о прибытии донны Евгении, дон Рамиро, в высшей степени взволнованный, последовал за Фрацко, чтобы увидеться после долгой разлуки с любимой девушкой. Когда они переходили через широкую дорогу, отделявшую развалины замка от более сохранившегося остатка большого, величественного строения, в котором жили Жуана и Фрацко, две женские фигуры показались у входа в него.

— Молодой графине стало, вероятно, душно в моем совином гнезде, — сказал Фрацко, — в такую прекрасную ночь на воздухе лучше.

Дон поднял глаза и увидел молодую, величественную донну, стоявшую около старой, серьезной Жуаны, на лице которой не осталось ни малейшего следа прежней красоты.

Гроссмейстер ордена остановился. К нему действительно приближалась Евгения де Монтихо, еще более похорошевшая за эти восемь лет. Дон Рамиро остановил свои удивленные взоры на этом восхитительном образе.

Евгении де Монтихо было около двадцати четырех лет. Все ее существо дышало обольстительной прелестью. Легкое светлое платье ловко обхватывало ее стройную фигуру. Белая вуаль ниспадала на ее густые рыжевато-белокурые волосы и покрывала ее прекрасные плечи. Евгения бросила взгляд на приближающегося дона, но тотчас же опустила глаза на букет из темных гранатовых цветов, который она держала в руках. Нежный свет лунной ночи освещал ее высокую красивую фигуру и придавал еще больше таинственности этому свиданию.

— Мы должны расстаться, — проговорила донна, — наши дороги расходятся, вы остаетесь в Мадриде, а мы с матерью едем в Париж.

После краткого разговора они сели на своих лошадей и оба при лунном свете поскакали вдоль опушки леса к далекому Мадриду, где дороги их навеки должны были разойтись.

— Видите ли вы, дон Олоцага, разрушенные стены, — сказала своему молчаливому спутнику прекрасная Евгения де Монтихо, останавливая лошадь и глядя назад на безмолвные руины замка Теба, — вот исчезнувшие замки, погребенное величие! Пусть таким же будет для нас прошедшее.

Олоцага пришпорил своего коня, и они оба полетели среди ночи, как будто хотели бежать от прошлого.

Старый Фрацко долго и с горечью смотрел им вслед, потом, собираясь уже войти в свое жилище, чтобы хорошенько устроить две комнатки для своих гостей, он увидел в тени, бросаемой развалинами, выбежавшую к нему навстречу маленькую девочку.

— О, мой добрый отец Фрацко, — воскликнула она ласкаясь, — возьми же меня теперь с собой к милой Жуане.

— Ты опять осталась так долго при лунном свете между развалинами, мой маленький лесной дух! Ай-ай-ай, а я-то думал, что ты давно спишь в своей маленькой кроватке, — говорил сгорбленный старик, лаская девочку, — а вот и Жуана. Возьми-ка Марию к себе, а я беру нашего нового гостя, маленького Рамиро, оставленного мне господином гроссмейстером, и желаю вам спокойной ночи.