Онлайн чтение книги Изабелла, или Тайны Мадридского двора
ТАЙНЫ МОНАХИНИ

При мадридском дворе после той ночи, когда в будуаре произошла роковая встреча королевы, все были в неприятном настроении.

Королева Изабелла серьезно заболела вследствие простуды, как гласил бюллетень. В кругу же приближенных ходил слух, что это расстройство было следствием сильного потрясения, произведенного внезапным появлением маркиза де лос Кастилльейоса.

Но никто не мог угадать истинной, таинственной причины этого лихорадочного возбуждения. Изабелла тщательно скрывала ее, и никто не знал удивительного пророчества алхимика Зантильо, которое нашло себе подтверждение в ужасной, случайной встрече.

Перед ее глазами все еще носились образы Прима и Серрано, которых она так неожиданно увидела в зеркале.

Когда королева, сильно встревоженная и испуганная, опустилась в кресло, а маркиза де Бевилль схватила святую воду и уксус, Прим поднялся и, шатаясь, бросился в объятия Серрано. Герцог вывел его из комнат, не задав ему ни одного вопроса.

Франциско видел его, стоящего на коленях, и слышал его слова. Он понял, что Прим был влюблен.

— Пусть будет что будет, я не мог действовать иначе, Франциско! Зови меня сумасшедшим, презирай и ненавидь меня, я все-таки отвечу тебе: я не мог поступить иначе, — проговорил Прим, спускаясь вместе с Серрано по мраморной лестнице и входя в коридор.

— Дорогой мой Жуан, — отвечал маршал Испании, сжимая руку своего милого друга, как будто ничего между ними не случилось, — ты любишь обольстительную королеву с платоническим благородством. Не бросайся добровольно в водоворот, из которого трудно спастись! И я любил Изабеллу, ты знаешь это, но сегодня сердце мое совершенно спокойно. Оно так же бесстрастно, как бы между королевой и мной никогда не существовало никакого союза любви.

— Да, Франциско, я так горячо люблю королеву, что уверенный в своей гибели, я готов броситься в водоворот, что делать — я иначе не могу.

— Откуда взялось у тебя, храбрейшего воина, это сумасбродство трубадуров? Не достает еще, чтобы ты, держа в одной руке меч, взял в другую мандолину.

— Ты прав, Франциско, а все-таки я люблю Изабеллу. Еще никогда мое сердце не билось и не трепетало ни от одной женщины, и я не знал другого счастья кроме битвы и круга друзей. Я впервые узнал любовь и она создала себе жертвенник в лице королевы Испании.

Серрано улыбнулся и горячо пожал Приму руки. Маркиз сел в свой экипаж и поспешил домой после этой ночи, исполненной волнений.

Герцог де ла Торре, маршал Испании, отправился в покои, отведенные ему во дворце. Он долго сидел, не смыкая глаз в одной из этих высоких комнат. Франциско Серрано столько пережил в последние годы, что один час покоя был для него благодеянием.

Энрика, как думал он, погибла в волнах Мансанареса, дитя его было похищено, старый Мигуэль, его отец, умер — эти мрачные картины беспрестанно носились в его уме.

Только на рассвете Франциско отправился в спальню, приготовленную для него со всевозможным комфортом и великолепием.

Через несколько дней королева поправилась. Еще было заметно, что она расстроена, но при дворе утверждали, что этот бледный цвет лица, который делал королеву еще прекраснее, был следствием начинающегося интересного положения, на что почти нельзя было надеяться. Известие об этом, хотя еще отдаленном, но радостном случае, быстро распространилось по всем слоям общества, и народ стал смотреть другими глазами на короля, на которого до сих пор почти не обращал внимания. Возлагали надежды, что он еще в состоянии оставить трону законного наследника.

Через несколько дней Изабелла опять собрала вокруг себя дружеский кружок, но она уже мало обращала внимания на рулады певца Миралля. Ее память была еще слишком занята происшествием роковой ночи.

Франциско Серрано стоял около кресла королевы, Топете разговаривал вполголоса с Нарваэцем, Прим удалился в приемную залу и оттуда смотрел на Изабеллу. Министр Олоцага любезно подсел к маркизе де Бевилль и разговор их, казалось, был очень важный, потому что прелестная француженка не могла даже выбрать время, чтобы послушать Миралля.

— Герцог, — обратилась Изабелла к Серрано, когда певец кончил арию и лакеи стали разносить мороженое, — дайте вашу руку. Мне необходима поддержка при малейшем движении, до такой степени я еще чувствую себя слабой после той ночи, когда так внезапно и страшно помешали мне принять вас.

— Я еще должен горячо благодарить вас, ваше величество, — отвечал Франциско вполголоса, подавая ей руку, — за то, что эта ночь не имела никаких последствий, кроме вашего нездоровья, о котором я душевно сожалею и молю Бога о вашем выздоровлении.

— Вы все знаете, Франциско. Помните вы ту ночь, когда вы меня проводили к страшному алхимику?

— Я помню каждое его слово.

— Его слова сбылись, Франциско, мне страшно. Вы и маркиз де лос Кастилльейос показались мне в зеркале, — прошептала Изабелла и, сама того не замечая, сжала руку маршала.

— Вы можете по этому судить, как было бессмысленно это предсказание, которому удивительный случай придал долю вероятности, потому что те, кого вы увидели в зеркале, преданнейшие ваши воины.

— Конечно, вы и генерал Прим мои лучшие друзья, я вполне верю вам и все-таки мной овладевает непонятный страх при мысли, что может быть…

Изабелла замолчала. Она не могла продолжать, так сильно еще было впечатление, произведенное на нее тем роковым явлением.

— Что может быть? Что мы вас когда-нибудь покинем, королева? Скорее ваш супруг, ваша августейшая мать повернутся к вам спиной, но генерал Прим и я останемся верными вам и вашему трону.

— Клянитесь мне в том, Франциско, свято клянитесь, чтобы я могла найти покой! Если вы и маркиз на моей стороне, то у меня два героя, на которых я всегда могу твердо опираться, — говорила Изабелла тихо и настойчиво.

— Я клянусь за себя и за маркиза, я клянусь всем, что для меня свято, остаться вам верным… Если и вы не оставите нас, — произнес Серрано.

— А все-таки, Франциско, я знаю, что вы меня больше не любите.

— Я служу вам по-прежнему.

— Но вы больше не любите меня, зачем избегать ответа на вопрос? Вы больше не любите меня.

Тронутый этими грустными словами, Серрано нежно посмотрел на Изабеллу, шедшую рядом с ним через залы.

— Вы все знаете, королева.

Во время этого откровенного и трогательного разговора маршал Серрано довел королеву до ее будуара и поднял портьеру, чтобы пропустить ее.

— Да, ваша любовь принадлежит ей, Энрике! — сказала королева. — Вы молчите?

— Я принужден раскланяться и поблагодарить вас за милости, которые вы мне оказали, позволив проводить вас до порога вашего будуара, — прошептал Серрано.

— Я расстроена, Франциско, доведите меня до кресла.

С этими словами Изабелла опустилась на мягкую подушку и закрыла свое бледное лицо руками, чтобы скрыть слезы, которые текли из ее томных голубых глаз.

Королева горячо любила этого молодого красивого дворянина, а он между тем всегда старался обращаться с ней по возможности сухо и холодно. Теперь, после долгой разлуки, претерпев множество тяжелых ударов судьбы, сильно поразивших его сердце, он очутился с глазу на глаз с Изабеллой в ее будуаре. Франциско Серрано, опустившись на колени, прижал к своим губам ее маленькую мягкую ручку.

Затем он поспешно встал и удалился из будуара, к которому приближалась дуэнья Марита с лейб-медиком.

С королевой сделался припадок лихорадки. Она должна была по совету доктора принять лекарство и лечь в постель. Около нее остались маркиза и дуэнья.

В эту ночь гвардейцы королевы собрались во дворце Топете. Приветливый, гостеприимный адмирал, который был всегда особенно счастлив, когда мог угощать друзей, приказал ярко осветить залы и собственноручно принес разом такое количество бутылок шампанского, за которым его лакеям пришлось бы сходить три или четыре раза. При этом он так добродушно улыбался, как будто хотел сказать: «Это тогда только вкусно, когда мы пьем его вместе». Он зорко смотрел за тем, чтобы стаканы не оставались пустыми.

Офицеры королевской гвардии, скрестив шпаги в знак клятвы, заключили в эту ночь союз, цель которого состояла в том, чтобы отстранить от королевы вредное влияние духовенства и высвободить ее из рук министра-президента Нарваэца, который хотел властвовать над ней и над народом.

Прим и Серрано первые дали в том клятву и Олоцага и Топете тотчас от души последовали их примеру. Эти честные четыре воина сами не знали до какой степени был силен их союз. Не один Олоцага имел огромную власть, хотя все-таки влияние его было самое важное, но и Топете имел много приверженцев во флоте, а Прим и Серрано в войске, так что их соединенные силы должны были сделаться всемогущими. Таким образом они надеялись освободить королеву из рук ее дурных советников и иезуитов и так поднять Испанию, чтобы она не томилась под слепым деспотизмом и мрачным владычеством инквизиции, а процветала бы под свободным, справедливым правлением королевы. Произнеся клятву, они осушили стаканы и соединились друг с другом еще теснее, чем когда-либо. После разговора с Франциско Серрано королева была уверена, что четыре друга будут стоять за нее. Патер Фульдженчио, по поручению короля, приходил ежедневно осведомляться о здоровье его августейшей супруги. Когда, после описанной нами ночи у госпожи Делакур, он вошел в покои королевы, Изабелла была уже совсем здорова. Патер пришел с намерением напомнить королеве о монахине Патрочинио, а так как Изабелла была одна, то случай для этого был удобен, тем более что хитрый монах заметил, что воспоминание о пророчестве Зантильо все еще мучит ее.

Таинственная монахиня была так важна и могла снова дать ей такую власть, что она с нетерпением ожидала, когда королева будет принуждена прибегнуть к ее ясновидению.

Отец Фульдженчио утешал королеву, говоря, что она должна благодарить небо за то, что ее страдания прошли так скоро и были так легки.

— Вспомните, ваше величество, ту несчастную, страждущую монахиню, которая, благодаря высокой вашей милости, нашла себе приют в вашем дворце, вспомните, как тяжко страдает Рафаэла дель Патрочинио и с какой покорностью она переносит свои страдания.

— Мне ужасно жаль ее, — сказала Изабелла, — как ее здоровье?

— Она опять впала в тот магнетический сон, который возносит ее душу.

— Монахиня в магнетическом сне? — спросила королева, и какая-то мысль оживила ее.

— Когда я отправился к вашему величеству, она только что забылась и лежала в голубой зале, но я велел перенести несчастную монахиню в ее спальню, потому что впечатление, производимое безжизненной страдалицей, лежавшей в этой голубой комнате, ужасно и способно возбудить всевозможные предрассудки.

Изабелла, озабоченная воспоминанием о Зантильо, решилась еще раз спросить об этом пророчестве таинственную сомнамбулу, которая так верно ей все предсказала в ту ночь, когда она преследовала Энрику.

— Прикажите лакеям и монахам удалиться из комнаты благочестивой сестры, — сказала Изабелла, не замечая с какой радостью достойный патер выслушал ее слова.

Он смиренно поклонился и поспешил исполнить приказание королевы.

Изабелла на этот раз с нетерпением ожидала ответа, который должна была ей дать монахиня на ее вопросы. Она оделась и быстро прошла через парадные комнаты и коридоры к церковному флигелю.

Королеву Изабеллу ожидали. Дверь отворилась без шума, чтобы никто не мешал ей, патер Фульдженчио отослал даже горничную. Отцы-инквизиторы очень предусмотрительны, если дело идет о их могуществе и влиянии.

Он тихо поднял портьеру, ведшую в спальню монахини. Изабелла вошла в пустую комнату, в которой на кресле перед спальным столиком и большим распятием из слоновой кости в полулежачем положении покоилась ясновидящая. Комната освещалась только неугасимой лампадой, висевшей в нише перед мраморным изображением Пресвятой Девы.

Изабелла почувствовала невыразимый ужас. Ей казалось, что она дышит отвратительным воздухом Санта Мадре. Эта безжизненная монахиня — мученица, лежавшая перед ней с полуоткрытыми глазами, производила на нее самое тяжелое впечатление, которое увеличивалось еще обстановкой: пустой комнатой, лишенной всякого украшения, и мерцающим светом лампады, падавшим на ясновидящую, одетую в коричневое платье кающихся.

Надо было удивляться характеру графини генуэзской, которая не боялась, что Пресвятая Дева накажет ее, бесстыдную обманщицу и соблазнительницу, что Бог поразит ее своим гневом. Вдали раздавались раскаты начинающейся грозы и увеличивали ужас этого часа.

Изабелла дрожала от страха и беспокойства. Однако же несмотря на это она непременно хотела убедиться в верности пророчества Зантильо, и никто, кроме лежавшей перед ней ясновидящей, не мог ей доставить желаемые сведения.

— Благочестивая сестра, королева страдает, неизвестность в будущем страшит и мучит ее. Что ты видишь?

Монахиня сперва молчала, но через минуту губы ее тихо зашевелились.

— Я вижу ужасы, — произнесла она монотонным голосом, — королева с гордостью и счастием ожидает наследника своему престолу, но пусть она ежедневно молится на коленях в церкви святого Антиоха, потому что чреву ее грозит проклятие!

Изабелла в ужасе отшатнулась.

— Королева родит мальчика, но перед моими глазами мальчик этот лежит бездыханный!

— Мертвый! Умилосердись… — говори дальше.

— Берегитесь герцога де ла Торре, — продолжала своим неприятным голосом монахиня, и далекие раскаты грома страшно аккомпанировали ее словам.

— Он мне клялся в верности, следовательно, мне нечего его опасаться.

— Берегитесь герцога де ла Торре, — повторила Ая, — вы надеетесь на его преданность, он же думает только об Энрике.

— Энрика умерла, неужели же он будет любить мертвую? — спросила королева быстро и с торжеством.

— Энрика жива, — произнесла монахиня, и голос ее звучал так ужасно, что Изабелла отступила. Широко раскрыв глаза, смотрела она на ясновидящую и старалась уверить себя, что это страшный сон.

— Энрика жива? — проговорила королева после долгого молчания, припоминая справедливость прежних предсказаний сомнамбулы.

— Берегитесь герцога де ла Торре. Энрика жива!

— Знает он, что она жива?

— Нет. Никто не подозревает, что она спасена и никому неизвестно, куда она скрылась, — говорила монахиня. По дороге в Аранхуес, в вилле госпожи Делакур вы найдете возлюбленную Франциско Серрано.

— Ты лжешь, монахиня, ты лжешь! — вскричала Изабелла в величайшем волнении и дрожа всем телом.

— Королева не застанет более Энрики в вилле госпожи Делакур, — продолжала сомнамбула, не обращая внимания на возбужденное состояние Изабеллы, произведенное ее словами, — если она не поспешит тотчас же туда.

— Если ты говоришь правду, если та ненавистная возлюбленная Франциско действительно не умерла…

— Отец Фульдженчио проводит королеву в ту виллу. Если она не будет там до полуночи — то будет поздно! — говорила монахиня.

Изабелла стояла в задумчивости у кресла ясновидящей, возбуждавшей в ней непреодолимое желание отыскать и уничтожить Энрику.

— Ежедневно молись в церкви святого Антиоха, — заключила достойная дочь инквизиции.

Королева решилась на опасное предприятие, совершенно соответствовавшее ее страстному характеру.

— Вы проводите меня, почтенный отец, — сказала она выходящему из-за портьеры Фульдженчио, который всегда был под рукой, когда в нем нуждались, — будьте так добры, прикажите заложить мой маленький экипаж. Я бы желала, чтобы никто не знал об этой ночной поездке. Ожидайте меня перед будуаром, мы должны торопиться.

Фульдженчио молча поклонился. Он знал, что каждая услуга, оказываемая без замедлений и возражений, имеет двойную цену.

Королева исчезла в своих покоях. Убедившись, что Изабелла удалилась, Ая осторожно встала. Новый обман удался ей не хуже первого. Ее темные глаза радостно сверкали. Ужасный план, составленный в Сайта Мадре, достигал своей цели, благодаря ее ловкой помощи.

Фульдженчио, приказавший заложить карету, воротился к прекрасной монахине, чтобы выслушать ее приказания.

— Час тому назад Энрика еще была на вилле, а потому королева застанет ее там. Вы знаете тайну и поручение, возложенное на вас. Не упустите, благочестивый брат, этого благоприятного случая.

Тут графиня генуэзская нагнулась к уху инквизитора, потому что никто не должен был слышать произнесенных ею слов, хотя значение их было бы непонятно для непосвященного.

— Еще рано родиться инфанту. Не забудьте, что тогда наша власть над королевой и страной погибнет.

Фульдженчио молча поклонился.

Ужасная тайна связывала этих двух предателей в монашеском клобуке.

Патер пошел к тому месту, где должен был встретиться с королевой. Монахиня смотрела ему вслед и сатанинское выражение ее лица было до такой степени злобно и ужасно, что если в эту минуту графиня могла бы увидеть его в зеркале, то ужаснулась бы самое себя, как Василиско, о котором говорит предание, что, увидя себя в зеркале, он упал мертвым от ужаса и страха.

Королева, совершенно закутанная длинной густой вуалью, приблизилась к Фульдженчио, молча спустилась во двор замка, где ожидал ее небольшой экипаж, которым часто пользовались придворные дамы. Кучер, закутанный в плащ, не подозревал, что в карету села королева.

— На улицу, ведущую в Аранхуес, — закричал ему патер и, прыгнув в карету, скромно занял место сзади. Карета понеслась по улицам города, мимо Прадо и колизея. Гроза приближалась. Стало так темно, что кучер с трудом видел дорогу, обсаженную каштановыми деревьями. Молния по временам освещала ландшафт. Пользуясь этим мгновенным освещением, Фульдженчио внимательно осматривал местность, чтобы не проехать мимо дома госпожи Делакур. Наконец, он приказал кучеру остановиться. Королева и провожатый ее решили выйти из экипажа, не доезжая до виллы, чтобы явиться туда совершенно неожиданно.

Первые капли дождя с шумом падали на вершины каштанов. Но если бы гроза была еще ужаснее, Изабелла не вернулась бы назад и не отказалась бы от этого неприятного, даже опасного путешествия. Гроза усиливалась. Удары грома раздавались все чаще, молния сверкала так ослепительно, что, казалось, само небо хотело помешать предприятию этих двух людей, имевших совершенно различные цели. Оно, казалось, хотело раскрыть перед их глазами всю гнусность и низость их действий. Относилось ли это предостережение неба к исполненной страсти королеве или к предателю-иезуиту, шедшему рядом с ней и имевшему самые отвратительные и ужасные намерения?

В тот самый момент, когда оба пешехода приблизились к воротам стены, наличие которых означало несколько низких ступеней, патер услыхал, несмотря на гром, что ворота отворяются.

— Кто-то идет, ваше величество! — прошептал он.

Изабелла остановилась. Она не знала, кто идет и боялась, что это, может быть, выходят гости госпожи Делакур или поклонники ее сирен, которым королева не должна была показываться в таком виде. Она с лихорадочным нетерпением смотрела на ворота. Две закутанные женские фигуры показались на пороге.

Фульдженчио зорко смотрел на эти фигуры, которых в темноте нельзя было разглядеть, и бросал на королеву вопросительные взгляды. Вдруг Изабелла вскрикнула, узнав при мгновенном свете молнии Энрику, приготовившуюся бежать вместе со старой Непардо.

— Это она, — вскричала взволнованная королева, — я не ошибаюсь, — это она!

Энрика также узнала королеву и ее сердце замерло от ужаса. Она беспомощно оглядывалась, ожидая нападения сыщиков. В этот момент ворота со скрипом затворились.

Изабелла хотела приблизиться к женщинам, чтобы вполне удостовериться, что та, которую она считала мертвой, жива. Если бы Энрика попала в руки королевы, гибель ее была бы неизбежна. Одноглазая старуха тянула ее за руку, чтобы скорее скрыться в темноте.

Изабелла быстро поднялась по ступеням и подошла к Энрике. Но вдруг сверкнула молния так сильно и ослепительно, как будто она упала между королевой и спасающейся девушкой. Испуганная, ослепленная Изабелла закрыла глаза и зашаталась. Пользуясь этим моментом, одноглазая старуха и Энрика бросились бежать по дороге в Аранхуес и скрылись в темноте.

Вдруг королева почувствовала, что ее маленькие ноги, обутые в роскошные атласные башмаки, запутались во что то лежавшее на ступенях. Она хотела удержаться, но не встретила никакой опоры. Фульдженчио не подоспел к ней на помощь, и Изабелла с криком упала, ударившись об лестницу.

Лицо патера ужасно передернулось. Предмет, в котором так несчастливо запуталась королева, принадлежал ему: это был его плащ, который он, вероятно, сбросил для того, чтобы он не мешал ему следовать за королевой.

С величайшей заботливостью нагнулся он к стонавшей королеве и помог ей подняться и возвратиться к карете. Раскаты грома и подымающийся вихрь заставляли их спешить.

— Она убежала! — шептала Изабелла, изнемогая от боли.

Она с ужасом чувствовала, что предсказание монахини Патрочинио было правдой.