Вставные стихи. из прозаических книг, никогда не включавшиеся. автором в сборники стихов

Онлайн чтение книги Избранные стихи из всех книг
Вставные стихи. из прозаических книг, никогда не включавшиеся. автором в сборники стихов

Стихи к сказкам в переводах С. Маршака[124] Стихи к сказкам в переводах С. Маршака  — классические переводы С. Маршака, публиковавшиеся бесчисленное количество раз.

«Есть у меня шестерка слуг…»

Есть у меня шестерка слуг,

Проворных, удалых.

И все, что вижу я вокруг, —

Все знаю я от них.

Они по знаку моему

Являются в нужде.

Зовут их: Как и Почему,

Кто, Что, Когда и Где.

Я по морям и по лесам

Гоняю верных слуг.

Потом работаю я сам,

А им даю досуг.

Даю им отдых от забот —

Пускай не устают.

Они прожорливый народ —

Пускай едят и пьют.

Но у меня есть милый друг.

Особа юных лет.

Ей служат сотни тысяч слуг, —

И всем покоя нет!

Она гоняет, как собак,

В ненастье, дождь и тьму

Пять тысяч Где, семь тысяч Как,

Сто тысяч Почему!

«Если в стеклах каюты…»

Если в стеклах каюты

Зеленая тьма,

И брызги взлетают

До труб,

И встают поминутно

То нос, то корма,

А слуга, разливающий

Суп,

Неожиданно валится

В куб,

Если мальчик с утра

Не одет, не умыт

И мешком на полу

Его нянька лежит,

А у мамы от боли

Трещит голова

И никто не смеется,

Не пьет и не ест, —

Вот тогда вам понятно,

Что значат слова:

Сорок норд, Пятьдесят вест!



«Горб верблюжий…»

Горб

Верблюжий,

Такой неуклюжий,

Видал я в зверинце не раз.

Но горб Еще хуже,

Еще неуклюжей

Растет у меня и у вас.

У всех,

Кто слоняется праздный,

Немытый, нечесаный, грязный,

Появится

Горб,

Невиданный горб,

Косматый, кривой, безобразный.

Мы спим до полудня

И в праздник и в будни,

Проснемся и смотрим уныло,

Мяукаем, лаем,

Вставать не желаем

И злимся на губку и мыло.

Скажите, куда

Бежать от стыда,

Где прячете горб свой позорный,

Невиданный

Горб,

Неслыханный

Горб,

Косматый, мохнатый и черный?

Совет мой такой:

Забыть про покой

И бодро заняться работой.

Не киснуть, не спать,

А землю копать,

Копать до десятого пота.

И ветер, и зной,

И дождь проливной,

И голод, и труд благотворный

Разгладят ваш горб,

Невиданный горб,

Косматый, мохнатый и черный!



 «На далекой Амазонке…»

На далекой Амазонке

Не бывал я никогда.

Только «Дон» и «Магдалина»,

Быстроходные суда, —

Только «Дон» и «Магдалина»

Ходят по морю туда.

Из Ливерпульской гавани

Всегда по четвергам

Суда уходят в плаванье

К далеким берегам.

Плывут они в Бразилию,

Бразилию,

Бразилию.

И я хочу в Бразилию —

К далеким берегам!

Никогда вы не найдете

В наших северных лесах

Длиннохвостых ягуаров.

Броненосных черепах.

Но в солнечной Бразилии,

Бразилии моей,

Такое изобилие

Невиданных зверей!

Увижу ли Бразилию

Бразилию,

Бразилию,

Увижу ли Бразилию

До старости моей?

 «Кошка чудесно поет у огня…»

Кошка чудесно поет у огня,

Лазит на дерево ловко,

Ловит и рвет, догоняя меня

Пробку с продетой веревкой.

Все же с тобою мы делим досуг,

Бинки послушный и верный,

Бинки, мой старый, испытанный друг,

Правнук собаки пещерной.

Если, набрав из-под крана воды,

Лапы намочите кошке

(Чтобы потом обнаружить следы

Диких зверей на дорожке),

Кошка, царапаясь, рвется из рук,

Фыркает, воет, мяучит.

Бинки — мой верный, испытанный друг,

Дружба ему не наскучит.

Вечером кошка, как ласковый зверь,

Трется о ваши колени.

Только вы ляжете, кошка за дверь,

Мчится, считая ступени.

Кошка по крышам гуляет всю ночь,

Бинки мне верен и спящий:

Он под кроватью храпит во всю мочь —

Значит, он друг настоящий!



Стихи к рассказам о Маугли

из «Книги Джунглей» в переводах В. Бетаки[125]В переводы не включены краткие стихотворные эпиграфы. Все переводы, кроме «Законов Джунглей», публикуются впервые.



Законы Джунглей[126] Багира, Шер-Хан, Балу, Хати — Наименования животных на хинди, ставшие у Киплинга именами собственными (Багира — пантера, Шер-Хан — тигр, Балу — медведь, Хати — слон).

Вот вам законы Джунглей, вечные как небосвод.

Волк, соблюдающий их, — блажен, нарушивший их — умрет!

Закон, как лиана вокруг ствола, обвился вокруг всего:

Сила стаи — в любом из волков, и в стае — сила его!

Купайся каждое утро, вдоволь пей, но без жадности пей.

Помни: для сна существуют дни, для охоты — прохлада ночей.

За тигром шакал доедает, но позор твоим волчьим усам,

Если ты, одногодок, не смеешь выходить на охоту сам!

Будь в мире с владыками Джунглей, с Багирой, Шер-Ханом, Балу,

Не тревожь Молчаливого Хати и Вепря в его углу.

Если стая навстречу стае идет по тропе лесной,

Рычать подожди: пусть лучше вожди столкуются меж собой.

Сражаясь с волком из Стаи, бейся наедине,

Чтоб Стая не поредела в междоусобной войне.

Право волчонка-подростка у любого кусок попросить:

Каждый, убивший добычу, должен его накормить!

Логово Волка — крепость [127] Логово Волка — крепость — Как и некоторые другие «статьи» этих законов, эта фраза пародийна. Она прозрачно намекает на британскую поговорку «Мой дом — моя крепость». от веку и навсегда:

Ни Вожак, ни члены Совета не смеют войти туда!

Логово Волка — крепость, но если оно на виду,

Совет может требовать: переселись, чтоб на всех не навлечь беду!

Если охотишься вечером — молча добычу бей:

Братьям ночную охоту срывать воем хвастливым не смей!

Для себя, для волчат, для самки бей добычу, но проклят тот,

Кто убьет для забавы, и паче — кто человека убьет!

Если ограбишь слабого — все до конца не съедай:

Жадности стая не любит: рожки да ножки отдай!

Добыча Стаи — для Стаи: ешь ее там, где лежит,

А кто хоть клочок унесет с собой — немедля будет убит!

Добыча Волка — для Волка: ему и мясо, и честь.

Без разрешения Волка другие не смеют есть!

Право семьи — за Волчицей: любой из ее сыновей

От каждой добычи долю для младших приносит ей.

Право Пещеры — за Волком: отделившись от Стаи в свой час,

Он только Совету подсуден, а братья ему не указ!

За возраст, за мудрость, за силу, за четыре крепких клыка

Во всем, что Закон не предвидел, закон — приказ Вожака!

Вот вам законы Джунглей. Все их — не счесть никому

Но сердце Закона,

и лапа Закона,

и зубы Закона —

В одном: повинуйся ему!

Утренняя песнь в Джунглях*

Лишь миг назад твои глаза

Ночной кормились тьмой,

Но видишь тень? Подходит — день

И нам пора домой

Рассвет не пуст: в нем каждый куст,

Сияньем обведен!

Все, кто Законы Джунглей чтит,

Вкушайте мирный сон!

День переждать — да, время спать

Охотникам ночным —

И вот меж трав, к земле припав,

Мы к логовам скользим.

День дан волам, чтоб по полям

Соху таскать кругом.

Встает рассвет (страшнее нет!)

Над алым озерцом.

Шуршит, прощаясь с тишиной,

Дыханье трав вокруг,

Вот-вот настанет зной дневной

И заскрипит бамбук.

Нас день страшит, глаза слепит

Нещадностью лучей!

Ты слышишь — дик утиный крик:

«День только для людей!»

Жесток рассвет: на шкурах нет

Росы — она сошла,

А близ воды следы тверды,

И вся трава светла!

Проклятый свет покажет след,

Что в глину впечатлён…

Все, кто Законы Джунглей чтит,

Вкушайте мирный сон!



Вечерняя песнь в Джунглях*

Кружит Чиль-коршун, вестник тьмы

Ночь нетопырь несет,

И до утра свободны мы:

В загонах заперт скот.

Да, славы час настал для нас:

(Ура когтям и клыкам!)

Все, кто Законы Джунглей чтит,

Охоты доброй Вам!



Охотничья песнь сионийскои волчьей стаи**

Самбхур-олень протрубил на рассвете

Раз и два и три,

Олениха вскочила, и с нею дети —

Раз, два, и три,

Я ходил в разведку, и все заметил —

Раз, два и три…

Самбхур-олень протрубил на рассвете

Раз и два и три,

И стае принес я новости эти

(Раз, и два, и три)

И пошли мы по следу, пошли мы по следу,

Раз, и два, и три!

Прозвучал охотничий клич нашей стаи,

Раз и два и три,

Следов на траве мы не оставляем,

(Раз, два, три!)

Сквозь тьму легко проникает глаз,

О, громче! Подай же свой волчий глас!

Раз и два и три!

Слушай, о, слушай рассветный час!

Добыча теперь не уйдет от нас:

Раз, два, три!



Дорожная песнь Бандар-логов[128] Бандар-лог (хинди) — обезьяний народ. По мнению Р. Миллер-Будницкой (в предисловии к первому советскому изданию стихов Киплинга 1936 г.), под видом обезьяньего народа, хвастающего постоянно великими победами, но ничего не совершившего, Киплинг якобы имел в виду США. Современное литературоведение отбросило этот неубедительный, но очень советский домысел.

(Обезьяньего народа)*

Вот мы несемся, одна за одной,

На полпути меж землей и луной!

Видишь, как мы грациозно легки?

Видишь четыре отличных руки?

Все во вселенной завидуют нам,

Нашим упругим, как луки, хвостам!

Братец, ты сердишься? Все — суета!

Есть ли что в мире важнее хвоста?

Вот мы толпою на сучьях сидим.

Сколько великих мы дел совершим!

Пусть мы пока лишь мечтаем о них, —

Все совершится в назначенный миг!

Наши мечты — благороднее нет!

Слушай шаги грандиозных побед!

Цель так близка! Прочий мир — суета!

Что есть на свете важнее хвоста?

В мире подлунном — премудрости нет,

Равной премудростям наших бесед!

Да! Не слыхали ни птица, ни зверь,

Истин, что мы возглашаем теперь!

Славься наш разум, почти что людской!

Всех превзошли мы своей трескотней!

О, наша мудрость… Но, все суета:

Что есть на свете важнее хвоста?

Так присоединяйся к нам,

к рукам, скользящим по ветвям,

То вверх, то вниз, как будто им даны крыла!

Клянемся шумом благородным,

клянемся мусором негодным,

Поверь, поверь, нас ждут великие дела!



Прощанье Джунглей с Маугли*

К людям Человек уходит,

Расскажи всем тварям в джунглях,

Навсегда от нас уходит Младший Брат!

Слушайте же и печальтесь, плачьте, о, народы джунглей:

Кто сумеет воротить его назад?

К людям Человек уходит! Плачет, покидая джунгли,

Брат уходит навсегда, прощайтесь с ним!

К людям Человек уходит (Как его любили джунгли!)

Но ходить нам не дано путем людским!



Песнь — угроза Маугли сельчанам*

Я пошлю быстроногих лиан полки,

Где росли хлеба, — там взойдут сорняки,

И джунгли вытопчут ваши посевы,

Рухнут балки домов, крыши в прах падут,

И карелой [129] Карела — лиана из семейства дынных., горькой зеленой и жадной карелой

дворы зарастут.

У ваших обваленных бурей ворот

Будет петь свои гимны мой волчий народ,

Станут змеи хранителями очагов,

В заросших амбарах поселятся стаи нетопырей,

И дикие дыни злой ненасытной карелы

засыплют постели людей!

Вы услышите поступь незримых бойцов,

В пастухи я назначу вам братьев-волков,

До восхода луны я с вас дань соберу,

Будут вепри в полях бродить,

пренебрегая межами,

И карела, карела рассыплет без счета семян,

там где женщины ваши рожали.

Вам останутся жалкие колоски: я урожай сниму,

И тогда увидите вы, что я, а не вы, настоящий хозяин ему,

Станете вы колоски подбирать: больше некому будет пахать,

И олени пройдут по полям иссохшим и рыжим,

И заросли горькой жадной зеленой карелы

Останутся вам вместо хижин.

Я наслал быстроногих лиан полки,

Где росли хлеба, там взошли сорняки,

И деревья корнями на вас наступают,

Валятся балки домов, и карелой —

Горькой зеленой и жадной карелой —

ваши дворы зарастают!

Поучения Балу*[130]В «Книге Джунглей» медведь Балу — воспитатель и учитель волчат.

Красота леопарда — пятна, гордость быка — рога,

Будь же всегда аккуратным: блеск шкуры пугает врага.

Если буйвол тебе угрожает, или олень поддел,

Эту новость любой из нас знает, не отрывай от дел,

Чужих малышей не трогай: приветствуй как братьев своих,

Ведь может вдруг оказаться, что Медведица — мама их!

«Я — герой!» восклицает волчонок, первой добычей гордясь.

Он малыш, а Джунгли бескрайны,

пусть потешится в этот раз!



Песня маленького охотника-гонда*[131] Гонды — народ из древнейшего, доарийского (дравидского) населения Индии. Гонды очень маленького роста.

Mop-павлин еще спокоен, и мартышкам — нет заботы,

Коршун-Чиль еще кружится в облаках,

Но скользят по джунглям пятна, но в ветвях вздыхает что-то

Это страх к тебе крадется, это страх…

Тень внимательная ближе, меж стволами подползая,

Шепот ширится и прячется в кустах…

Пот на лбу твоем, и пальцы сводит судорога злая —

Это страх к тебе крадется, это страх!

Над горой поднявшись, месяц озарит ребристым светом

Тропки мрачные и тени на ветвях,

И натужно джунгли дышат знойной ночью до рассвета…

Это страх к тебе подходит, это страх!

На колено! Лук натянут, но летят бесцельно стрелы,

Но копье дрожит в расслабленных руках,

Над тобой смеются джунгли, и лицо окаменело…

Это страх подкрался ближе, это страх!

А когда ночная буря сосны крепкие ломает,

И ревущих ливней шквалы плетью бьются на стволах,

Громче гонга грозный голос все кругом перекрывает —

Это страх в тебя вселился, это страх.



Песнь коршуна Чиля*

Вас, компаньоны мои и друзья, ночь унесла с собой.

(Чиль! Ждите Чиля!)

К вам я лечу, просвистать о том, что кончен кровавый бой.

(Вы — авангард Чиля!)

Снизу вы посылали мне весть о добыче, вами убитой,

Сверху я посылал вам весть, о том, где стучат копыта.

Вот он, конец всех на свете путей…

И молчат голоса друзей.

Вы, кто с громким охотничьим кличем

гнал, настигал добычу,

(Чиль! Ждите Чиля!)

Вы, кто стремглав вылетал из тени,

вцепляясь в глотку оленя,

(Вы, авангард Чиля!)

Вас, кто острых рогов избег,

осилила смерть — окончен ваш век.

Вот он, конец всех на свете путей!

Конец охоты твоей…

Вы, компаньоны мои и друзья, погибли, и мне вас жаль…

(Чиль! Ждите Чиля!)

Я лечу устроить ваш гордый покой, и разделить печаль.

(Вы, авангард Чиля!)

Вот на мертвом мертвый лежит,

пасть окровавлена, зрак раскрыт…

Вот он, конец всех на свете путей,

Пир для моих гостей!



Вставные стихи из других прозаических произведений

Цыганская тропа[132] Цыганская тропа - было впервые опубликовано в английской периодике. Ни к какому из пяти сборников стихов не относится. Вольная переделка этого стихотворения Г. Кружковым («Мохнатый шмель на цветущий хмель..») была использована в кино в качестве песенки-шлягера.

На темный хмель летит мотылек,

На светлый клевер — пчела,

Но к цыганской крови цыганскую кровь

Отвеку судьба вела.

К цыганской крови — цыганскую кровь!

Отвеку покорна судьбе,

Весь мир обойдет бродяжья тропа,

И снова вернется к тебе.

Из темных селений оседлых людей,

Где грязь да серый туман,

Рассвет зовет за край земли:

Уходи, уходи, цыган!

К подсохшим болотам — вепрь лесной,

Красный журавль — в камыши,

Но цыганка — только к цыгану,

На зов бродяжьей души.

Змея — к растресканным скалам,

Олень — на простор степной,

Но цыганка — только к цыгану,

И — вместе тропой одной.

Тропой одной, вдвоем, вдвоем,

Мы в ясном просторе морском

По всем перекресткам цыганской судьбы

Мир обойдем кругом.

Будь верен судьбе цыганской,

Там, где айсбергов синий ад,

Где борта кораблей смерти белей,

И мерзлые снасти скрипят.

Будь верен судьбе цыганской,

Под блеском Южных Планет,

Где ветер ночной

Господней метлой Заметает полярный свет.

Будь верен судьбе цыганской,

Где закат уходит на дно,

И на рыжей волне джонки [133] Джонка — китайский парусный корабль. пляшут в огне,

А Восток и Запад — одно.

Будь верен судьбе цыганской

Там, где молкнут все голоса,

И опаловый зной сдавил тишиной

Магнолиевые леса.

Ястреб — в ясное небо,

В глухие заросли — лось,

Но мужское сердце — к женскому сердцу,

Отвеку так повелось,

Мужское сердце к женскому сердцу…

Скорей догорай, мой костер!

Рассвет зовет — он целый мир

У наших ног распростер!


Перевел В. Бетаки

Цыганские телеги*[134] Цыганские телеги - вступительное стих. к рассказу «Мадонна в окопах» из книги «Приходы и расходы».

Если ты не потомок тех вольных людей,

Что воруют и днем и в ночи,

На два оборота сердце замкни

И в кусты зашвырни ключи.

Или так замуруй под каминной плитой

Чтоб никогда не найти,

И шествуй законопослушной стезей

По протоптанному пути.

Ты можешь стоять у своих дверей,

Слушать скрип цыганских телег,

Но жить жизнью роми [135] Роми (рома) — самоназвание цыган. — вольных людей —

Не смогут джорджи [136] Джорджи (цыг.) — все не цыгане. вовек!

Если нет цыганской крови в тебе,

Той, что душу ведет за собой,

Будь благодарен своей судьбе,

Занимайся своей землей,

Когда надо вспаши, что надо посей,

Образцовым хозяином будь,

Запретив послушной душе своей

Даже в мыслях пускаться в путь!

Ты можешь, застыв над миской своей,

Слушать скрип цыганских телег,

Но любить любовью вольных людей,

Не смогут Джорджи вовек!

Если нет у тебя цыганских очей,

Тех, что только бесслезным даны,

Ночевать под открытым небом не смей,

Звезды выжгут все твои сны!

Сквозь раму окна на луну гляди,

И с погодой считайся, дружок:

Ни под дождик полуночный не выходи,

Ни в рассвет на росистый лужок!

Можешь съежиться и глаза закрыть

Слыша скрип цыганских телег,

Потому что как вольные роми бродить

Не смогут Джорджи вовек.

Если ты происходишь не от цыган,

Для которых нет смены времен,

Уважай свои власти и свой карман,

Имя доброе и закон,

Чередуй время бодрствованья и сна,

И живи до скончанья дней,

А помрешь — посмеются и Бог, и жена,

И цыгане над жизнью твоей.

Ты на сером кладбище будешь лежать,

Слыша скрип цыганских телег,

Потому что как вольный цыган умирать

Не смогут Джорджи вовек.


Перевел В. Бетаки

Блудный сын*[137] Блудный сын — это расширенный эпиграф к 5-й главе романа «Ким» — библейская притча о возвращении блудного сына «к радости отца его» (Лук. 15:11) — Этот сюжет использован поэтом иронически в применении к современной ему Британии. Намеренно, вопреки «западному» источнику, поэт строит стих на манер персидской поэзии, на редифах, «прилепленных» к рифме, чтобы самим употреблением этой частой восточной формы стиха посмеяться над западным обычаем майората, по сути представляющим варварское, т. е., по мнению Киплинга, «восточное» явление.

Ну вот и пришел я домой опять,

Так рады мне все: я с семьей опять

И всем-то я свой да родной опять

(Забыт и прощен мой позор!)

Отец созывает гостей на меня,

Тельца заколол пожирней для меня,

Но свиньи-то, право, милей для меня,

Мне лучше б на скотный двор!

А как я изящно одет, смотри,

Аж в братних глазах молодец, смотри!

Живя средь свиней, наконец, смотри,

Сам станешь свиньей, или нет?

Ушел я с котомкой с худым кошельком

И хлеб жрал такой, что вам тут не знаком,

И слава-то Богу: мне в горле ком —

Чопорный ваш обед!

Отец мне советы дает без конца.

Брат дуется да и орет без конца.

Мать Библию в руки сует без конца,

Так хочется всех послать,

Дворецкий едва замечает меня,

И мой же лакей презирает меня:

Моральным уродом считает меня…

Ох, тошно, — не рассказать!

Пусть все что имел, я растратил, ну да.

Шиш нажил себе в результате, ну да.

И нечего мне показать им, ну да,

Но я ведь такой не один…

Твердят о деньгах, — тьма обид на меня,

Мол жизнь прожигал, — сразу видно меня,

Но только забыли, кто выгнал меня

За то, что я младший сын!

Ну, лохом и был и казался я,

На ловких людей нарывался я,

Грошей распоследних лишался я —

Теперь — замани калачем!

Как холод и голод терпеть, я узнал,

Работать за жалкую медь — я узнал,

Со свиньями дело иметь, — я узнал

Все знаю теперь, что почем!

К работе своей я вернусь опять,

Но больше уж не попадусь опять,

И к вам уже не возвращусь опять,

Я сам себе господин!

Прощай же отец, долго жить тебе,

Мать, я напишу, может быть, тебе,

Поверь, не хочу я хамить тебе,

Но братец мой — сукин сын!


Перевел В. Бетаки

Города и троны и страны…*[138] Города и троны и страны… — вставное стихотворение из рассказа «Кентурион Тринадцатого» (о последних годах римского владычества в Британии) из книги «Пак с холма Простакова».

Города и троны и страны

Для Времен — пустяки:

Эфемерны, непостоянны

Как мотыльки.

Но свежая почка рада

Радовать нас всегда:

Подымаются в разных странах

Новые города.

Сдан временам на милость,

Их расцвет

Не поймет даже, что изменилось

За горстку лет.

Но в силу ничтожности знанья,

(Ох, важный вид!)

Недельное существованье

Вечным назвать спешит.

Так время, доброе все же

К сущему в мире мглы,

Сочтет, что мы слепы столь же

Сколь и смелы,

И справя над нами тризну,

Не возразит, чтоб тут

Сказал призраку призрак:

«Смотри, ведь навеки — наш труд».


Перевел В. Бетаки

Два пригорка[139] Два пригорка — еще одно стихотворение из цикла об Англо-бурской войне, но написанное несколько позднее тех четырех, что помещены выше. В связи с этими стихами: выражение «третий не прикуривает» (от одной спички) произошло, якобы, от английского солдатского присловья: «Первый от спички прикурил — бур поднял ружье. Второй прикурил — бур прицелился. Третий прикурил — и наповал».

Только два африканских пригорка,

Только пыль и палящий зной,

Только тропа между ними,

Только Трансвааль за спиной,

Только маршевая колонна

В обманчивой тишине,

Внушительно и непреклонно

Шагающая по стране.

Но не смейся, встретив пригорок,

Улыбнувшийся в жаркий час,

Совершенно пустой пригорок,

За которым — Пит и Клаас, —

Будь зорок, встретив пригорок,

Не объявляй перекур:

Пригорок — всегда пригорок,

А бур — неизменно бур.

Только два африканских пригорка,

Только дальний скалистый кряж,

Только грифы да павианы,

Только сплошной камуфляж,

Только видимость, только маска —

Только внезапный шквал,

Только шапки в газетах: «Фиаско»,

Только снова и снова провал.

Так не смейся, встретив пригорок,

Неизменно будь начеку,

За сто миль обойди пригорок,

Полюбившийся проводнику, —

Будь зорок, встретив пригорок,

Не объявляй перекур:

Пригорок — всегда пригорок,

А бур — неизменно бур.

Только два африканских пригорка,

Только тяжких фургонов след,

Только частые выстрелы буров,

Только наши пули в ответ, —

Только буры засели плотно,

Только солнце адски печет…

Только — «всем отступать поротно».

Только — «вынужден дать отчет».

Так не смейся, встретив пригорок,

Берегись, если встретишь два,

Идиллический, чертов пригорок,

Приметный едва-едва, —

Будь зорок, встретив пригорок,

Не объявляй перекур:

Пригорок — всегда пригорок,

А бур — неизменно бур.

Только два африканских пригорка,

Ощетинившихся, как ежи,

Захватить их не больно сложно,

А попробуй-ка удержи, —

Только вылазка из засады,

Только бой под покровом тьмы,

Только гибнут наши отряды,

Только сыты по горло мы!

Так не смейся над жалким пригорком —

Он достался нам тяжело;

Перед этим бурым пригорком,

Солдат, обнажи чело,

Лишь его не учли штабисты,

Бугорка на краю земли, —

Ибо два с половиной года

Двух пригорков мы взять не могли.

Так не смейся, встретив пригорок,

Даже если подписан мир, —

Пригорок — совсем не пригорок,

Он одет в военный мундир, —

Будь зорок, встретив пригорок,

Не объявляй перекур:

Пригорок — всегда пригорок,

А бур — неизменно бур.


Перевел Е. Витковский



Азбучные боги[140] Азбучные боги — в этом остро сатирическом стихотворении Киплинг намеренно обозначает культурно-исторические периоды, как геологические, когда, естественно, человека еще не существовало, желая тем подчеркнуть, что все модные новшества — только хорошо забытые очень старые идеи.

Я прошел перевоплощенья в сотнях сотен веков,

Я смотрел сквозь почтительные пальцы на всех площадных богов,

И я видел их в мощи и силе, и видел павшими в прах, —

И только Азбучные боги устояли во всех веках.

Мы встретились с ними в пещерах. Они нам сказали: «Вот:

Вода непременно мочит, а огонь непременно жжет!»

Это было пошло и плоско — какой нам в том интерес?

Мы оставили их обезьянам и отправились делать прогресс.

Мы шли по веленьям Духа, а они — по своей тропе.

Мы молились звездам, законам, познаниям и т. п.

А они нам путали карты, их нрав был непримирим:

То ледник вымораживал расу, то вандалы рушили Рим.

Все идеи нашего мира отвергались ими сполна:

И луну, мол, не делают в Гамбурге, и она, мол, не из чугуна,

И страсти наши — не кони, и крыльев нет на ослах;

А вот Площадные боги обещали нам кучу благ.

При Кембрийском Законодательстве нам сулили мир и покой:

Нам сказали: сложите оружие, и конец вражде племенной!

А когда мы сложили оружие, нас схватили и продали в рабы:

И Азбучные боги сказали: «Всяк — виновник своей судьбы».

При Пермском Матриархате нам все чувства раскрылись вполне,

Начиная с любви к ближнему и кончая — к его жене:

И женщины стали бесплодны, а мужчины стали плохи, —

И Азбучные боги сказали: «Каждый платится за грехи».

В эру Юрского Изобилия указали нам путь добра:

Обобрав единоличного Павла, оделить коллективного Петра;

И денег было по горло, только нечем набить живот, —

И Азбучные боги сказали: «Кто не трудится, тот умрет».

Дрогнули Площадные боги, и иссякли потоки слов,

И снова зашевелилось в глубине смиренных умов,

Что и впрямь «дважды два — четыре», что «не все то золото, что блестит»;

И Азбучные боги нам поставили это на вид.

Что было, то снова и будет: к чему далеко идти?

Есть только четыре истины на всем человечьем пути:

Пес вернется к своей блевоте, и свинья — на свой навоз [141] Пес вернется к своей блевоте, и свинья — на свой навоз — Притчи 2б: и, а также 2. Петр. 22.,

И дурак снова сунется в пламя, хоть сто раз обожги себе нос.

И в-четвертых: когда в грядущем станет мир, как хрустальный дом,

С платой нам — за то, что живем мы, а не с нас — что злобно живем,

То, как вода нас мочит и как огонь нас жжет, —

Так Азбучные боги снова придут и снова сведут расчет!


Перевел М. Гаспаров

Зов возвращения[142] Зов возвращения — это как бы обращение Англии к ее детям, живущим во всех странах мира (из книги рассказов «Действия и противодействия»).

Я была землею их предков,

Во мне — истоки добра.

Своих детей верну я,

Когда настанет пора.

Под их сапогами в травах

Песнь зазвучит моя.

Придут они, как чужестранцы,

Придут они, как сыновья.

Над их головами кроны

В краю родном и чужом

Им шепчут мои заклинанья,

Шепчут моим языком.

В мой берег бьющее море

И зелень моих полей

Дарует силу и гордость

Душам моих детей.

Смысл минувших столетий

Я им разъясню до конца

И, глаза их наполнив слезами,

Познанью открою сердца.


Перевел Г. Бен

Песня пиктов[143] Песня пиктов — из числа вставных стихов в книге «История Англии для детей», написанной совместно с Ч. Р. Флетчером.

Рим идет вперед напролом,

Не глядит себе под ноги Рим,

Он топчет нас сапогом

И не слышит, как мы кричим.

Мы грозим ему из-за спины

И мечтаем во мраке ночей,

Что пойдем на осаду Стены

С кулаками против мечей.

Да, мы маленький, слабый народ,

Мы не в силах ни славить, ни клясть;

Но увидите — срок придет,

Свалим мы вашу гордую власть.

Мы — омела, что сушит дуб!

Мы — червяк, что вгрызается в гриб!

Мы — дупло, сверлящее зуб!

Мы — в пятку вонзившийся шип!

Моль в одежде дыру прогрызет.

Ржа раскрошит булатный меч,

Червь источит созревший плод —

Вам добро свое не сберечь.

Да, мы так же слабы, как они,

Незаметен и долог наш труд.

Но поверьте: настанут дни —

Ваши форты вас не спасут.

Это верно, слабы мы сейчас,

Но другие народы сильны,

И мы их поведем на вас,

Чтоб спалить вас в огне войны.

Да, теперь мы только рабы,

Нашей доли нам не миновать,

Но мы вам сколотим гробы,

Чтоб на этих гробах плясать!


Перевел Г. Бен



Песнь Митре[144] Митра — божество в монотеистской митраистской религии, распространившейся в эллинистическом мире (с I в. н. э. — в Риме, со II в. — по всей Римской империи); особой популярностью пользовалась в пограничных провинциях, где стояли римские легионы, солдаты которых были главными приверженцами культа Митры, считавшегося богом, приносящим победу. Сохранились остатки многочисленных святилищ-митреумов вблизи римских лагерных стоянок. Вопрос, в какой степени митраизм связан с персидским зороастризмом, где также фигурирует бог Митра, остается нерешенным. Так или иначе, митраизм был так широко распространен в Европе, что многие историки считают победу христианства над этим мощным конкурентом простой случайностью. (Тридцатый легион, ок. 350 г.)

Митра, владыка рассвета, мы трубим твое торжество!

Рим — превыше народов, но ты — превыше всего!

Кончена перекличка, мы на страже, затянут ремень;

Митра, ты тоже солдат, — дай нам сил на грядущий день!

Митра, владыка полудня, зной плывет, и в глазах огни;

Шлемы гнетут нам головы, и сандалии жгут ступни;

Время привалу и отдыху — тело вяло, и дух иссяк.

Митра, ты тоже солдат, — дай нам сил не нарушить присяг!

Митра, владыка заката, твой багрянец красен, как кровь.

Бессмертен ты сходишь с неба, бессмертен взойдешь ты вновь.

Кончена наша стража, в винной пене кипят пузыри —

Митра, ты тоже солдат, — дай пребыть в чистоте до зари!

Митра, владыка полуночи, для тебя умирает бык.

Мы сыны твои, мы во мраке.

Это жертва владыке владык.

Ты много дорог назначил — все к свету выводят нас.

Митра, ты тоже солдат, — дай не дрогнуть в последний час!


Перевел М. Гаспаров

Песня галерных рабов

Мы гребли за вас и против течений и в штили,

когда паруса повисали, и когда с неба хлестала вода…

И вы не отпустите нас никогда?

Раньше вас мы взбегали на борт, если враг вас преследовал,

мы питались хлебом и луком, когда вы захватывали богатые города.

Капитаны расхаживали по палубам в солнечную погоду и распевали песни,

а мы были в трюмах, усталые, как всегда…

Мы слабели, на весла склонясь подбородками, но вы никогда не видали,

чтоб мы отдыхали, ведь мы продолжали

раскачиваться в ритме весел туда и сюда…

И вы не отпустите нас никогда?

И вальки наших весел становились от соли как шкура акулы,

наши колени соль разъедала до самой кости,

наши волосы присыхали ко лбам,

а губы изрезаны были трещинами до самых десен, и мы не могли грести

а вы плетьми нас хлестали: мол, соль — не беда…

И вы не отпустите нас никогда?

Но в какой-нибудь миг мы исчезнем из весельных портов, без следа,

как сбегающая с лопастей весел вода,

И пусть вы другим гребцам прикажете гнаться за нами, но скорей вы изловите

волны веслом, или шкотами свяжете ветер, чем догоните нас.

"Эй, куда?!!"

И вы не отпустите нас никогда?


Перевел В. Бетаки

«A St. Helena Lullaby»: два параллельных перевода

1. Колыбельная для острова Св. Елены[145]Вступление к рассказу «Священник поневоле» в книге «Награды и феи». Тут перечислены основные эпизоды жизни Наполеона Бонапарта, умершего в 1821 г. в ссылке на этом острове.

(пер. О. Кольцовой)

Где остров Святой Елены? — Не надо, старина,

Дались тебе, ей-Богу, чужие острова.

Страна, держи своих сынов, иначе им хана.

(Разве страшны морозы, пока зелена трава!)

Где остров Святой Елены? — Не скажет Париж, не жди.

Те, кто стоял за короля, отведали свинца [146] Те, кто стоял за короля, отведали свинца — имеется в виду подавление генералом республики Бонапартом роялистского мятежа в Париже 5 октября 1795 г..

Артиллерийским залпом повержены вожди.

(Если вступил на этот путь, то следуй до конца!)

Остров Святой Елены от Аустерлица [147] Аустерлиц — победа Наполеона над русско-австрийскими силами при Аустерлице 2 декабря 1805 г. далек?

Мне пушек не перекричать, что толку отвечать.

Весь мир пред баловнем судьбы — ты понял мой намек?

(На роковой победе — роковая печать!)

Где остров Святой Елены? Где императорский трон [148] Где императорский трон — Наполеон был коронован и стал «Императором французов» за год до аустерлицкой победы.? —

Величьем венценосца Франция горда.

Но объясненья не проси, все застит блеск корон.

(Небосклон затягивает облачная гряда!)

Где остров Святой Елены? Скажи, где Трафальгар [149] Трафальгар — у мыса Трафальгар 21 октября 1805 г. произошла решающая морская битва между флотом Наполеона (под командой адмирала Вильнёва) и английским флотом, которым командовал адмирал Нельсон, победивший и погибший в этом бою. После такого поражения Наполеон уже не мог предпринять высадку в Англии.?

Меж ними добрых десять лет, и не на мили счет.

Звезда срывается с небес в пороховой угар.

(Бросай игру, коль нечет подводит, как и чёт!)

А остров Святой Елены далеко ль от Березины [150] Березина — неожиданная переправа Наполеона через эту белорусскую реку 27 ноября 1812 г. спасла его от окружения русскими армиями.?

Взгляни, чернеют полыньи средь заснеженных льдин.

В обход пойдешь иль напрямик — все не избыть вины.

(Раз оступившись, — отступи, закон для всех один!)

Остров Святой Елены далек ли от Ватерлоо [151] Ватерлоо — Ватерлоо (недалеко от Брюсселя) — место последней битвы Наполеона. Эта битва, произошедшая 18 июня 1815 года, после «ста дней», была выиграна английским главнокомандующим герцогом Веллингтоном и прусским маршалом Блюхером.?

Рукой подать, доставят, и глазом не моргнешь.

Сиди, уставясь на закат, да знай суши весло.

(Славное было утро, а вечер непогож!)

Остров Святой Елены далече от Райских Врат?

Никто не ведает о том, не суесловь и ты.

Дождись, молчанием объят, последней прямоты.

И — да хранит тебя Господь! — спокойно спи, солдат.

2. Колыбельная на острове Св. Елены

(пер. Г. Бена)

Далеко ль от Святой Елены те игры детских дней?

Так почему, пройдя весь мир, здесь оказался ты?

Ах, мама, сын твой убежит, верни его скорей!

(Никто про снег не думает, когда цветут цветы).

Далеко ль от Святой Елены то сражение в Париже?

Мне недосуг вам отвечать: грохочет канонада,

И горы трупов на камнях лежат в кровавой жиже.

(Раз первый шаг ты сделал, то свершить последний надо).

Далеко ль до Святой Елены от поля Аустерлица?

Вы не расслышите ответ: так громок грохот боя.

Путь короток для тех, кто сам всего решил добиться.

(Повсюду день кончается вечернею зарею).

Далеко ль от Святой Елены сам император Франции?

Не вижу, не могу сказать: венцы слепят глаза,

За стол садятся короли, принцессы кружат в танце.

(Но если парит в воздухе, то близится гроза).

Далеко ль от Святой Елены тот бой при Трафальгаре?

Далекий путь, далекий путь — все десять дней пути;

Ведь остров где-то далеко, там, в южном полушарии…

(Брось поиски того, что ты не в силах и найти).

Далеко ль от Святой Елены злой лед Березины?

Холодный путь — голодный путь, — зато недолгий путь

Для тех, кому советы чужие не нужны…

(Раз нет пути — придется ведь обратно повернуть).

Далеко ль до Святой Елены от поля Ватерлоо?

О, близкий путь — без риска путь — вперед летит корвет.

Для тех, кто отошел от дел, там жить не тяжело.

(Лишь в полдень понимаешь, как ярок был рассвет).

Далек ли от Святой Елены небес чертог златой?

Никто не ведает — никто не видел искони.

Так руки на груди сложи, да и лицо закрой:

Ты нагулялся вдоволь — ложись-ка, отдохни.

Дорога в лесу[152] Дорога в лесу —  вставное стихотворение, поставленное вместо эпиграфа перед рассказом «Марклейские колдуньи» («Награды и феи»).

Провели дорогу в лесу

Семьдесят лет назад.

Ее потом размывало дождем.

Засыпал ее листопад,

Вот и деревья на ней наросли в лесу,

И вся зацвела она мхом,

Распустились над ней лопухи и репей,

Завалил ее бурелом;

И лесничий, идя в обход.

Прошмыгнувшую видит лису.

Да играет в траве енот,

Где была дорога в лесу.

Но под вечер, если в тот лес

Просто так забрести иногда,

Когда воздух чист, и выдры свист

Доносится из пруда

(Она не боится людей в лесу:

Редко кто у пруда сидит),

То порой различишь сквозь вечернюю тишь

В урочище цокот копыт.

Да юбка шуршит за кустом,

Отряхивая росу.

Как будто здесь чей-то дом,

У этой дороги в лесу…

Но нет дороги в лесу.


Перевел Г. Бен

Песнь деревьев A.D. 1200

Средь дерев, чей напев с далеких времен

Старой Англии дорог сугубо,

Не сыщешь прекрасней зеленых крон,

Чем у Тёрна, Ясеня, Дуба [153] Тёрна, Ясеня, Дуба — эти три дерева в английском фольклоре считаются национальными, как в русском фольклоре береза..

В солнцеворот, на летней заре,

Сэр, прошу вас покорно,

Весь день напролет петь о славной поре

Дуба, Ясеня, Тёрна!

Королевский Дуб не один лесоруб

Знавал еще в дни Энея.

Ломширский Ясень, высок и прекрасен,

Над Брутом шумел, зеленея.

Видел Тёрн, как Лондон был возведен, —

Новой Трои наследник, бесспорно.

Своим чередом узнаешь о том

У Дуба, Ясеня, Тёрна!

Старый Тис на погосте, где прах да кости,

Годится для доброго лука.

Из Ольхи сработай себе башмаки,

А кубок хорош — из Бука.

Но коль ты добит, и твой кубок допит,

И подошвам — швах, скажем грубо, —

Последний приют обретешь лишь тут —

Подле Тёрна, Ясеня, Дуба!

Несговорчивый Вяз норовит врезать в глаз,

С ним не очень-то запанибрата.

Если вдруг в холодок лег усталый ходок,

Для него это дело чревато.

Но будь трезв ты, иль пьян, иль тоской обуян,

На подушке из свежего дерна

Дуй из рога свой эль, ибо легок хмель

Возле Дуба, Ясеня, Тёрна!

О том, что в лесу провели мы ночь,

Святому отцу — ни гу-гу.

Нынче любой оказаться не прочь

На том волшебном лугу.

Ветер с юга поет, что тучен скот

Что в полях наливаются зерна.

Это добрая весть, и таких не счесть

У Дуба, Ясеня, Тёрна!

Англия песне старой верна,

Что звучит под небом просторным

Во все времена да пребудет страна

С Дубом, с Ясенем, с Тёрном!


Перевела О. Кольцова

Холодное железо

Серебро — для девушек, золото — для дам,

Медь исправно служит искусным мастерам.

«Нет, Господи, — сказал барон, холл оглядев пустой,

Холодному железу подвластен род людской!»

Против Короля он предательски восстал,

Замок сюзерена осадил вассал,

Но пушкарь на башне пробурчал: «Постой,

Железу, железу подвластен род людской!»

Горе и Барону и рыцарям его:

Безжалостные ядра не щадили никого,

Закован в цепи пленник, не шевельнуть рукой:

Холодному железу подвластен род людской!

Король сказал: «Не хочется держать тебя в плену,

Что, если я отпущу тебя и меч тебе верну?»

«О, нет, — Барон ответил, — не смейся надо мной:

Холодному железу подвластен род людской!»

Слезы — для трусливого, просьбы — для глупца,

Петля — для шеи, гнущейся под тяжестью венца…

Мне не остается надежды никакой:

Холодному железу подвластен род людской!

И вновь обратился к нему Король — мало таких королей! —

«Вот хлеб, вино, садись со мной, спокойно ешь и пей!

Садись же во имя Марии, подумаем с тобой

Как может быть железу подвластен род людской!»

Благословил Он Хлеб и Вино, и тут же Хлеб преломил,

Своею рукою подал ему, и тихо проговорил:

«Смотри! Мои руки гвоздями пробиты —

там, за стеной городской,

Видно по ним, что и вправду железу

подвластен род людской…»

Раны — для отчаянного, битва — для бойца,

Бальзам — для тех, кому ложь и грех в кровь истерзали сердца,

«Прощаю тебе измену, с почетом отправлю домой

Во имя Железа, Которому подвластен род людской!»

Корона — тому, кто ее схватил, держава — тому, кто смел,

Трон — для того, кто сел на него и удержаться сумел?

«О, нет, — барон промолвил, — склоняясь в часовне пустой —

Воистину железу подвластен род людской:

Железу с Голгофы подвластен род людской!»


Перевел В. Бетаки

Пресса*[154] Пресса  —  стихотворение, заключающее рассказ «Деревня, постановившая считать Землю плоской» из книги «Разнообразие живых существ». Тут Киплинг отдает должное своей первой профессии. В стихотворении звучит косвенный упрек журналистам, зачастую (во все времена!) роняющим профессиональную честь.

Скорей про море забудет моряк,

Артиллерист — про пушки,

Масон забудет свой тайный знак,

И девушка — побрякушки,

Ерушалаим забудет еврей,

Монах — господню мессу,

Невеста платье забудет скорей,

Чем мы ежедневную прессу.

Тот, кто стоял полночной порой

Под штормовым ревом,

Кто меньше своей дорожил душой,

Чем свежим печатным словом,

Когда ротационный мастодон

Пожирает во имя прогресса

Милю за милей бумажный рулон —

Тот знает, что значит пресса.

Ни любовь, ни слава не соблазнят

Боевого коня перед боем.

Да пусть хоть архангелы в небе трубят, —

Мы останемся сами собою:

Кто хотя бы однажды сыграл в ту игру,

Кто после ночного стресса

Трубку спокойно курил поутру

Тому подчиняется пресса!

Дни наших трудов никто не сочтет,

(«Таймс» не зря творит времена!)

Если молнии кто-то из нас разошлет —

Им власть над землей дана!

Дать павлину хвастливому хвост подлинней?

И слону не прибавить ли весу?

Сиди! Владыки людей и вещей

Только Мы, кто делает прессу!

Папа римский проглотит свой же запрет,

Президенты примолкнут тоже,

Вот раздулся пузырь — и вот его нет!

Кто еще кроме нас это может?

Так помни, кто ты, и над схваткой стой

Без мелочного интереса:

Над гордыней тронов, над всей суетой —

Пресса. Пресса. Пресса.


Перевел В. Бетаки

«If»: три параллельных перевода[155] «If»  — одно из самых известных произведений Киплинга. Вступительное стихотворение к рассказу «Братец Педант» в книге «Награды и феи». Стихотворение адресовано Киплингом его сыну Джону Киплингу, позднее пропавшему без вести в Первую Мировую войну.

1. Заповедь (пер. М. Лозинского)

Владей собой среди толпы смятенной,

Тебя клянущей за смятенье всех,

Верь сам в себя наперекор вселенной,

А маловерным отпусти их грех,

Пусть час не пробил, жди не уставая,

Пусть лгут лжецы, не снисходи до них,

Умей прощать, но не кажись, прощая,

Великодушней и мудрей других.

Умей мечтать, не став рабом мечтанья,

И мыслить, мысли не обожествив,

Равно встречай успех и поруганье,

Не забывая, что их голос лжив.

Останься прост, когда твое же слово

Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,

Когда вся жизнь разрушена, и снова

Ты должен все воссоздавать с основ.

Сумей поставить в радостной надежде

На карту все, что добыто трудом,

Все проиграть, и нищим стать как прежде,

Но никогда не пожалеть о том.

Сумей принудить сердце, нервы, тело

Служить тебе, когда в твоей груди

Уже давно все пусто, все сгорело,

И только воля говорит: «Иди!»

Останься прост, беседуя с царями;

Останься честен, говоря с толпой;

Будь прям и тверд с врагами и с друзьями;

Пусть все в свой час считаются с тобой.

Наполни смыслом каждое мгновенье,

Часов и дней неумолимый бег —

Тогда весь мир ты примешь во владенье,

Тогда, мой сын, ты будешь ЧЕЛОВЕК!

2. Если (пер. С. Маршака)

О, если ты спокоен, не растерян,

Когда теряют головы вокруг,

И если ты себе остался верен,

Когда в тебя не верит лучший друг,

И если ждать умеешь без волненья,

Не станешь ложью отвечать на ложь,

Не будешь злобен, став для всех мишенью,

Но и святым себя не назовешь, —

И если ты своей владеешь страстью,

А не тобою властвует она,

И будешь тверд в удаче и в несчастье,

Которым в сущности цена одна,

И если ты готов к тому, что слово

Твое в ловушку превращает плут,

И, потерпев крушенье, можешь снова —

Без прежних сил — возобновить свой труд, —

И если ты способен все, что стало

Тебе привычным, выложить на стол,

Все проиграть и вновь начать сначала,

Не пожалев того, что приобрел,

И если можешь сердце, нервы, жилы

Так завести, чтобы вперед нестись,

Когда с годами изменяют силы

И только воля говорит: «держись!» —

И если можешь быть в толпе собою,

При короле с народом связь хранить

И, уважая мнение любое,

Главы перед молвою не клонить,

И если будешь мерить расстоянье

Секундами, пускаясь в дальний бег, —

Земля — твое, мой мальчик, достоянье.

И более того, ты — человек.

3. Когда (пер. В. Бетаки)

Когда ты тверд, а весь народ растерян

И валит на тебя за это грех,

Когда кругом никто в тебя не верит,

Верь сам в себя, не презирая всех.

Умей не уставать от ожиданья,

И не участвуй во всеобщей лжи,

Не обращай на ненависть вниманья,

Но славой добряка не дорожи!

Когда из мысли не творишь кумира,

Мечтая, не идешь к мечте в рабы,

Сочтя всю славу и бесславье мира

Одним и тем же вывертом судьбы,

Смолчишь, когда твои слова корежа,

Плут мастерит капкан для дураков,

Когда все то, на что твой век положен,

Вновь собирать ты должен из кусков,

Когда рискнешь, поставив на кон снова

Весь выигрыш, — и только для того,

Чтоб проиграть и ни единым словом

Не выдать сожаленья своего, —

Когда назло усталости и боли

Заставишь сердце жизнь тащить твою,

Хотя в нем все иссякло, кроме воли,

Еще твердящей «нет» небытию,

Когда толпе не льстишь улыбкой низкой,

А с королем не лезешь в короли,

И знаешь, что ни враг, ни друг твой близкий

Тебя ударить в спину не смогли,

Когда поняв, что время не прощает,

Секундной стрелкой меришь скачку дней,

Тогда, мой сын, на свете ты — хозяин,

Тогда ты — ЛИЧНОСТЬ, что еще важней!

Просьба*[156] Просьба —  стихотворение, которым традиционно завершается любое английское издание стихов Киплинга. Стихотворение считается своеобразным завещанием поэта, поскольку оно завершало последнее прижизненное издание его стихов (1933 г.).

Что ж, ежели мой труд тебе

Понравился — так вот:

Не беспокой меня в той тьме,

Что и тебя сглотнет.

А если вспомнишь вдруг на миг —

Напрасно не тревожь:

Ты только из моих же книг

Все про меня поймешь!


Перевел В. Бетаки


Читать далее

Вставные стихи. из прозаических книг, никогда не включавшиеся. автором в сборники стихов

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть