Онлайн чтение книги Иафет в поисках отца Japhet, in Search of a Father
Глава LXVII

— Да, Иафет, — продолжал Тимофей, — я шел, проклиная всех мальчиков и учителей их, которые не выучили шалунов честности вместе с латинским и греческим языками, и наконец остановился в очень скромном трактире, где брали по два пенса за ночлег и доставляли кучу благ даром. Я встретил там несколько людей, добывавших себе пропитание пением на улице и музыкой; народ этот был весел, и многие из них спрашивали меня о причине моей печали. Я рассказал им последнее приключение мое, над чем они хохотали и после дали мне поужинать, чему я был очень рад. Старик, директор этой труппы, спросил, есть ли у меня хоть сколько-нибудь денег; я показал ему огромный капитал свой в восемь шиллингов.

— С уменьем этого достаточно, — говорил он, — многие из нас и половины этого не имели и сделались богачами. Вы заплатите два пенса за ночлег, а на остальные шесть купите спичек и продавайте по городу. Со счастьем, вы выручите шиллинг барыша. Сверх того, с вашим товаром вы можете входить в кухни, и если там никого не найдете, то можно кой-что и с собою захватить.

— Но я не хочу поступать бесчестно, — ответил я.

— Если так, то дело другое; вам придется тогда долго ждать богатства. «Но если бы я не получил никакого барыша и проел последнее, — говорю я, — то бы мне пришлось с голоду умереть». Умирать с голоду! Нет-нет, в Англии никогда не умирают с голоду. Тогда вам только надобно будет стараться попасть в тюрьму на месяц или на два, и вам дадут казенную квартиру и пищу, лучше, может быть, нежели вы когда-нибудь едали. Я был во всех английских тюрьмах и знаю, которые из них хуже и лучше; вот, например, здешняя тюрьма есть лучшая для зимы.

Я с удовольствием слушал рассказ этого человека, который, казалось, был один из самых веселых бродяг во всей Англии. Я последовал его совету, купил на шесть пенсов спичек и начал благополучно эту торговлю.

В первый день выручил я три пенса, продав четверть моего товара, и воротился ночевать в трактир, где провел первую ночь и где не было уже вчерашнего общества. На другой день, заплатив два пенса за хлеб с сыром и пенс за ночлег, я принялся опять за продажу спичек, но на этот раз мне не посчастливилось; казалось, никому не нужно было спичек. Прогуляв с семи часов утра до восьми вечера, я ничего не продал и от усталости присел на крыльцо одной часовни и заснул. И чем, вы думаете, я был пробужден? Ужасным запахом серы и дыму, который чуть было меня не задушил. Вероятно, какой-нибудь злой мальчишка, видя меня спящим со спичками в руке, зажег их, и я не просыпался, пока огонь не стал жечь моих пальцев. Таким образом кончился мой торг спичками за неимением товара и капитала.

— Бедный мой Тимофей, я душевно жалею тебя.

— Нечего жалеть, Иафет, меня никогда не приговаривали к смерти, а это одни только вздорные несчастья. Однако я был тогда в очень затруднительных обстоятельствах и решился уже попасть в тюрьму по убедительным уверениям бродяги-музыканта. Находясь у заставы города, я увидел вдали двух людей, которые жарко о чем-то рассуждали. Я подошел к ним поближе.

— Я говорю тебе, чтобы ты отправился со мною, — сказал один из них, который был полисмен. — Разве ты не читал этого объявления: «Со всяким пойманным бродягой поступать по законам»?

— Черт бы тебя взял; да разве ты не видишь, что я моряк?!

— Я приказываю тебе именем короля отправляться в тюрьму, а ты, молодой человек, — сказал он, обращаясь ко мне, — помоги свести его.

— А что ты дашь ему за труды? — сказал моряк.

— Ничего, — ответил полицейский, — он должен это делать, иначе я и его посажу в тюрьму.

— А я дам ему пять шиллингов, если он мне поможет отделаться от тебя, и увидим, на что он решится.

Мне этот случай показался очень выгодным, и я решился помочь тому, который был щедрее. Я подошел к полицейскому, подвернулся ему под ноги, и тот упал затылком в землю. Всем этим искусством я обязан прежнему моему фиглярству.

— Да, я знаю, что ты промаху не давал в подобных штуках.

— Мне кажется, — сказал матрос, — что вы повредили верхнюю часть. Поплывем на всех парусах в ближний порт, я знаю, где бросить якорь. С тем, кто в нужде помог мне, я готов разделить последнюю крошку хлеба.

Полицейский между тем лежал без чувств, и мы, развязав ему галстук, побежали от него так скоро, как только могли. Товарищ мой, у которого была деревянная нога, перескочив через плетень, сказал, что гораздо лучше бежать на двух ногах, нежели на одной. И, говоря это, он отвязал деревянную ногу, которая была точно так же привязана, как вы видели у меня. Я не расспрашивал его, и мы, пробежав около пяти миль, остановились наконец в какой-то деревне.

— Мы можем здесь провести ночь, — говорил моряк, — я хорошо знаю этих полицейских плутов, они никогда не выходят прежде восхода солнца.

Мы расположились в скверной хижине и лучше поели, нежели я ожидал. Здесь мой новый товарищ распоряжался со всеми, как со своими подчиненными. Выпив стакана два рому, мы легли спать.

На следующий день мы встали до рассвета и отправились в другой город, где, говорил мой товарищ, не станут нас преследовать. На пути он меня спросил, чем я живу, и я рассказал ему мои несчастья.

— За добро платят добром же, поэтому я вас научу ремеслу; есть ли у вас голос? Я не спрашиваю, умеете ли вы петь, и правильно ли, но просто: громок ли у вас голос?

— Да, голоса у меня довольно.

— Этого достаточно. Вы можете коверкать голосом, как угодно, и реветь хоть быком, все равно, только бы громко было, и за это нам будут давать деньги как из человеколюбия, так и для того, чтобы отвязаться от нас. Я знал старика, который играл на кларнете одну только арию и то всегда фальшивил, и ему платили, чтобы только не слушать его. В улице, в которой играл старик, жили такие молодые люди, которые, видя, что ему платят деньги за то, чтобы он перестал играть и петь, давали ему еще нарочно, чтобы он снова пел. Другие же ему опять платили, чтобы он ушел, и старик через это получал бездну денег. Итак, если у вас громкий голос, то все остальное готово у меня.

— А разве вы тоже этим живете?

— Конечно, и уверяю вас, что нет ремесла легче и выгоднее. Я такой же моряк, как и вы. Мой старинный приятель, матрос, научил меня их манерам, которые я теперь охотно передам вам. Знаете ли, что я часто выручал по два фунта в день; и за ваше одолжение я научу вас, как доставать хлеб; вы будете ходить со мною, пока не переймете моего ремесла, а потом, в Англии много места для нас обоих.

Он подвязал мне деревянную ногу, и при переходе нашем из одного места в другое на нас сыпался град медных денег. Таким образом мы путешествовали три недели, и к концу этого времени он решил, что я один могу доставать себе пропитание, и, дав мне половину своих баллад и пять шиллингов на подъем, он оставил меня, и я простился с лучшим моим другом после вас. Итак, я снова был один, искал вас всюду. Наконец, как вы знаете, голос мой привлек ваше внимание, и я закончил похождения, но если когда-нибудь нам придется расстаться, то я опять привяжу мою деревянную ногу.

Таковы были приключения Тимофея, превращенного теперь в квакера.

— Мне не нравится, что ты хочешь жить обманом, — сказал я ему. — Если бы опять случилось такое несчастье, не лучше ли выучиться моему ремеслу, которое тебе доставит безбедную жизнь? С вниманием и терпением ты в состоянии будешь точно так же составлять лекарства, как и я, и со временем, может быть, заведешь такую же аптеку.

— Правда, Иафет, правда. Ваши слова дышат премудростью, — сказал он серьезным голосом, — и я последую этому совету.