Онлайн чтение книги Желание сердца
Глава 14

Когда Корнелия вошла в библиотеку, герцог поднялся из-за большого письменного стола, за которым сидел. Что-то в его облике показалось ей странным, но потом она поняла почему. На нем был не обычный костюм, который он всегда носил в Котильоне — бриджи для верховой езды и спортивная куртка с пуговицами, украшенными эмблемами его полка — а темный дорожный костюм, что был на нем накануне.

Герцог официально приветствовал жену и жестом пригласил ее сесть на диван возле камина. Но она намеренно пересекла комнату и выбрала место у большого окна фонариком, выходящего на озеро. Таким образом он повернулся лицом к свету, а разглядеть ее выражение ему было бы затруднительно.

— Я хочу поговорить с вами, Корнелия, — начал он, теребя золотую цепочку от часов, украшенную перламутром.

Герцог выглядел усталым и измученным, но в то же время чрезвычайно красивым, и Корнелия вновь ощутила необъяснимое чувство слабости, которое всегда приходило к ней, когда он был поблизости. Она с трудом заставила себя заговорить холодно и равнодушно.

— Мне передала горничная.

— Я собирался поговорить с вами вчера вечером, но вы так устали после нашего путешествия, что я решил — это будет безжалостно.

Корнелия склонила голову:

— Благодарю вас. Наступила короткая пауза.

— Мне трудно начать, — заговорил герцог, — но все же легче, чем в том случае, если бы мы были на самом деле мужем и женой. Проще говоря, хоть я и опасаюсь, что повергну вас в шок, я хочу развестись с вами.

Корнелия опустила глаза, с минуту она не осмеливалась взглянуть на него.

— Как я сказал, это будет для вас ударом, — продолжал герцог. — Мы поженились без любви, а потому мне не так сложно, как было бы в противном случае, сообщить вам, что я полюбил.

— Опять? — не удержалась от вопроса Корнелия. Произнеся это слово, она подняла голову и увидела, что он вспыхнул.

— Наверное, вы имеете право на подобное замечание, — сказал он, — знаю, вы презираете меня, и я не могу упасть еще ниже в ваших глазах, поэтому скажу правду. Никогда, ни на одну секунду в самых диких своих мечтах я не предполагал, что ваша тетя уедет со мной. Сейчас, возможно, легко об этом говорить, но я прошу вас поверить мне, что это правда. Я полагал, что люблю ее, но в то же время знал, что ее любовь ко мне далеко не безгранична. Я привлекал ее, и она гордилась своей победой. В то же время она не была готова даже к самой малой жертве ради того чувства, которое мы называли любовью. Когда я просил ее бежать со мной, в тот раз, когда вы, к несчастью, все узнали, да кроме того, и еще несколько раз, во мне сидел какой-то дьявол, который подталкивал меня к тому, чтобы соблазнить Лили, к тому, чтобы заставить ее потерять голову! Красивую голову, но очень твердо сидящую на плечах; однако, пока я изображал Фауста, меня не покидала уверенность, что никакие мои слова или поступки никогда не вынудят ее совершить самоубийство в глазах света.

Герцог прошел по комнате и остановился на секунду у окна, чтобы бросить взгляд на озеро.

— Теперь, в холодном пересказе, все это звучит чрезвычайно неприятно, — сказал он, — и я даже не смею надеяться, что вы мне поверите. Просто пытаюсь объяснить свои поступки, чтобы вы поняли разницу между тем, что я чувствовал тогда, и теперешними моими чувствами к другому человеку.

Голос его стал глуше и, казалось, даже дрогнул; герцог явным усилием снова повернулся к Корнелии.

— Мое чувство к Лили Бедлингтон было предосудительным и бесчестным, но мы оба взрослые люди и оба понимали в глубине души, почему можно не опасаться никаких серьезных последствий того, что на самом деле было не более, чем легким флиртом, интрижкой, ничего общего не имеющей с настоящей любовью.

— Мне с трудом верится, что вы так думали в то время, — холодно заметила Корнелия.

— Я знал, что вы не поверите мне, — ответил он. — Был бы слишком ожидать подобное от любой женщины, а особенно такой молодой и неопытной, как вы. Но мужчина минуту страсти может сказать и сделать очень многое, что нельзя воспринимать всерьез.

— Но предположим, — настаивала Корнелия, — просто предположим, что тетя Лили приняла бы ваше предложение бежать с вами?

— Сейчас легко говорить, что я бы никуда не уехал, — ответил герцог, — но сам по себе такой ответ явился бы только полуправдой, потому что если бы Лили была тем человеком, кто легко мог бы согласиться на побег, то я не стал бы пытаться склонить ее к такому шагу. Господи, как мне это объяснить? Это невозможно выразить словами. Я только стараюсь, чтобы вы поняли то, что произошло в прошлом. Но теперь все совершенно по-новому.

— Значит, на этот раз вы уверены? — спросила Корнелия.

— Уверен, как в том, что я жив. Корнелия, я взываю к вашей доброте и пониманию. Наш брак был деловым соглашением и ничем иным, иначе я не смог бы с вами так говорить — но вы ненавидели меня и, Бог свидетель, тому достаточно причин. Но, пожалуйста, попытайтесь стать на мое место. Я люблю первый и единственный раз в своей жизни. Я так поглощен этой любовью, что больше ничего в этом мире не имеет для меня значения — ничего!

— И вы уверены, что сейчас это не очередная иллюзия?

— Так уверен, что уже сделал распоряжения, меняющие всю мою жизнь, — ответил герцог. — Я возвращаюсь в Париж — немедленно, там я разыщу ту, о которой говорил, и спрошу ее, не окажет ли она мне честь стать моей женой, когда я буду свободен. А тем временем я предложу ей уехать со мной в Южную Америку, где у меня есть кое-какая собственность. Я отправлюсь туда без титула, только под своей фамилией. Уже написано письмо его величеству с объяснением причины, по которой я отказываюсь от титула герцога. Надеюсь, это как-то умерит скандал и разговоры, которые поднимутся после нашего развода.

— Вы намерены навсегда отказаться от титула? — спросила Корнелия.

— Что касается меня, то да. Буду надеяться, что однажды, возможно, мой сын удостоится чести носить его, но для меня титула больше не существует, Кроме того, я намереваюсь закрыть Котильон.

— Закрыть Котильон? — переспросила Корнелия.

— Да. Вы, думаю, не захотите здесь остаться. Разумеется, я отдал соответствующие распоряжения на ваш счет. Если вы пожелаете жить в Лондоне, вам будет предоставлен наш фамильный особняк, есть и другие дома, которые мои адвокаты предложат вам, будь на то ваша воля.

— Благодарю вас, — чуть слышно ответила Корнелия.

— Все это, разумеется, зависит от вашего обещания развестись со мной, — напомнил ей герцог.

— А если я откажусь?

Он на секунду сжал крепко губы.

— Если вы откажетесь, я все равно предложу женщине, которую люблю, уехать со мной.

— А если она не захочет?

— Захочет, я знаю, что захочет, — горячо ответил герцог. — Она любит меня не меньше, чем я ее.

— Без титула, без имени, которое вы не сможете предложить ей? Вы, должно быть, очень уверены в ней!

Корнелия внимательно наблюдала за мужем. На его лице появился страх, герцог судорожно сжимал и разжимал пальцы, но когда заговорил, голос звучал ровно.

— Я не могу ошибаться на этот счет. Наша любовь слишком велика, чтобы отказываться от нее ради таких… пустяков.

— Обручальное кольцо для женщины никогда не было пустяком. Вы посвятили ее в свои планы? Разве не лучше сначала выяснить, что она думает о вашей идее, прежде чем вы окончательно сожжете за собой мосты? Пусть ваше письмо к королю подождет, пока вы не будете совершенно уверены, что не выстроили воздушный замок.

— Нет! — почти выкрикнул герцог. — Нет, я не сделаю ничего подобного. Хватит с меня лжи и обмана, притворства и хитрости. На этот раз все будет делаться открыто, как подобает.

Корнелия молчала. Герцог заговорил другим голосом, словно вспомнил, кто перед ним:

— Я не смею молить вас о прощении за то, что собираюсь совершить — это было бы чересчур с моей стороны. Как не могу просить вас забыть о моих прегрешениях в прошлом. Вам только пойдет на пользу, когда вы избавитесь от меня; но если есть в вашем сердце хоть какая-то доброта, то вы дадите мне развод без промедления.

Корнелия поднялась с места:

— Я рассмотрю ваше предложение при одном условии.

— Условии? — переспросил герцог.

— Да, — подтвердила она. — Оно заключается в том, чтобы вы подождали моего решения до завтрашнего утра.

— Я не могу сделать этого, — запротестовал герцог. — Я должен немедленно отправиться в Париж.

— Думаю, что нет, — ответила Корнелия. — Вы останетесь здесь, во-первых, потому, что если уедете сейчас, то я никогда не соглашусь на развод, сколько бы вы ни просили, а во-вторых, из-за этого письма, которое пришло сегодня утром. — Говоря это она вынула из-за пояса письмо. — От герцогини Ратленд. Она узнала о нашем приезде и пишет, что у нее сейчас гостит королевская чета и сегодня вечером они хотели бы пообедать в Котильоне.

— Это невозможно.

— Почему? — спросила Корнелия. — Я не вижу причин, по которым мы могли бы отказать в их просьбе. Герцогиня знает, что мы уже вернулись, и нельзя притвориться, что у нас так быстро появились другие планы. Она пишет, что король пожелал видеть вас. Я предлагаю, чтобы сегодня вечером, ради меня, по крайней мере, мы вели себя обычным образом, словно в самом деле вернулись из свадебного путешествия.

— Кто еще среди гостей? — спросил герцог.

— Она упоминает всего нескольких, — ответила Корнелия, — в том числе и моих дядю с тетей.

— Это все подстроено Лили, — гневно воскликнул герцог. — Если королю пришла мысль пообедать здесь, то только благодаря ее подсказке, что это может быть забавно.

— А почему бы и нет? — поинтересовалась Корнелия. — Его величеству очень нравится Котильон. Я не раз слышала это от вашей матери. К тому же нет причин, почему бы ему не любить вас, и каковы бы ни были ваши чувства к другим, король, безусловно, все еще может рассчитывать на нашу преданность.

— Вы правы, — чуть спокойнее отозвался герцог, — простите, если я глупо себя веду. Просто желание отправиться в Париж так велико, что я не могу думать ни о чем другом.

— И тем не менее вы поспешили уехать оттуда? — допытывалась Корнелия.

— Мне хотелось привезти вас домой, — чистосердечно признался он.

— По крайней мере, это намерение было добрым.

— Добрым! — Он горько рассмеялся. — Пожалуйста, не думайте, что я не сознаю свои проступки по отношению к вам. Теперь я понимаю, последние несколько лет мое поведение достойно только презрения, но хуже всего была моя женитьба на вас, такой молодой и наивной. Да, Корнелия, я знаю, как низко пал, когда использовал вас, по вашим же словам, как прикрытие тайной связи. Прошлого уже не переделать, но я могу понять тяжесть моих прегрешений и просить за них прощения.

— А это… понимание, как вы говорите, пришло к вам потому, что вы полюбили? — спросила Корнелия.

— Потому что я встретил ту, которая заставила понять, что правильно, а что нет, только тем, что была сама собой, только тем, что была во многом воплощением чистоты и невинности. Она заставила меня увидеть прошлое в его истинном свете.

— А где же вы познакомились с таким… исключительным созданием? — с любопытством спросила Корнелия.

Она заметила, как он покраснел и прикусил губу, затем улыбка преобразила его лицо.

— Разве вам никогда не приходилось встречать людей, которые по своей природе не способны ни к чему дурному?

И неважно, где вы знакомитесь с ними, как они выглядят, что они делают или говорят, просто они излучают вокруг себя нечто, что говорит вам неоспоримо об их чистоте и совершенстве в истинном смысле этих слов. — Герцог глубоко вздохнул и, казалось, душевный подъем оставил его. — Именно это и заставляет меня опасаться.

— Опасаться? — спросила Корнелия.

— Что я не очень хорош для нее. — Он передернул плечами, словно отбрасывал прочь страх. — Но я не должен был вам этого говорить. Пожалуйста, постарайтесь понять меня и позвольте мне уйти.

— Я отвечу вам завтра, — сказала Корнелия, — а пока напишу ответ герцогине и сообщу, что мы ждем всех ее гостей, двадцать шесть человек, сегодня к нам на обед.

— Очень хорошо, я согласен, — ответил герцог.

Корнелия вышла из библиотеки не оглядываясь и прикрыла за собой дверь. Только оказавшись в коридоре, она схватилась на секунду за спинку стула, чтобы не упасть в обморок от охватившего ее восторга.

Герцог не подвел. Значит, это правда, и Рене была права — он на самом деле любит ее. Она почувствовала, как нахлынули радость и счастье, и от этого чуда хотелось плакать. Спустя много времени, как ей показалось, она уже сидела за письменным столом в утреннем кабинете и писала ответ герцогине.

После этого она послала за шеф-поваром, сообщила ему, что за обеденным столом соберутся двадцать восемь человек, и выбрала все самые любимые блюда герцога. За всеми хлопотами она вдруг подумала, как напугали бы ее эти обязанности еще месяц тому назад. Теперь же все переменилось. Счастье придало ей сил и смелости преодолеть любую трудность.

Герцога она больше не видела. Во время второго завтрака дворецкий принес ей записку, в которой его светлость извинялся за свое отсутствие и сообщал, что уехал осмотреть дальние фермы поместья. Корнелия сказала самой себе, что он прощается с Котильоном, полагая, что видит его в последний раз.

Как бы сильно он ни любил Дезире, прощание будет тяжелым, ведь Котильон так много значил для него, был частью его жизни и покинуть этот дом было так же болезненно, как ампутировать руку или ногу.

Не появился герцог и за чайным столом, время близилось к вечеру и, проверив цветы, присланные садовниками для большой гостиной, Корнелия отправилась к себе наверх.

Ее ждала Вайолет. Корнелия обняла горничную и поцеловала ее в щеку. Затем она сняла темные очки и положила их в руку девушки.

— Выбрось их, Вайолет. Разбей их, закопай, чтоб я их никогда больше не видела. И наряды из моего гардероба тоже. Упакуй их и отошли в приют. Должен же быть какой-нибудь, где заботятся о бедных актрисах. Я хочу, чтобы вещи отправились туда.

— Ваша светлость! Все хорошо?

— Будет все хорошо, Вайолет.

Глаза Корнелии сияли, когда она повернулась к зеркалу.

После недолгих раздумий она выбрала платье из зеленого шифона, которое было на ней в тот вечер, когда герцог впервые ее поцеловал. В этом плотно облегающем наряде она выглядела воздушной и совсем юной. В этот вечер она смогла надеть собственные украшения: на шее у нее блестело бриллиантовое колье, а в ушах длинные серьги — свадебный подарок Эмили.

— Вы не наденете диадему, ваша светлость? — спросила Вайолет.

Корнелия покачала головой.

— Нет, это не официальный прием, хотя на нем и будут присутствовать их величества. Я хочу, чтобы ты причесала меня, как в последний вечер в Париже, только я потеряла бриллиантовые заколки.

— У вас есть другие, ваша светлость, из гарнитура с диадемой, — сказала Вайолет. — Разве вы не знали?

Горничная подняла бархатную подставочку с установленной на ней диадемой в шкатулке с гербом, и Корнелия увидела, что на дне лежат шесть больших заколок с драгоценными камнями. Они были гораздо больше тех, что она купила в Париже, и когда Вайолет приколола их к волосам, они засияли и засверкали, как звезды, на фоне темных тугих локонов.

Теперь, когда она была готова, сердце ее быстро билось.

На обеих щеках заалело по яркому пятну, но сегодня они появились без помощи косметики. Ресницы — длинные, темные, загнутые — были столь же прелестны, как тогда, когда она подкрашивала их, чтобы подчеркнуть огромные зеленые, с золотыми искорками, глаза Дезире. Только губы не были больше естественными, как у Корнелии в прошлом. Она использовала губную помаду, подаренную ей Рене в Париже, и когда улыбнулась себе в зеркале, красные губы маняще изогнулись, и была в этом женственность и в то же время застенчивость невинного ребенка.

Корнелия была готова, но все равно вниз не спускалась. Наступила минута, которой она так жаждала и в то же время боялась. Ей казалось, она не сможет сдвинуть с места отяжелевшие стопы и не осмелится сделать последний шаг в неизвестность.

— Кареты прибывают, ваша светлость, — забеспокоилась Вайолет.

Наконец Корнелия заставила себя пересечь широкий коридор, куда выходила ее спальня, и остановилась на верхней ступеньке лестницы. Внизу, в огромном мраморном холле, появлялись первые гости. Герцог приветствовал их, через минуту ему предстояло выйти на ступени крыльца, чтобы принять их величества.

Корнелия медленно начала спускаться, положив руку на перила, и от ее шагов только тихо шелестела юбка. Она спускалась все ниже и ниже. Сердце Корнелии так громко колотилось, что она испугалась, как бы его не услышали те, кто стоял в холле; когда до конца лестницы оставалось шесть ступенек, герцог обернулся и увидел ее. С минуту он тупо смотрел на нее, кровь отхлынула от его лица. Он сделал шаг вперед.

— Дезире!

Казалось, голос застрял у него в горле.

— Корнелия! Я бы ни за что тебя не узнала! — Это была Лили, которая выплыла вперед, чтобы поцеловать племянницу мужа с неискренней сентиментальностью. — Дорогая, как ты изменилась! Неужели в этом виноват Париж? Я в полном изумлении. В первый момент даже не поверила, что это ты.

Корнелия высвободилась из объятий Лили, чтобы поцеловать дядю и поздороваться с другими гостями, с которыми уже встречалась раньше. Только когда с приветствиями было покончено, а высокий, довольно пронзительный голос Лили все еще выводил рулады по поводу ее измененной внешности, Корнелия нашла в себе силы вновь посмотреть на герцога.

Он не сводил с нее ошеломленного взгляда, какой бывает у человека, оказавшегося в водовороте и не знающего, что предпринять. Их глаза встретились, и Корнелия не смогла ни пошевелиться, ни дышать.

— Дрого! Их величества! — послышался властный окрик Лили, и герцог, как зачарованный, пересек холл и вышел на парадное крыльцо.

— Пройдемте в гостиную, — предложила Корнелия чужим голосом.

Лили болтала без умолку, дядя Джордж задавал вопросы, но Корнелия не имела ни малейшего представления, о чем они говорили и что она им отвечала. Она только знала, что когда несколько минут спустя появились король с королевой, ей удалось присесть в реверансе грациозно и с достоинством.

С той минуты весь вечер проходил как во сне, и все, что она делала или говорила, казалось нереальным. Она сидела за одним концом длинного обеденного стола и через горы золотых украшений и мили искусно скомпонованных орхидей могла разглядеть только макушку герцога.

Корнелия веселилась и без стеснения разговаривала с королем, сидевшим справа от нее. Он смеялся ее шуткам и говорил ей комплименты, но она все равно не представляла, о чем они беседовали; и комната, и все ее обитатели казались картинкой волшебного фонаря.

Когда дамы покинули столовую, Корнелия осознала, что Лили отпускает язвительные, колкие замечания в своей очаровательной манере, но все равно они не смогли ее задеть, и она даже не пыталась понять их.

Затем последовала игра в бридж и музицирование, а когда наконец герцогиня Ратленд поднялась, чтобы увезти с собой гостей, все выразили искреннее сожаление, что время пролетело так быстро.

— Теперь мы будем ждать вечеров в Котильоне с еще большим нетерпением, чем раньше, — любезно произнесла герцогиня.

— Я всегда чудесно провожу время в Котильоне, — добродушно заметил король своим гортанным голосом. — Из вас вышла очаровательная хозяйка, моя дорогая.

— Благодарю вас, ваше величество. Герцог провожал к карете королеву, Корнелия вышла с королем в холл. Она присела в реверансе, и он еще раз выразил свою благодарность.

— Я собираюсь к вам на первый отстрел фазанов, — сказал он. — Надеюсь, вы не забыли пригласить меня?

— Вряд ли нам это удалось бы, сэр, — ответила Корнелия.

Он рассмеялся, и Корнелия услышала, как король шутит с герцогом, садясь в карету. Начали прощаться и остальные гости, в суматохе замелькали пальто и накидки, мягкие вуали и шифоны покрыли замысловато причесанные головы, последние гости удалились.

И тут Корнелия почувствовала испуг, даже страх, граничащий с паникой. Не смея оглянуться, она прошла в гостиную. Впервые за весь вечер сон испарился, наступила реальность. С самой первой минуты их встречи в холле она боялась поднять глаза на герцога, помня, каким бледным и потрясенным он выглядел, когда произнес ее имя. Но потом у него было время прийти в себя, время, чтобы осознать, как она с ним поступила.

Корнелии внезапно стало холодно. В камине горел огонь, и она протянула к нему руки, вздрагивая. А вдруг он не простит ее за то, что она выставила его в глупом свете? Любовь, которая способна вынести потрясения, беды, лишения, часто увядает при звуке смеха. А вдруг он возненавидел ее за то, что она сделала?

Корнелия услышала, как закрылась дверь в дальнем конце комнаты, но не осмелилась повернуться, не осмелилась взглянуть ему в лицо. Она слышала, как он идет по ковру, медленно и решительно. Как часто замирало ее сердце при звуке его шагов! А сейчас она могла только дрожать. Он подошел к ней очень близко, но голова ее была опущена, она смотрела немигающим взглядом на огонь, от которого, казалось, вообще не шло никакого тепла.

— Это правда… или я сошел сума? — произнес он, и Корнелии показалось, что голос его звучал не сердито, а очень печально.

— Это правда, — заставила она себя произнести через силу.

— Ты Дезире, а Дезире — Корнелия.

— Да.

— Как я мог быть таким слепым?

— Каждый видит то, что ожидает увидеть, — ответила Корнелия словами Рене. — Ты не ожидал увидеть свою жену в «Максиме».

— Безусловно, нет.

Наступило молчание, и хотя Корнелия не смела поднять на него глаз, она знала, что он смотрит на нее, пытаясь найти в ее лице хоть какое-то сходство между двумя женщинами, которые на самом деле были одной.

— Это все очки, те уродливые, отвратительные очки, — наконец произнес он. — И все же я не понимаю. Ты сказала, что ненавидишь меня, и я поверил — но Дезире, казалось, не испытывала ко мне ненависти.

— Я сказала… тебе, что… ненавижу тебя, — заикаясь проговорила Корнелия, — но… это была… неправда.

Она почувствовала, как он окаменел, потом через секунду заговорил тоном, в котором слышалось полное неверие:

— Ты хочешь сказать, что когда выходила за меня, то не была ко мне равнодушна?

— Я… любила тебя, — едва выдохнула Корнелия, но он все равно услышал.

— Господи, бедное дитя, я даже не представлял.

— Да… ты… не знал этого.

— Должно быть, я доставил тебе большое горе.

— Я воображала… что… ты любишь меня.

— Как это было жестоко! Я был слеп, глупец. Ты простишь меня?

— Мне кажется… я уже… простила.

— В таком случае ты не посмотришь на меня? Корнелию вновь охватило чувство паники, но уже без страха — паники от счастья, от желания убежать и скрыться от чего-то такого сильного и властного, что нельзя вынести. И все же она не могла пошевелиться и так осталась стоять с опущенными глазами, а паника постепенно уходила, уступая место новому чувству — робости, той самой робости, с которой женщина капитулирует перед мужчиной.

— Посмотри на меня! — теперь это был приказ, властный и уверенный. Но она дрожала, не в силах подчиниться ему, и герцог повторил: — Пожалуйста, посмотри на меня, Дезире.

В его голосе прозвучала нотка мольбы, и она не смогла больше выдержать. Она откинула назад голову почти с вызовом и взглянула ему прямо в глаза. В их глубине она увидела яркое пламя страсти, сдерживаемой, но все же яростной и властной, как в ту ночь, когда он обнял ее и сделал своей.

— Дорогая моя, моя маленькая возлюбленная, — тихо сказал он. — Почему ты убежала от меня? Почему ты заставила меня вынести то, что я вынес за последние два дня?

— Я должна была… удостовериться, — пробормотала Корнелия.

Она с трудом говорила, сердце стучало молотом в горле, а от взгляда герцога все вокруг кружилось.

— Ты никогда не страдала так, как я, — сказал он. — Временами мне казалось, я сойду с ума от одной мысли, что могу потерять тебя.

— Я должна была удостовериться, — снова повторила Корнелия.

— Тот мужчина, которого ты любила… Думая о нем, я превращался в убийцу. Я бы мог убить его и возрадоваться этому!

— Этим мужчиной был ты.

— Наверное, идея была недурна, потому что теперь я знаю, что такое сходить с ума от ревности. — С минуту герцог улыбался. — Наверное, будет безопасней, если ты вновь начнешь носить свои темные очки!

— Нет, ни за что! — воскликнула Корнелия. — Я выбросила их.

— А не можем ли мы выбросить еще в придачу все наши горести и непонимание?

— Надеюсь на это.

— Господи, как долго тянулись дни в Париже! — воскликнул он. — Какая была скука, когда я считал мгновения и жаждал увидеть свою Дезире. Как ты сумела так хитро меня провести? Как ты могла мучить меня таким адским образом?

Корнелия улыбнулась.

— Иногда это было тяжело, — сказала она, — но я тоже с нетерпением ждала вечера.

— Ты сводила меня с ума, — сказал герцог. — Те вечера, когда ты не позволяла мне прикоснуться к тебе, не позволяла даже взять тебя за руку. Это было выше человеческих сил, когда ты смотрела на меня из-под этих длинных ресниц, и твоя кожа была такой белой и зовущей, а губы алыми. Дезире — я не могу называть тебя никак иначе — ты навсегда останешься желанием моего сердца. Я знаю, мы оба нашли то, что искали всю свою жизнь.

— А ты уверен… на этот раз?

— Совершенно уверен. И подумать только, еще сегодня утром ты выслушивала мои объяснения, заставляя мучиться унижением презренного человека и держала в неизвестности, согласишься ли развестись со мной. Как-нибудь я накажу тебя за это, а пока я хочу только поцеловать тебя.

От этих слов Корнелия затрепетала под его взглядом, и румянец покрыл ее щеки. Она не могла ошибиться в выражении его лица, в огне, вспыхнувшем в его глазах, в его жадных губах, но он так и не дотронулся до нее.

— Ты моя, Дезире, — сказал он немного хрипло, — моя, как я мечтал. И что бы ты ни делала, что бы ни говорила и как бы ни просила меня, тебе никогда не удастся снова скрыться от меня. Я слишком хорошо знаю, что такое жизнь без тебя, и теперь, когда я поймал тебя, ты моя на веки вечные. Ты и теперь любишь меня, а в будущем полюбишь еще сильнее. Я научу тебя, что значит любить, милое, смешное дитя, нарядившееся как опытная женщина, умудренная жизнью, но не знающая о ней ничего! Завтра мы вновь отправимся в путь. Я повезу тебя в настоящее свадебное путешествие. Путешествие, дорогая, в котором мы будем вдвоем день и ночь!

Я многое хочу узнать о своей жене, Дезире. Я хочу узнать о ее прошлом, о ее жизни до того, как она встретила меня. Я хочу быть уверенным, что ее будущее связано только со мной. Во мне еще не совсем умер страх потерять тебя или» услышать, что ты принадлежишь кому-то другому.

Я накажу тебя за свое отчаяние и волнение, за жуткие часы, проведенные без тебя, накажу тебя тем, что ты станешь, по твоим же словам, дорогая, необузданной и шальной, и запросишь пощады. Но я не буду милосердным! И ты не сможешь скрыться от меня.

— Я не захочу… скрываться, — прошептала Корнелия.

— Даже если бы ты и захотела, все было бы напрасно! ; Мы уедем куда-нибудь, где сможем быть только вдвоем — только я и ты, моя любимая. Но сначала я хочу услышать от тебя, моей жены, то, что ты моя! Скажи это!

Он ждал, и теперь без просьбы Корнелия взмахнула ресницами и посмотрела ему в лицо. Она была чересчур переполнена счастьем, чтобы говорить, и с легким возгласом более красноречивым, чем тысячи слов, бросилась к нему в объятия. Он обнял ее с яростной силой, его сердце билось рядом с ее сердцем, и тогда она услышала, как собственный голос, шедший как бы издалека, прошептал слова, которые он ждал от нее:

— Я люблю тебя… Дрого. Я люблю тебя… и я твоя, вся без остатка. И всегда была.

Он обнял ее еще крепче и прижался губами к ее губам; затем она почувствовала, как его рука коснулась ее волос и бриллиантовые заколки рассыпались по полу, а на лицо ее упали шелковистые пряди.

Он поднял ее высоко на руки, его лицо осветил триумф. Он был завоевателем, победителем, путешественником, который достиг цели своих странствий! Ее волосы рассыпались по обнаженным плечам, свешиваясь до пола, и он понес ее через комнату, через огромный мраморный холл наверх по лестнице.