Онлайн чтение книги Жемчужина Лабуана
Глава 14. ЛЮБОВЬ И ОПЬЯНЕНИЕ

Добравшись до вершины утеса, Сандокан остановился и еще раз обернулся на восток, к Лабуану.

— Великий Боже! — прошептал он. — Какое расстояние отделяет меня от нее! Что она делает сейчас? Оплакивает меня, как мертвого, или грустит, как о пленнике.

Он вдохнул ночной ветер, как если бы вдыхал далекий аромат своей любимой, и медленными шагами пошел к своему дому, где еще светилось одно окно.

Он заглянул сквозь оконные стекла и увидел человека, сидящего за столом, в задумчивости обхватив голову руками.

— Янес, — прошептал он, грустно улыбнувшись. — Что он скажет, когда узнает, что Тигр вернулся побежденным и околдованным?

Он сдержал вздох и тихо-тихо открыл дверь, так что Янес не услышал его.

— Ну что, дружище, — сказал он громко. — Не забыл ты Тигра Малайзии?

Он еще не закрыл рот, а Янес уже стиснул его в объятиях, восклицая в изумлении:

— Это ты?.. Черт возьми, это ты, Сандокан!.. Ах!.. Я думал, что ты погиб!..

— Нет, как видишь, я вернулся.

— Но, дружище, где же ты пропадал? Уже четыре недели, как я жду тебя, теряя надежду. Что ты делал столько времени? Ты ограбил какой-нибудь султанат, или это Жемчужина Лабуана так околдовала тебя?

Его веселье и радость, однако, не затрагивали Сандокана. Пират стоял перед ним в молчании, с грустным взглядом и потемневшим лицом.

— В чем дело? — спросил Янес, удивленный этим молчанием. — Почему ты так смотришь? И что это за форма на тебе? Случилось какое-нибудь несчастье?

— Несчастье! — воскликнул Сандокан хриплым голосом. — Ты, значит, не знаешь, что из пятидесяти человек, которых я повел с собой на Лабуан, вернулся один только Джиро-Батол? Все они пали у берегов этого проклятого острова, а мои суда покоятся на дне моря. На этот раз я разгромлен и побежден.

— Побежден — ты!.. Это невозможно!

— Да, Янес, я был побежден и ранен; мои люди уничтожены; а сам я возвращаюсь смертельно больной!..

Понурившись, Сандокан подошел к столу, сел, одним духом опрокинул стакан виски и прерывающимся хриплым голосом рассказал все, что случилось с ним: и о прибытии на Лабуан, и о встрече с крейсером, и об отчаянном сражении своих праос, и про ночной абордаж, рану, полученную при этом, про то, как плыл, истекая кровью, к берегу.

Но стоило ему заговорить о Жемчужине Лабуана, весь его гнев испарился. Голос, до этого яростный, гневный, стал мягким, нежным и страстным.

В каком-то поэтическом порыве он описывал Янесу красоту молодой девушки: ее глаза, голубые, как морская волна, ее длинные волосы, светлей золота, ее ангельский голос, заставлявший дрожать в нем все струны души, ее прекрасные руки, умевшие извлекать из лютни звуки несравненной нежности и красоты.

С живой страстью описал он те минуты рядом с любимой женщиной, в которые он забывал о Момпрачеме, о своих тигрятах, забывал, что он Тигр Малайзии. Рассказал, слово за словом, все последующие свои приключения: то есть охоту на тигра, признание в любви, предательство лорда, бегство, встречу с Джиро-Батолом и возвращение на Момпрачем.

— Знаешь, Янес, — сказал он все еще взволнованным голосом, — в тот момент, когда я поставил ногу в лодку, чтобы покинуть Лабуан, я думал, что у меня разорвалось сердце. В этот момент я готов был навсегда отказаться от моего Момпрачема, утопить свои корабли, рассеять моих людей и перестать быть… Тигром Малайзии!..

— Ах! Сандокан! — воскликнул Янес укоризненным тоном.

— Не осуждай меня, друг! Если бы ты знал, что я испытываю здесь, в моем сердце. Я думал, оно из железа, но я ошибался. Я люблю эту женщину. И люблю ее так, что, если бы она сейчас появилась передо мной и велела мне бросить все, отказаться от всего, даже стать англичанином… я, Тигр Малайзии, который поклялся в вечной ненависти к англичанам, сделал бы это без колебания!.. В моих жилах неукротимый огонь, который сжигает мою плоть; мне кажется, что я все время в бреду, что в сердце у меня вулкан; мне кажется, я стал безумным, Янес!.. С того самого дня, как я увидел Марианну, я нахожусь в таком состоянии. Ее образ всегда перед моим взором — куда не обращаю взгляд, я вижу только ее, только эту ее сверкающую красоту, которая сжигает меня, истощает!..

Пират резко встал, с перекошенным лицом и судорожно сжатыми зубами. Несколько раз он прошелся из угла в угол, будто хотел отогнать это видение, которое преследовало его, потом остановился перед Янесом, вопрошая его взглядом, но сам оставаясь нем.

— Ты в это не веришь, — снова начал Сандокан, видя, что португалец молчит, — но я отчаянно боролся, прежде чем дать победить себя этой страсти. Но ни железная воля Тигра Малайзии, ни моя ненависть ко всему английскому не могли остановить ее. Сколько раз я пытался разорвать эти цепи! Сколько раз я пытался бежать. Но все напрасно — я должен был уступить, Янес. Я разрываюсь между моим Момпрачемом, моими пиратами, моими верными кораблями и этим ангельским созданием со светлыми волосами и голубыми глазами. Ах! Я чувствую, что Тигр Малайзии погиб во мне навсегда…

— Тогда забудь ее! — сказал Янес, качая головой.

— Забыть ее!.. Это невозможно, Янес, невозможно!.. Я чувствую, что не смогу никогда разорвать эти нежные цепи, которыми она сковала мое сердце. Ни сражения, ни треволнения пиратской жизни, ни любовь моих людей, ни самые ужасные схватки, ни самая страшная месть не способны заставить меня забыть эту девушку. Ее образ всегда передо мной, и оттого угасают во мне моя энергия и мое мужество. Нет, нет, я не забуду ее никогда! Она будет моей женой, пусть это стоит мне моего имени, моего острова, моей власти, всего, всего!..

Он снова остановился и взглянул на Янеса, который продолжал молчать.

— Ну так что, брат? — тихо спросил он. — Что ты мне посоветуешь? Что ты скажешь теперь, когда я все открыл тебе?

— Забудь эту женщину, я тебе уже сказал.

— Не могу.

— А ты подумал о последствиях этой безрассудной любви? Что скажут твои люди, когда узнают, что Тигр влюбился? И что будешь делать ты с этой девушкой? Сделаешь ее своей женой? Забудь ее, Сандокан! Забудь навсегда, стань снова Тигром Малайзии!

Сандокан резко поднялся и, подойдя к двери, с яростью распахнул ее.

— Куда ты? — спросил Янес, вскакивая на ноги.

— Возвращаюсь на Лабуан, — ответил Сандокан. — Завтра ты скажешь моим людям, что я навсегда покинул Момпрачем, что ты теперь их новый глава. Они никогда больше не услышат обо мне; потому что я не вернусь в эти моря.

— Сандокан! — вскричал Янес, хватая его за руки. — Ты сошел с ума! Ты хочешь вернуться на Лабуан, один, когда у тебя есть корабли, есть пушки и преданные люди, готовые умереть за тебя или за женщину, которую ты любишь. Я просто хотел испытать тебя, хотел увидеть, возможно ли вырвать из твоего сердца страсть к этой женщине, которая принадлежит к той расе, которую ты всегда ненавидел…

— Нет, Янес, нет, эта женщина не англичанка. Она говорила мне о голубом море, еще прекраснее нашего, которое омывает ее далекую родину, о земле, покрытой цветами, у подножия дымящегося вулкана, о земном рае, где говорят на мелодичном языке, который не имеет ничего общего с английским.

— Не важно, англичанка она или нет. Если ты любишь ее так безумно, мы все поможем тебе сделать ее своей женой, лишь бы ты стал счастливым. Ты можешь быть Тигром Малайзии, даже женившись на девушке с золотыми волосами.

Сандокан бросился в объятия Янеса, и эти два человека долго стояли обнявшись.

— Скажи мне теперь, — сказал португалец, — что ты намереваешься делать?

— Вернуться как можно скорее на Лабуан и похитить Марианну.

— Ты прав. Узнав, что ты добрался до Момпрачема, лорд Джеймс может бежать из страха, что ты вернешься. Нужно действовать стремительно, или партия будет проиграна. Сейчас иди спать, а я пока все приготовлю. Завтра мы выйдем в море.

— До завтра, Янес.

— Прощай, брат, — ответил португалец и вышел, обняв его на прощание.

Оставшись один, Сандокан снова уселся за стол. Взволнованный этим разговором, он чувствовал необходимость оглушить себя, чтобы хоть на время успокоить сжигавшее его нетерпение. Он взял бутылку и принялся пить, опрокидывая в себя стакан за стаканом.

— Ах! — воскликнул он. — Если бы можно было заснуть и проснуться уже на Лабуане. Эта тревога и нетерпение убьют меня! Одна!.. Одна на Лабуане!.. И, может быть, пока я здесь, баронет ухаживает за ней, а лорд Джеймс готовится увезти ее в Англию.

Он встал во власти безумного приступа ярости и начал метаться по комнате, опрокидывая стулья, расшвыривая драгоценные вещи, лежавшие повсюду, потом остановился перед фисгармонией.

— Как я хотел бы услышать один из тех романсов, которые она пела, когда я, раненый, лежал в ее доме. Но это невозможно, я ничего не вспомню. Этот ее странный язык, непонятный, но прекрасный, который знала только она, Марианна!.. О как ты была прекрасна, Жемчужина Лабуана! Какое счастье быть рядом с тобой!..

Он пробежал пальцами по клавишам, извлекая дикие, стремительные звуки, производившие странное впечатление: в них слышались и шум бури, и жалобы умирающего человека.

Он со стуком захлопнул крышку фисгармонии и вернулся к столу.

— Ах! Я вижу на дне ее глаза! — простонал он, держа в руке полный стакан. — Всегда ее лицо, ее глаза, всегда передо мной только она, Жемчужина Лабуана!

Он выпил залпом, потом снова наполнил стакан и вновь заглянул в него.

— Пятна крови! — воскликнул он. — Кто налил кровь в мой стакан?.. А-а, не все ли равно, — тряхнул он головой. — Кровь или вино, пей, Тигр Малайзии, в опьянении счастье!

Он поднялся, но тут же упал на стул, обводя комнату мутным взглядом. Он видел на стенах какие-то тени, какие-то призраки скользили перед глазами. Они гримасничали, они грозили ему, размахивая окровавленными саблями. Одна из этих теней показалась ему знакомой. Это был баронет Вильям, его соперник на охоте, которого теперь, сжигаемый тревогой и ревностью, он уже готов был считать соперником в любви.

— Я вижу тебя, вижу, проклятый англичанин, — завопил он, хватая саблю. — И горе тебе, когда я схвачу тебя! Ты хочешь украсть у меня Марианну, я читаю это в твоих глазах. Но я приду и уничтожу тебя! Я уничтожу всех, я залью потоками крови Лабуан, если хоть волос упадет с ее головы. Ах, ты смеешься!..

Он был уже в крайней степени опьянения и чувствовал в себе яростное, страстное желание все уничтожить, все опрокинуть.

Собрав все силы, он вскочил и бросился к стене, нанося по этим теням страшные удары саблей, рубя ковры, разбивая бутылки, разнося в щепы стол и шкафы, сбрасывая вазы, из которых потоком сыпались жемчуг и золото, пока, обессилев, не упал среди этого разгрома, охваченный мертвым сном.