- Ну... если так... если так, то... то пойдемте...
Скрежетали поезда, по запасным путям уходящие в депо. Пьяницы, сидевшие на террасе закусочной, прищурившись, разглядывали нас.
Мицу робко ступала за мной, опустив голову, и в лице ее было что-то детское, беззащитное.
Странно, но желание у меня исчезло.
Вместо него появилась несвойственная мне жалость и что-то вроде раскаяния.
Как низко я пал! Использовать добрые чувства этого бесхитростного существа для удовлетворения своей похоти может только подонок.
- Гм... Не слишком ли поздно ты одумалась? - я продолжал разыгрывать прежнюю роль.
- Вы сердитесь? Простите меня.
- Хватит. Ты мне надоела. Я уже не хочу идти туда.
Сказав это, я быстро зашагал по узкой пешеходной дорожке в сторону вокзала. Мицу, как собачонка, поплелась за мной. Пьяный мужчина, столкнувшись с ней, громко ее обругал.
- Подождите! Я задыхаюсь.
- Что?
- Вы шагаете, как солдат.
На привокзальной площади я замедлил шаг. Мицу тяжело дышала, лицо ее посинело, на кончике носа выступил пот.
- У тебя что, сердце не в порядке?
- Нет, я всегда так потею.
- Гм...
- Простите меня. Я виновата, но я не хотела вас огорчить.
На площади было ветрено. Девушки из ночного кабачка, окончив работу, быстро, так что грязь не успевала отлипать от их туфель, бежали по склону холма вниз, к вокзалу. Если бы я понимал, почему они так спешат домой, я бы, наверно, понял и Мицу, стоящую передо мной: каждую из них дома ожидали муж, дети, любовь, тихое семейное счастье... А Мицу...
- Что же мне делать?
Огни на привокзальной площади уже были потушены. Светились только окна двух-трех магазинчиков; возле одного из них стоял старик, похожий на пугало в своей потрепанной голубой форме Армии спасения. В руках он держал ящик для пожертвований.
Мицу подошла к нему.
- Оставь, ведь он же ничего не продает. Просит пожертвований, а на самом деле все, что ни дадут, присваивает себе.
Но Мицу уже открыла свой красный кошелек и, выбрав десятииенную монетку, сунула ее в ящик. Из бокового кармана брюк старик вытащил маленькую черную коробочку.
- Смотрите! - Мицу держала дешевый металлический крестик и глуповато улыбалась, думая, что я тоже обрадуюсь ее покупке. - Дайте еще два, - она бросила в ящик две десятииенные монеты, и старик невозмутимо протянул ей две черные коробочки.
- Зачем ты покушаешь это барахло?
- Я потеряла свой талисман. А один крестик я вам подарю.
- Нужен он мне, этот крестик!
- Возьмите. Он обязательно принесет вам счастье, - она насильно вложила мне в руку коробочку и засмеялась, широко раскрывая рот.
- Ну хватит, - сморщился я. - Пойдем домой.
- А вы на меня не сердитесь больше? В самом деле не сердитесь? Хотите, встретимся в следующее воскресенье? Я могу приехать к вам домой.
При последних словах я скорчил такую рожу, что она поняла - этого делать не стоит. Представляю, как будет смеяться Нагасима, да и другие жильцы, если ко мне припрется эта деревенщина.
Она уже порядочно мне надоела, и, сказав, что сам назначу следующее свидание, я, не попрощавшись, бесцеремонно подтолкнул ее в сторону вокзала. Подымаясь по лестнице, девушка поглядывала в мою сторону, и, когда она скрылась совсем, я почувствовал облегчение.
Боль в плече все еще не успокоилась. Сунув руку за сигаретами, я обнаружил в кармане коробку: Мицу все-таки умудрилась подсунуть ее. С досады прищелкнув языком, я выбросил в канавку сначала крестик, а потом коробку. Крестик прошел сквозь мусор, плывущий по воде, и погрузился на дно, а коробка поплыла, окруженная пачками из-под сигарет.
Усталый и злой, я едва добрел до дому. Нагасима лежал с марлевой повязкой на лице, натянув одеяло до подбородка.
- Ну как?
- Что как? - буркнул я, сбрасывая брюки, и быстро нырнул под сырое одеяло. Нагасима хотел еще что-то сказать, но я закутался с головой, и он не решился больше ко мне приставать.
Через два дня я снова поехал к Киму-сан. Я был уверен, что завоевал его доверие, и надеялся получить какую-нибудь работу.
Ким-сан сидел на том же месте, где я увидел его в первый раз. Положив ноги на стол, он с увлечением ковырял в носу.
- А, это ты! - хитровато улыбаясь, он уставился на меня. - Что-то у тебя снова унылая рожа. Наверное, с девчонкой поссорился?
- Мне нужна работа, сейчас не до девчонок.
- Работа? Гм... Что ж, работу можно найти, - сказал он, жуя резинку.
- Я согласен на любую, если подойду, вы знаете.
- У меня для тебя есть особая работа. Если выполнишь, заплачу хорошо. Как-то ты говорил, что можешь водить машину.
- Говорил.
- Прекрасно.
Я сразу сообразил, что дело непростое, раз Ким-сан счел нужным меня предупредить. Может быть, контрабанда - в последнее время газеты часто писали об иностранцах, доставляющих контрабандные товары через Гонконг.
- Займешься посредничеством.
- Посредничеством? А тяжестей носить не придется?
- Ну и дурак!
Ким-сан захохотал так, что сдунул пыль со стола, потом поднял трубку телефона и затараторил по-корейски, а под конец сказал по-японски:
- Все будет в порядке, - и, положив трубку, выплюнул на пол резинку. - Пошли, студент.
Мы вышли на улицу, щедро усыпанную золотом осенних листьев. Мимо нас пробежали, о чем-то болтая, гимназистки в коротких юбочках, с портфелями в руках.
- Если тебе не нравится эта работа, могу предложить другую.
- Какую?
- Физическую, - Ким-сан оглядел меня с головы до ног. - Но по-моему, тебе эта работа не подойдет. Там нужна силенка и еще кое-что.
- А что я должен делать?
- Займешься американками. Среди них много потаскух, и я познакомлю тебя с такой...
Сейчас ни к чему пересказывать все, о чем шептал мне тогда Ким-сан. От меня требовалось войти в близкие отношения с одной из белых женщин, которые жили в гостиницах Кандьг и служили в оккупационных войсках санитарками и медсестрами.
Войти в близкие отношения с женщиной? Разве не этого я вчера добивался от Мицу!
Ким-сан оценивающе оглядел меня, как оглядывает крестьянин корову, которую собирается покупать.
- Нет, эта работа не для тебя, - с сожалением сказал он. - Тебе все же лучше заняться сводничеством.
Разумеется, я был огорчен еще больше Кима-сан. До чего же я докатился! Он оценивал мое тело! И уверенно, не помышляя об отказе, предлагал такую работу. Впрочем, иным Ким-сан не знал меня.
Сводничество - такая же благородная профессия, как проституция. На свете много мужчин, которые сами не могут завоевать сердце женщины. Вот сводник и помогает этим жалким трусам.
Чего только не было в послевоенном Токио!
Ночью в парке Уэно шатались мужчины, напялившие на себя юбки и размалеванные как потаскухи. Повсюду рыскали сводники в поисках клиентов.
Сводники... Раньше я и не слыхал, что существует такое ремесло. Но, шагая за Кимом-сан, я понял: мне на собственном опыте придется убедиться в том, что это - увы! - не выдумка.
Мы шли по бывшему плацу. До войны здесь находились казармы гвардейской дивизии. Теперь окопы поросли травой, обвалились, наполнились грязной водой, в которой плавали щепки. По плацу гулял ветер, поднимая густую пыль. В те времена на окраинах Токио было множество таких пришедших в запустение мест.
Там и устраивали свои дела сводники, благодаря которым процветали проституция и гомосексуализм. Война опустошила не только землю, но и души людей.
- Куда мы идем?
- Уже пришли, - Ким-сан кивнул в сторону казармы, напоминающей конюшню.
Там возле обшарпанного автомобиля марки «даттосан» стоял мужчина в черной кожаной куртке.
- Студент. Хочет подработать. Я его знаю. На него можно положиться, - Ким-сан похлопал меня по плечу.
На правой щеке у мужчины был шрам. Мужчина пристально посмотрел на меня.
- Машину водить умеешь?
- Умею.
- Отлично.
Водить машину я научился, когда работал в американском военном городке.
- А такую водил?
- Водил.
- Ну что ж. Тогда до вечера я оставлю машину здесь. В кузове новый костюм. Переоденешься и часам к десяти будешь у эстрадного театра «Хигасимиякодза» в Сундзуку. Там перед входом увидишь мужчину лет пятидесяти с усиками. Это твой клиент. Зовут его Камэта-сан. Он начальник отдела какого-то завода, впрочем, тебе это все равно. Сейчас он влюблен в одну танцовщицу. Твоя роль в этом спектакле такова: ты должен создать у танцовщицы впечатление, будто этот мужчина - управляющий крупным заводом.
- Но я !..
- Знаю, знаю. Ты должен притвориться шофером господина управляющего. Хорошенько притвориться. Ясно?
- Ясно.
- Завтра утром приедешь на машине сюда и оставишь костюм. Пока я тебе даю триста иен. В дальнейшем твой заработок будет зависеть от тебя самого.
Попрощавшись с Кимом-сан и мужчиной в кожаной куртке, я отправился домой. Перешагивая через окоп, я сплюнул в мутную воду.
«Сейчас бы хорошенькую бабенку», - вспомнил я слова, которые мы с Нагасимой часто повторяли, лежа на тюфяках и глядя в потолок.
Но оказывается, такое желание посещает не только бедных студентов. Неужели и я на старости лет через сводников стану домогаться молодой танцовщицы? А впрочем, какое мне до этого дело. Мне нужно заработать, и нечего тут рассуждать.
Около 10 часов вечера я сел в обшарпанный «даттосан», выехал с плаца и, как мне было велено, направился к «Хигасимиякодза» - театру, известному тем, что на его подмостках сразу после войны показывали голых танцовщиц и стриптиз.
Мужчина с усиками, прохаживаясь взад-вперед, ожидал в условленном месте; он делал вид, будто читает газету, однако внимательно посматривал по сторонам. Его вид вызвал во мне и жалость и грусть одновременно.
- Вы Камэта-сан?
- Да. Вы оттуда?
- Оттуда.
- Ну, как говорится, ни пуха ни пера, - шепнул он сконфуженно. Потом вытащил из кармана безукоризненно чистый платок и высморкался.
«Аккуратный человек, - подумал я. - Аккуратный и трусливый». Наверное, ни одного дня не пропустил на работе. К тому же порядочный отец порядочного семейства. По воскресеньям в кругу родных, лежа на диване, слушает радио, читает детям нотации, вечером выпивает бутылку хорошего вина.
Но этот аккуратный трусливый человек однажды в компании молодых работников своего отдела оказался в театре и... Танцовщица не станет возиться с пятидесятилетним мужчиной, если тот не управляющий и не директор. Представляю, с какой завистью он смотрит на своего управляющего...
После университета я тоже стану начальником отдела какой-нибудь фабрики или завода. Жизнь мне представилась никчемной и гадкой.
- Вызвать ее?
- Да, прошу вас.
- Как ее имя?
- Инэта-сан.
На лестнице и в коридоре никого не было. Сверху слышались звуки трубы. Перед дверью с табличкой: «Посторонним вход воспрещен» - юноша в желтой рубахе листал ноты.
- Простите, можно позвать Инэта-сан?
- Зачем она вам понадобилась?
Я дал ему пять американских сигарет, которые получил от Ким-сана, и юноша, кивнув, отворил дверь.
- Инэта-сан, к вам гость!
В глубине зала двигалось множество голых тел: несколько танцовщиц, стоя у стола, ели лапшу; другие, в красных прозрачных юбках, курили, разговаривая между собой. Одна из женщин отделилась от тех, что были в красных юбках, и, почесывая белый зад, направилась ко мне.
- Слушаю вас.
- Господин управляющий... - начал я.
- Управляющий?
- Да, управляющий господин Камэта-сан приглашает вас отобедать. Он ждет вас внизу.
Перестав чесать зад, девица широко раскрыла накрашенные глаза.
- Дедушка управляющий... - глядя на ее свинячье, ничего не выражающее лицо, я вспомнил улыбку Мицу. - Он в самом деле управляющий?
- Да, он мой начальник.
- Я сейчас выйду.
Подмигнув самому себе, я с довольной улыбкой спустился по лестнице.
Господин Камэта нетерпеливо топтался у входа, будто у него замерзли ноги.
- Ну как?
- Все в порядке. Только не забывайте, что вы управляющий.
Я вывел из-за угла машину, посадил в нее Камэту-сан, смешавшегося при появлении Инэта, которая успела накинуть дешевый зеленый плащ. Жуя резинку, девушка что-то мурлыкала себе под нос.
- Куда прикажете ехать, господин управляющий? - спросил я.
- М-м-м... - промычал Камэта-сан, словно страдал запором. Больше он ничего не смог из себя выдавить. Кажется, придется мне брать это дело в свои руки.
- В гостиницах «Синкё» и «Цукидзи» сейчас полно народу. К тому же вас могут там увидеть. Я думаю, это не подойдет.
- М-м-м...
- Вот если в «Синдзуку»... - Я обернулся к девушке. - Господину управляющему часто приходится бывать в «Синкё» и «Цукидзи» - деловые свидания и прочее, а в «Синдзуку» он бывает редко. Там его никто не знает.
- Но «Синдзуку»... это...
- Конечно, это не очень шикарная гостиница. Но господин управляющий нас учит бережливости и сам придерживается этого правила.
- Вы шофер господина Камэты?
- Да, и одновременно секретарь.
Я настолько вошел в роль, что и сам уже верил в свою ложь. Но, увидев в зеркале лицо господина Камэты, неловко сидящего возле танцовщицы, я вернулся к действительности: «Ему нужно выпить, может, осмелеет».
Я остановил машину возле павильона «Мусасино».
Отсюда к вокзалу тянулись, тесно прижавшись друг к другу, закусочные, похожие на спичечные коробки. По улице разносился запах масла, жареной дичи; официантки громко зазывали посетителей.
- Здесь тоже можно неплохо провести время, господин управляющий.
Когда Камэта вышел из машины, я слегка подтолкнул его: мол, давай, не теряйся, но он пошатнулся и чуть не упал.
- Стоит ли тратиться в таком месте? - озабоченно шепнул он.
- Что вы! Да здесь и ста пятидесяти иен хватит.
Сам я пошел в другую закусочную и заказал жареного китового мяса. Потом уселся в машине и, позевывая, стал посматривать по сторонам, ожидая своих уважаемых клиентов. Вскоре прибежала Инэта.
- Беда! Ваш начальник совсем окосел!
- Это плохо, черт подери.
Такой оборот дела меня не устраивал. Я должен был во что бы то ни стало выполнить задание человека в кожаной куртке. Когда мне еще подвезет, как сегодня?
- Вот что, дорогая, я хочу с вами поговорить. Мой начальник потерял голову из-за вас. Будьте с ним поласковей...
- Поласковей?
Девушка вскинула на меня искусно удлиненные ресницы и захохотала. На щеках у нее появились ямочки.
- Так вы ничего не знаете, молодой человек?
- А что я должен знать?
- Вот глупый! Разве Ким-сан ничего вам не говорил?
- Ким-сан? При чем тут Ким-сан?
Девушка снова рассмеялась.
То, что она мне рассказала, по правде говоря, не было для меня неожиданностью; я догадывался, что между Кимом-сан, человеком в кожаной куртке и этой девицей есть какая-то связь, но не думал, что дело у них поставлено так солидно. Самим девушкам и неудобно, и трудно искать клиентов. Но если такому простофиле, как господин Камэта, подкинуть сводника, он перестает бояться обмана и выложит денежки.
- Господин Камэта идет! - воскликнула танцовщица.
Камэта был навеселе, а усики его были мокры от саке.
Танцовщица искоса взглянула на меня.
- Ну, пора ехать, пока господин управляющий не очухался.
- Правильно, - бодро сказал Камэта-сан. - Давай жми, шофер, не то, черт подери, я завтра выгоню тебя с работы.
Нажимая на педали, я снова попытался представить себе Камэту в семейном кругу. Вот он в конце недели возвращается с фабрики домой. (Скорее всего, он живет за городом.) На веранде сохнут детские трусики и майки. Камэта-сан помогает жене убирать квартиру и в воскресенье весь день лежит на диване, слушая радио. А в понедельник утром, как всегда аккуратный и сдержанный, Камэта-сан является в свой отдел.
В квартале Тидагэдани, в квартале гостиниц и отелей, по которому мы сейчас ехали, было совсем тихо. Крысы, ослепленные светом автомобильных фар, быстро улепетывали за мусорные ящики и некрашеные заборы. Танцовщица, с задумчивым видом прислонившись к окну, пела:
Женщина, которую я бросил, Где она,
С кем она сейчас?
Все никак не позабуду глаз
Женщины, которую я бросил.
До сих пор тревожит сны мои
Взгляд их, неподвижный взгляд змеи.4Стихи в переводе М. Самаева.
- Что это за песня?
- Как, вы не знаете? Это же песенка Минэ.
- М-м-м...
Так переговаривались у меня за спиной Камэта-сан и танцовщица.
Десять минут спустя через ворота, на которых еще не были зажжены фонарики, они вошли в полутемный двор гостиницы...
***
Через ворота, на которых еще не были зажжены фонарики, мы вошли в полутемный двор гостиницы. Я тихо открыл дверь и пропустил Мицу вперед. В прихожей стояли две пары ботинок: давно не чищенные, на толстой подошве - мужские и чистые, со сбитыми каблуками - женские. Появилась горничная, неприветливая, с худым лицом. Она спросила, нужна ли нам комната на время или на ночь. Получив ответ, женщина знаком пригласила следовать за собой. Мы поднялись на второй этаж. В комнате сильно пахло уборной, которая, очевидно, находилась за стеной.
Горничная ушла, оставив нас наедине.
На низеньком столике стоял остывший чайник и блюдца с чашками. Мицу сидела неподвижно, положив руки на колени и опустив глаза. Я, чтобы рассеять неловкость, громко зевнул, разглядывая обертку из-под шоколада, лежавшую на блюдце. На обертке было написано: «„Монако" особенно вкусен, когда его едят вдвоем».
На серой стене кто-то раздавил комара, оставив засохшие крылышки, отпечатки пальцев.
Окошко было заколочено досками, чтобы не подглядывали с улицы. В углу лежало одеяло и стоял кувшин.
Через щель между досками я посмотрел на улицу. Там моросил дождь. Низенькая женщина с зонтиком в руке тяжело поднималась вверх по улице, в том самом месте, где мы с Мицу поссорились неделю назад. По мокрому запасному пути медленно тянулся состав, направлявшийся в депо, и железнодорожник в плаще махал фонарем - наверное, сигналил машинисту.
- Иди ко мне, - я хотел сказать это непринужденно, а получилось слишком громко, к тому же голос почему-то сорвался. - Ну иди. Разве ты не видишь, как мне тоскливо? - я знал, чем на нее подействовать. Старый хиромант тогда в кабачке, наговорив много чепухи, все-таки сказал правду: Мицу была слишком жалостлива и доверчива - благодаря тому, что долго жила в деревне среди простых людей, либо потому, что смотрела фильмы и читала журнал «Звезды экрана». Так или иначе, но сегодня, прикинувшись расстроенным, больным и несчастным, я без особого труда притащил ее в эту гостиницу.
- Зачем ты заставляешь меня страдать? - уткнувшись в подушку, я едва сдерживал смех.
Взяв Мицу за руку, я с силой потянул ее к себе и, обнимая, стал расстегивать на ее груди дешевую кофточку. Мицу обеими ладонями закрыла лицо.
И тут на запястье ее правой руки я увидел темно-красное пятно величиной с мелкую монету. Нет, это была не родинка, приносящая счастье; это было странное пятно, которое вызывало неприятное чувство.
- Что это у тебя на запястье?
- Не знаю. Появилось полгода назад.
- А врачам ты показывала?
- Нет. Зачем? Ведь оно не болит и даже не чешется.
Под кофточкой у нее была старенькая мужская рубашка, а под ней - неоформившиеся груди с маленькими сосками.
- Не смотрите так, мне стыдно...
- Ну и дурочка. А ты действительно надела эту железку, - сняв с Мицу рубашку, я увидел между ее грудей тот самый крестик, который она купила у старика в прошлое воскресенье. Только вместо цепочки был шелковый шнурок. - Выкинь ты эту дрянь,- я разорвал шнурок и бросил его в сторону вместе с крестиком.
Когда я стал ее целовать, на переносице у Мицу появилась морщинка.
- Ой! Больно!..
- Не крутись и не кричи! Расслабься, дурочка.
...Кончилось это неожиданно быстро. К горлу подступила тошнота, и все вокруг стало отвратительным и грязным: серая стена со следами раздавленного комара и пальцев... толстое шерстяное одеяло... кувшин в углу... и она... жирная, ленивая корова... грязные груди, которые я только что целовал, приплюснутый нос, волосы, прилипшие к потному лбу. Темно-красное пятно на запястье... У, неряха!.. Сигарета была горькой и невкусной. За окном по-прежнему моросил дождь, небо было серым, как грязная вата, а под ним лежали серые дома. Где-то там, за этими мокрыми крышами, контора Кима-сан. Он сейчас, наверное, сидит в прихожей, задрав ноги на стол, а где-то в другом конце Токио по грязному тротуару с зонтиком в руке спешит домой аккуратный Камэта-сан... О, как все гадко. Как гадко!
- Ёсиока-сан!
- Ну!
- Значит, вы в первый раз?
- Заткнись!
- Теперь вам не тоскливо, теперь вы...
- Ты можешь помолчать?..
Я медленно натянул затвердевшие от пота и грязи носки, надел пиджак.
По пути к станции я молчал, а Мицу, как послушная собачонка, плелась за мной и все пыталась заговорить. Я едва сдерживался, чтобы не обругать ее, - так невыносимо противна она мне была.
На станции железнодорожник в мегафон просил пассажиров отойти от края платформы. Не оглядываясь на Мицу, я врезался в толпу пассажиров и кинулся к двери остановившегося поезда.
- А где мы встретимся в следующий раз?.. - раздалось у меня за спиной, но дверь захлопнулась, и я не услышал, что она еще говорила.
«Кто с тобой станет встречаться? Видеть тебя больше не хочу! Дура! Кретинка! Ты мне нужна не больше, чем эти люди, которым я сейчас наступаю на ноги, которых расталкиваю локтями и плечами. И любой из них мне безразличен, так же как ты», - так я думал, может быть желая оправдаться перед собой.
Электричка тронулась. Мицу с напряженным лицом пошла рядом с дверью, а потом побежала. Я отвернулся.
Колеса стучали на стыках. Я вспомнил песню танцовщицы:
Женщина, которую я бросил, Где она,
С кем она сейчас?
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления