Онлайн чтение книги Женитьба Пинегина
XI

Благодаря полковнику весть о подарке и об обещаниях Саши разнеслась по всем кланам, и везде хвалили Сашу. «Он поступает благородно и по-родственному, — говорили родные, надеясь, что никому из своих он не откажет помочь. — Еще бы. Такие миллионы! Кому уж и помочь, как не своим?»

Вскоре после этого известия тетя-уксус говорила после обеда своему мужу:

— Ты сходи к Саше и попроси у него… Ты — родной дядя.

Дядя Сергей мрачно вздохнул.

— Так-таки прямо и проси…

— Ох, откажет, — уныло протянул дядя Сергей.

— Не смеет отказать. Такие деньги сграбастал и — отказать! Не чужой ты ему. Сходи, Сергей Васильич.

— Сходить-то отчего не сходить, только вряд ли…

— Требуй, объясни, что мы — бедные люди. Не бесчувственный же он в самом деле!.. Антонина, твоя выжига сестрица, уж, верно, у него просила взаймы без отдачи. Ты-то чего зевать будешь?..

— Не лучше ли попросить брата Николая поговорить с Сашей, а? За глаза как-то деликатней и можно круглее сумму спросить. Что ты на это скажешь, Феоза?

— Что ж, настрой полковника…

— А сколько, ты думаешь, спросить?.. Тысчонки две, три?

Феоза Андреевна презрительно поджала губы и с укором покачала головой.

— Ну пять, что ли?

— Как вы глупы, Сергей Васильич, и как мало думаете о будущем, — вспылила Феоза Андреевна. — По крайней мере десять! Надо быть подлецом, чтобы не дать нам десяти тысяч при его миллионах! — мрачно прибавила тетя-уксус.

Супруги стали мечтать об этих десяти тысячах. Если они их получат, то можно отдать их под вторую закладную дома и иметь двенадцать процентов. Это тысяча двести рублей лишнего дохода к двум тысячам жалованья.

— Тогда можно и дачку получше нанять, и обстановку подновить, а то просто срам, какая у нас обивка в гостиной.

— Д-д-да, хорошо бы, — согласился дядя Сергей и прибавил: — Бывает же людям счастие!..

— Да еще каким… Твой-то племянник, если говорить правду, дрянь-то порядочная. Недаром в Архангельскую губернию туряли… Даром не турнут…

— А ты как думаешь, Феоза, он даст?

— Не смеет не дать! — с каким-то закипающим озлоблением прошипела тетя-уксус. — Женится на уроде с миллионами да не дать честным, порядочным близким людям десяти тысяч?!. Можно, наконец, и припугнуть голубчика, если он окажется подлецом.

Дядя Сергей удивительно посмотрел на жену.

— Не понимаешь?.. Все вам объясни и в рот положи?.. А вот как припугнуть: дать понять, что можно и свадьбу расстроить…

— Это как же?

— А так же… Написать анонимное письмо Раисе этой, что жених-то ее обманывает, на деньгах женится… Разве это не правда?..

— Положим, и правда, только ты, Феоза, того… далеко хватила… И не поверит она анонимным письмам: говорят, влюблена, как кошка… А если Саша догадается, кто сочинял, тогда и копейки от него не получишь… Нет, уж ты чересчур проницательна, Феоза… Завралась, матушка!

Подобный же разговор шел и у Бобочки с Катенькой. Начал его чистенький, румяный и миловидный Бобочка, находившийся в весьма меланхолическом расположения духа за десять дней перед двадцатым числом.

— Верно, Саша и тебя не забудет, Катенька? Уж если он Володе дал пятьсот рублей на рестораны, так тебе не грех помочь… Как ты думаешь? Оно было бы недурно иметь кое-что про черный день… Очень бы недурно.

— Предложит, не откажусь, но сама просить ни за что не стану, — решительно заявила Катенька и вся даже покраснела.

— Боже сохрани, просить, унижаться, — поспешил, по обыкновению, вильнуть Бобочка. — Можно бы, знаешь ли, Катенька, как-нибудь в разговоре, при случае, намекнуть о нашем положении. Что стоит помочь сестре при его богатстве…

— Но ведь богатство не его.

— Не все ли равно жены или мужа? Да и он будет полным распорядителем, и, конечно, Раиса Николаевна не пожалеет для сестры любимого человека. Было бы очень странно, если бы он ничего тебе не дал. И вдобавок он, кажется, к тебе более всех был всегда расположен?

— А мы-то все как к нему относились?.. И ты сам как его всегда бранил?

— Я не бранил, душа моя, а находил, что он делал большие глупости, не умея нигде пристроиться…

— А теперь поумнел, пристроившись к богатой невесте? — насмешливо кинула Катенька.

— Ты опять не поняла меня, мой друг… Я не стану разбирать, почему он женится — по расчету или нет, — я хочу только сказать, что так или иначе, а у него громадное состояние — вот и все… И помочь сестре он мог бы… А впрочем, если ты находишь в этом что-либо неловкое, я, конечно, с тобой согласен… Делай как знаешь!

Бобочка отлично знал, что слова его произведут надлежащее действие и что Катеньку и без его напоминаний несколько беспокоило то обстоятельство, что Женечке, Володе и Пете он уже дал денег и обещал давать вперед, а о ней даже и не вспомнил в разговоре с братом. Она считала себя оскорбленною тем более, что она одна из всей семьи всегда заступалась за Сашу, когда его начинали бранить. Вероятно, вследствие этого Катенька с сердцем сказала мужу:

— И намекать не буду… И ни малейшего шага не сделаю… И к ним ездить не стану… А то в самом деле подумают, что я их денег хочу. Ничего я не хочу. Оставь, пожалуйста, меня в покое! — раздраженно прибавила Катенька, готовая плакать от обиды.

Но через два дня горькая обида сменилась радостью. Утром, когда Бобочка был на службе, заехал Саша и сам заговорил, что поможет ей. Раиса настаивает, чтобы он сделал что-нибудь для своих, и он, разумеется, очень рад быть полезным Кате. Он положит на ее имя сорок тысяч в банк и, кроме того, будет давать некоторую сумму ежегодно. Он всегда любил Катю. Катенька расплакалась, обняла брата, горячо благодарила его и Раису и тут же попросила Сашу быть крестным отцом будущего ребенка. Брат с удовольствием согласился. Он чувствовал, что сестра любит его и что миллионы его не играют в глазах ее существенной важности, и это было необыкновенно приятно после всего того, что он видел в эти дни. Они прежде были дружны до выхода ее замуж. Но с мужем они не сошлись и не могли терпеть друг друга, и брат с сестрой виделись редко. Тем не менее он знал, что сестра, несмотря на скверное отношение к нему Бобочки, тепло и участливо относилась к «отщепенцу» и всегда защищала его.

Они задушевно болтали, вспоминали прошлое, прежних общих знакомых. О настоящем оба избегали говорить. Но под конец Пинегин не выдержал и спросил, глядя в упор на сестру:

— А ты, Катя, как относишься к моей женитьбе?

Катенька, не ожидавшая такого вопроса, сконфузилась и молчала.

— Ведь ты, Саша, все-таки привязан к Раисе, — проговорила наконец она.

— Пожалуй, привязан, как к кроткой, хорошей девушке, но — ты сама знаешь — не люблю ее как женщину…

— Тяжело тебе будет, Саша, — с чувством вымолвила сестра.

Пинегин молча кивнул головой.

— И не разбей ты ее жизни. Раиса тебя боготворит и верит в тебя…

— Постараюсь, — отвечал брат и совсем тихо прибавил: — соблазн был велик, Катя, для подлости… Не устоял… Жить хочется.

Оба примолкли. Да и что было говорить?