Онлайн чтение книги Житие архиерейского служки
Новое достоинство

В августе раз вошел Гавриил Добрынин к архиерею. Он подозвал юношу к канапе, на котором лежал, и произнес.

Произнес он, по своему обыкновению, для начала текст из святого писания:

– «Приклони ухо твое, забуди люди твоя и дом отца твоего, и возжелает царь доброты твоея».

Произнеся эти слова пророка и царя Давида, архиерей продолжал уже, так сказать, прозой:

– От давнего времени намерение мое было сделать тебя к себе поближе. Прилежность, исправность твоя во всех должностях давно побуждают меня отличить тебя от всех домашних.

Добрынин обрадовался, архиерей же продолжал томным голосом:.

– С сегодняшнего дня должен ты быть при мне келейным на месте отринутого за пьянство Васильева.

Этого Добрынин не ожидал. И стал, как соляной столб.

Знал он, что за три года девять келейных бежало от святительских рук, и поэтому начал оправдываться и отказываться бессвязно.

Но архиерей произнес голосом ласковым:

– Не тревожит ли тебя то, что от меня те девять отошли нечестным образом? Инако и быть не могло, ибо ни один из них не имел ни ума, ни верности, ни порядочного поведения. А человек, не имеющий совокупно сих трех квалитетов, ни в какую благородную должность не годится.

И дальше, вздохнув и без обычного яда, мирно продолжал архиерей:

– Мое намерение выше и благороднее, чем ты думать можешь. Мое намерение – чтобы различествовать мне с тобою только именем и должностью, но душу иметь с тобою одну.

Эти слова тронули Добрынина темным обещанием, в них заключенным. И он бросился в глубоком молчании в ноги преосвященному.

Это. вообще в оградах монастыря главная норма поведения.

Подняв нового келейника, преосвященный показал ему гардероб, буфет и снова показал серебро.

Душа у преосвященного была тревожная.

Узок монастырь, высока монастырская стена, и бегал в ней Флиоринский, как белка в проволочном колесе. Только не по прутикам, а по людям.

Полюбил с тоски Кирилл Флиоринский черную работу – кирпич и известь обжигать и дрова пилить – и поэтому имел обыкновение, вставая очень рано, забирать на эту работу весь свой келейный штат – дежурного, певчего, двух истопников, сторожей, дровосеков.

Дома оставался один Добрынин.

И вот приходилось ему сперва чистить столовые ножи, подсвечники, тазы, потом браться за щетку, потом браться за метлу – в любом порядке для разнообразия.

Так работал он, напевая себе песенку о том, что теперь у него с архиереем одна душа.

Не этого ждал Добрынин, оставя должность человека при пере. Но будущее готовилось для него еще худшее.

Казалось, что архиерей его держит при себе и в то же время ненавидит, как человека, знающего некоторую тайну.

Однажды в глубоком унынии сидел Гавриил на полу, считая грязное архиерейское белье, и вдруг к нему вбегает сам разъяренный святитель и оглушает вопросом:

– Был ли ты сегодня в церкви?

– Был, – быстро ответил Добрынин.

– А какое сегодня читали евангелие?

Добрынин молчал. Епископ же, вцепившись в его авессаломовские волосы, произнес:

– В церкви читано евангелие: «Идеже есмь аз, ту и слуга мой быдет». А тебя целый день нет при мне, да еще в нужную пору, когда я сам из новоотстроенной церкви щепу таскаю.

Побежал Добрынин в церковь и очищал с работниками щепу и всякий сор, а вечером его ругали за упущение по дому, а ночью считал грязное архиерейское белье.

Наутро было приказано дать чай, но архиерей чаю не пил, а убежал планировать землю под новую колокольню.

И чай нужно было подать туда, а там архиерей приказал Добрынину таскать на носилках землю. И горько еще упрекал при этом, почему у Гавриила вылезли волосы.

– Волосы, – он говорил, – были у тебя, как у Авессалома. Почему нет у тебя твоих волос?

– От горячки и трудов, – ответил Добрынин.