Онлайн чтение книги Иисус Навин Josua
XXVIII

Более половины амаликитян пало убитыми или ранеными на поле битвы; Иисусу Навину было известно также, что другие племена пустыни, присоединившиеся к ним, согласно своему обычаю, оставили разбитых товарищей и убрались восвояси.

Однако же представлялось вполне вероятным, что отчаяние внушит беглецам мужество — не отдавать в руки евреев своего оазиса без сопротивления. Но бойцы еврейского вождя были слишком изнурены, для того чтобы можно было немедленно вести их далее. Сам он был покрыт множеством легких ран, и усилия последних дней чувствительно отзывались на его закаленном теле. К тому же солнце, поднявшееся незадолго перед началом битвы, теперь уже заходило, и, в случае необходимости вторгнуться в оазис, было бы неблагоразумно сражаться в темноте. Самому Навину, и в особенности его храбрым бойцам, был необходим отдых до утренней зари.

Иисус видел вокруг себя веселые лица, сиявшие радостью победы, и, когда он отпускал своих воинов в лагерь отпраздновать победу в кругу близких людей, каждый отряд, проходивший мимо него медленно и с усталым видом, разражался такими бодрыми и звонкими криками, как будто воины забыли усталость, которая незадолго перед тем склоняла их головы и обременяла их ноги.

«Да здравствует Иисус!… Да здравствует победитель!» Эти крики эхо разносило еще по горам, после того как последние отряды скрылись от его взоров. Но еще громче в его душе раздавались слова, которыми благодарил его Моисей: «Ты вел себя, как истинный меч Всевышнего, сильный и твердый. Покуда Бог остается твоим помощником, пока твое знамя — Иегова, мы не устрашимся никакого врага!…» Ему все еще казалось, что он чувствует на лбу и темени поцелуй великого человека Божия, который перед всем народом прижал его к своей груди, и ему стоило немалого труда унять волнение, возбужденное в нем концом этого чреватого последствиями дня.

Сильное желание привести свои мысли в порядок, прежде чем он снова смешается с ликующей толпой и увидит отца, который должен был принимать участие во всем великом, что волновало его душу, удерживало Навина на поле сражения.

Оно сделалось местом ужаса, так как те, которые не могли оставить его, лежали там мертвыми или ранеными. Вороны, следовавшие за странниками, летали над трупами и уже осмеливались спускаться на эту обильную пищу для своего черного пира. Запах крови привлекал хищных зверей из их горных логовищ, их рев и голодный лай слышались со всех сторон.

Когда затем после сумерек наступила тьма, над землей, наполненной кровью, замелькали светильники. Они помогали рабам и тем, кто искал своих близких, отличить друзей от врагов, раненых от убитых. Громкие жалобные стоны смешивались с карканьем воронов и воем голодных шакалов, гиен, лисиц и пантер.

Но Иисус Навин был хорошо знаком с ужасами поля сражения и не страшился их. Прислонившись к скале, он смотрел на восхождение тех самых звезд, которые светили ему в лагере перед Танисом, когда он находился в глубочайшем разладе с самим собой перед предстоящим решением труднейшего в его жизни вопроса.

С тех пор прошел только месяц, но за этот короткий срок совершился неслыханный переворот во всей его внутренней и внешней жизни.

То, что в ту ночь перед шатром, где лежал в лихорадке Эфраим, казалось Иосии великим, славным и достойным напряжения всех сил, теперь было далеко позади и представлялось ему суетным и ничтожным.

Он не нуждался более в почестях и званиях, которыми могло осыпать его самовластие прихотливого слабого властителя чужого народа. Какое было ему теперь дело до благоустроенного и хорошо обученного войска, к вождям которого он причислял себя с такой гордостью? Он едва верил, что было время, когда высшей целью его стремлений было командовать все большим числом тысяч египтян, когда сердце его наполнялось радостью по поводу присуждения ему какого-либо нового титула или пышного знака отличия людьми, большинство которых он считал недостойными уважения.

Тогда от египтян он ожидал всего — и ничего не ожидал от евреев.

Еще в ту ночь, перед шатром, Иосии были противны его соплеменники, как жалкие рабы, испорченные унизительной подневольной работой. Даже на знатнейших из них он смотрел надменно и свысока, так как они были пастухами, и уже по этому самому существами презренными в глазах египтян, чувства которых разделял и он.

Его отец был тоже стадовладелец, и если Иосия его высоко ценил, то только потому, что не принимал в расчет его звания, а также потому, что натура достойного старца внушала уважение, что его пылкая бодрость вызывала любовь со стороны каждого, и более всех со стороны любящего его мужественного сына.

При отце Иисус Навин никогда не стыдился признавать себя евреем, но в кругу товарищей по службе он старался держать себя так, чтобы они забыли о его происхождении и считали одним из своих во всех отношениях. Его прародительница Асенефа, жена Иосифа Прекрасного, была египтянка, и он гордился этим.

А теперь, сегодня? Он заставил бы почувствовать свое неудовольствие к каждому, кто обозвал бы его египтянином, и то, что всего месяц назад он отталкивал от себя и скрывал, то теперь, в эту ночь новолуния, которая только что началась, сияя звездами, заставляло его поднимать голову с радостною гордостью. Какое высокое чувство — сознавать себя, с обоснованным самоуважением, тем, чем он был в эту минуту! Жизнь и стремления его в то время, когда он был египетским военачальником, казались ему как бы продолжительным обманом, бегством от собственного знамени. Его чувство правды ликовало при сознании, что недостойному отрицанию и сокрытию своего происхождения наступил конец.

Он с радостью ощущал себя членом народа, который Всевышний предпочел всем другим; он радовался, что он принадлежит к тому обществу, где даже самый ничтожный из людей, даже ребенок, молясь, воздевает руки к Богу, Которого лучшие умы меж египтянами окружали тайной, так как они считали свой народ слишком слабым и тупоумным, для того чтобы предстать перед Его могущественным величием и понимать Его.

И этот единый, единственный Бог, перед которым весь пестрый сонм богов египетских обращался в ничто, избрал его, сына Нуна, из тысяч его соплеменников передовым бойцом и защитником своего избранного народа и дал ему имя, которым обещал ему свою помощь.

«Повиноваться своему Богу и под Его защитой посвятить кровь и жизнь своему собственному народу, более великой цели, — думал Навин, — еще ни перед кем не было поставлено». Его черные глаза горели и сияли, когда он думал об этом. Сердце ему казалось слишком малым для того, чтобы вместить в себе всю любовь, которой он желал загладить перед соплеменниками свою прежнюю вину.

Возвышенная, благородная женщина, обладать которой Иосия надеялся, принадлежала теперь другому, но это нисколько не нарушало радостного волнения его души, потому что он перестал желать обладания ею, хотя ее образ по-прежнему царил в его душе. Теперь он думал о ней только со спокойной благодарностью, так как охотно признавал, что его новая жизнь началась с той решительной ночи, в которую Мариам подала ему пример пожертвования Богу и народу всем, даже самым дорогим для сердца.

То, чем погрешила перед ним пророчица, Иисус Навин охотно изгнал из своей памяти; он привык забывать то, что прощал. Теперь он чувствовал только величие того, чем он был обязан ей. Она стояла между его новой и прежней жизнью, подобно великолепному дереву, поднимающемуся к небу на границе двух враждебных стран. Любовь была похоронена в могиле, но он и она никогда не могли перестать стремиться к одной и той же цели, по одному и тому же пути.

Еще раз оглянулся Иисус Навин на пройденное им пространство и мог сказать себе, что под его предводительством несчастные подневольные работники в короткое время превратились в храбрых бойцов. На поле битвы они были послушны уже по собственному побуждению и научились высоко носить голову после победы. И с каждым новым успехом должны были улучшаться их качества. Уже сегодня ему казалось не только желательным, но вполне возможным, предводительствуя ими, завоевать отечество, которое они полюбили бы и где среди свободы и благосостояния они могли бы сделаться дельными людьми, какими он желал их видеть.

Среди ужасов поля битвы, в безлунную ночь, в его сердце вливалась радость, светлая, как день. С тихим восклицанием: «Бог и мой народ!» и с благодарным взглядом вверх, в звездную высоту, оставил он усеянную трупами долину смерти как триумфатор, идущий по пальмовым ветвям и цветам, которыми благодарный народ усыпал путь для его торжественного шествия после победы.



Читать далее

Георг Эберс. Иисус Навин
I 04.04.13
II 04.04.13
III 04.04.13
IV 04.04.13
V 04.04.13
VI 04.04.13
VII 04.04.13
VIII 04.04.13
IX 04.04.13
X 04.04.13
XI 04.04.13
XII 04.04.13
XIII 04.04.13
XIV 04.04.13
XV 04.04.13
XVI 04.04.13
XVII 04.04.13
XVIII 04.04.13
XIX 04.04.13
XX 04.04.13
XXI 04.04.13
XXII 04.04.13
XXIII 04.04.13
XXIV 04.04.13
XXV 04.04.13
XXVI 04.04.13
XXVII 04.04.13
XXVIII 04.04.13
Заключение 04.04.13
ПОСЛЕСЛОВИЕ 04.04.13

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть