Онлайн чтение книги Жозеф Бальзамо
111. РЕПЕТИЦИЯ

Репетиция началась, и всеобщее внимание обратилось на сцену. Никто больше не смотрел на Руссо.

Теперь уже наблюдал он. Он слушал, как фальшиво поют вельможи, переодетые в крестьян, смотрел, как дамы в придворных нарядах кокетничают, подражая пастушкам.

Дофина пела чисто, но она была плохая актриса, к тому же имела такой слабенький голосок, что ее было почти не слышно. Король, чтобы никого не смущать, уселся в глубине темной ложи и болтал с дамами.

Дофин суфлировал, и опера звучала с истинно королевской беспомощностью.

Руссо принял решение не слушать, но звуки все равно достигали его слуха. Однако у него появилось утешение: среди именитых статистов он заметил прелестное личико; поселянка, которую небо одарило столь милой внешностью, обладала к тому же лучшим голосом во всей труппе.

Руссо сосредоточился и принялся следить из-за пюпитра за этой очаровательной инженю, в оба уха внимая ее мелодичному голосу.

От дофины не укрылось внимание, с каким слушал автор; по его улыбке, по его томному взору она с удовольствием поняла, что исполнение некоторых частей его удовлетворяет; ей захотелось услышать комплимент — ведь она была женщина! — и, наклонившись к его пюпитру, она спросила:

— Что, господин Руссо, плохо?

Замерший, онемевший Руссо ничего не ответил.

— Значит, мы фальшивили, — продолжала дофина, — а господин Руссо не осмеливается нам сказать. Господин Руссо, я умоляю, скажите правду.

Руссо по-прежнему не отрывал глаз от прекрасной поселянки, которая не замечала, что привлекла к себе его пристальное внимание.

— А-а, — протянула дофина, проследив за направлением взгляда философа, — мадемуазель де Таверне взяла неверную ноту!

Андреа покраснела: все взоры обратились на нее.

— Нет, что вы! — воскликнул Руссо. — Это не мадемуазель. Мадемуазель поет как ангел.

Г-жа Дюбарри метнула в философа взгляд, который можно бы уподобить дротику.

Барон де Таверне, напротив, почувствовал, как сердце его тает от счастья, и одарил Руссо самой ласковой улыбкой.

— Вы тоже находите, что эта девица хорошо поет? — осведомилась г-жа Дюбарри у короля, которого явно взволновали слова Руссо.

— Я не слышал, — ответил король. — Надо быть музыкантом, чтобы различить в хоре…

Руссо тем временем дирижировал оркестром, аккомпанировавшим хору, который пел:

Музыка смолкла; повернувшись к зале, Руссо увидел г-на де Жюсьё, который приветливо ему поклонился.

Женевец испытал немалое удовольствие, оттого что этот царедворец, относящийся к нему с некоторым задевавшим его высокомерием, видит, как он распоряжается придворными.

Он ответил церемонным поклоном и снова стал любоваться Андреа, которая от похвал стала еще красивей. Репетиция продолжалась, и у г-жи Дюбарри страшно испортилось настроение: она дважды поймала Людовика XV на том, что тот, захваченный происходящим на сцене, не слышит, как она обращается к нему.

Андреа возбуждала всеобщую ревность; правда, это не помешало дофине получить множество комплиментов и выказывать очаровательную веселость.

Герцог де Ришелье с юношеской резвостью порхал вокруг нее и сумел собрать кружок беспечно смеющихся людей, центром которого была дофина, что крайне тревожило сторонников Дюбарри.

— Кажется, — громогласно возвестил герцог, — у мадемуазель де Таверне красивый голос.

— Очаровательный, — подтвердила дофина, — и, не будь я такой эгоисткой, я заставила бы ее играть Колетту, но раз уж я выбрала эту роль, чтобы развлечься, то не уступлю ее никому.

— О, мадемуазель де Таверне не спела бы ее лучше, чем ваше королевское высочество, — заметил герцог де Ришелье, — и…

— Мадемуазель поразительно музыкальна, — убежденно заявил Руссо.

— Поразительно, — согласилась дофина, — и я должна признаться, что это она помогала мне разучивать роль. К тому же она восхитительно танцует, а я танцую из рук вон плохо.

Можно представить, какое впечатление произвел этот разговор на короля, графиню Дюбарри и всю толпу ловцов новостей, собирателей сплетен, интриганов и завистников; каждый из них испытывал наслаждение, нанося удар, получивший же его испытывал стыд и муки. Никто не остался равнодушен к сказанному, за исключением, быть может, самой Андреа.

Дофина, подстрекаемая Ришелье, в конце концов попросила Андреа спеть романс:

Все обратили внимание, что Людовик XV с живейшим удовольствием кивал головой в такт пению, а у г-жи Дюбарри, видевшей это, осыпались румяна со щек, как сыплется краска с отсыревшей стены.

Ришелье, стократ более зловредный, чем любая женщина, наслаждался местью. Он подошел к Таверне-отцу, и оба старика явили собой некое подобие скульптурной группы, которую можно было бы назвать «Лицемерие и Продажность, вступающие в сговор».

Радость их становилась тем сильней, чем больше омрачалось чело г-жи Дюбарри. В довершение всего она в гневе вскочила с места, что было нарушением всех правил, ибо король продолжал сидеть.

Придворные предчувствуют грозу, как муравьи; они ринулись под защиту тех, кто посильней. Вокруг дофины собрались ее друзья, к г-же Дюбарри тесней прильнули ее сторонники.

Мало-помалу интерес к репетиции свернул со своего естественного пути, и мысли зрителей приняли совершенно новое направление. Никого уже не интересовали Колетта и Колен, зато многие задались вопросом, не запоет ли в скором времени сама г-жа Дюбарри:

— Ну, видишь, — шепнул герцог Ришелье барону де Таверне, — какой потрясающий успех имеет твоя дочь?

И герцог увлек его в коридор, толкнув стеклянную дверь и сшибив ею какого-то человека, который приник к стеклу, чтобы видеть происходящее в зале.

— Черт бы побрал этого мерзавца! — пробормотал г-н де Ришелье, отряхивая рукав, измятый от соприкосновения с дверью, рикошетом ударившей его, а главное видя, что ушибленный им человек, судя по одежде, принадлежит к дворцовой челяди.

И впрямь, это был один из рабочих; с корзиной цветов в руках он примостился за стеклом, заглядывая в залу, и видел весь спектакль с начала до конца.

Дверь толкнула его, и он отлетел в коридор, чудом не растянувшись на полу; при этом корзина его опрокинулась.

— Этого мерзавца я знаю, — возмущенно вскричал Таверне.

— Кто он такой? — поинтересовался герцог.

— Что ты тут делаешь, мошенник? — спросил г-н де Таверне.

Жильбер, поскольку читатель уже догадался, что это был он, гордо ответил:

— Вы же видите — смотрю.

— Вместо того, чтобы делать свою работу, — заметил Ришелье.

— Свою работу я уже сделал, — смиренно отвечал ему Жильбер, не удостаивая Таверне даже взглядом.

— Всюду я сталкиваюсь с этим бездельником! — возмутился барон.

— Полно, сударь, будет вам, — раздался мягкий голос. — Малыш Жильбер прекрасный работник и весьма прилежный ботаник.

Таверне обернулся и увидел г-на де Жюсьё, который благосклонно потрепал Жильбера по щеке.

Барон побагровел от ярости и удалился, бурча:

— Слугам здесь не место!

— Тише! — остановил его Ришелье. — Погляди: вот Николь… Там, за той дверью… Ишь, плутовка! Так и стреляет глазами по сторонам.

Действительно, Николь, стоя позади двух десятков слуг, тянула свою хорошенькую головку, и ее глаза, исполненные восторга и удивления, жадно ловили каждую подробность происходящего в зале.

Жильбер тоже заметил ее и повернул в другую сторону.

— Послушай-ка, — сказал барону де Таверне герцог, — мне кажется, король хочет с тобой поговорить… Он озирается…

И оба друга направились к королевской ложе.

Г-жа Дюбарри, стоя, переговаривалась с г-ном д'Эгийоном. Тот тоже стоял и следил за всеми передвижениями своего дядюшки.

Руссо, оставшийся в одиночестве, любовался Андреа; он следил за ней увлеченным и едва ли не влюбленным взглядом.

Высокопоставленные актеры отправились переодеваться в свои уборные, куда Жильбер заранее поставил свежие цветы.

Г-н де Ришелье вошел к королю, а Таверне остался в коридоре один; он чувствовал, как сердце его то холодеет, то вспыхивает огнем от ожидания. Наконец герцог вернулся и приложил к губам палец.

Побледнев от радости, Таверне кинулся к другу, который провел его в королевскую ложу.

Там они стали свидетелями следующего разговора.

— Ваше величество, мне ждать вас к ужину? — спросила у короля г-жа Дюбарри.

Король ответил:

— Уж извините меня, графиня, я чувствую себя утомленным.

В этот момент вошел дофин и, словно не замечая г-жу Дюбарри, чуть ли не наступил ей на ногу. Он осведомился у короля:

— Ваше величество окажет нам честь отужинать с нами в Трианоне?

— Нет, дитя мое. Только что я отказался отужинать с графиней. Я чувствую себя утомленным. Ваша молодость слишком шумна для меня… Я поужинаю в одиночестве.

Дофин поклонился и вышел. Г-жа Дюбарри поклонилась чуть ли не в пояс и удалилась, трясясь от злости.

Король знаком подозвал к себе Ришелье.

— Герцог, — сказал он, — мне нужно поговорить с вами об одном деле, которое касается вас.

— Государь…

— Я был недоволен… Хотелось бы, чтобы вы мне объяснили… Вот что. Я ужинаю один. Составьте-ка мне компанию.

Тут король обратил взор на Таверне.

— Герцог, вы, кажется, знаете этого дворянина?

— Господина де Таверне? Да, государь.

— Ах, так это отец очаровательной певицы…

— Да, государь.

— Послушайте-ка, герцог…

Король наклонился и что-то шепнул Ришелье на ухо.

Таверне стиснул кулаки так, что ногти впились в кожу, лишь бы не выказать ни малейшего волнения.

Через секунду Ришелье прошел мимо Таверне и бросил:

— Следуй за мной, но только не подавай виду.

— Куда? — шепотом осведомился Таверне.

— Увидишь.

И герцог удалился. Таверне, отстав шагов на двадцать, шел за ним до покоев короля.

Ришелье вошел туда, Таверне остался в передней.