Онлайн чтение книги Жозеф Бальзамо
147. ПУТЬ В ТРИАНОН

Поиски Бальзамо и объяснение с ним заняли у Филиппа довольно много времени, так что когда карета выехала с улицы Сен-Клод, было уже два часа ночи.

Дорога до Версаля заняла час с четвертью, из Версаля в Трианон — десять минут, в половине четвертого утра экипаж прибыл на место.

На полпути к Трианону путешественники увидели, как заря начинает облекать в розовый цвет свежую зелень лесов и холмов Севра. Пруды в Виль-д'Авре и те, что находились ближе к Бюку, заблестели, словно зеркала: казалось, чья-то рука медленно сняла с них пелену.

Наконец глазам путников открылись колоннады и крыши Версаля, обагренные лучами солнца, еще не поднявшегося из-за горизонта.

Время от времени вспыхнувший в оконном стекле солнечный луч пронизывал сиреневую утреннюю дымку.

В конце аллеи, соединявшей Версаль и Трианон, Филипп велел остановить лошадей и обратился к спутнику, который в течение всего пути хранил угрюмое молчание:

— Сударь, боюсь, мы будем вынуждены некоторое время здесь подождать. В Трианоне ворота открываются лишь в пять утра, и я опасаюсь, что, если мы попытаемся проникнуть раньше, наш приезд возбудит подозрение у караула.

Бальзамо промолчал, однако кивком головы дал понять, что согласен с предложением Филиппа.

— К тому же, сударь, — продолжал молодой человек, — у меня будет время поделиться с вами соображениями, которые пришли мне в голову во время пути.

Бальзамо рассеянно устремил на Филиппа скучающий и безразличный взгляд.

— Как вам будет угодно, сударь, — ответил он. — Говорите, я вас слушаю.

— Вы мне сказали, сударь, — начал Филипп, — что ночью тридцать первого мая отвезли мою сестру к маркизе де Саверни, не так ли?

— Вы сами убедились в этом, сударь, — отозвался Бальзамо, — когда нанесли этой даме визит и выразили ей свою благодарность.

— Тогда же вы добавили, что слуга из королевских конюшен сопровождал вас от дома маркизы до нас, то есть до улицы Кок-Эрон, так что вы ни минуты не оставались с моей сестрой наедине. Я вам тогда поверил, положившись на вашу честь.

— И правильно сделали, сударь.

— Однако, возвратившись мыслями к недавним происшествиям, я понял, что месяц назад в Трианоне, когда вам удалось пробраться в сад, вы входили к сестре в комнату, чтобы поговорить с нею.

— В Трианоне я ни разу не был в комнате вашей сестры, сударь.

— Но послушайте же! Прежде чем мы предстанем перед Андреа, нам следует выяснить все до конца.

— Я ничего другого не желаю, шевалье; мы и приехали сюда, чтобы все выяснить.

— Итак, в тот вечер… Отвечайте правду. Все, что я сейчас скажу, вполне достоверно, я знаю это от сестры. Итак, в тот вечер сестра рано легла, стало быть, вы застали ее уже в постели?

Бальзамо отрицательно покачал головой.

— Вы отрицаете? Берегитесь! — предупредил Филипп.

— Я не отрицаю, сударь: вы меня спрашиваете, я отвечаю.

— Ладно, я продолжаю спрашивать, а вы продолжайте отвечать.

Бальзамо, не выказав и тени раздражения, сделал Филиппу знак, что он готов.

— Когда вы поднялись к моей сестре, — все больше приходя в возбуждение, продолжал Филипп, — застали ее врасплох и своим адским могуществом усыпили, Андреа читала в постели. Как всегда в вашем присутствии, она почувствовала, что ее охватывает оцепенение и потеряла сознание. По вашим словам, вы лишь задали ей вопрос, но ушли, позабыв разбудить; а между тем, — продолжал Филипп, судорожно вцепившись Бальзамо в рукав, — наутро она пришла в себя не в постели, а рядом с кушеткой, полураздетая… Отвечайте, сударь, как это могло случиться, и не увиливайте.

Во время этой речи Бальзамо, похожий на только что проснувшегося человека, боролся с роившимися у него в голове мрачными мыслями.

— Право же, сударь, — отозвался он, — вам не следовало бы возвращаться к этому предмету и снова затевать со мною ссору. Я согласился приехать сюда только из расположения к вам, и мне кажется, вы об этом забыли. Вы молоды, вы — офицер, привыкли говорить не раздумывая, держа руку на эфесе шпаги, и потому в трудных обстоятельствах ваши мысли идут вкривь и вкось. У себя дома, чтобы убедить вас и избавиться от вашего общества, я сделал даже больше, чем следовало. А вы опять за свое. Берегитесь, если вы меня утомите, я усну, погрузившись в свои печали, рядом с которыми ваши, уверяю вас, просто маленькие радости, и горе тому, кто вырвет меня из этого сна. Я не входил в комнату вашей сестры — вот все, что я могу вам сказать; ваша сестра спустилась ко мне в сад сама, хотя, признаюсь, по моей воле.

Филипп хотел было возразить, но Бальзамо его удержал.

— Я обещал вам доказательство, — продолжал он, — и вы его получите. Угодно прямо сейчас? Ладно, тогда пойдемте в Трианон и не будем тратить время на глупости. Угодно подождать? Согласен, но только тихо и молча, если можно.

Произнеся эти слова с уже известным читателю видом собственного превосходства, Бальзамо пригасил мимолетный блеск глаз и погрузился в размышления.

Филипп было заворчал, словно дикий зверь, собирающийся укусить, но внезапно смирил свой гнев и подумал: «Его нужно или убедить, или сломить. Сейчас у меня нет средств ни для того, ни для другого. Придется потерпеть».

Но поскольку молодой человек был не в силах сидеть рядом с Бальзамо и терпеливо ждать, он выпрыгнул из кареты и принялся мерить шагами аллею, в которой остановился экипаж.

Через десять минут Филипп почувствовал, что ждать более не в состоянии.

Уж лучше попросить открыть ворота до времени, даже с риском вызвать подозрения.

— Впрочем, — бормотал Филипп, повторяя доводы, которые уже не раз приходили ему в голову, — какие у привратника могут возникнуть подозрения, если я скажу ему, что здоровье сестры так беспокоит меня, что я отправился в Париж за врачом и на рассвете привез его сюда?

Мысль эта ему так понравилась, он так горел желанием поскорее воплотить ее, что перестал думать об опасных сторонах предприятия и кинулся к карете.

— Вы правы, сударь, — обратился он к Бальзамо, — дольше ждать бесполезно. Пойдемте же, пойдемте.

Однако ему пришлось повторить свое предложение: только со второго раза Бальзамо сбросил накидку, в которую завернулся, запахнул темную епанчу с воронеными пуговицами и вылез из кареты.

Чтобы сократить путь, Филипп двинулся по тропинке, шедшей наискось к воротам парка.

— Быстрее, — торопил он Бальзамо.

Шаг его был так скор, что Бальзамо едва поспевал за ним.

Ворота открылись, Филипп объяснился с привратником, и спутники вошли.

Когда ворота за ними затворились, Филипп остановился.

— Еще одно слово, сударь, — проговорил он. — Мы у цели; я не знаю, какой вопрос собираетесь вы задать моей сестре, но избавьте ее по крайней мере от подробностей ужасной сцены, которая, по-видимому, произошла во время ее сна. Сохраните ей хотя бы чистоту души, раз уж чистота тела утрачена.

— Послушайте меня хорошенько, сударь, — ответил Бальзамо. — Я не заходил в парк дальше вон тех высоких деревьев, что растут перед домом, где живет ваша сестра. Из этого следует, что я не входил в комнату мадемуазель де Таверне, о чем я, впрочем, уже имел честь вам говорить. Что же касается сцены, воздействия которой на сестру вы так опасаетесь, то его почувствуете вы, но не спящая, поскольку я прямо сейчас погружу вашу сестру в магнетический сон.

Бальзамо остановился, скрестил руки на груди, повернулся к флигелю, где жила Андреа, и замер; его лицо с нахмуренными бровями свидетельствовало о невероятном напряжении воли.

— Готово, — опустив руки, бросил он. — Мадемуазель Андреа уже, должно быть, спит.

На лице Филиппа мелькнуло сомнение.

— Вы мне не верите? — осведомился Бальзамо. — Ладно же. Чтобы доказать, что мне не было нужды входить к ней, я сейчас прикажу ей, хоть она и спит, спуститься к нам по лестнице и выйти к тому месту, где мы беседовали в прошлый раз.

— Согласен, — сказал Филипп. — Когда я это увижу, я поверю вам.

— Давайте зайдем сюда, в аллею, и подождем под этими грабами.

Филипп и Бальзамо подошли к указанному месту.

Бальзамо вытянул руку в сторону покоев Андреа.

Но буквально через секунду с другой стороны аллеи донесся шорох.

— Там кто-то есть! — шепнул Бальзамо. — Будьте начеку!

— Где? — спросил Филипп, ища взглядом того, о ком предупреждал граф.

— Вон там, слева за деревьями, — указал Бальзамо.

— А, так это Жильбер, наш бывший слуга, — ответил Филипп.

— У вас есть основания опасаться этого юноши?

— Нет, не думаю. Впрочем, это неважно. Но погодите вызывать сестру, раз Жильбер уже встал, другие тоже могут быть на ногах.

Тем временем перепуганный Жильбер летел прочь со всех ног: увидев Филиппа и Бальзамо вместе, он понял, что погиб.

— Ну так как же, сударь? Что вы решили? — осведомился Бальзамо.

— Сударь, — отозвался Филипп, ощущая невольно распространяемые его спутником магнетические чары, — если ваше могущество действительно столь велико, что вы можете заставить мадемуазель де Таверне прийти сюда, то продемонстрируйте его как-нибудь иначе, только не вызывайте сестру — место здесь открытое, и любой сможет услышать ваши вопросы и ее ответы.

— Поздно, — ответил Бальзамо и, схватив молодого человека за руку, указал ему на окно в коридоре флигеля: строгая, вся в белом, Андреа вышла из комнаты и, повинуясь приказу Бальзамо, уже готова была спуститься по лестнице.

— Остановите, остановите ее! — воскликнул растерянный и в то же время пораженный Филипп.

— Хорошо, — согласился Бальзамо.

Он вытянул руку по направлению к м-ль де Таверне, и та мгновенно остановилась.

Затем, словно статуя командора на пиру у Дон Жуана, секунду постояв, повернулась и возвратилась к себе в комнату.

Филипп поспешил за нею, Бальзамо двинулся следом.

Филипп вошел в комнату почти одновременно с Андреа и, схватив девушку за плечи, усадил ее.

Через несколько секунд в комнате появился Бальзамо и закрыл за собой дверь.

Однако как ни короток был этот промежуток, некто третий успел проскользнуть между Филиппом и Бальзамо и спрятаться в каморке Николь; он понимал, что от предстоящего разговора зависит его жизнь.