Онлайн чтение книги Кадын
Глава 6. ЭЭ

Как и прежде, наш день начинался с гула: «Дон-дон-донн». На склоне утеса была пещера, в которой мы поселились, и Камка при входе повесила свой медный блин. Звук наполнял гору и нас самих, выносил из сновидений. Но после жизни у озера дни на круче были как отдых. В пещере было тепло и сухо, даже снег, принесенный на ногах, таял. Спали, укрывшись войлоками и шкурами, и после холодных ночей у озера это было как дома. Утром Камка уходила на охоту или к лошадям. До ее возвращения мы могли делать, что хотели, даже просто смотреть на долину, залитую солнцем, слепящую снегом.

Стрельбой и борьбой мы не занимались, теперь Камка учила нас танцам. Это были еще не те прекрасные, в единое движение слитые танцы, что Луноликой матери девы танцуют на праздник весны. В полном оружии, в боевом облачении, конные и пешие танцуют они, а глаза их будто видят невидимые бои. Но не были это и те хороводы, похожие на качание трав или тихий ручей, какие наши женщины в станах водят, какие даже с чадом во чреве танцевать можно. Нет, наши танцы походили на охоту барса, на бег оленя, на плескание рыб в реке. Вспоминать разных зверей заставляла нас Камка и их движения повторять. «Сила зверей к вам так переходит», – говорила она.

Мы учились до изнеможения, а вместо отдыха заставляла нас Камка играть. Сшила из лоскутов кожи небольшой мяч, заполнила каменной крошкой и хвоей, и мы играли в охотника и зайцев: охотник убивал зайцев мячом. Или играли в оленей и волка, в следопытов – во все, что припомнить могли. Еле на ногах держались к сумеркам.

Но главные наши занятия были не днем, а вечером, когда поднималась луна. Тогда Камка спускалась на утес, разводила огонь и звала нас.

Этот утес мы прозвали лунным, потому что растущий месяц стоял, казалось, прямо напротив, и оттуда видна была вся долина и русло реки, и видно было, что имеет оно тоже форму месяца. Камка собирала нас вокруг костра. Мы ложились и позволяли свету луны заполнить наши тела.

– Пока луна прибывает, она вам силу может передать, – говорила Камка. – Как сосуды пустые, наполнит вас собой. Сила женская в гнезде копится, – говорила она и клала руку на низ живота под пупом. – Лежите и наблюдайте, как свет будет вас заполнять.

И мы лежали, смотрели в чистое холодное небо. Лунный свет заливал утес, а Камка медленно ударяла в бубен, и каждый удар отдавался в нас. «Бом. Бом. Боммм», – пел бубен, и волны света стекали сверху. Долго мы лежали, пока мороз не пробирал до костей, потом поднимались и прыгали вокруг костра – чтобы согреться, но и оттого, что переполняла радость.

Потом возвращались в пещеру. На утесе каждая из нас по велению Камки нашла плоский голыш размером с ладонь. Этот голыш – Камка его назвала оньго  – мы должны были класть на живот, когда ложились спать, чтобы ощущать его прохладу и вспоминать лунный свет. Так засыпали, и сны, которые тогда снились, были ярки и удивительны. Зверей были полны они, коней и ветра. Снился мне и барс, будто следит за мною. Снился и дом, и всегда я сидела с отцом и братьями как равная, а не как женщина или дитя.

А потом в одном сне барс приблизился и остался рядом, на меня глядя не так, как смотрят звери. И я поняла, что это мой дух-ээ.

На следующую ночь было первое полнолуние на круче.

В тот день Камка разбудила нас рано. Голышом погнала на кручу. Сыпал мягкий снег, за ночь у лиственниц на склоне намело сугробы. Камка велела нам искупаться в снегу и не разрешала одеться, пока не нырнули с головой.

– Сегодня луна полноты достигает, – сказала она. – И вы испытать ее силу должны.

Накормила потом нас жирной похлебкой и без отдыха стала гонять по круче. Ни сесть, ни вздохнуть, ни у огня погреться. Как кони на перегоне взмокли. Как олени загнанные дышали, вывалив языки. Но Камка не отпускала, все новые задания выдумывала. А когда не могли мы уже ни подтянуться на руках, ни присесть, разрешила играть и сама взяла мяч, и мы бегали от нее по круче, как полоумные.

К полудню я думала, что не дожить мне до вечера. Тогда начала Камка учить нас танцевать. Бешеным, неистовым был ее танец. Как дух ярости она носилась: то к земле припав, кружилась, то, оттолкнувшись, взлетала вверх, вокруг себя крутилась и земли не касалась. Нас же ноги не держали, воздуха не хватало, сердца готовы были выскочить, в глазах стояли красные пятна. А Камка как из камня была. Не выдержав, мы упали наземь, во все глаза на нее глядя, дыхание не могли возвратить.

Заметив, что больше не танцуем, кинулась она к нам и гневно закричала:

– Девы, чего вы застыли? Или не видите, кто носит меня? Слуг вокруг много! Берите себе любых! Только берегитесь!

Но мы стояли, точно глупые телки, и ничего не понимали. Тут она бросилась ко мне и ударила в грудь с такой силой, что выбила дыхание. Как рыба, раскрыв рот и выпучив глаза, я стояла, пытаясь хоть глоток воздуха сделать, и вдруг, глянув на Камку, увидела, что сотни бестелесных духов окружают ее. Держат и помогают двигаться: то подхватят в прыжке, и она дважды кувыркнуться успеет, то подбросят, и она перелетит на другую сторону кручи. Я глазам не верила. Обернулась на дев – они увидели то же и остолбенели. Тут Камка хлопнула в ладоши – и остановилась как изваяние. Как будто и не плясала так яростно, лишь немного раскраснелась.

– Вот как двигаться надо! – хохотала она звонко. – А вы медлительнее волов!

– Ты не сама! – с обидой крикнула Очи. – Духи тебя носили. Мы видели!

– А, видели, видели! – по-детски закричала она и принялась прыгать на месте.

– У нас сил нет, чтоб за тобой поспевать, – сказала Ак-Дирьи. – Ты бы нам объяснила, мы не понимаем, как это делать.

– И вы можете так. Оньго свои попросите! – отвечала она и снова с хохотом сорвалась с места, продолжив бешеный танец.

Мы в недоумении переглянулись. Оньго-камень у всех был с собой, в мешочках на поясе. Мы их достали, но что делать с ними, не знали. Тогда Очи сказала, нарочито серьезно и громко:

– Помоги мне, мой оньго, двигаться без устали!

И принялась плясать. Все быстрее, быстрее пыталась крутиться – но запнулась и полетела в снег, слишком устала. Ни один дух к ней не явился.

– Камень сам не поможет, – догадалась я. – Но, может, что-то в нем есть, что привлекает духов?

Камка была в тот момент на другом конце кручи, оттуда слышался ее хохот. Уже не для нас плясала, сама потешалась.

– Если может оньго чем-то духов привлечь, пусть берут это и мне помогают, – сказала Очи, вытянув руку вперед.

Но не договорила, как поднялся ветер, и вихрь, ниоткуда взявшийся, скрыл ее. Мы и двинуться не успели, но Камка метнулась через всю кручу в самое сердце вихря. Раздался жуткий крик – будто и не человек, не Камка кричала, а сама гора содрогнулась в гневе и завыла. И все стихло.

Мы лежали, оглушенные, заваленные снегом. Там, где стояла недавно Очи, снег был снят до самой земли, вывороченные, лежали черные комья, прелые иглы лиственниц, мшистые камни были разбросаны кругом. Очи лежала поодаль, Камка склонилась над ней и хлестала по щекам.

Я с трудом поднялась и хотела бежать к ним, но двигаться получалось медленно, тяжело, как в дурном сне. Другие девы, видела я, так же вставали. Потом словно вынули воск из ушей – стала все слышать и смогла быстрее идти.

Очи уже открыла глаза. Но неживой был ее взгляд, странный. Камка крепко растерла ей лицо снегом, потом принялась полную горсть запихивать в рот. Очи плевалась, отбивалась, но проглотила, и только тогда Камка отпустила ее. Она села, обводя нас мутным взглядом.

– Где оньго? – спросила Камка. Очи протянула руку и разжала пальцы – камень по-прежнему был у нее. Камка кивнула: – Крепко держишь, – сказала она, – жить будешь. Пойдемте теперь за мной.

И двинулась в пещеру. Мы помогли Очишке подняться и потащились следом.

В пещере Камка разрешила нам отдыхать, развела огонь, заварила тра́вы на молоке. Я куталась в шкуру, слушая, как бухает сердце. Потом напоила нас Камка густым вкусным отваром, посадила ближе и начала разговор.

От усталости ли, от трав ли, но меня стало клонить в сон, и я слышала слова Камки будто из-под воды. Трещал огонь, девы сидели с напряженными лицами, и все казалось сном, повторяющимся, бесконечным: и слова Камки, ее мягкий, баюкающий голос, и благовонный вкусный дым, наполнявший пещеру, и образы, которые плыли перед глазами и были ярче, ощутимее, чем все предметы вокруг. Сколько времени длилось это, не знаю, но каждое слово Камки, все-все, что тогда она в головы нам вложила, помню до сих пор.

– Трое создали мир, – начала она. – Тарбаган, Карбаган и Сеток.

– Тарбаган! – прыснула Ак-Дирьи. – Тарбаган-творец, мохнатый и жирный!

– Тарбаган всех зверей создал, Карбаган – людей, а Сеток – духов создал и в миры населил, – не моргнув, продолжала Камка. – Создав же, они в бело-синей растворились выси. Ибо они только творцы, но не они – всему начало. Скажите мне теперь, девы, что выше людей, зверей, духов, леса и гор, что выше птиц летающих, куда самая дальняя стрела не долетит?

– Бело-синяя высь, – отозвались мы.

– Бело-синяя высь, прозрачная голубизна – чертог Хозяина, чье имя не скажу. Это суть всего – зверей ли, людей ли, духов. Кто зарождает внутри себя наши души и куда уходим мы, свой путь пройдя, – на вышние пастбища, в долину Молочной реки.

Благовонный дым плыл у меня в голове. Слова Камки синими звездами загорались в этом дыму, и плыли передо мной олени, люди, духи – все, что сотворил Бело-Синий.

Потом говорила она о духах, о тех бестелесных тварях, что вокруг нас. До посвящения не видят их дети, пока ээ-помощник не придет и не даст долю. Говорили мне, что раньше без их помощи не обходился никто – пастух ли, охотник ли, пряха. Но теперь все реже с ними общаются люди, лишь царь, да кам, да из десяти охотников – один.

– Люди их стали бояться, – говорила Камка. – Люди думать стали, что бестелесные твари сильнее их. Это ошибка, знайте, девы. Лишь человек, в теле живущий, имеет силу, какая тонким ээ недоступна. Потому и тянутся они к людям, а без людей не способны ни на что. Помните это, девы. Вы можете духов подчинять, служить вам будут ээ из разных миров. Я научу вас, как это делать, пока же запомните: есть разные духи, и разных сил требуют они за службу. Чтобы не ошибиться, чтоб не отдать много, получив малое, умейте их различать.

Так говорила она, и выплывали из стен пещеры на волнах странного света, ни огненного, ни солнечного, мелкие, сверкающие, как роса на заре, легкие ээ-тай . Как бабочки, летали они, окружая нас, и весело становилось от их вида. Грезилось мне – или же правда? – что оставляли они след света на лице и одежде, легкий как пыльца. Я протягивала руки и чувствовала как будто уколы молодой хвои на коже.

А голос Камки звучал:

– Эти духи живут в светлых мирах. Как мотылькам, им надо мало, чтоб жить. Их зовя, вы отдаете немного. С ними устали знать не будете. Стрелу помогут без промаха в цель послать. Все, что я сегодня делала, с ними легко сделаете.

Подул ветер, и улетели все бабочки, а вместо них вышли из тумана странные звери, каких на посвящении я видела возле дев: волки, кошки, медведи, птицы…

– Вокруг нас, стоит лишь протянуть руку, обитают ээ-тоги . Они тяжелее, и им надо больше сил отдать, но и умеют больше: найдут человека или скотину в тайге, выследят врага и помогут в бою. Чаще других будете их звать. Помните только: себя они не забудут, доверитесь слишком, так же опасны станут, как алчные духи.

Видение пропало, и стала вдруг тьма, словно потух костер, и беззвездная ночь проникла в пещеру. И тяжело, и душно было в этой тьме, будто в мешок положили, но голос Камки звучал по-прежнему спокойно и твердо:

– Алчные духи – ээ-борзы , это страшные твари: малого не берут, жизнь или кровь надо им обещать. Их лишь в бою призывают, они несут смерть врагам, а нам – победу. Но у хозяина жизнь отнимут, если забудется. С ними пока не будете иметь дело, сил вам еще недостало.

– Отец рассказывал о племенах, у которых множество богов, – решилась тут я задать вопрос, который давно меня тревожил. – Иногда животных или даже людей убивают им в жертву. Отчего у нас нет богов, нет жертв или других служений?

Камка ответила не сразу.

– У каждого народа свой путь, Ал-Аштара, но боги не нужны тем, кто помнит о Бело-Синем. Бело-синяя высь одна, она и в людях, и в зверях, и в невидимых тварях. Если же она во всем, как вызовем ее, чтобы ей служить? И зачем? Я думаю, боги других народов, – это наши духи-ээ. Их вызывают, чтобы чтить, вырезают на камне и дереве, рядом с жилищами ставят, кормят кровью. Но только подумайте, девы, разве не смешно это: возьмите собаку или корову, ходите вокруг нее с песнями, украсьте цветами, кормите лучше, чем любимого мужа, и посмотрите, не загордится ли корова, не начнет ли кусать вас, распухнув от чванства, собака?

Девы захихикали, а меня пробила дрожь: как хрупко неназываемое! Как просто жить с ним, но легко упустить! Но для чего все так: зачем Бело-Синий создал нас и что от нас хочет – если вообще хочет чего-то небесная высь? Для чего души в людей спускает, а потом забирает? И почему – всегда – молчит? Эти вопросы и поныне в сердце моем. Что-то внутри будто бы знает ответ, но сказать никак не смогу.

– А можно ли к духам в миры попасть? – раздался тут звонкий Очишкин голос. – И где вход? Или надо рыть землю или на дерево забираться, чтобы попасть к ним?

Камка захохотала.

– Шеш, рано тебе о том думать, – и продолжила рассказ об  ээ-торзы , хозяевах гор и рек, и мне казалось, что снова я вижу круглый глаз золотого грифона.

– На других они не похожи, рядом с нами живут, как братья, только старше и могущественнее. Огромны они, но бестелесны, как духи, являться могут лишь в видениях, потому и зовут их ээ . Ветра они создают, реками движут, горы шевелят, озера из недр поднимают.

Говорила она потом, как призывать духов и давать им плату, как силу собирать и хранить.

– Оньго скоро не будет вам нужен, – говорила она. – В женском гнезде больше сил копится, чем гора может в себя вобрать. Скоро научитесь сами ее собирать и отдавать духам. Но будьте жадными, будьте скрягами, только тогда сможете ими управлять и не погибнете, как сегодня чуть не погибла Очи.

Так странно все было, но и прекрасно. Стены пещеры изрисованы были зверями и охотниками, которые убегали, стреляли или играли друг с другом, были там люди в масках, а были в привычной одежде, и все они плыли в неясном, мерцающим свете, качались и плыли. Мы уже успели их разглядеть за дни, прожитые здесь, и думали раньше, это рисовали девы, кто до нас проходил посвящение. Но в тот момент нам казалось: это все духи нарисованы на стенах. Вот алчные ээ-борзы, точно лютые звери, рычат, и устрашают, и терзают врагов, а воин, что звал их, в них целит копье – чтобы не развернулись и не пожрали его самого; вот люди гонят оленей, а над ними кружатся птицы – это ээ-тоги помогают охотникам; вот в танце с ээ-тай кружатся люди в масках и перьях. А на потолке черные охотники бегут за красным оленем, как Луна за Солнцерогом: то девы-воины идут на вышнее пастбище за небесным оленем – как итог жизни, как последнее кочевье…

Так странно и прекрасно все было, и я уже не помнила, где мы и сколько времени здесь. Когда позвала нас за собой Камка и мы поднялись и пошли следом за нею, я не знала, во сне это или наяву. Духи по-прежнему окружали меня, их легкие уколы чуяла я на коже. Как прошли по узкой тропе из пещеры, вдоль обрыва, как не соскользнули – не помню, только были уже на лунном утесе, и горел там огонь, а Камкин голос сказал:

– Пусть ваши духи к себе вас возьмут. Дайте мне свои зеркала.

И я не поняла еще, что сказала она, но уже доставала зеркальце, что всегда носили на поясе, чтобы не украли духи, чтобы не было сглаза. Никому чужому нельзя давать свои зеркала, но мы безропотно отдали их Камке.

И вот, как во сне, видела я: по очереди подзывала она дев, сажала напротив костра и велела смотреть через огонь в зеркало. Мне отчего-то смешно было глядеть, как всматриваются девы, пытаясь найти свое отражение, и лица у них комично серьезны. Сначала Очи – но, не посмотрев долго, она упала в снег, будто заснула. Потом Ак-Дирьи – та и мига не посмотрела, клюнула носом и лежала недвижная. Потом Согдай и Ильдаза – но и с ними то же случилось. А я, подавляя приступы глупого смеха, все смотрела, как они, кувыркнувшись, падают и замирают.

Но тут и меня позвала Камка, мое зеркало уже держала в руках. И что-то испугалось во мне, сжалось. Сквозь расслабленность тела, пелену грез и видений с неожиданной ясностью я вдруг поняла: если взгляну сейчас в зеркало – изменюсь, и никогда уже не быть мне прежней. И все во мне закричало, чтобы не делала этого, – но ноги, мягкие, безвольные, уже несли к костру.

Я села, склонилась, чтобы увидеть зеркало сквозь пламя – и тут краем глаза заметила, как из черноты метнулся ко мне барс. В тот же миг мне удалось разглядеть зеркало, и я поняла, что не мое лицо, а его, барсова, морда смотрит на меня отражением.

И все в тот же миг исчезло, слово сдуло меня невиданной силой ветра.

Все вдруг стало ясно, но сам переход от туманной, сонливой дымки в голове до прозрачности ощущений был болезненным. Я поняла, что сижу на каменной плите, а передо мною – мой ээ. Я разглядывала его лунно-пеструю шкуру и длинный хвост. Вокруг бушевала буря, подобная той, что мы пережили с Очи на суде у  царя , воздух крутился на расстоянии вытянутой руки, но не трогал нас. Я не видела ничего, кроме барса, но откуда-то знала, что сижу на узком гольце, а бело-черная круговерть скрывает обрыв.

Скоро ветер стих, все прояснилось, и я увидела, что права: вокруг была пропасть, дно которой терялось, а всюду, насколько хватало глаз, торчали такие же узкие скалы, как та, на которой сидела я.

Ээ сказал: «Ты можешь перемещаться со скалы на скалу».

Ни звука он не произнес, но я его услышала. Меня тут же поразил страх, даже ладони взмокли: я представить себе не могла, как перепрыгну такой обрыв и не сорвусь с узкого камня. Но царь повторил: «Можешь», – и прыгнул первым. Я собралась с духом, вся сжалась, чтобы совершить этот невероятный прыжок, и оттолкнулась.

Мне показалось, что я прыгнула, но я не двинулась с места.

«Тебе не надо перемещать тело, – услышала я. – Приближай скалы, и ты окажешься, где захочешь». Я не понимала, что мне делать. Стала смотреть на торчащий, точно гнилой зуб, ближайший голец и представлять, что это всего лишь камень, одиноко лежащий на земле, я могу его сдвинуть, подкатить ближе.

Как только мне удалось представить это ясно, я увидела, что стою на нем, а царь перепрыгнул дальше.

Так повторялось снова и снова. Потом я присмотрелась к дальним утесам, попробовала их приблизить – и все вокруг принялось смещаться, а я увидела себя уже там. Небольшая, обкусанная ветром скала черного пористого камня была передо мной. Я обошла ее кругом, так же перемещая, и попала на пустынный берег. Желтое море раскинулось впереди, сколько хватало глаз. Небо над ним склонилось мутное, серое, словно надвигалась гроза. Мерзкие испарения поднимались с поверхности желтой воды, которая казалась густой, будто на небольшом огне грелась и парила похлебка.

«На той стороне начинается царство ээ-борзы, – сказал мой царь. – Мы не пойдем туда. Но запомни это место: оттуда в начале зимы выходят алчные духи и туда возвращаются, когда приходит весна».

Он вновь обогнул скалу, я поспешила за ним, а он вдруг прыгнул вниз, в темноту между гольцами. Сердце мое ухнуло, но еще больше я боялась потерять его. Я закрыла глаза и шагнула с камня.

Все во мне оборвалось, но я не успела и крикнуть – ни падения, ни удара не было. Я открыла глаза на залитой солнцем поляне. Было как будто раннее летнее утро. Вокруг росли деревья, которых я не знала. Пахло смолой, но ни пения птиц, ни других лесных звуков не было, как не было и ветра. Тишина удивила меня.

Царь оказался у правой ноги. Как собаке, я могла положить руку на его мохнатый загривок, но не стала: не знала еще, как общаться с ээ. Я спросила, не разжимая губ:

«Где мы?»

«А что ты видишь?» – услышала в ответ.

«Траву. Деревья. Небо. Цветы».

«Смотри лучше».

Я смотрела, но не видела ничего больше. Ни зверька, ни бабочки. Ни облака. Небо чистое, почти белое. Я никогда не бывала в таких местах.

Я присела, чтобы получше рассмотреть траву. У нее были крепкие стебли, широкие, острые листья. Я попробовала смять ее, но чуть не порезала руку. Попробовала сделать шаг, но стоило занести ногу, острые стебли чуть не порвали мне обувь. Я остановилась и сказала с недоумением:

«Нет, это не трава. Я не знаю названия этому, но такой травы не бывает».

Потом так же, как среди гольцов, я переместила себя к дереву и стала рассматривать его. Мне показалось, что эти плотные, блестящие черные стволы отлиты из железа. Я тронула – и обожглась.

«Это не деревья. У меня нет слова, чтобы назвать это».

Стоило мне произнести это, как случилось что-то странное. Показалось сначала, что у меня помутилось в глазах: вся поляна, трава и деревья потеряли свой облик, стали шипами грязно-желтого цвета. Я была в гроте или пещере, и эти шипы вырастали из стен со всех сторон. Но при этом как будто сохранили свои очертания, где-то на краю зрения мне казалось, что я по-прежнему вижу траву и деревья.

«Всегда смотри так, чтобы видеть суть», – услышала я царя.

Потом он велел мне присесть на корточки и сжаться как можно плотнее, обняв голову руками. Я сделала так – и тут же почуяла, что лежу в снегу на утесе, а рядом Камка раздувает костер.