Онлайн чтение книги Калевала
24. Лемминкяйнен едет незваным гостем на пир в Похьолу

Вскоре после того, как увидел Ахти в небе дым от костров, на которых варилось пиво в полночной Сариоле, отправился он со своего острова в бухту ставить подледные сети. Только прорубил Лемминкяйнен лунки, как услышал вдали топот коней и скрип множества полозьев по прибрежному льду. Понял он, в чем дело, и гнев охватил удалого Ахти: то едут в Похьолу гости на праздник, а от него скрыли хозяева северной земли весть о хмельном пире! Побледнел Лемминкяйнен, поник головой, и упали ему на лицо черные кудри. Бросив снасти на лед, отправился Островитянин к дому.

В родном жилище сказал Ахти своей старой матери, чтобы накормила она его в дорогу и истопила жаркую баню, где мог бы он вымыться, дабы предстать в красе героя. Тотчас собрала мать на стол, а жена Лемминкяйнена, саарская красотка Кюлликки, пошла готовить баню. Утолив голод и жажду, попарившись в бане, вернулся Ахти в дом, стройный и свежий, как сосна, умытая летним ливнем, и сказал матери:

Подай мне, матушка, лучшую рубашку и новый кафтан, чтобы был я видом не хуже прочих мужей.

— Куда собрался ты, сынок? — спросила его мать. — Не на охоту ли за рысью? Или решил загнать лося? Или настрелять белок?

— Нет, — ответил Лемминкяйнен, — не за рысью я иду, не за лосем и белками — собрался я на свадьбу в Похьолу, на тайком от меня затеянный пир, чтобы достойно погулять и покрасоваться на людях!

Стали тут отговаривать его и мать, и Кюлликки от этой затеи, чтобы не ездил он на свадьбу в Похьолу незваным.

Но так ответил им веселый Лемминкяйнен:

— Лишь робкий ждет приглашений, а герой идет туда, куда захочет по зову своего меча, — а мой меч уже мечет искры!

— Не ходи, сынок, в Похьолу на этот пир, — сказала мать прозорливо, — колдуны сариольские трижды уготовили тебе чарами на пути смерть.

— Всюду старым мерещится смерть, — возразил Кауко, — везде мнится погибель — герой же страха не знает и смерти не убоится. Но раз известны тебе угрозы на дороге, то скажи: что за гибель мне приготовлена?

— По молодости лет не хочешь ты слышать правду, а хочешь знать лишь то, что тебе нравится, но я тебе скажу как есть, — ответила Лемминкяйнену старушка. — Прежде остальных бед встретишь ты через день пути огненную реку: стоит посреди клокочущей пучины огненная скала, а на ней сидит пылающий орел — день и ночь точит он клюв и вострит когти на всех людей, что проходят мимо.

— Бабья это погибель, а не смерть для мужа, — рассмеялся Лемминкяйнен. — Справлюсь я с такой бедой: сотворю чародейством из ольхи всадника, чтобы поскакал он вместо меня мимо скалы, а сам обернусь уткой и нырну под орлиными когтями. Расскажи-ка лучше о второй смерти.

— А вторая погибель такая: еще через день пути увидишь ты поперек дороги ров, что без конца и начала протянулся с восхода на закат. Наполнен этот ров горячими камнями, раскаленными глыбами — многие мужи пытались перейти этот пышущий жар, но все сложили там головы.

— Нет, не про меня эта смерть, — сказал удалой Ахти, — знаю я и на это средство: из снега вылеплю богатыря и отправлю его в ту баню с медным веником, а сам так проскочу через пекло, что борода не подпалится и не затлеют кудри! Расскажи-ка теперь про третью погибель.

— Через день пути за этим рвом, — сказала Лемминкяйнену мать, — будет узкое ущелье — ворота в Похьолу. Там бродят во мраке волк и медведь, которых добыл Ильмаринен в чаще Маналы, — поставила их Лоухи охранять проход в угрюмую Сариолу. Пожрали они уже не одного богатыря и тебя растерзают, как прочих.

Усмехнулся на это Лемминкяйнен:

— Пусть ягненка рвут на части — этой погибели даже скверный богатырь не по зубам, а я ношу пояс героя! Накину я волку колдовскую узду на пасть, оплету медведя цепью — тем и кончится моя дорога.

И тогда призналась Лемминкяйнену мать, что три эти ужаса, три погибели для мужа, ждут его в самой дороге, но когда дойдет он до мрачной Сариолы, то найдет чудеса пострашнее — огорожено селение хозяев Похьолы железным частоколом из копий, которые поднялись от земли до неба, а вместо прутьев переплетены эти копья змеями, связаны железные копья гадюками — играют они хвостами, шипят, поднимают головы, пускают яд и высовывают жала. Но одна змея там всех страшнее — лежит она на самой дороге, в сто сажен длиною и шириною в добрую лодку, шипит раскрытой пастью и лишь его одного дожидается — только один Лемминкяйнен ей нужен.

Но и на этот раз не испугался удалой Ахти.

— Пусть дети от змей гибнут, — сказал он матери, — а я справлюсь с гадами без заклинаний, голыми руками. Не раз уже убивал я гадюк — помнят мои руки холод змеиной крови и склизкость гадючьего жира. Никогда не буду я добычей для змеиной пасти — сам растопчу проклятых, прогоню с дороги и свободно пройду к жилищам Похьолы!

— Сынок, — без надежды уже сказала мать Лемминкяйнену, — не ходи ты в жилища Сариолы — там сидят мужи с мечами, шумные от хмеля, озлобленные от питья: заколдуют они тебя остриями блестящих мечей! Посильней и похрабрей тебя приходили в Похьолу герои, но сгинули от чар. Или забыл ты, как в прошлый раз съездил в Сариолу? Отыскала я тебя в дремотных водах порезанного на куски, измерил ты реку Маналы, черное ее течение, и был бы там посегодня, если бы не бедная твоя мать. А еще знай, что двор хозяев Похьолы огорожен кольями: по черепу насажено на каждом, и лишь один пока не занят — то место для твоей головы.

— Не сладить со мной лапландцам, — упрямо ответил Ахти, — сам я их всех заколдую и порублю на части! Дай мне кольчугу, а я возьму отцовский меч — долго он лежал холодным, истосковался без дела.

Надел удалой Лемминкяйнен кольчугу, повесил верный отцовский Клинок на стальной пояс, взял в руки отцовскую секиру и, обнажив меч, качнул им, как черемуховой веткой.

— Сыщется ли кто в Похьоле, кто бы свой меч померил с этим? — спросил он весело.

Сняв со стены крепкий лук, улыбнулся Ахти и сказал горделиво:

— Лишь того я в Сариоле признаю героем, кто тетиву на моем луке натянуть сумеет!

Так, снарядившись для боя, велел веселый Лемминкяйнен рабу закладывать сани, чтобы отправиться ему на пир к злым слугам Лемпо. Послушный приказанию, запряг раб гнедого коня, и уже можно было удалому Ахти ехать, но не хотели его слушать ноги, не желали переступать порога. Однако собрался Лемминкяйнен с духом и пошел смело к двери.

— Раз решился ты ехать — делай как знаешь, — сказала ему у порога мать. — Только вот тебе совет: как поднесут тебе кружку, то, прежде чем выпить, загляни на дно ей — будут там черви и лягушки.

И еще сказала мать, проводив Лемминкяйнена к воротам:

— Если все же доедешь ты до пира, то веди себя не заносчиво — садись на полсиденья, ступай на полполовицы. Будет это достойно, и тогда, быть может, не раздразнишь ты сариольских мужей!

Наконец сел Лемминкяйнен в сани, ударил коня плеткой с жемчугами в рукояти, и понеслись сани вдаль, к полночным странам. Недолго он проехал, как увидел стаю глухарей, что поднялась из-под копыт ретивого коня и отлетела в чащу: осталось от птиц на дороге несколько перьев; поднял их Ахти и положил в кошель на поясе, решив, что могут они в пути при нужде сгодиться.

На исходе дня вдруг зафыркал испуганно гнедой конь и остановился без вожжей на дороге. Поднялся Лемминкяйнен с сиденья саней, взглянул вперед — все так, как говорила ему мать: идет дорога мимо огненной реки, посреди нее пылает скала, а на скале сидит горящий орел и изрыгает пламя горлом. Заметила огненная птица, мечущая перьями искры, Лемминкяйнена и спросила его с громким клекотом:

— Куда, герой, путь держишь?

— Еду я на свадьбу в Похьолу, — ответил удалой Ахти. — Дай мне, Лемминкяйнену, дорогу — проеду я у края реки!

— Как не дать дорогу путнику, а Лемминкяйнену — тем паче! — крикнул орел огненной глоткой. — Ступай ко мне в горло — вот куда тебе путь лежит! Там уж ты попируешь — навек отдохнешь в моей утробе!

Разинул орел клюв, расправил пламенные крылья, но Ахти, достав из кошелька собранные на дороге перья, свалял их в комок, потер между ладонями, и вылетела из его рук стая глухарей. Бросил Лемминкяйнен всю стаю в глотку, а сам хлестнул коня и проехал по дороге невредимым.

Помчались сани дальше, и еще день без устали несся конь на полночь, а к исходу того дня вновь испугался и, заржав, стал как вкопанный. Поднявшись с сиденья, посмотрел Лемминкяйнен вперед — и опять все вышло по словам матери: пылала поперек пути пропасть, полная раскаленных камней, и не видно было ей конца и края ни на восходе, ни на закате. Подумал Ахти, как ему быть, и обратился к Укко с песней:

Услышал Укко удалого Ахти, согнал надо рвом тучи и от милости своей послал снег на раскаленные камни. Завалили тяжелые хлопья шипящие глыбы, и встало во рву озеро из растопленного снега. Разгулялись по озеру буйные волны, но не тревожили они Лемминкяйнена — чародейством возвел он ледяной мост над пропастью и бесстрашно переехал на другой берег. Так спасся он второй раз от уготованной ему гибели.

Подстегнув коня, помчался Ахти дальше и вскоре достиг ущелья, что служило воротами Похьолы. Там снова остановился гнедой скакун: у входа в то ущелье стояли волк и медведь — ужасные звери из чащи Маналы. Порылся веселый Лемминкяйнен в своем кошельке и отыскал там случайный клок овечьей шерсти. Скатал он прядку в комочек между ладонями, дунул в руки и выпустил оттуда целое овечье стадо с ягнятами и баловными ярками. Тут же бросились жуткие звери за овцами — волк добычу зубами рвет, лижет кровь с перерезанных глоток, медведь когтями вспарывает ярочкам брюха и выедает печень, — а Лемминкяйнен тем часом поехал себе в Сариолу сквозь открытое ущелье.

Уже добрался удалой Ахти до окутанной мраком земли Похьолы, как тут встала перед ним ограда из железных копий, что на сто сажен уходили в землю и на тысячу — в небо: кротом зароешься в землю — не подкопать, птицей взмоешь в выси — не перелететь. Сплетены были те железные колья змеями, связаны ползучими гадами — зарябило в глазах у Лемминкяйнена от извивающихся хвостов, качающихся голов и мелькающих жал, шипение и свист заполнили его уши. Призадумался Кауко перед этой бедой, но не отступил — решил бесстрашно железом покроить железо. Вынул богатырь из ножен сияющий клинок и иссек яростно в куски змеиную ограду, пропитал землю гадючьей кровью.

Подрубив семь железных кольев, повалил их Лемминкяйнен наземь и двинулся было дальше, но тут увидел на пути змею: выше сосен подняла она голову, язык ее был с тысячью жалами и в копье длиною, на голове — сто неусыпных глаз шириною с решето, зубы — точно ручки грабель, а спина была шире доброй лодки. Не посмел отважный Кауко ехать мимо той стоглазой змеи и решил отвести беду таким заклятием:

Сказал Лемминкяйнен заклинание, но не послушалась его змея — по-прежнему шипела она, высоко подняв голову, и грозила герою жалом из жуткой пасти. Тогда припомнил Ахти древнее знание, что передала ему старая мать, — вспомнил он начало змеи.

— Если и теперь ослушаешься моего слова и не уйдешь с дороги, — сказал Лемминкяйнен огромному гаду, — то вспухнешь ты от болезни и распадешься на смердящие части, ибо знаю я твое начало, знаю тайну рождения изверга!

Тут рассказал Ахти змее о том, как явилась она в мир от людоедки Сюэтар, что живет в глубинах моря.

Плюнула однажды Сюэтар густою слюной в воду, и подхватили ту слюну волны, и носили семь лет по блестящему хребту моря. Растянулась слюна на волнах, спекло ее солнце с мозгами утки, и в конце концов прибой отбросил на берег. Увидели эту слюну на морском берегу три дочери творения и стали гадать, что выйдет из нее, если дарует ей вершитель мира глаза и вложит в нее душу? Услышав их речи, так сказал им Укко: «Из дурного выйдет лишь зло, и только дрянь выйдет из дряни, даже если я открою ей глаза и вложу в нее душу». Случилось так, что подслушал эти слова Хийси, всегда готовый к дурному делу, и сам приступил к созданию. Даровал он жизнь слюне, что выплюнула злая Сюэтар, и вышла из слюны черная змея. Откуда у змеи сердце? Сюэтар дала ей часть от своего. Из чего сделана ее голова? Из дрянного боба Хийси. Откуда у нее разум? Из утиных мозгов, что не доклевал ястреб, и кипучей морской пены. Откуда ее чувства? Из пучины водопада. Из чего глаза гада? Из льняного семени Лемпо. Из чего вышла змеиная пасть? Из пряжки людоедки Сюэтар. Откуда язык у нее? Дал свое копье Хийси. Откуда зубы у гада? То ячменные усики из Туонелы. Из чего ее хвост? Из косицы безжалостного Калмы.

Так рассказал Лемминкяйнен змее ее происхождение и велел убираться с дороги героя, что спешит незваным на пир в Похьолу. И поникла змея головой, и уползла стоглазая, освободив саням путь, чтобы проехал Ахти на свадьбу, — ибо знающий тайну рождения врага сильнее его, а знающий начало вещи властвует над вещью.