Онлайн чтение книги Карнавальная ночь
ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ

Что до принцессы Ниты Эпстейн и ее кузена Ролана де Клар, Господина Сердце, они и не подозревали, какие сети плетутся вокруг них. После памятного вечера с фейерверком мы потеряли из виду Господина Сердце и узнали лишь, что на другой день он встретился с Розой де Мальвуа у могилки своей матери близ огромной усыпальницы де Кларов. Роза, девушка из хорошей семьи, отличалась от природы прямотой и преданностью. Три сильных чувства владели ею: давняя детская дружба с Нитой, глубокая привязанность к Леону, заменившему ей отца, и любовь к Ролану.

Эта романтическая страсть вспыхнула с первого взгляда и вначале, возможно, питалась разговорами пансионерок, но по выходе из монастыря заполнила одинокую жизнь Розы и поглотила все ее помыслы. У тех, кто никогда не увлекался чтением романов, собственные романы бывают куда более глубокими. Дело, наверное, в том, что непривычная к вымыслу душа оказывается почти беззащитна перед силою воображения. Так или иначе, как бы ни были однобоки и лживы книги, чтение их как-то приобщает к опыту. Того же, кто вступает в жизнь, не зная о ней ни правды, ни лжи, происходящее с ним застает врасплох и поражает, как головокружительный поворот театрального действа.

Девушке, наделенной, подобно Розе, умом, воображением и отвагой, куда важнее обрести подлинный опыт.

Роза носила в себе некое воспоминание. В наших бретонских селениях бытует, знаете ли, одно поверье, в нем есть доля истины. Вам покажут чистейшие родники, сверкающие струи которых несут беду. На девушек, испивших той воды, нападала непонятная хвороба. Врачи, ясное дело, разводят руками – в легендах врачи всегда разводят руками; один говорит одно, другой другое, все по-гречески да по-латински, которые попроще – так и по-французски, а девушки все мрут и мрут…

И представьте, когда над покойницей начинают читать молитвы, изо рта несчастной выползает змея, да-да, большущая змея!

Оказывается, в прозрачном источнике обитают невидимые глазу ужи; они попадают внутрь с брызгами воды. Очутившись в нежном девичьем теле, где тепло и вдоволь пищи, отвратительные твари принимаются расти и пожирают все, оставляя одно лишь сердце.

Тогда надо сплести венок из белых цветов, какой в тех местах принято класть на лоб умершим в девичестве.

Любовь прекрасна и вовсе не похожа на мерзкую гадину, но и ею заражаются, не замечая того.

О! Не верьте тем умникам, для которых все написанное в романе – заведомое вранье. Но и верить романам надо не слепо, а с выбором, ибо трогает и привлекает в романе лишь правда. Если бы меня попросили определить, чем вредны романы, я бы сказал так: роман убивает в человеке веру – подобно тем лжецам, что обесценивают самое истину.

Оставьте умникам их сомнения. Итальянским певчим, стараниями хирурга сохранившим детский голос, многого не дано испытать, как слепорожденному не постичь богатства красок.

Субстанция, рождающая любовь, прозрачней ключевой воды, быстрее молнии, легче воздуха. В половине случаев любовь возникает с первого взгляда. С этой истиной согласились бы все, когда бы ее без конца не опошляли в романах.

Есть и еще одна истина: влюбленный различает лишь то, что озарено огнем его страсти. Ролан даже не догадывался о тайне Розы. Нита заслонила Розу от его взгляда, как яркий луч света, упавший в глаза, скрывает от них лежащие рядом предметы.

В Розе он видел лишь Ниту.

На кладбище Монпарнас они говорили лишь о Ните. Но и после этого свидания страсть еще настолько ослепляла Розу, что она была готова биться за своего любимого. Лишь новая встреча с Нитой заставила ее смириться и, переступив через свои чувства, целиком посвятить себя подруге.

Тогда-то, после этих двух встреч, прекрасная в своей печали, Роза пришла в контору к брату, где ее ожидало новое открытие.

Ум ее пребывал в смятении. В объятом любовью сердце вспыхнула надежда, однако чувство долга взяло верх. Отныне Розе впервые в жизни предстояло все решать самой, не советуясь с братом.

Тот не напоминал о своих признаниях; Роза догадывалась почему: графиня приложила руку.

Роза вознамерилась сама спасти брата, вопреки его воле.

Меж тем Ролан, отрекшись от престола мастерской Каменного Сердца и покинув павильон Берто, снял квартиру в городе и поселился там простым обывателем.

В судьбе каждого наступает час перелома.

И для Ролана этот час пробил.

Еще за минуту до появления Ниты в павильоне Берто Ролан скорее согласился бы бежать на край света, лишь бы никто не видел, как оживают призраки его прошлого. Но всем известно: и былые горести, и привычные страхи, усугубляемые природной робостью характера, исчезают с первым дуновением просыпающейся страсти.

Уже вечером того дня Ролан был готов ринуться в бой.

Для него перестал существовать разрыв времен, отделивший пролог его жизни от начинавшейся ныне драмы.

Он чувствовал это и всей душой жаждал победы во имя той, которую любил. Теперь он сам хотел сорвать личину, под которой скрывался столько лет. Уже на второй день своей новой жизни он отыскал адрес доктора Ленуара и открылся ему.

Доктор Ленуар был из тех редких людей, кто, сделав доброе дело, молчит о нем до конца жизни. Он вспомнил несчастную женщину с улицы Святой Маргариты, которая, умирая, назначила его своим душеприказчиком. От доктора Ленуара Ролан узнал тайну Терезы, своей матери, герцогини де Клар.

По совету доктора он сходил к юристам, а бывшие ученики мастерской Делакруа сразу признали в нем сотоварища-подмастерья, которого звали когда-то просто Роланом.

Доктору Ролан не поведал лишь о тайном поручении, которое он дал господину Барюку и Вояке Гонрекену по наводке пройдохи Симилора.

В остальном же Ролан в точности следовал советам Ленуара, всячески избегая встреч как с упорно искавшей его графиней, так и с Леоном де Мальвуа, который, разыскивая Ролана, дал в газете объявление.

Доктор знал и любил Леона де Мальвуа, к Розе же питал восторженное уважение.

Накануне бала в доме де Клар доктор Абель Ленуар, не ожидая того, был приглашен к умирающему графу дю Бреу и дал ему лекарство, а по возвращении сказал Ролану:

– Вы собирались вопреки моему совету отправиться на бал к графине. Теперь я вижу, что вы правы. Покажитесь там в вашем старом костюме Буридана. Так надо.

И Ролан явился на балу Буриданом.

С графиней они перемолвились всего несколькими фразами.

– Господин герцог, – обратилась к нему графиня, – обстоятельства были против меня. Все эти десять лет я искала вас, чтобы осчастливить и вернуть законный титул. Не желаете ли взять в жены принцессу Эпстейн, мою подопечную?

– Сударыня, – отвечал Ролан, – я ни в чем вас не виню. Я пока не герцог де Клар, а рукой принцессы Эпстейн может распоряжаться лишь она сама.

И они разошлись. В глазах Маргариты он подписал себе окончательный приговор.

Когда Ролан подошел к Ните, она его упрекнула:

– Я ждала вас. Графиня передала мне вашу просьбу оставить за вами первый контрданс, а вы не пришли.

Ролан удивился: графиню он ни о чем таком не просил.

Однако им столько хотелось сказать друг другу, что терять время и выяснять недоразумение они не стали.

– Вы не поверите, как живо я все это помню, – прошептала девушка, пожимая руку кузена после контрданса. – Ведь одиннадцать лет назад я была совсем ребенок, однако испытываю такое чувство, будто это было вчера. Как сейчас вижу холодную, пустую келью в Бон Секур, на кровати вы, а рядом дремлет старушка. Моя любимая тетушка Роланда, ваша крестная мать Франсуаза Ассизская узнала вас. Она так любила дядю Раймона, вашего отца! А я глядела на вас, вы лежали такой красивый и бледный. Я ни слова не поняла из того, что там говорилось: вы якобы лишились дара речи и слуха. Если бы вы знали, как я обрадовалась, когда отец согласился забрать вас к нам, в дом де Кларов… вернее, к вам, ведь это ваш дом!.. Согласился приютить вас в этом доме! И вот вы здесь!

Ролан в волнении прижал ее ладонь к своей груди.

– Возможно ли, – вполголоса произнесла она, – чтобы тогда, совсем еще ребенком, вы уже вызывали у меня какое-то нежное чувство, которому потом суждено было перерасти…

– В любовь! – в исступлении прервал ее Ролан. – Повторите же это слово, ведь вы почти сказали его!

– Это правда, сказала! – улыбаясь, произнесла принцесса. – Я люблю вас и счастлива, что люблю… Хотя, наверное, не с того вечера, то было другое, ребячество… А чувство, которое заполняет всю мою жизнь, родилось в тот день, когда я увидела и узнала вас у могилы вашей матушки. Как бы вам сказать… я узнала вас, сама того не поняв: душу вдруг охватила радость, как при встрече с самым близким другом. Хочу вам признаться: есть одна вещь, которая очень меня огорчает. Боюсь, тогда вы поразили сразу два сердца… Да что я говорю! Она чудная девушка. Если вы ее полюбите, Ролан…

Ее улыбающиеся губы чуть побледнели. Теперь они шли через гостиную в сторону уютного будуара, называемого бильярдной.

Только что навстречу прошествовала графиня с Леоном де Мальвуа.

– О, Нита, – весь трепеща прошептал Ролан, – вы-то можете не ревновать! А я…

– Вы?.. – Удивленно откликнулась принцесса. Ролан хотел что-то сказать, но удержался и лишь прошептал:

– Вы так прекрасны, никто не может устоять…

– Это из-за наряда, – ответила принцесса. – Правда, красивый?

– С вами не сравнится!

– Льстец! Но позвольте сказать… я бы не стала так с вами говорить, не будь у меня на то разрешения…

– Графини? – резко остановившись, прервал ее Ролан.

Нита улыбнулась.

– О нет, – сказала она, – пусть я не права, но с мнением графини я считаюсь очень редко.

Она посмотрела в глаза кузена и добавила:

– Я об отце. Это была его заветная мечта. Скажите честно, Ролан, вы по-прежнему сомневаетесь в намерениях моего покойного отца и обижены на него?

– Ни сомнений, ни обид, – ответил молодой человек. – Моя мать пала жертвой ошибки, в которой герцог Гийом неповинен.

Они приблизились к дверям коридорчика, ведущего в бильярдную, и дворецкий посторонился, пропуская их. Они пересекли порог, не заметив этого особого приема. Ни он, ни она не уловили странности в поведении часового, с глубоким поклоном преграждавшего от имени графини путь всем желавшим войти.

Средь пышных покоев и укромных уголков, отданных хозяйкой бала гостям, бильярдная выделялась особо. Казалось, приветливая рука собрала на этом тесном пространстве все милые причуды и волшебства парижской роскоши. Ничто не напоминало о повседневном назначении комнаты. Узорчатые шелка в цветах занавесили строгие дубовые панели и принадлежности благородной игры, сделавшей Шамийяра министром Людовика XIV. Даже на месте тяжелого, обитого нежным сукном стола, на котором шары под ударами мастеров выписывают невероятные фигуры, красовался крошечный садик с фонтаном, бьющим жемчужными струями.

Вначале Ролан и Нита ничуть не удивились, очутившись наедине в этом прелестном уголке. Вокруг царил бал. Они вдыхали его разогретый воздух, слышали шум, в котором господствовали звуки далекого оркестра.

Но самого бала они теперь не видели: меж ними и взглядами толпы пала завеса. Казалось, чудесное кольцо из древнего предания скроет их первый поцелуй от чужих глаз.

Они не сразу поняли, что остались совсем одни (ибо, признаться, и прежде едва замечали толпу)… обошли цветник… и лишь тут сознание полного уединения ошеломило их.

Они осмотрелись вокруг. Все напоминало о празднестве. Повсюду виднелись следы побывавших тут полчищ гостей: стулья были сдвинуты с мест и стояли кое-как, ковер был усыпан вынутыми из корзин цветами.

Отчего же все вдруг разбежались?

Нита и Ролан стояли молча, в глубоком, почти торжественном волнении влюбленных, впервые оставшихся наедине.

Когда они снова заговорили, голоса их звучали иначе. Оба смутно чувствовали тот новый груз, что ложится на совесть человека, когда никто не видит его.

Сорвать роковой плод таинственного древа, заставивший Еву впервые покраснеть – смелость для этого нужна лишь тогда, когда дело происходит на глазах Строгого Хозяина. Страх учит бесстрашию, как школа – прогулам.

Тут обоих пронзила одна и та же мысль: сейчас сюда вернутся! Вернутся сонмища глаз, из которых состоит Общество, наш Строгий Хозяин!

Ролан поднес руку Ниты к губам и прильнул к ней в долгом благоговейном поцелуе.

Стена, отделявшая их от всех и почти пугавшая, теперь казалась слабой защитой; влюбленные отыскали самый дальний угол и загородились цветочной корзиной от двери, куда мог заглянуть Хозяин…

Они сели на козетку, самую дальнюю и мало освещенную. И под тяжестью их тел в лад с трепетом сердец запели пружины.

– Нита, я хочу видеть ваше лицо, – сказал Ролан.

Она тотчас сняла маску, и он узрел бледные черты, озаренные милой блуждающей улыбкой.

Ролан тоже сбросил маску.

Они исступленно смотрели друг на друга.

Мало кто помнит о таких минутах. Если автор их опишет, читатели скажут: «Все было совсем не так». И правда, память облекает безмолвный разговор душ в слова, а словам смысла этого разговора никак не вместить. Да и возможно ль передать язык богов обыденной речью? Куда точнее его выразит молчание!

Об этом писали в старину поэты, но вам смешны их простодушные песни. Они нашли верное слово, чтоб передать голос любви. Лошадь выражает любовь ржанием, воробей щебетом, человек – вздохами. Так говорили наши старинные поэты, у вас же, мой читатель, слово «вздохи» вызывает лишь ухмылку.

Ведь актеры на подмостках, потешая публику пародиями на любовь, вопят, машут руками, декламируют, изрыгают потоки слов и нравоучений. А нынешний читатель приучен смотреть на все через призму театра, как привык он к поддельному вину.

И в этом – самая, казалось бы, невероятная, самая неожиданная примета подступающей дряхлости мира, уже бессильного в своей близорукости разглядеть в зеркале собственное отражение. Миру смешны те, кому было даровано зрение и не нужны залитые слепящим светом фантасмагории, размалеванные яркими пятнами куклы. Глядя на таких кукол, люди протирают очки и говорят: «Черт возьми, да ведь это мои соседи и друзья! Я узнаю их, ведь они такие противные!»

Вопреки всему – влюбленный человек вздыхает! Это так же верно, как то, что голубь воркует, олень трубит, а лев ревет. И нет дела, что пошлые серенады истрепали это дивное слово…

Ролан и Нита вслушивались в волшебную речь своих сердец. В глазах девушки было томление; взор юноши пылал победным огнем… Их руки встретились и вновь соединились словно в брачном гимне, и все светила посылали им свои лучи, все цветы – благоухание, а в это время глас небесный, нисходивший из лучших миров, доносился до них нежными колыханиями вальса Карла Марии Вебера, вальса бездонного, словно грезы, которые лелеют и благословляют…

Ролан опустился на колени. Нита положила прекрасные руки на его кудри.

– Ролан, – после долгого молчания произнесла она, – почему вы грустны?

– У нас не должно быть секретов друг от друга, – потупившись, ответил Ролан.

– О, никаких! – вскричала Нита. – Да и что можно скрыть от собственного сердца?

Он привлек ее к себе и прошептал на ухо:

– Пожалейте меня. Вот уж несколько дней я чувствую, что вокруг меня плетется какой-то заговор. Много лет я не получал писем, а теперь пошли дюжинами. Нита, у меня есть враг, и враг настоящий, ровня мне. Вы знакомы с господином де Мальвуа?

– Конечно, – удивилась Нита. Ролан пристально посмотрел на нее.

– Это брат вашей лучшей подруги.

– Брат прекрасной девушки, которую люблю я, и которая горячо любит вас, – проговорила Нита, вздохнув. – Это мне следовало бы ревновать, кузен!

Она пыталась казаться веселой, но на сердце ее лежал камень.

– Нита, вы догадались, что я ревную! – совсем тихо произнес Ролан.

– Вы сами сказали… – начала она.

– Нет, – прервал Ролан, – я этого еще не говорил.

Она невольно нахмурилась.

Ролан с мольбой протянул к ней руки.

– Нита, я очень суеверен. Это беда всех, кто страдал от одиночества и много пережил. Не серчайте; если вам неприятен этот разговор, я перестану.

Нита улыбнулась.

– Вы совсем потеряли голову! – сказала она. – Напротив, продолжайте, вы делаетесь еще милее, когда открываются ваши недостатки. Не то я боялась бы вас.

– Я суеверен, – продолжал Ролан. – Мы должны были драться с господином Мальвуа…

– О, – воскликнула принцесса, – стоит двум мужчинам встретиться, как они сразу начинают драться! Я должна предупредить Розу!

– Господин Мальвуа, – продолжал Ролан, – человек чести, и, говорят, у него сердце истинного дворянина. Я встречался с ним прежде. Он хорош собой, он рыцарь. Ради всего святого, Нита, молю вас, поклянитесь, что господин Мальвуа никогда не позволил в отношении к вам хоть малейшей нескромности!

Нита покраснела. Возможно, в ней заговорила гордость.

– Клянусь, – сказала она, – я никогда никого не любила, кроме вас, Ролан, милый мой кузен.

– Я вас не о том спросил, Нита, – нахмурившись в свою очередь, сказал юноша.

Принцесса Эпстейн своенравно вскинула голову, но ее гнев тотчас улегся под обращенным на нее умоляющим взглядом.

Однако ответить она не успела: в коридорчике послышались торопливые шаги.

Ролан и Нита поспешно надели маски.

В комнату вошел виконт Аннибал. Он был без маски и держал в руках пакет.

– Буридан! – вскричал он с неестественно широкой улыбкой. – Вас-то мне и надо! Принцесса, в жизни не видел такого изумительного костюма! На балу только о нем и разговоров! Несравненная! Господин Сердце, прошу извинить за вторжение! Надеюсь, вы не будете на меня сердиться. Мы, неаполитанцы, славимся редкой добросовестностью. Видите ли, мне поручили передать вам этот пакет.

– Пакет? – повторил Ролан, принимая протянутый виконтом конверт.

– Разумеется, я не знаю, что там внутри, – заговорил снова Аннибал, улыбка которого слегка померкла. – Мы, неаполитанцы, не так воспитаны, чтоб позволить себе… Пакет принесли два славных малых; уверяли, что имеют к вам неотложное дело. Их зовут господа Гонрекен и Барюк; ну и имена! В дом их не пустили, и поделом: оба пьяны, как сапожники. Принцесса, меня просили вам передать, что господин граф уснул и не стоит его беспокоить. Что за врач этот гомеопат! Целую ручки и честь имею кланяться.

С этими словами он повернулся и вышел.

Ролан открыл конверт и вынул документы, за которые его мать была когда-то готова отдать двадцать тысяч франков: свидетельства о рождении, о смерти и о браке герцога Раймона де Клар. Кроме того, тут было свидетельство о рождении самого Ролана и свидетельство о смерти его матери.

– Мне надо с ними поговорить, – сказал он принцессе, которая тоже прочла названия документов. – Я скоро вернусь.

– Идите! – сказала она. – Теперь вы герцог, кузен мой. Я говорила моему бедному отцу, что никогда не соглашусь принять что-либо от мужчины, будь он хоть сам король. Но с вами, Ролан, совсем другое дело: мне нравится быть вам всем обязанной.